Мой рассказ впечатлит разве что историков. Вам-то что: вы уже видели, как шестьсот экскаваторов из Виннипега ровным строем ехали ровнять посадочную площадку в Килдонан-парке. И весь день по телику кадры мозгов зомби-экскаваторщика, размазанные по лобовому стеклу. Любят у нас такое дело по телевизору показывать, чего греха таить. Вы видели, как вертолеты в Торуне сшибали телевышку и городскую ратушу. Тресь – и кирпичи фонтаном. Поляки только успевают уворачиваться. И весь день по телику кадры мозгов бедного пилота, размазанные по лобовому стеклу вертолета. Вы видели, как венецианские каналы за три часа превратились в какой-то хренов фиолетовый бетон. И весь день по телику долбаная Венеция. Жалко, без мозгов по лобовому стеклу.
Ну что я могу сказать: да, это было красиво. Кто циник? Сам циник. Бросьте ханжество, кисы мои, – и вы все этим невольно любовались. Хотя, казалось бы, кто заставлял смотреть? Вот я и говорю, современного человека черта с два шокируешь. Он такое на Ютубе видел, что Долина гейзеров ему так – зевнуть и уткнуться в айфон: мол, что еще за атака вскипающих чайников.
Я видел Гниющий Петербург. Хотя кто не помнит Первое вторжение? Но я видел, как стреляли в первую Мерилин. А вот это уже интересно, нет?
Ладно, тем, кто дочитал до этого места, дарю вкусняшку: я считаю, что именно русские прекратили Первое вторжение. И берусь это доказать. Что бы там ни свистел президент Доджсон про огромную роль Америки в Освободительных Днях – как будто ее кто-то отрицает, – первым свободным городом стал Питер. Санкт, в смысле, Петербург. Если бы не питерцы, весь мир бы сейчас продолжал лизать алиенарные задницы, радуясь, что мы не одни во Вселенной. А так – да, мы их сковырнули, а пиндосы добили. Просто мы сковырнули – и тут же расслабились, понимаете? А чего напрягаться: разбудили Вашингтон, разбудили Нью-Йорк, американцы сами и запыхтели. Ну а там уже что? Второе вторжение – уже не первое. Третье – даже не второе. Тоже мне, попугали канадских белок экскаваторами, те аж обосрались. Смешно. Но это теперь смешно. Мы живем в свободном мире только благодаря нашей истинно русской находчивости, глубокому пониманию своего внутреннего мира и, конечно, решительности. Которые все почему-то считают неумением просчитать результат своих действий. Но это не так. Вот увидите. А пока можно начинать гордиться страной и народом. Гордитесь? И правильно. Берегите Россию. И русский язык, а то я его сейчас, наверное, попорчу.
Я не мастер слова. Больше как-то на пэхэпэ пишу, поскольку сам программист милостью божьей. Честно, не знаю, чего это после Вторжения многие бросились новую жизнь начинать. Нашли, козлы, удобный повод. Я же как был честным-скромным порядочным питерским пэхэпэ-программером (все на букву П, заметьте), так им и остался после Вторжения. И даже во время. Вот только не надо мне рассказывать про ваши лишения и гнет захватчиков. Жизнь в дни Вторжения была самой обыкновенной. И вы все продолжали ходить на работу, ходить в туалет, Интернет и супермаркеты. Так что просто признайте и не нойте здесь, пожалуйста, как мой пес, отсидевши ногу. Самая, говорю, обыкновенная жизнь была, если в окно не смотреть. Парадокс: в телевизор глянешь – все тип-топ, и карамелька сверху. В окно глянешь – мать честная, апокалипсис. Хотя я, кажется, тогда постепенно начал с этим свыкаться. Сами посудите: апокалипсис сегодня, апокалипсис вчера, апокалипсис вторую неделю подряд. Кто выдержит? Никто. Потом, знаете ли, деньги заканчиваются. Пельмени тоже. За инет платить надо. Собака – и та паники не одобряет. Так что встаешь, идешь на работу. Программируешь хренов модуль статистики. И что, сука, характерно – начинаешь привыкать к тому, что все сошли с ума, кругом краш-килл-н-дистрой, угар, моральное падение, и у каждого меж лопаток по пришельцу в коробочке.
Не, пришелец – это даже где-то удобно. Например, когда человек на боку спит, он почти не храпит. А на спине спать в эти дни никто не мог, коробочка мешала. Я себе тоже коробку из-под леденцов, такую жестяную, изолентой приклеил (под рубашкой – смотрелось похоже), чтобы не выделяться на работе. И даже немного начал сомневаться: то ли я один здоров, а все кругом зомбированные, то ли наоборот – у меня одного мания. Пришел к десяти, пообещал начальнику написать объяснительную за недельное отсутствие и сел гонять курсор по экрану. Второй день – то же самое. На третий как-то между делом вышел покурить с коллегой Алексеем.
Стоим на балконе офисном. Красота! Поздняя весна, запах по контрасту с офисной гарью от принтеров просто восхитительный. Я Алексея осторожно так спрашиваю:
– Ну как пейзаж?
А пейзаж, знаете ли, не на открытку. Ну или на очень своеобразную открытку: «Мама, я в аду. Здесь, в общем, неплохо, зато тепло». Некоторые шпили уже исчезли, две заводские трубы слева обросли чем-то зеленым и вроде как наклонились. Пара новых многоэтажек стояли без окон, как безглазые. И над всем этим дымок такой нездоровый.
– Да ужас вообще, – ответил Алексей и нервно затянулся.
Я приободрился.
– Да вот тоже думаю: охренеть. Что делается-то вообще!
– Ну, блин. Столько работы: пока все сгладишь, – Леша провел ладонью в воздухе, будто срезая с городского ландшафта верхний слой. – Все, что выше тридцати пяти метров, помешает посадке. Так что убирают.
Я было хотел спросить, посадке кого они мешают, но побоялся и нервно нащупал баночку на спине – не отвалилась ли. Алексей проследил за моим жестом и дружески посоветовал:
– Все еще чешется? Ты кремом после бритья смажь, у меня через три дня прошло.
– Ничего-ничего, – заверил его я. Потом подумал и спросил: – А это надолго вообще?
– Да не, скоро уже снесут. Потом они приземлятся, и будет проще.
– Нет, а вообще? Все это как? Надолго?
– Да нет, слава богу, – он добро улыбнулся. – Прилетят, и промышленность вся поутихнет. Людей-то не так чтобы много останется. Здесь Отцы в основном поселятся, а им много не нужно. Так что жизнь изменится, что и говорить. Что касается софтверных контор, то в Питере только шесть оставили. Остальные закрыли, треть персонала переквалифицировали в строители, оставшихся скоро сварят.
– Сварят?
– Ну да, а чего с ними еще делать? Ты докурил? Пойдем, я тебе расскажу про новый модуль.
Вот вас сейчас не пугает перспектива быть сваренным. Кто к нам с неба свалится, того на небеса и отправят. Проспят ВВС – так наземные вояки потом кому надо мозги по лобовому стеклу размажут. А мозги покажут по телевизору. Так всегда: сперва это шок, потом это в выпуске новостей, потом всем надоест, а потом – глядь! – уже это в рекламе используют. А что может быть ужасней того, что показывают в рекламе? Вот только церковь еще не определилась: считать инопланетян божьим наказанием или происками дьявола. Но они скоро что-нибудь придумают, я верю.
А я тогда неиллюзорно испугался. И конкретно удостоверился, что это точно не я один сумасшедший, а все остальные кругом. Не знаю, как вас, а меня в школе учили, что живых людей варить – это плохо. Такое даже в блокаду порицали. И я как-то, знаете ли, собрался: вежливо дослушал начальника про новый модуль и обратился к интернетам. А там не то чтобы все гладко, как в телевизоре, но и не так жутко, как из окна выглядывать. На форумах – вроде все обыденно. Офисный планктон обсуждает, надо ли уже летнюю резину ставить. Или ну его теперь. Фотографии выкладывают: Питер, Сопот, Балтимор – приморские города по всему миру чистятся от высотных зданий. Готовятся к приземлению. Женщины обсуждают, как лучше вырез на спине делать к лету. Мужчины срутся по поводу того, отправлять в Англию мел или сами перебьются, сволочи. Зачем Англии мел – я не стал выяснять. Я искал нормальных людей. Рылся на форумах, листал ЖЖ до рези в глазах. Но там как всегда – тонны букв и ни черта полезного. Устал, пошел за кипятком, и когда уже положил третью ложку сахара в стаканчик, понял, что надо делать. Сел за комп и набил в поисковике фразу: «остался тут кто-нибудь нормальный?» И вы знаете, такой вопрос уже задавали.
Так я нашел Леву. Это Лева стрелял в Мерилин. Но это было потом. Вечером того дня, когда мы с ним встретились в парке, он был еще вполне спокоен. Только все удивлялся: почему все себя ведут «как овцы». Не только прислуживают розовым инопланетным червякам из коробочки (а что делать?), но и разговаривают об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Я ему говорю:
– Но люди в общем всегда себя так ведут: делают херню, но принимают как должное. Жгут бензин, дышат выхлопами, выпускают необеспеченные ценные бумаги, душат себя галстуками и сигаретами. Немцы убивают евреев, евреи убивают арабов, арабы убивают заложников, вот и все новости.
Леву это как-то не успокоило, он всерьез взялся мне объяснять:
– Но они это сейчас делают не по своей воле. Варят заживо. Друзей и соседей. И не понимают этого.
– Вообще-то понимают. Меня это и беспокоит.
– Ну да. Им невозможно объяснить, что червяк, сидящий у них на спине, – это не их хозяин.
– По факту, это их хозяин теперь и есть.
– Но какого лешего они себя ведут, будто так и надо! Сказано – и бросились делать. Как божественный приказ.
– Ну да. Были одни отцы небесные, стали другие. У меня другой вопрос: что теперь делать?
Лева закусил нижнюю губу. Он был похож на автостопщика в этих своих до нелепости практичных штанах с тесемочками и огромными карманами, рюкзаком и волосами длины недостаточной для рок-музыканта, но излишней для офисного жителя. Питерская грязь зеленела от останков растворенных зданий. Мы уже знали, как это делается: одних людей тошнит ферментами, других людей варят в этих ферментах. Полученным варевом растворяют высотные здания. Леву это страшно раздражало.
– Нет, почему бы просто не снести? Все не по-людски.
– Тебе бы легче было? Что ты хотел от тех, кем командуют червяки из коробочки?
– Лучше бы прилетели ящеры с щупальцами. И челюстями. Можно с лазерами. Я бы хотел гордо погибнуть от лазера, а не быть размазанным по зданию Лукойла в виде зеленого желе. Я всегда его ненавидел.
– Желе?
– Здание Лукойла.
– Ну, значит, ты самолично его разрушишь.
– Нет, я из принципа буду бороться. Русские не сдаются. У меня две бабушки блокаду пережили. Я знаю, почему ко мне червяк не присосался: у меня гены устойчивы к иноземным захватчикам.
Он покосился на меня.
– А я чего? Я вообще не из Питера. У меня только дед воевал.
Лева нахмурился.
– Но я про него почти ничего не знаю, – добавил я, – у меня родители погибли, когда я маленький был. А дядя вообще мало разговаривал со мной, больше с бутылкой и телевизором. Наверное, они ему интереснее отвечали. Так что про дедушку я знаю только то, что он был шофером где-то на Прибалтийском фронте.
– Ладно, погоди. Давай к делу. Нам нужны другие вменяемые люди. Желательно военные.
– Где я тебе возьму военных? Главное, зачем? Стрелять по инопланетянам?
– Нет, они редко из коробочек вылазят. Не дураки. А коробочку не прострелишь.
– Ты откуда знаешь?
Лева проигнорировал вопрос.
– И к тому же человек защищает своего драгоценного квартиранта достаточно агрессивно, – хмуро добавил он, глядя на трещину в асфальте с такой озабоченностью, как будто именно из нее лезут захватчики, – нас, оставшихся в своем уме, очень мало. Десятые доли процентов, как я оцениваю. И нам еще очень и очень крупно повезло, что мы живы. Могли бы и поубивать для профилактики. Я так полагаю, они вообще не замечают, что мы с тобой им неподконтрольны. Приятно, что не только земные программисты допускают такие жуткие баги. Но грубая сила в любом случае отпадает. Нужен организованный бунт.
– Что, захватим почту и телеграф? И что там еще было третье?
– Телефон. Я вообще думаю, ты прав. Только нам нужен не обычный телефон, а тот, которым они общаются.
– А они общаются?
– Да. Кое-что они нам не доверяют. Или не могут сообщить. Они обмениваются между собой по радиосвязи.
– Вот так обыкновенно?
– Ну а что ты ожидал? Они, конечно, что называется, прогрессивная цивилизация, но законы физики-то у нас общие. Если ты не гуманитарий, а нормальный человек, то все быстро сам установишь. Я прослушивал обычным приемником эфир возле одного червяка, вытащенного из коробочки для чистоты эксперимента.
Мой вопросительный взгляд Лева снова проигнорировал.
– Да, вытащенного. В общем, он пищит в радиоэфире. Только скачет по диапазону, как Фредди Меркьюри по октавам голосом. Так вот, нам нужны военные. Чтобы взорвать их центр связи.
– А он есть?
– Должен быть. Мощность одного червяка слишком мала, чтобы держать связь со всеми остальными напрямую. Должны быть приемники-передатчики навроде наших сотовых вышек. Не будет центра – они окажутся беспомощны. И вот тогда появится шанс привести соотечественников в свой ум. Вспомни, как появилась эта дрянь: сперва только корабли. Зависли над городами. Все радуются. Вспышки щелкают, вертолеты кружат, репортеры орут в микрофоны так, что слюна летит в камеру. Потом из кораблей высыпаются розовые червяки – каждой твари по паре. Прыг на шею. И все люди – в лежку. И мы с тобой тоже, если помнишь. Но от нас с тобой червяки быстро отвалились. А остальные все были как минимум несколько часов без сознания. Вот за эти несколько часов каким-то образом где-то возникли передатчики. Это меня и раздражает: «как-то», «где-то». Неопределенность. Надо найти. И взорвать.
– Так новые построят.
– А вот этого мы уже им не дадим. Нам нужно только, чтобы червяки несколько часов пробыли без связи друг с другом. За это время люди придут в себя и быстренько организуются. Быстренько. – Лева нервно поскреб коленку. – Я и говорю: нам нужны военные, которые в отличие от менеджеров среднего звена смогут оперативно организовать сопротивление.
– А с чего ты вообще взял, что червяки без связи не смогут управлять людьми?
– Ну, во-первых, мозги у них очень маленькие…
Я даже охнул, как хотелось задать вопрос, но пришлось прикусить губу.
– …я еще думаю, что это не сами инопланетяне, а их биороботы. Дешевые, но ползучие. К тому же они готовятся к посадке кораблей. А кто будет в тех кораблях? Так вот сами они практически безмозглые – интеллект у них либо размазан по всей популяции, либо вообще все команды спускаются сверху и транслируются по городам. Да ты и сам заметил, что сейчас практически невозможно загнать человека в то место, где плохая радиосвязь. Подвал, например. Так?
Я, если честно, не пытался – всю неделю, прошедшую со дня Вторжения, я просидел дома, боясь и паникуя. Но кивнул.
– Так что найди мне живых военных в своем уме – у тебя это, интернет-зависимый, быстрее получится.
– Но как? То есть откуда они возьмутся?
И тут Лева уже в раздражении ткнул кулаком по скамейке и оглядел меня с головы до ног.
– Нет, ты все же гуманитарий в душе. Головой думать будем? Червяки попрыгали с неба на землю. Значит, нам нужны военные, которых не было на земле в момент вторжения. Те, кто были в воздухе, давно сели из-за нехватки топлива. Им тут же мозги и захавали. А вот те, кто был в море, но не на кораблях, на которые сверху можно было спрыгнуть, а под водой, – вот те должны быть в адеквате. Плавать червяки не умеют – это обнадеживает. Кстати, я понял, почему ты мне кажешься гуманитарием. Человек, умеющий мыслить рационально, на дух не переваривает тексты этой группы.
Он бесцеремонно указал пальцем на мою майку.
– Я не слушаю «Сестер Малдера». Просто это была единственная чистая майка в доме.
– Ладно, – улыбнулся Лева, – прощаю. Завтра напиши мне, когда найдешь кого-нибудь.
Он встал и оглядел парк, как грядку, которую предстоит вскопать. Потом нахмурился, как если бы подумал, что копать придется пилочкой для ногтей.
– И еще, – добавил он, – надо вычислить, где находится точка связи. Но это должно быть совсем просто.
Он ушел, не попрощавшись.
Вы ждете уже, когда я стану рассказывать о той стрельбе? Терпение, сейчас вам будут боевые сцены. Я бы только хотел сперва объяснить, что вообще с Левой – таким разумным, как я его показываю, – произошло. По-моему, его из себя вывела именно обыденность обстановки: второй раз мы с ним встретились в торговом центре, и пока мы с ним брели по натертому до блеска полу, мимо стеклянных стен, пискляво-розовых вывесок и манекенов, Лева пришел в ярость. Вид его был, впрочем, как и в прошлый раз, небрежно-задумчивый, но я-то теперь припоминаю, как он снял шарф и злыми движениями затолкал его в карман куртки, оставив висеть длиннючий махровый хвост. Я, впрочем, тоже был немного не в своей тарелке: если в офисе еще как-то ощущалось, что мир сильно не в порядке, то здесь – в фильтрованном, зализанном покупательском мирке все выглядело идеально. Зайди в любой магазинчик, пошурши одеждой на вешалках, пощупай ткань, почитай ярлычки – все подлинное. 70 % хлопка, 30 % полиэстера – и ни грамма инопланетных захватчиков. Люди пьют кофе, едят мороженое, покупают билеты в кинотеатры – и только мы, два немытых параноика, думаем о том, как бороться с какими-то там пришельцами.
Так что мы поднялись на эскалаторе, прогулялись по этажу, поднялись еще на уровень и опустились на стулья в кофейне. Официантке не очень улыбалось обслуживать двух небритых, потерянных типов. И она подошла с блокнотом и ручкой, не утруждая себя скрыть недовольство. Лева умоляюще попросил у нее «какой-нибудь кофе».
А теперь подумайте, чего ему это стоило. Я так думаю, что если бы кругом были руины, а по ночам выла сирена, то и мы бы были пособраннее. Но в абсурдных ситуациях – свои правила.
– Нашел я тебе военных. Сделал простую вещь: вылез на форуме ветеранов-подводников и создал тему с текстом: «Я единственный нормальный человек. Звонить по такому-то телефону».
– И они позвонили.
– Точно. Капитан такой… с мощным белорусским акцентом. Растерянный.
– Вот как неромантично. Ты ему объяснил?
– Объяснил. Да они уже сами сориентировались: говорят, десять разведчиков отправили на сушу, но те были немедленно скручены и награждены персональным червяком на шею. На субмарину, понятное дело, такие бойцы уже не возвращаются – только зовут коллег к себе. Те к ним пока не торопятся. Так что лодка торчит возле Котлина, бойцы чешут затылки, думают, что дальше делать. То ли принять приказ руководства и сдаться в полном составе, то ли…
– И на этом у них мысль останавливается. – Лева криво ухмыльнулся. – Ну что, пойдем искать передатчики? Надо же, наконец, прекратить это безобразие.
– И где мы будем их искать? Прямо здесь начнем?
– А почему бы и нет? Ты много знаешь зданий в центре города, с хорошим подъездом и солидным электропитанием? Был бы я пришельцем – построил бы антенну прямо здесь. Кстати, их радио в районе этого сити-молла очень прилично ловится. Но на крыше ничего похожего на инопланетный передатчик нет. Я предлагаю облазать это место.
– Но я здесь был уже пару дней назад и не заметил никакой антенны. Я тогда практически весь торговый центр обошел, и весь он как работал, так и работает.
– А я все же считаю, что она здесь.
– Может, спросить? «Девушка, а где у вас тут зомбо-передатчик?» А они нам и скажут по доброте душевной.
– Не будем зря рисковать. Лучше попросить твоих подводных друзей шурануть ракетой по этому буржуйскому месту. Я лично всегда ненавидел ТЦ «Адмиралтейский». И кофе здесь хреновый.
– Лева, давай серьезно, а? Я ж говорю, был я здесь: нет тут никакой антенны. Она ж большая, наверное, а? Так просто ее не спрячешь манекену за спину?
– Большая… – Лева откинулся в кресле и поводил взглядом по потолку. – А какое здесь самое большое помещение?
– Мммм… Парко… Нет, кинотеатр.
Лева вытащил из внутреннего кармана куртки комок смятых купюр, отшелушил от него две сотенных бумажки и шлепнул на стол.
– Кофе – говно! И при Путине был говном, и при Медведеве, и при инопланетянах не лучше. А я так надеялся! Пойдем лучше в кино, друг, попкорна купим.
И мы пошли по этажам, заполненными людьми. Людьми, делавшими покупки. Я смотрел на бумажные пакеты с зелеными шнурочками, которые бережно выносили девушки из бутиков, и гадал, что в них. Кому оно куплено и зачем?
Мы подошли к кассе, и я разочарованно хмыкнул: билеты продавались, как прежде. Публики было немного, но сеансы шли исправно. Лева, ничуть этим не смущенный, купил два билета и зашагал по полутемному коридору, на стенах которого пятнами лилового неона светились цифры, обозначающие входы в залы мультиплекса. Он открыл одну дверь, захлопнул ее. Подошел к двери под цифрой «2», заглянул вовнутрь и захлопнул тоже. Я остановился в коридоре, оглядываясь на редких прохожих. К счастью, никто не обращал на нас внимания. У меня снова появилось чувство, что мы одни свихнулись в этом ухоженном месте. Сейчас кто-то нас вышвырнет из приличного заведения, и – как в плохом кино – следующий кадр покажет нас лежащими на твердом бетонном полу суровой русской психушки.
В этот момент Лева шикнул мне. Он неотрывно смотрел внутрь зала номер пять, крепко сжимая ручку едва приоткрытой двери. На его лице виднелся бело-синий отблеск, какой бывает от светящегося экрана.
– Посмотри на это.
Я зашагал к нему.
– Неужто Скарлетт Йохансон наконец-то снялась обнаженной?
– Лучше.
Я подошел к двери. Лева отворил ее чуть пошире. Сперва темнота. Потом что-то непонятное. Потом…
– Это и есть антенна?
– Не будем спешить с выводами. Быть может, мы видим что-то непонятное, а наш мозг сам собой подбирает для этого наиболее вероятное объяснение. Попытайся… – Тут Лева запнулся и стал говорить тише: – Попытайся изложить максимально точно, что ты видишь, используя только самые общие слова. А я подумаю – антенна это или нет.
– Ну, я вижу большой белый столб. Слабо светящийся.
– Так.
– У него есть значительное утолщение примерно посередине. И небольшое круглое утолщение сверху. Как если бы два белых шара неаккуратной формы насадили на один штырь.
– На что это похоже?
– На инопланетную антенну.
– Блин. Это я понимаю. На что еще похоже?
– Ну… я не знаю. На гигантскую статую Мерилин Монро, удерживающую юбку от потока воздуха, идущего снизу.
– Блин.
– Ты просил – я сказал.
– Ладно. У нас есть два варианта. Это либо таки антенна, либо… либо инопланетяне очень любят Мерилин Монро.
– Я голосую за первый вариант.
Лева поднял ладонь, прерывая меня.
– Мы не будем полагаться на волю случая. Пойдем проверим.
– Но….
Лева уже нырнул в темноту.
Я последовал за ним, но тут же остановился. Молочного света, идущего от статуи, едва хватало, чтобы что-то различать. И пока мои глаза привыкали к темноте, Лева уже спустился по ступеням куда-то вниз. Мерилин стояла перед неосвещенным экраном, возвышаясь почти до самого потолка. Непонятно откуда слышалось гудение и негромкий шум – как будто кто-то раскладывал и складывал большие картонные коробки. Кресла приглашали сесть и смотреть на статую, как на самый интересный фильм в твоей жизни. Но я зашагал вперед, неуклюже нащупывая ногами ступени.
Когда я нагнал Леву, он уже сидел на кресле в первом ряду и разговаривал с кем-то. Я подошел поближе и остановился в проходе чуть позади от Левы. Справа от него виднелась аккуратная светлая голова какой-то девушки. Не могу ручаться за точность, но разговор был примерно такой:
– …и что ты делаешь теперь? Нет, ты посмотри, посмотри, – Лева махнул рукой в направлении Мерилин. – Это живые люди. Как… да ты раньше от вида рожающей кошки в обморок падала. Ты хоть соображаешь, что с тобой происходит?
– Соображаю. Я служу Отцам. Служу и не задаю дурацких вопросов в отличие от тебя. – Судя по голосу девушки, она улыбалась. – А ты всегда лез в те вещи, которых не мог понять и осознать. Отсюда вся суета.
– Женя! Каким Отцам? Каким, к лешему, Отцам? – Лева шипел, а не говорил. – Давай ты прямо сейчас опомнишься и прекратишь называть пришельцев своими православными словечками.
Я попробовал встрять:
– Лева! Лева, это бесполезно, оставь…
Они ко мне даже не повернулись.
– И где теперь твои рассуждения про добро?! Про нравственность от Создателя? Ты погляди – это твоя нравственность теперь?! Погляди!
Не знаю, поглядела ли девушка, но я начал всматриваться в Мерилин. И теперь от первого ряда мне стало видно, что неровная поверхность «юбки» статуи имеет какие-то вполне определенные очертания. Вроде как можно различить человеческие головы, руки, лица… Словно кто-то вылепил их на комке жеваного бабл-гама размером с дачный домик. Потом что-то толкнуло меня изнутри, как будто проглоченный кофе разом стал в пять раз крепче и подступил к горлу. Это было осознание того, что я вижу не изображения людей. Это и были люди. Части тел в беспорядке. Под белой и плотной пленкой.
А девушка между тем говорила. Спокойно.
– Нет, я всегда утверждала, что добро и зло – это независимые от нас вещи. Такая же часть природы, как земное притяжение. Это ты пытался свести всю мораль к людской выгоде.
– А это? Это к чьей выгоде?
Девушка наклонила головку.
– Не пытайся вообще искать выгоду во всем. Мы все делаем по просьбе Отцов. Мы не знаем точно, зачем, но такая их воля. Тебя пугают людские смерти? А меня радует, что люди обрели новую, полную смысла жизнь в служении тем, кто привносит в мир настоящую гармонию и умиротворение.
Лева прохрипел «Шшшт?» и даже как-то изогнулся, как будто отодвигаясь от девушки.
– Да, умиротворение. Не сопротивляйся. Просто обратись к внутреннему голосу. И ты… нет, ты не поймешь, а почувствуешь. Почувствуешь и узнаешь, как любые события, даже вроде бы несправедливые, укладываются в эту мозаику. Мозаику предназначения, смысла – воли Создателя. И Отцов. Я же всегда…
Что-то она еще говорила. Спокойно и уверенно. Но я уже не слушал, я смотрел, как Лева поднимается на ноги, быстро и нервно вытаскивает из кармана плотно запиханный в него шарф. Отбрасывает шарф и вытаскивает что-то, что я не могу различить.
Затем оглушительные хлопки и вспышки. Я понимаю, что Лева стреляет в Мерилин. Девушка визжит, бросается ему на руку, но Лева отпихивает ее локтем и стреляет еще несколько раз. Лева кричит что-то вроде «СДОХНИ!!» или «ЗАМОЛКНИ!!!». Летят белые ошметки, я чувствую запах вареного мяса. В зале зажигается свет.
Эти события я помню не очень подробно. Но следующие несколько секунд впечатались у меня в память так, что я бы все же хотел хоть немного, но подзабыть, как…
Как подбежали люди в белых одеждах и закрыли собой Мерилин. Как глядел на меня человек, в груди которого появилось темное пятно от пули. Как он качался и падал на Леву.
Лева крикнул мне: «Убегай!» И кто-то из людей в белом упал на него. Я убежал. Больше я его никогда не видел.
– Изолэнтой, изолэнтой примотаэм.
Почему офицеры мне всегда кажутся похожими на хирургов? Вот эта их решительность как-то нехорошо подкупает. Надо было мне идти в военные, а не в программисты. Я бы потом работал решальщиком проблем. Течет кран? Упала база данных? Ваша дочь вас ненавидит и решила уйти из дома к армянину, торгующему итальянской плиткой? Ничего, примотаэм изолэнтой.
Мир захвачен инопланетянами. Все способные принимать решения – от президента Америки до заведующего кочегаркой в Кронштадте – предатели, враги и родства не помнят. Потому что их мозги контролируют розовые инопланетные червяки, управляемые гигантскими радиопередатчиками, которые переваривают живых людей. Но ничего, мы примотаэм изолэнтой. Найденную «где – тебе Гриша объяснял» взрывчатку к «выданному в оружейке» взрывателю. Радиомодуль спаян. Планы чертятся и будут готовы через десять минут. Гость накормлен яичницей.
Гость – это я. Я вроде бы помню, как именно убежал из «Адмиралтейского», доехал до Котлина и попал на подводную лодку. Я помню, как еще два дня выходил из лодки и бегал по Питеру, выискивая остальных Мерилин с помощью радиодетектора и записывая их координаты. Но это было в таком тумане, что мне кажется, на самом деле я все начисто забыл, а потом додумал. Давайте вы не будете задавать мне уточняющих вопросов по этому эпизоду, потому что некоторые вещи вспоминать больно, а все, что было важного, – я и так, не щадя своей раненой психики, изложил выше. Договорились? А теперь, кисы мои, слушайте самое вкусное.
К этому моменту другая подводная лодка – К-419 «Кузбасс» – уже нанесла удар крылатой ракетой С-10 «Гранат» по одной из Мерилин Монро, расположенных во Владивостоке. Безрезультатно, как вы понимаете. Мы этого тогда не знали, о тихоокеанских выстрелах я потом уже в инете читал. Но мы уже поняли, что надо пытаться бить по ним одновременно. Будить весь город разом.
Ковзик обладал занятной манерой мышления. Он последовательно и мерно, как громкоговоритель на вокзале, констатировал вслух все, что и так подразумевалось по ходу разговора. Начинал с раздражающе очевидных вещей, а потом, как по шпалам, доходил и до менее очевидных.
– У нас из тэх, кто может ходить по городу, есть только ты.
Спасибо, а то я не знал.
– Поэтому информации у нас мало.
Спасибо, а то я не знал.
– Было бы больше развэдчиков – было бы проще.
Да-да.
– А как взрывать все четырэ антэнны разом – мы пока не решили.
О-ох.
– И то, нет гарантии, что это поможэт. Но мы будем пробовать.
Ну а что еще делать?
– Твой друг был, похожэ, умнее тебя. Жалко, что парень сорвался.
Ну, спасибо за прямоту.
– Мне кажэтся, он бы понял, какие именно люди устойчивы к контролю мозга.
Ой ли?
– Понаблюдал бы на месте и понял. Ты давай тожэ думай. Что у вас было общэго?
Ничего. Я не знаю. Я его видел два раза в жизни.
Они меня спрашивали, что во мне особенного. Я терялся. Вот попробуйте ответить с ходу на вопрос – что вас отличает от среднего человека? Ха. Вырезанный аппендицит? Любовь к черно-белым фильмам? Неспособность ужиться с одной девушкой больше семи дней подряд?
Вот это уже было близко. Но мы об этом тогда не знали. Опять-таки.
В конце концов решили, что я заминирую все четыре здания, в которых размещены Мерилин. Затем они будут разом взорваны по радиосигналу. Если, конечно, бдительные соотечественники не разминируют одни здания, пока я минирую другие. Был бы я не один, а хотя бы еще с кем-то другим, у операции было бы в два раза больше шансов закончиться успехом. Но я был один такой хренов «герой на день».
Было решено приступать рано утром пятницы, но вечером четверга Ковзик собрал человек двенадцать офицеров – сколько поместилось в кают-компании. И скомандовал мне:
– Рассказывай.
Рассказывать надо было все. Все, что я помнил от начала Вторжения и до текущего момента. Я старательно вспоминал вслух. Честно и детально. Но ответа на вопрос «Почему я?» не находилось.
– Группа крови какая у тебя? – спрашивал офицер.
– Третья положительная.
Мотают головой. Не то. Болезни? Убеждения? Город рождения? Не то. Час пытки. Бесполезно. Не то. Не то. И не это тоже. Сидим, трем подбородки, чешемся. Смотрим в разные стороны. Теребим наручные часы.
– Ну что, придется тебе одному воэвать с этими «Отцами», – резюмировал Ковзик.
– Если у тебя есть эдипов комплекс, ты его на десять лет вперед удовлетворишь, – пошутил не в жилу какой-то умный, приткнувшийся на стуле справа.
– У меня нет, – заверил его я. – Я ж говорил, что родителей-то никогда и не видел.
Сидящие в каюте переглянулись.
– Сирота, говоришь? – спросил Ковзик.
– Так точно, – кивнул я.
В этом месте любители строго научного метода могут начинать вешаться по одному. Мы до сих пор не знаем, как устроено вмешательство инопланетных ботов в человеческую психику. Хотя бы потому, что не знаем, как устроена человеческая психика. И есть ли в ней на самом деле место эдипову комплексу. Или это фантазия Фрейда. Но эта дикая догадка, родившаяся у нас тогда – в кают-компании, – сработала.
Я думаю так: влезая в человеческий мозг, инопланетная дрянь находила там структуры, отвечающие за привязанность к родителям, и замыкала их на себя. Вы любили папу и маму? Теперь вы так же будете любить инопланетян. Только куда крепче. В человеческой душе есть место для любви к родителям, и за этот крючок наше сознание цепляли захватчики. Но случалось такое, что он был короткий и неразвитый. Отсохший, как плодоножка у перезрелого арбуза. В моем случае. И, видимо, в случае с Левой. И еще одним человеком, который служил на этой подводной лодке.
– Лэвченко? Вызови его сюда, – сказал Ковзик.
Две минуты в кают-компании было абсолютно тихо. Потом у входа появился молоденький рябой матрос.
– Завтра, – сказал ему Ковзик, – пойдешь с ным на операцию, – и указал на меня пальцем. – Инструкции получышь у Тимофеева.
На этом совещание закончилось.
Ну фотографии космического корабля захватчиков вы все видели. Не обижайтесь, кисы мои, но это надо было смотреть вживую. Кому повезло (или не повезло?) быть тогда в Питере – те видели. Впрочем, вас теперь хрен чем удивишь, а питерцев – уже тогда было хрен чем удивить. Так вот эта темно-красная плоская хрень с синими прожилками ни разу не была, как бы сказал Ковзик, эстетичнова моему глазу и ублажающая моему взору. По цвету она очень похожа на сырую баранью ногу. Как выглядят инопланетяне – загадка. Вот бы посмотреть, какие они из себя – если у них даже тарелка такая.
Но – извините, батюшко Ковзик не растерялся, и корабль сшибли ракетой. Я бы лично предпочел, чтобы ракетами стреляли по Мерилин, но Ковзик их мудро приберег, отправив минировать антенны нас с Левченко.
Сирота Левченко и вправду оказался неподконтрольным. Едва мы ступили на сушу, как к нему откуда-то из-под ржавой бочки шмыгнула розовая тварь, пробралась под куртку и впилась между лопаток. Левченко зажмурился и упал. Я подхватил его и опустил на землю. Сел рядышком, облокотился на рюкзак со взрывчаткой и стал ждать. Левченко очнулся через полчаса, скромно себе под нос сказал: «С-с-сука такая» – и потопал в том направлении, каким шел до этого.
Я доложил Ковзику по сотовому, что в наших рядах прибыло.
Это нас и спасло. Мы едва-едва закончили минировать здания. Я выскочил из торгового центра на Балканской площади. Левченко – из спортзала какой-то школы на Ржевке. Мы не успели толком отбежать, как в Питере внезапно потемнело. Котлета цвета сырой баранины медленно опускалась на город.
Удар. Это Мерилин разнесло в клочья.
Я стоял поодаль и смотрел на торговый центр. Стекла вылетели фонтаном, а затем из окон повалил белый туман.
– Прощай, Норма Джин. Хотя я тебя совсем не знал. От молодого человека в двадцать втором ряду, который видит в тебе нечто большее…
Мне бы в тот исторический момент цитировать что-то из Пушкина про падение самовластья. Или что-то из французских классиков про великие идеалы гуманизма и стойкость человеческого разума к дремучим заблуждениям. А еще лучше – ничего не цитировать, а бежать на хер от осколков и ядовитого пара подальше. Но я, извините, делал то, что делал. Окажитесь на моем месте, кисы мои, будете цитировать, что хотите.
Мерилин разнесло в клочья. Инопланетный корабль прекратил снижаться и неуверенно повис над городом. А затем Ковзик выстрелил по нему крылатой ракетой.
И огненные осколки полились на наш многострадальный город. Вскипала вода в заливе, горели дома, плавился асфальт. Но по мне – что-то уж очень много народу уцелело. Из тех, кого не жалко. Солисток группы «Сестры Малдера», например. Кто циник? Сам циник. Ну а дальше – вы в курсе. Питер проснулся. Потом мы разбудили Москву. Вашингтон. Нью-Йорк. И тут же расслабились.
В конце полагается мораль, вы считаете? Не. Черта с два. Был бы здесь Лева – он бы, наверное, высказался. А я помолчу. Без меня хватает козлов, которые берутся делать офигенно смелые выводы. Например, что раз уж у нас такие захватчики, то давайте мы как-то станем поустойчивее, что ли. Будем отдавать грудных детей в детские дома. И воспитывать правильным образом. Психика у таких ребят будет – кремень. Все червяки зубы поломают.
Я все же считаю, что… Нет уж, делайте выводы сами, взрослые вы мои кисы. Я для себя сделал. Вот недавно ко мне в дверь постучали две девушки с добрыми глазами. Они носили платки, а в руках у них была книга. Я знаю, в этой книге есть одна фраза. Вот точная цитата: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня». Вы знаете, я захлопнул дверь.