Старику и юноше снились разные сны, похожие до ощущения дежавю.
Сны о женщинах. Прав был древний ученый, фамилию которого старик забыл, а юноша не знал. Прав! Безумные подвиги и отвратительные преступления совершались ради великого бессознательного.
Старик выбрал подвиг, и женщина его не простила. Юноша решился на преступление, потому что девушка любила его.
К старику во сне возвращалась молодость. Юноше снилось, как он возмужал, убив первого врага.
В старческом сне летнее солнце, злое в тот год, выжигало сквер посреди огромного города, выжигало фонтан, захваченный детьми и голубями, и кафешку в несколько столиков. Они с женой заказали: она пиво, он сок, – и спрятались под цветастым тентом от жара и суеты. Она болтала (старик не помнил о чем; наверное, об отпуске или нарядах, о ребенке, которого она хотела, или карьере, которой она хотела больше), а он, тогда еще сильный и умный, мучился вопросом: как?! Как ей сказать?
– Меня призывают, – в конце концов бухнул он. – Прости меня.
Жена поперхнулась на полуслове: старику виделось, что зарыдала, что уткнулась в его грудь, но в действительности просто замерла с глупо приоткрытым ртом.
– Нет… – выдохнула жена, и старик (тогда еще вовсе не старик) остро понял, что за шумной трескотней прятался один только страх.
– Да, – хмуро подтвердил старик. – Мой год берут выборочно, но это все равно, это неважно. Со дня на день объявят всеобщую мобилизацию.
– Чепуха! – сказала жена, и это прозвучало жалобно и агрессивно. – Не может быть, зачем мобилизацию?
– Перестраховка. Чужие все-таки, не земляне. Кто знает, что у них на уме?
Старик не решился сказать правду, да и что считать правдой? Собственные догадки? Воистину, только горе от ума. Жил бы себе, жил, и будущее не предвидел, а строил. Или пристраивался, если повезет.
– Но почему именно ты?!
– Предложили, а я не стал отказываться. – Он собирался объяснить, но жена слушать не захотела.
– А я? – тихо спросила она. – Обо мне ты подумал?
Старик в последнее время только о ней и думал, но приговор выслушал молча:
– Ты меня предал!
И, как обычно, проснулся с колкой болью в груди.
Молодому человеку тоже снился город, лето и девушка.
Город казался юноше огромным. Он не знал других, и рассказы старика о мегаполисе выслушивал со снисходительной усмешкой. К его рождению мегаполисы вымерли, как вымерли динозавры, уступив планету мелким падальщикам. Кибулисам. Городкам с населением в тысячу человек и не более.
Лето запомнилось ощущением сладкого любовного кошмара. Девочку звали Марьяна, была она не по имени светлокожей, рыжеватой и веснушчатой. Парень, если честно, совсем не помнил ее, шесть пролетевших галопом лет стоили иной насыщенной жизни и уж приключенческого романа – точно. Но веснушки запомнил, они ему нравились. Марьяна была отличницей и бой-девицей, он – невыдающимся середнячком, и что их столкнуло в водовороте страстей, рок, фатум или высшие силы, – бог знает. Лето последних в своей жизни каникул они потратили на то, чтобы насытиться друг другом, выпить до последней капли. Так им казалось. Ничего более сильного юноша в жизни не испытывал, ни до того, ни после. Ему казалось, что он умирает, а Марьяна и впрямь умирала – женщины это умеют, впадала в восторженное оцепенение, но стоило расстаться на час, два или сутки, как их снова тянуло, оживших, друг к другу с неотвратимостью земного притяжения.
Это ощущение юноша запомнил накрепко. Оно снилось ему; просто приходило чувство изматывающего счастья, без подробностей, лиц или слов.
А ведь их пытались образумить.
– Макс, – уговаривал встревоженный отец. – Я все понимаю и рад за тебя. Но будь мужчиной, придержи коней! Дождись Выбора! Ты представляешь, каково вам будет расставаться?
Но они не хотели думать о Выборе, хотя готовились к нему всю сознательную жизнь. И когда это все же случилось, когда Марьяна встала в группку избранных, растерянно улыбаясь, а он остался в толпе аплодирующих, вот тогда в Максе что-то сломалось.
– Отец, – спросил он в тот вечер, – ее же убьют! Приготовят, сожрут, переварят или что они там делают, упыри?
Отец схватил его за плечо (Максу показалось, что хотел за горло), больно сжал.
– Дурак! Где ты этого нахватался?!
– Все знают! – вырвался парень.
Отец шумно выдохнул сквозь зубы.
– Марьяну избрали, – сказал он почти спокойно. – Она улетит с Земли, будет учиться, а потом работать у дримеров. Потому что умная, талантливая и… просто им подходит.
– Учиться, да?! – ощетинился Макс. – А почему они не возвращаются, избранные? Никогда! Не звонят, не пишут?
– Потому что люди меняются, – объяснил отец. – Когда их избирают, они меняются. Мы им не интересны, они нас забывают.
– А я? – спросил Макс, ощущая несправедливость всем своим влюбленным (щенячьим, сказал бы он спустя год) существом до последнего нерва. – Я тоже неинтересный?
Отец вздохнул.
– А ты останешься здесь. Навсегда. И поверь, очень скоро Марьяна… начнет забываться. Потому что… ну, потому что люди меняются, даже когда остаются. Человеческая жизнь так устроена, сын.
– Чушь!
– Может быть, и чушь, – улыбнулся отец. – Оно же не исчезнет, это лето, оно останется с тобой. Я тебе даже завидую немного… и вот еще: молчи! – Отец склонился к самому лицу: – Молчи! Про эти бредни – сожрут, переварят, молчи! Даже если все вокруг будут говорить, кричать – а ты молчи! Понял?
На свидании они не знали, о чем разговаривать. Прошлого еще не было, будущего уже не будет. Марьяна держала его за руку и смотрела непонятно. Наверное, уже меняется, с горечью подумал Макс; девушка уловила эту его мысль и легонько шлепнула по губам – перестань! Он поймал теплую ладошку поцелуем, и она тут же отняла руку – не надо!
Назавтра приземлился богатый транспорт с чужаками.
Ночью Макс пробрался к Дому Мечты (лукавое название!) сквозь полицейское оцепление – по правде, оцепление было не более чем ритуалом – и влез через вентиляцию в лабиринт, каким ему виделись причуды иноземной архитектуры. Он долго ползал по нему, задыхаясь от чужого запаха даже в респираторе. Черт, не иначе, привел его в обеденный покой… или анатомический театр?
Макс перестал дышать. Не мог даже моргнуть, веки не покрывали выкатившиеся в ужасе глаза.
Избранные лежали на фарфоровых ложах, как изысканные кушанья на богатой посуде, лежали нагие, обездвиженные каким-то наркотиком. Но не мертвые… пока не мертвые – парень увидел, как кровь бьет размеренным фонтанчиком из аккуратного разреза от груди до паха на теле любимой. А дример, инопланетянин, прилетевший за сотни световых лет, культурный, цивилизованный и гуманный, высшее существо сродни богу, окунает в фонтан голову – или что это за орган? А потом и сам втискивается в разрез, кромсая человеческое тело своей шкурой, похожей на кольчугу…
Юноша проснулся с колкой болью возле сердца, перехватил сочувствующий взгляд старика и отвел автомат.
– Старый, я ведь и выстрелить могу спросонья, – буркнул парень. – Что уставился?
– Ты говорил во сне.
– Это плохо… но уже неважно, да? – Макс улыбнулся краешком рта.
Старик пожевал губами:
– Ты звал Марьяну. Кто это?
– Старая знакомая.
Старик глянул внимательно. Ему смотрел в глаза молодой сильный волк.
– Знаешь, почему я пошел с тобой? – спросил старик.
– Знаю, – кивнул волк.
– Потому что ты страшный человек, Максим. Ты помнишь, за что мы воюем, не то что… – старик покосился на спящих. – У тебя ненависть от сердца. А значит, есть шанс.
– Последний шанс, да, Старый? – ухмыльнулся Макс. – Не дрейфь, завалим таракана и еще спляшем на твоей свадьбе.
Дримеров он больше не видел. Ни живьем, ни в записи, никак, они были нечастными гостями на поверхности. О дримерах напоминали только огромные, соперничающие с луной спутники в небе, причудливые технологии, круто поменявшие жизнь людей, и простые законы, нарушение которых каралось неотвратимо. Распустить армии. Упразднить государства. Не селиться группами более тысячи человек. Переписать географию. Учить детей единому языку. Ежегодно проводить Выбор и провожать избранных в иную, лучшую жизнь… или, как утверждали циники, в желудки дримеров.
«Кстати, дример – производное от слова «мечта» на одном из старых языков, – объяснил Максиму старик в одну из первых встреч. – Поначалу казалось, что мечты сбываются. Человеческие технологии не позволяли справиться с глобальными проблемами, а экономика и вовсе рухнула, когда на орбиту вышли инопланетные корабли. Просто не была рассчитана на «фактор чужих». По правде, мы балансировали на грани».
«Дримеры нас спасли?» – удивился Максим.
«Н-нет… – протянул старик. – Не думаю. Но люди считают, что спасли: дали нам термоядерные реакторы, эффективные биотехнологии и возможность… хм… увидеть вселенную».
«По-моему, это больше похоже на откормочную ферму, – сделал горький вывод Макс. – На скотный двор!»
Старик тогда улыбнулся: скотный двор вовсе не дримеры придумали…
Быстро темнело. Лагерь разбили в овраге, согласно диверсионной науке и просто инстинкту прятаться под землю от всевидящих чужаков. Под маскировочной сетью спали вповалку вымотанные погоней разведчики – четверо бойцов и один престарелый «пиджак» из штаба армии.
На «пиджака» старик не обижался и позывной Старый принял без возражений. Он всегда просыпался первым – если вообще спал, а за ним и юноша. Старика одолевала бессонница, почему-то вместе с силами утекало и желание их пополнить. Его обычно ставили в дневное дежурство, зато не нагружали во время ночных переходов. Парня же будило звериное чувство сродни голоду. Он не мог подолгу бездействовать.
– Опять не спал, Старый? – Макс посмотрел оценивающе.
Старик поежился. Три дня назад их было шестеро. Шестой повредил ногу и демонстративно заковылял в сторону, повел загонщиков ложным маршрутом. Без приказа, но и за приказом дело не стало бы, старик был уверен. Наверное, погиб уже, дримеры нашли способ перемещаться между звездами, но понятия «взять в плен» так и не открыли. Охранители – а разведчиков загоняли свои, хомо, так сказать, сапиенсы, подвид волкодавы из Палаты Охранителей – усердно подражали учителям.
А старику требовалось дойти.
– Я спал.
– Хорошо, – улыбнулся Макс. – Ты не думай, тебя мы будем беречь до последнего. Женщины, дети, старики… ну, ты понял. Иначе смысла нет.
Старик, по молодости заставший другие времена, смысла максимы «пусть умрут молодые, чтобы жили старые» не постигал. Хотя воевали и убивали тогда несравнимо больше, но непримиримости, вот этого «или мы, или они» – такого он не помнил.
Бойцы поднялись чуть позже, как по команде, хотя команды и не было, как не было будильников и прочих сигналов, разве что солнце пересекло невидимую черту. Людей Макс подбирал опытных, не раз и не два проверенных. Умеющих спать вполглаза и драться в две силы.
Ефрейтор Слепнев, позывной Слепень, за инженера; приземистый и огромный в плечах мужик. Его имени даже Макс не помнил – Слепень и Слепень. Гришка Чижов, позывной Чиж, бабник, хам и душка. Девки обливались по снайперу Грише горючими слезами, за что Чижик бывал многажды бит, но духом не сломлен. Пулемет тащил Лешка Прозоровский, он же Пуля, музыкант-виртуоз в параллельной жизни. Стрелял он, как на скрипке играл, красиво, печально и убийственно точно.
– Добрый вечер! – нарушил молчание Старый, он завел этот ритуал, а Макс не препятствовал.
На старика посмотрели непонимающе. И вечер недобрый, и слова лишние, и рано еще нервничать, гасить стресс пустыми разговорами. Не наш человек, скривился в ответ Гришка, и Макс усмехнулся: привыкай, Старый! Здесь тебе не штаб с теплым сортиром, теплым одеялом и теплой секретаршей под теплым одеялом.
Сверху капало. Зарядил мелкий противный дождь, и вода искала мельчайшие прорехи в укрытии. Гришка подставил струйке алюминиевый стакан – крышку от двухлитровой фляги, а потом из стакана пил кофейный раствор, умывался и чистил зубы, эстет. Остальные обошлись сухим пайком, проспиртованными салфетками и шершавой туалетной бумагой, положенными по уставу.
Пока собирались, пока ждали команды выступать, Макс выдвинул наружу стебелек перископа и долго крутил джойстик из стороны в сторону.
– Чисто…
Бойцы не двинулись. Старик помалкивал, вопросительно заглядывая в лица.
– Слишком чисто, – кисло подтвердил Макс. – Мысли?
Еще вчера шоссе и многоуровневая развязка в паре километров от оврага напоминали цветущий луг под жарким солнцем. Со шмелиным стрекотом по нему неслись в разные стороны автомобили, скутеры и грузовые поезда. Сегодня медленно полз, ежеминутно останавливаясь, одинокий неприметный фургон, наверняка шпион-наблюдатель. И небо чистое, дабы не мешать орбитальной разведке.
– Суки, – лениво сказал Гришка.
– Фургон возьмем? – предложил спокойный как удав Слепень.
– Надо сбрасывать обманку, – высказался практичный Пуля и покосился на старика.
Старик украдкой проверил пакет во внутреннем кармане. Другим показалось, что за сердце схватился.
Макс задумался, разведчики ждали.
– Свернем на пустоши, – решил, наконец, Макс. – На развалины старого города.
Бойцы переглянулись.
– Суки! – разозлился Гришка.
Слепень промолчал.
– Время, командир! – Пуля напомнил, что на точку нужно выйти к оговоренному сроку, а пустоши – это ой какой крюк.
Старик тоже заволновался:
– Макс, за пустошью постоянное наблюдение! Оцепление от посторонних – туда ходят за артефактами… эти, как их?.. страйкеры?
– Сталкеры, – поправил Максим. – Но там нас ждут меньше всего, и охрана смешная – копы из местных, жирные коты. Прорвемся! Что мы, не прорвемся, что ли?
Он опустил наличник шлема и включил маскировку. Глухой комбинезон, разгрузка, автоматный чехол и рюкзак за плечами подернулись ускользающей рябью цвета мокрой земли.
Солнце нырнуло за кромку высотной автострады, и разведчики выползли в полутьму. Головным, как бульдозер, торил путь Слепень. За ним Старый, задыхаясь от волнения потерять из виду мелькающие подметки Слепневых сапог. Рядом Макс; Гришка и Пуля замыкали – Чиж слыл самым глазастым, а Пуля самым быстрым.
Дождь окреп, превратился в ливень. Разведчики ползли долго: старик быстро устал, хватал грязные брызги ртом, а потом еще дольше бежали короткими перебежками, по очереди прикрывая друг друга. Остановились, когда под сапогами зашуршал разбитый асфальт.
– Дорога… – Старик задыхался и злился от собственной слабости и обременительности. – Куда дальше?
Он выкрутил тепловизор на максимальную яркость. На дороге лежал вывернутый с корнем указатель: «Са…»
Самара? Саратов? Ржавчина превратила оцинкованный металл в труху.
– За мной! – приказал Макс и шагнул в кювет; тут же ушел по колено в жидкую грязь. – Итиль там…
– Волга! – каркнул старик. – Эта река называется Волга! Не Итиль!
– Один хрен, – прошипел Гришка. – Двигайся, Старый… – и тут же рухнул как подкошенный.
Старик упал, где стоял, этому разведчики его научили на первой же тренировке. Только спустя невозможно долгие секунды он услышал порыкивающий мяв электромоторов.
Разведчики замерли. Старик бешено вращал глазами, непроизвольно сдерживая дыхание, но видел только асфальтовую крошку перед лицом. Где этот шакал?!
Беспилотный разведчик дримеров, полуметровый диск, шумел винтами где-то рядом, неумолимо приближаясь. Чует, что ли?!
Где-то позади громко треснула ветка, и моторный мяв взлетел на невыносимую высоту. Начал быстро удаляться, робот спешил полюбопытствовать, и старик перевел дух. Его тут же пребольно ударили в спину – ползи, дурак! Он пополз, загребая руками волны жидкой грязи.
Ему разрешили встать только на берегу. Старик понял, что вышли к Волге, по изменившемуся шуму дождя и размазанному световому пятну с дальнего берега. Там мигал и чиркал вокруг себя лучом мощный прожектор. Кибулис? Или уже пустоши?
– Пронесло? – не то спросил, не то удивился Пуля. – Вернемся – свечку поставлю, тьфу-тьфу-тьфу.
Макс смотрел в мощный бинокль на реку, прямо в дождь и непроглядную темень. У старика нехорошо заворочалось в желудке.
– Километр двести – километр пятьсот, – сказал из темноты Слепень. – Наш берег пологий, правый – обрывистый, двадцать – двадцать пять метров.
– Где-то севернее остров, – ответил Макс, не отнимая от глаз окуляров.
Старик не удивился. Местность разведчики знали до последнего оврага, часами сидели над картами, сутками не вылезали из тренажеров. Только старых городов на новых картах не было. Все-таки Самара или Саратов?
– Стремно, – пожаловался Гришка. – Придавят нас на острове, как клопов.
Полтора километра старику не осилить. Макс выбрал неудобную переправу с перевалом на острове из-за него; старик это понял, но привычно отмолчался. И в булькающую от дождя воду полез вместе со всеми, без пререканий.
Спустя минуту он не видел ничего, кроме сплошной дождевой стены. Он барахтался, вспоминая забытые навыки кроля, брасса и простонародного собачьего стиля, и, кажется, висел на одном месте, между черной плотной водой внизу и такой же черной, но чуть менее плотной вверху. Комбинезон, наглухо замкнутый у запястий и лодыжек, слегка надулся, не давая кануть гирей на дно, но двигатель в нем не предусмотрели…
Круглая сомья голова вынырнула у лица. Старик отшатнулся было, но голова закивала совсем по-человечьи, следом за ней из темноты проявилась рука и больно ударила альпинистским карабином по плечевой скобе. Натянулся тонкий шнур, и старика поволокло в сторону, вовсе не туда, куда он греб сначала. Он не сопротивлялся и в меру сил помогал свободной рукой, второй держась за шнур, как за соломинку.
Дно ударило по коленям неожиданно, когда старик вымотался уже окончательно и готов был резать шнур. Макс выволок его на черный берег и уронил в мягкие гнилые водоросли – их много скопилось на берегу. Тут же растворился в темноте, а на смену ему, сдавленно матерясь, ползла из воды еще одна фигура. Старик узнал Чижа. По голосу.
– Не сиди, Старый, – прохрипел Гришка. – А ну бегом!
Разведчики побежали в темноту короткими перебежками. Когда бежать, а когда ползти – эту науку старик так и не освоил, решил довериться Гришке. Оказалось, зря. Добежали до какой-то ямы (Гришка нырнул, старик провалился, едва не переломав ноги) и замерли, потому что из дождя явственно проявился давешний моторный мяв.
Беспилотник прошел прямо над головой и исчез в темноте. Судя по звуку, заложил крутой вираж.
– Где наши?! – отчаянно прошептал Старый.
– Не кисни, штабной, – фыркнул Гришка. – Куда они денутся с этой планеты?
Действительно, спустя десяток томительных минут и два прохода шпиона над головой на старика упал Макс, а следом за ним Слепень.
– Пули нет, – сообщил Максим, и все снова замерли, пережидая беспилотник.
– Час на поиски, – приказал он, когда шпион отошел на приличное расстояние. – Мало ли что… Пойдем от берега.
Старик держался между Максом и Гришкой, как приказали, и чувствовал себя паршиво. Ему казалось, что винят его: переправлялись всегда парами, не упуская друг друга из виду, но Макс возился с ним и за Пулей не уследил.
Старик заметил подозрительное облачко первым, совершенно случайно. Впереди кто-то дышал, струйки теплого пара хорошо просматривались в тепловизор.
– Пуля? – шепнул старик, неосторожно приподняв голову.
Шпион мявал за плечом, но пока далеко. Что он тут делает? – мимолетно удивился старик и обмер, потому что увидел еще одно облачко, ближе. И еще одно, сбоку.
Ни звука не раздалось, когда на ближайшее облачко ринулся Гришка. За ним Слепень. Макс успел оттолкнуть старика и выхватить нож. Тень, едва выделяющаяся на фоне ночи даже через тепловизор, скользнула к нему. Макс сдавленно охнул и сделал какое-то змеиное движение. Тень отвалилась вбок, но на ее место пришла другая. Они схватились, разведчик и невидимка, а старик лихорадочно зашарил по груди. Нож! Десантный нож в нагрудном креплении!
Достать его он не успел. Еще одно облачко метнулось прямо на него. Старик подхватил нападающего, неожиданно легко перевернул и вдавил в землю.
И тут же закоченел.
Дримерский аппарат, любопытно цокая акустическим радаром, неспешно проплыл над полем безмолвной битвы. Старик слышал, как бешено стучит сердце врага прямо под его сердцем. Слышал, как булькает кровь, выталкиваемая из раны, где-то в той стороне, где остался Макс.
Шпион удалился, пошел на очередной круг, и старик едва не закричал – его схватили зубами за пальцы, и, наверное, искалечили бы, но рядом материализовался Гришка и без раздумий ударил врага в голову. Хватка ослабла, но дыхание на ладони старик чувствовал.
– Слепень, Чиж? – едва слышно позвал Макс.
– Мой готов, – отозвался Гришка. – Еще один в отключке.
– Я своего уделал, – утробно зашептал Слепень. – Зацепил немного, гад!
– Старый?
– В порядке, – прохрипел старик, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Шпион сделал еще один круг над ними, ему что-то казалось подозрительным, и, наконец, взял курс на реку.
– Старый, разворачивай лагерь, – скомандовал Макс. – Слепень, Гришка, трупы за вами – чтобы никаких следов! Где пленный?
Под маскировочной сетью перевели дух. Когда вернулся Гришка и доложил: «Пуля все. Прямо на них вышел. Ножа достать не успел, с-скрипач», Макс тряхнул пару раз пленника, точнее пленницу – совсем молоденькую круглощекую девчонку с выкаченными от ужаса глазами, и оставил приходить в себя.
Решил заняться раненым.
– Слепень, покажи, – велел он, и ефрейтор послушно расстегнул комбинезон.
Старик содрогнулся, и даже железный Макс с резким свистом втянул воздух. Силовой кастет пробил защиту и раздробил ключицу. Осколок розовой кости торчал из медицинского герметика, которым умный комбинезон залил рану; встроенные жгуты перетягивали и сломанную руку, плечо. Почерневшую уже кожу пятнала засохшая кровь. Бледный Слепень даже глаза не скосил. Смотрел Максу в лицо.
– Плыть сможешь? – спросил Макс.
Слепень подумал и кивнул. Сглотнул, облизал пересохшие губы.
– Я назад пойду, – сказал он. – К трассе. Шумну там. Вы, ребята, не беспокойтесь. Припасы тебе отдать?
Максим принял у Слепня объемистый рюкзак.
– Я пошел… – сказал Слепень, но не двинулся с места.
Макс промолчал.
– А неохота! – признался Слепень и вдруг улыбнулся щербатой улыбкой, став моложе лет на десять. – Нет, пошел я! Не поминайте, пацаны, Сашку Слепнева. Мало ли как там будет. Считайте, без вести пропал.
Он отогнул край сети и неловко вывалился наружу.
Макс молчал, и молчал Гришка, но как по-разному! Старик буквально чувствовал, как рвется лихая Гришкина душа, как трепещет что-то немедленно совершить, не то подвиг, не то убийство. И как спекается в неподъемный камень ненависть в душе Макса.
– Его дримерам отдадут! – неосмотрительно подала голос пленница.
Видимо, хотела сказать, что не казнят.
Макс успел перехватить Гришку, и черный нож-горлорез черкнул по воздуху у самого лица девчонки. Старик пришел на помощь секундой позже и поразился, сколько звериной силы в жилистом теле снайпера.
Гришка утробно зарычал. Девчонка сжалась, но смотрела с вызовом.
– А ты, значит, к дримерам не хочешь? – спросил Макс. – А чего хочешь? Быстрой и приятной смерти?
– Жить хочу… – голос сорвался, и девчонка откашлялась.
– Как тебя зовут? – поспешил вклиниться старик, потому что взгляд Макса ему совсем не понравился.
Девчонка шевельнула губами.
– Имя?! – рявкнул Макс. – Ну?!
– Ю-юля… Юлия.
– Какого… вы тут делали?
– Мы археологи, – прошептала девчонка. – Ну, без лицензии, если честно.
– Гробокопатели, м-мать, – скривился Гришка. – С-сталкеры! Это ж надо!
Он мелко двигал челюстью, отчего слышался отчетливый хруст, но попыток броситься на пленницу больше не предпринимал. Старик чуть ослабил хватку, а Макс и вовсе отпустил напарника.
– А кто мы, знаешь?
– Террористы, – девушка побледнела до голубизны на скулах.
«Эк ей мозги-то промыли!» – привычно удивился старик.
– Вы меня… убьете? – набралась смелости Юля. – Да?
Макс промедлил с ответом; дышал тяжело, но размеренно. Пытается успокоиться, понял старик. Но девушка поняла молчание как приговор. Она прерывисто вдохнула, стараясь прогнать судорогу в горле, и зачастила:
– Я не стреляла, у меня даже оружия нет. Вы напали первыми! А ребята испугались, приняли вас за охранку.
– Нашла что-нибудь? – спросил Макс неожиданно мягко; Чиж от удивления громко клацнул челюстью.
– Ноты, – девчонка смотрела ему в глаза не отрываясь, со странным выражением безнадежного вызова. Смирилась со своей участью, но признаться в этом не хотела. Даже себе.
– Покажи.
Юля протянула герметичную пластиковую папку. Макс небрежно пошелестел желтыми хрупкими листочками и отбросил.
– Ты рисковала жизнью ради этого?!
– Ноты дорого стоят, – едва слышно сказала девчонка. – И вообще, интересно, как люди жили.
– Хреново жили, – отрезал Макс. – Иначе тараканов на шею не посадили бы. Слушай сюда… Юля. Мы не террористы, мы разведчики. За нами идет армия, это сотни тысяч человек, которые тоже хотят жить. А я офицер этой армии, и мне нужно выбирать, чьи жизни важнее – их или твоя.
– Я никому…
– Хрень! – перебил ее Макс. – Даже если не захочешь, расскажешь. Про меня, про них, откуда пришли, куда идем – все скажешь!
Девчонка не заплакала. Просто окаменела лицом.
– Макс, давай я ее… – предложил Чиж, глядя в сторону. – Душа кипит, за пацанов обидно.
Повисло молчание, тяжелое, как гиря на шее утопленника. Девчонка громко икнула и испуганно прикрыла рот ладонью.
– Поздно, уже светает, – сказал Макс и отвел взгляд от ее лица. – Вечером решим, кто и как.
Старик глянул на часы: ночь пропала. Ночь, за которую они рассчитывали продвинуться километров на десять-пятнадцать по не самому короткому пути, придется встречать в затопленном грязью окопе на острове посреди реки. А если остров надумают прочесать…
– Бежать, кричать бесполезно, – продолжил Макс. – Убьем больно. Не заставляй тебя связывать и пихать в рот портянки – кляпа у нас нет, извини. Старый, ты дежуришь первым, следом я. Отбой.
Старик безучастно наблюдал, как разведчики устраиваются, как Гришка цедит из фляги размоченный сухпай и кривится от боли в сломанной челюсти. Старику еще не приходилось убивать. Даже стрелял он нечасто, его службой были компьютеры и карты. А сейчас напротив сидела мертвая девушка и беззвучно скулила от неверия: сердце бьется, слезы льются… а все равно мертвая!
– Мне… в туалет, – прошептала Юля, когда разведчики заснули.
Старый молча достал из рюкзака одноразовый санитарный пакет. Мужской, ну да как-нибудь приспособится.
Девчонка отвернулась и долго шуршала пластиком. Потом ревела, как понял Старый, больше от унижения.
– Зачем вы так? – спросила она наконец. – Если говорите, что не террористы. Я же правда никому…
Старик тоже не мог принять драконовскую логику войны, понимал, соглашался, а принять не мог. И что ответить, не знал.
А девчонку прорвало. Она заговорила лихорадочным шепотом, облизывая сухим языком растрескавшиеся губы. Говорила про мать и отца, которые живут в кибулисе у моря. Рассказывала, как с детства увлекалась полузапретными артефактами из старой жизни, о которой ей много рассказывала бабушка. Как пришла сюда, в свой первый и последний – честное слово! – поход с одним очень хорошим парнем и его друзьями, которые казались ей мужественными и независимыми. И которые так глупо погибли, погибли, погибли! Окончательно и невозвратимо. Зачем их убили? Почему убьют ее?
– Война, – глухо сказал старик. – На войне убивают.
– Зачем война?! – закричала шепотом девчонка, и Макс заворочался. – Чем мы вам не угодили?
– Мы воюем с дримерами и с их прихвостнями, – вздохнул старик, не представляя, как объяснить доходчиво. – Потому что хотим жить.
– Я тоже хочу жить! Мне, допустим, тоже не нравятся дримеры, но я не режу людям глотки! Воюйте с ними! Почему с нами?
– Потому что дримеры далеко, – зло сказал Макс. – Когда еще до них доберемся. А вас купили за мелкий прайс, как баранов. Старый, предупреждение тебе, первое, оно же последнее. За базар. Твой ответ должен быть – прикладом в зубы, а ты уши рассупонил. Или отпустить ее хотел?
Старик помотал головой. Он был старше по званию, но не здесь, в окопе. Перечить волку он не хотел.
Максим неловко выпростался из спальника и едва не застонал. Под ребра будто шило воткнули.
– А ты, – обратился он к девчонке, – запомни: человек отличается от барана тем, что думает о будущем. О детях, например. Если ты вкусно жрешь и сладко спишь, и расплачиваешься за это своими детьми, значит, ты не человек, а баран. Тебя забить – святое дело.
– Никто детьми не расплачивается! – девчонка окатила Макса бешеным взглядом. – Наоборот, готовят их к Выбору, переживают, шансы считают. Хотят им нормального будущего, без таких, как ты!
– Гляди-ка, кусается, змея, – усмехнулся Макс. – Скажи-ка лучше, как вы на остров попали, мародеры хреновы? Не верю, что вплавь.
Юля отвернулась и долго молчала. Макс не торопил ее, снисходительно улыбаясь.
– Амфибия, – ответила пленница через плечо.
– Ныряющая? – уточнил Макс. – Твое счастье! Жить, значит, хочешь?
У девчонки стремительно покраснели уши…
В полутьме выползли к берегу, к укромной заводи под низкими деревьями. Вела Юля, неумело елозила в грязи, разбивая колени и локти. Макс следил за ней и временами легонько поддавал стволом по мягкому месту. Указывал дорогу, потому что неопытная девчонка перла как танк на самом виду, и заодно напоминал ей о ее зыбком положении. Да и приятно, наверное, решил старик. Аппетитная девица, если отмыть. Детей он так и не завел, на молодых смотрел с затаенной тоской, представляя собственных внуков. Наверное, в другой жизни эти двое стали бы красивой парой… будь Макс почеловечнее, конечно.
– Здесь, – Юля кивнула на заводь и сердито отодвинулась подальше от Максова автомата.
– Ныряй, – пожал плечами Макс.
– Командир, она идет с нами? – прошепелявил Гришка.
Он встал на колено и винтовку держал наготове.
– Да! – отрубил Макс. – Или сам за рычаги сядешь?
– Сяду!
– Отклоняется.
– Макс, а ребята? – спросил Чиж каменным голосом. – Слепень, Пуля. Ребят мы ей прощаем?
Юля смотрела на Гришку без страха. Макса боялась до икоты, а мстительным Гришкой брезговала. Ей хватило ума промолчать о своих погибших друзьях.
– Напоминаю вам, рядовой, – неприятно осклабился Макс, – что бессмысленное насилие по отношению к гражданскому населению, равно как и к плененному врагу, строго карается согласно Боевому Уставу. Вплоть до высшей меры. – Но тут же смягчился. – Гришка, охолонись! Ты же не бандит. Выживем – приедешь к ней и все скажешь, изольешь душу. Челюсть свернешь… или она тебе.
Юля едва слышно фыркнула.
– Ты, раздевайся и ныряй, – вызверился Макс. – Развесила уши!
Девушка затравленно огляделась и отступила к самой воде. Отворачиваться никто не собирался, но и похотливыми взглядами, слава богу, не щупали. Она сбросила ботинки, быстро скинула куртку и брюки, наподобие армейских, но попроще, без системы активной маскировки. Осталась в белье и яркой даже через тепловизор майке с мультяшным бурундуком на спине. Обхватила себя за плечи. Бурундук съежился, когда Юля со сдавленным «мамочка» ухнула в стылую апрельскую воду.
– Надумаешь слинять, гранату кину, – напутствовал ее Гришка. И негромко проводил мелькнувшие над водой пятки: – Чтоб ты, сучка, от воспаления сдохла.
– Уймись, наконец! – не выдержал старик, но Чиж равнодушно отвернулся.
Девушка не показывалась. Макс даже решил, что и впрямь решила сбежать – хотя шансов доплыть до берега голышом в темноте и ледяной воде он не видел, – и зашарил прицелом по речной поверхности. Должна же она дышать! Не дример, поди, дримеры вроде в анабиоз впадают. Но Юля вынырнула здесь же, посреди заводи, вдохнула и снова пропала.
– Не сдохнет, – усмехнулся Макс, с немалым облегчением опуская автомат. – Здоровущая девка. Моржиха.
Потом вода забурлила, и на свет божий, а точнее в дьявольскую темень, выпрыгнул хищный корпус амфибии. Юля судорожно цеплялась за борт, ее трясло от холода.
Гришка присвистнул и сморщился от боли. Однако!
– Старый, дай ей спирта и чем-нибудь растереться, – скомандовал Макс. – Грузимся, живо!
Он забросил в люк рюкзак Слепня со взрывчаткой и нырнул следом.
К утру разведчики освоились. Вернулся привычный распорядок: старик и Гришка спали, Макс дежурил, краем глаза наблюдая, как осоловевшая от спирта пополам с ядреным чаем Юля крутит рулевое колесо.
Амфибия оказалась просторной, размером с небольшой грузовик, и удобной машиной. С любовью и знанием дела построенным сталкерским самоделом. Два электромотора крутили малошумные винты. Уровень заряда «вечных» дримерских аккумуляторов даже не дрогнул за несколько часов движения. Амфибия медленно шла на двухметровой глубине, выставив наружу лишь воздухозаборник. Слишком медленно! Макс с досадой подумал, что придется рискнуть. Выйти на поверхность, как только минуют район активных поисков.
Они опаздывали. Почти безнадежно. К кибулису со странным названием Свиреево-на-Итиле нужно прибыть через день. Это максимум, еще через сутки начинается наступление. Макс задумался: выйти на берег? По прямому шоссе цена вопроса – часа три-четыре, а Итиль сильно петляет. Конечно, цепкие лапы охранки на финише, но кому нынче легко? Да и выдержит ли пленница еще сутки за рулем? Макс покосился. Юля, зеленая в свете приборной панели, кусала губы, чтобы не заснуть.
Да, попала девчонка в переплет! Ее вдруг стало жалко, хотя такой роскошной эмоции Макс давно себе не позволял. Вот победим, тогда разве что…
– Не спи, – сказал он как можно мягче. – Не смей спать, всех погубишь.
– Я не сплю, – ответила девушка обморочным голосом. – Третий день, но это ничего, я справлюсь. Сейчас уже проще, движения никакого.
Макс насторожился. Он тоже всю ночь слышал глухие удары по корпусу, волны от проходящих мимо судов. Собственно, если бы не оживленное речное движение, он бы выгнал пленницу из-за руля. Но опыта слепого вождения незнакомого аппарата у него не было.
Действительно, когда они разминулись с последним судном?
– Здесь всегда так замирает к утру? – спросил он, заранее предполагая ответ.
– Откуда я знаю? – Юля остервенело потерла глаза кулаками.
– Стой! – рыкнул Макс. – Тормози, табань, бросай якорь.
Юля вздрогнула, как от удара, и ошалело захлопала ресницами. Гришка-телепат проснулся и встревоженно клацнул распухшей челюстью. Толкнул старика.
– Выход в сеть есть? Соображай быстрее! – Макс навис над девушкой.
– Максим, нас засекут! – повысил голос Старый. – Неопознанный сигнал с фарватера вызовет обоснованные…
– К черту! – Макс оттеснил Юлю, лихорадочно зашарил по пульту. – Это?
Амфибия выстрелила вверх антенной. На курсовом экране замигал индикатор: подключение… проверка прав… есть доступ!
– Старый, ради нас могли перекрыть шоссе, – объяснил Макс. – Перенаправить движение на параллельную дорогу. Но остановить навигацию невозможно, другого Итиля нет. Что-то случилось. Ты, – Макс сжал девушке плечо, – иди спать, меньше узнаешь, быстрее отпустим.
Юля не ушла. Вместе со всеми смотрела экстренный репортаж на круглосуточном информационном портале.
– …массовое выступление сепаратистов, – с нездоровым возбуждением частил комментатор. – Кибулисы конгломератов Искер и Рифей официально объявили о принятии так называемых «исконных» наименований Сибирской и Уральской республик и создании конфедеративного государства Россия. В настоящее время по всем каналам транслируется заявление сепаратистов о выходе из-под юрисдикции Организации Межпланетного Сотрудничества. Видимо, подразумевается отказ и от соблюдения Акта Взаимопонимания. Во всяком случае, имеются сведения о концентрации больших масс людей, предположительно, незаконных вооруженных формирований, – голос споткнулся. – Сообщают, что началось перестроение орбитальной группировки дримеров. Следует ожидать реакции наших партнеров. Напомню, что в период контакта и последовавшего за ним хаоса имели место… э-э… удары с орбиты по местам недопустимо значительного скопления несознательных граждан. Неужели трагическая история пятидесятилетней давности повторится?
Макс застонал.
– Раньше начали! На двое суток. Старый, чем думают штабные крысы?!
Старик мог бы сказать, что «штабные крысы» умнее посконной десантуры и знают много больше. Перенос наступления, которое готовили несколько лет, не может не иметь веских причин.
– Не одни мы готовились, – буркнул он. – Навигацию остановили раньше. Утечка, похоже.
Гришка выругался:
– Командир, мы опоздали. Что теперь?
Макс только плечом дернул. Он переключался с репортажа на репортаж, пока не нашел прямую картинку.
– …полностью блокирована сеть! – в женском голосе сквозил откровенный ужас. – Эти кадры мы получили по спутниковым каналам наших партнеров.
На подернутом рябью экране грузно ворочался, поднимаясь «на огонь», бронетранспортер «Хазар»; двинулся, потянул за собой платформу на воздушной подушке, забитую до отказа припасами. Кадр сменился. Две танковые колонны двигались маршем по бездорожью. Распластанные, округлые туши с чудовищно толстыми орудиями в плоских башнях. В пыльной туче над ними роились беспилотные постановщики помех, но все равно с каждого танка смотрели в небо раструбы зенитных ракетометов. На следующем кадре Макс с некоторым изумлением увидел родной до боли в печенках отдельный четвертый разведывательно-диверсионный батальон и лица друзей-товарищей в маскировочном гриме. Картинку скомпоновали мастерски. Если не знать подробностей, то и впрямь поверишь, что зверье идет насиловать и убивать. Не в оперу же собрались в таком виде.
– Вы можете прокомментировать? – страх в голосе журналистки сменился надеждой.
– Я призываю не поддаваться панике, – мрачно зарокотал с экрана сухолицый генерал из охранки. – Надо отдать должное, мятежники подготовились, учли прошлые ошибки. Воздушными силами, очевидно, бандиты вовсе не располагают в связи с крайней уязвимостью для ударов с орбиты. Только тактические беспилотники и постановщики помех. Это дает нам преимущество, наши ВВС будут иметь неоспоримое господство в воздухе. С учетом орбитальной группировки дримеров преимущество становится решающим. Мятежники, напомню, не имеют ни спутников, ни каких-либо космических технологий вообще…
– Будто они у вас есть, – скривился Гришка. – К-клоун!
– Почему же удары не наносятся? – робко возмутилась журналистка. – В сердце мятежа, так сказать.
Генерал насупился еще больше.
– Удары наносятся! Но мятежники наступают под мощным противоракетным зонтом. Вся территория конгломератов Искер и Рифей накрыта слоем облаков явно искусственного происхождения. Враг активно использует постановку помех, что… э-э… несколько затрудняет целеуказание и использование орбитального энергетического оружия.
– Значит, дримеры нам не помогут?
– Инопланетные технологии несопоставимы с тем, чем располагают мятежники. Враг многочислен, но мы сильнее! Правда за нами, и победа будет за нами!
– Как Палата Охранителей могла допустить такое? – выдержав подобающую паузу, дабы зрители могли проникнуться генеральским пафосом, спросила журналистка; стало понятно, что это единственный вопрос, который ее по-настоящему волнует. – Даже если… даже когда победим, неужели так и продолжим жить под дамокловым мечом сепаратизма и человеконенавистничества?
– Охранители недооценили опасность, – нехотя признал генерал. – Я не снимаю ответственности ни с себя, ни со своих товарищей. Прискорбно сознавать, что и предательство имело место; значительная часть охранителей мятежного конгломерата перешли на сторону и даже возглавили преступные формирования. Но справедливости ради, законы нашего общества не позволяют полноценно мониторить ситуацию. Промышленное производство автоматизировано и неподконтрольно стороннему наблюдению. Точнее, подконтрольно только дримерам, это их технологии, их собственность. Видимо, мятежникам удалось обмануть наших партнеров и вооружиться.
– То есть… э-э… часть вины лежит на инопланетянах?
Генерал вздохнул:
– Наша юрисдикция не распространяется на инопланетян. Мы не можем ставить им в вину наши ошибки, это иная цивилизация, поймите! Мы располагаем косвенными данными, что на свободных территориях гостит не менее десяти дримеров. Думаю, инопланетянам придется вмешаться… непосредственно, так сказать. Мы можем на это рассчитывать.
– Враг! – У старика от ненависти заклекотало в горле. – Вот он, настоящий враг, предатель, иуда! Все понимает, все! Не так дримеры страшны, как свои подонки, твари продажные. Вешать!..
– Это мой дед, – тихо сказала Юля. – Прекратите…
– Что?!
– Это мой дед! – выкрикнула девушка. – Как вы надоели, старики, со своими дрязгами! Вы такой же, как он! Невыносимый, упертый и безжалостный! От вас только ненависть и зверство, – она покосилась на Макса круглым отчаянным глазом. – Вешатели…
Старик захлебнулся. Макс посмотрел на девушку с интересом.
– А ты, оказывается, стратегический ресурс… внученька. Любимая, небось? – усмехнулся он. – Как же так, при дедушке-генерале внучка под статьей ходит, шарит по запретным развалинам? Не врешь, часом?
– Это мой выбор, – гордо заявила девица. – Никто не может запретить. У нас свобода в отличие от некоторых.
– Твой выбор – или в пасть к дримерам, или доживать на скотобазе. Свобода, надо же! – Улыбка Макса закостенела и начала превращаться в оскал, но Юля в обличительном раже не замечала этой опасной трансформации.
– А твой – убивать! – ее голос зазвенел. – Только и тебя рано или поздно… как зверя. Это свобода?
– Да, это свобода! – убежденно ответил Макс. – Воевать за справедливость, а не жить свиньей у корыта с бесплатными помоями.
У Юли от возмущения пропал голос.
– Дурак! – нашла она, наконец, самый веский женский аргумент. – Чурбан бездушный, безмозглый и… и… психушка по тебе плачет!
Макс вскочил, едва не ударившись о низкий потолок.
– А я говорил, – хихикнул Гришка, – надо было сразу ее придавить.
Максим без предупреждения ударил по кнопке экстренного всплытия, и амфибия дернулась, как пришпоренная кобыла. Муть на лобовом стекле расплескалась, капли засверкали на утреннем несмелом солнце.
– Выходи! – Макс кивнул на люк.
Юля стояла, вцепившись белыми пальцами в спинку кресла.
– Доплывешь до берега, здесь недалеко. Амфибия реквизирована для нужд четвертого разведбатальона первой ударной армии. За компенсацией можно обратиться в штаб тыла вооруженных сил России. Проваливай, короче.
Девушка толкнула люк и глотнула свежего воздуха. У нее затрепетали ноздри, непонятно скривилось лицо. Она выбралась наружу, присела на корточки у самой воды, так, что амфибия накренилась.
– Что еще? – следом высунулся Макс.
– Ты не выстрелишь мне в спину? – очень тихо спросила девушка.
Макс зло прищурился и заговорил, словно отливая каждое слово из стали:
– Я офицер российской армии. Я воюю за свою страну и за ее граждан, даже за таких, как ты. И не стреляю в убогих.
– Ты знаешь… – девушка нервно рассмеялась. – Я никогда и никого так не боялась, как тебя. Всегда считала себя выше страха. Это какое-то… завораживающее чувство. Мне жутко интересно, ты и впрямь такой? Неужели у тебя в жизни ничего больше не было, только страх и ненависть?
Макс крепко взял ее за воротник.
– Хватить трепаться. Раздевайся и ныряй.
– Кто такая Марьяна? – пискнула Юля, путаясь в рукавах. – Твоя девушка? Ты говорил во сне… Ай!
Макс толкнул ее в воду и задраил люк.
– Она поцеловала на прощание? – прошамкал ехидный Гришка. – Разрыдалась? Обещала пригласить на годовщину чудесного спасения?
Макс осадил его коротким взглядом и взгромоздился за штурвал.
– Нужно двигаться, – одобрил старик.
После отповеди девушки он погрустнел и, казалось, потерял остатки своих невеликих сил.
– Двигаться некуда, – сказал как отрезал Макс. – На точку мы выйдем одновременно с армией, если наступление не сорвется. Это в лучшем случае. А если сорвется… ордена нам хоть дадут? Посмертно.
– Есть приказ, – жестко напомнил старик. – Его никто не отменял. Диверсионная атака на командный пункт Свиреево-на-Итиле. Максим, эта шалава выбила тебя из колеи, а задача архисложная! Я прикомандирован к группе с задачей принять командование в критической ситуации. Лейтенант, не заставляйте меня делать это!
– Полковник, придержите коней! – разозлился Макс. – У меня нет ни крыльев, ни волшебной палочки. Если напоремся на штурмовые отряды первой ударной, нас распылят первым же залпом, даже закурить не спросят. Что приказ?! Мы автономное подразделение. Устав требует проявлять инициативу в изменившейся обстановке. Считаю, нужно выбрать ближайший объект дримеров и атаковать.
Гришка с нездоровым любопытством смотрел на спорщиков, оценивая шансы. Он поставил бы на Макса, но морщинистый полковник с туманными полномочиями… Что-то в нем было, непонятное. Должен был сломаться на второй день, максимум на третий. Но не сломался. Должен был утонуть, обессилеть, но дошел. И рвется в заведомо безнадежный бой.
Старик тем временем явно на что-то решился.
– Максим, ситуация и впрямь критическая, – он запустил руку во внутренний карман разгрузки и нащупал пакет. – На Свиреево нацелено еще несколько групп, но сомневаюсь, что у них больше шансов. У меня есть еще один приказ. Должен огласить его в случае принятия командования, но, считаю, отстранять тебя нецелесообразно. Поэтому неофициально: имеются сведения, что командный пункт подготовлен для дримеров. Там будет координатор от чужаков, Максим! Один из немногих, а может, и единственный. Его нужно уничтожить! Твое решение, лейтенант?
Макс прикрыл затрепетавшие веки, чтобы справиться с эмоциями.
– Рядовой Чижов? – он смотрел на Гришку исподлобья, немигающим взглядом.
– Я как ты, – тот не опустил глаз. – Мы с тобой пятнадцать раз ходили. Ты меня знаешь. Не подведу. Ордена обмывать и погибать – вместе.
– Мое решение – Свиреево. – Макс повернулся к старику: – Командование остается за мной, господин полковник?
– Докладываю господам офицерам, – перебил его глазастый Гришка. – Наблюдаю плавсредство типа «лохань», идет к нам от берега. Также наблюдаю инверсионные следы крылатых ракет типа «уральский гостинец» в сторону… м-м… шлюзов? Предлагаю нырять, пока не смыло на хрен.
Гидравлический удар настиг их в подводном положении. Амфибия словно на стену налетела, корпус завибрировал и заскрежетал, сжимаясь под напором водяного потока, но выдержал.
– Долетели гостинчики, – сделал вывод Гришка и заулыбался перекошенным ртом.
Максим тут же потянул руль на себя – всплываем. Затукали торопливо насосы, откачивая из балластных цистерн воду.
Наверху царил хаос. Стремительный водоворот затягивал плавсредство типа «лохань», расколотое в щепы.
– Ничего, – сказал в пространство старик. – Это ничего, построим новые шлюзы, новые дома. Зато южный укрепрайон почти наверняка разрушен. Мы бы там бригаду положили.
– Старый, отставить рефлексию, – гаркнул Макс и выжал акселератор. – Разворачивай пулемет.
Полковник суетливо отщелкнул автоматный ствол и воткнул на его место толстую и длинную трубу пулеметного, с принудительным охлаждением и несъемными сошками. Место компактного магазина занял увесистый диск на двести пятьдесят выстрелов, а компьютеризированный прицел сменил простой коллиматорный целик. Старый выставил темп огня на тысячу выстрелов и приготовился. По другому борту лежал у приоткрытого люка Гришка с крупнокалиберной снайперкой.
– Наблюдать. Себя не обнаруживать. Оружие держать скрытно, – отрывисто командовал Макс, не отрывая глаз от бурлящей реки. – Огонь только по команде. Сейчас начнется.
Но они двигались несколько часов, обогнули по суше разрушенные шлюзы, миновали несколько взбудораженных эвакуацией кибулисов, прежде чем над головой запели дримерские беспилотники.
– Первыми не стрелять, – распорядился Макс. – Пока не опознают.
Действительно, десятки судов и суденышек рассекали волжский хаос, по мостам и прибрежным дорогам извивался бесконечный поток беженцев: грузовики, автобусы, дешевые семейные седаны и спортивные кабриолеты, загруженные бестолковым скарбом. Попадались даже велосипедисты. Поток дергался, как змея в конвульсиях, нервно подавался вперед, распухал на десяток шоссейных полос и тут же замирал в узком горлышке.
Выделить в этом бедламе неприметную амфибию было сложно, и разведчикам везло. Или на них махнули рукой – на охранителей свалились более серьезные проблемы. В воздухе стоял несмолкаемый грохот двигателей. Турболеты и конвертопланы с эмблемами охранки двигались над головами беженцев: груженые – к фронту, порожние – обратно. Небосвод над ними расчерчивали инверсионные следы, авиационные и ракетные. Следы больше тянулись на восток, и Макс только ежился, представляя, какое побоище развернулось над колоннами наступающих армий. Первой ударной, рвущейся на запад, второй, забирающей к югу, и третьей резервной, подпирающей наступление с тыла.
Но и встречные следы попадались. Наверное, каждая десятая ракета могла пробиться сквозь плотную ПРО охранки, и только каждая десятая из оставшихся находила цель. Иногда это было впечатляюще. Неожиданно погасли все огни на правом берегу и несколько часов не горели – видимо, уральский гостинец достал-таки электростанцию или распределительный узел.
Как раз ночью, в темноте, только подчеркнутой сиянием левого берега, на перехват разведчиков вышли бело-синие катера охранителей. Макс уклонился от боя, нырнув на предельную глубину, и долго полз, задевая дно, самым малым ходом. Когда поднялись, катеров уже не было, как не было вообще никакого движения.
Начала рваться связь. Перегруженные информационные порталы не отзывались или транслировали однообразные картинки разгромленной танковой колонны первой армии, перемежая их истерично-восторженными заклинаниями.
Со временем поток беженцев обмелел. По пустым дорогам шныряли только камуфлированные вездеходы и грохотали автопоезда с военным грузом. Правый берег начинал укрепляться, с каждым часом все интенсивнее.
Чиж регулярно докладывал об очередном МПО, мобильном пункте обороны, сброшенном на берег с транспортного самолета или сгруженном с многоосного трейлера. Чудовищная махина тут же оживала и расползалась по рельефу юркими дроидами, запускала беспилотных шпионов, разворачивала антенны дальней связи. Роботы выбирали позиции, окапывались, выставляя над землей только окуляры и стволы. Иногда среди них бродили потерянные инспекторы-охранители; бродили без цели, дримерская техника работала как часы.
Буквально на глазах правый берег превращался в крепость. Старик только зубами скрипел, представляя, на сколько солдатских жизней будет разменяно чужое мертвое железо. Он сбрасывал регулярные сообщения в штаб, для чего у разведчиков имелись одноразовые передатчики, выстреливающие за доли секунды упакованный сигнал.
– Сорок километров до Свиреево, – сообщил почерневший от усталости Макс. – К утру будем. Канонаду слышите?
От замершего в безлюдье и напряжении левого берега катился глухой гул. На востоке небо регулярно вспыхивало мутными, как луна в тумане, вспышками, и это было хорошо. Это значило, что армия дерется, что коммуникации не прерваны, что есть еще ресурсы держать над войсками постановщиков помех и зонт из аэрозоля, рассеивающего лучи орбитальных лазеров. Но то, что Итиль выворачивал прямо на вспышки, было плохо. Диверсанты рисковали попасть меж двух огней, прямо в пекло встречного боя.
– Плохо, – согласился и старик; замысловато выругался (Макс еще не слышал от него ничего подобного). – Если станет горячо, таракана эвакуируют…
Длинная пулеметная очередь хлестнула по воде, едва не зацепив корму амфибии. Макс заложил опасный вираж, одновременно включив погружение. Оперенные пули копьями резали воду, злобно шипели паром, кувыркались и бессильно стучали в крышу. Макс перебрасывал руль из стороны в сторону, сбивая прицел стрелкам.
– Мы одни на фарватере, – сказал он, снова выводя машину на поверхность. – Готовьтесь, ночка предстоит жаркая.
В них действительно стреляли, и с одного берега, и с другого. Стреляли вяло, очевидно, принимая амфибию за ложную цель, за приманку для выявления системы огня. Не разберешь, то ли свои, то ли чужие, темнота стояла густая, как чернила. Давешний яростный гул распадался на сольные партии и постепенно утихал.
Макс привстал, вглядываясь до рези в глазах в размытое пятно прямо по курсу. Тепловизор быстро заливало серо-зеленым светом.
– Суки, – тоскливо прошептал Гришка.
Течение несло догорающий бронетранспортер. «Хазар» плыл кормой вверх и коптил небо жирным пламенем.
– Очевидно, первый удар провалился, – почти спокойно произнес старик. – Собственно, на такую удачу всерьез и не рассчитывали. Думаю, утром будет штурм.
– Где наше место в нем? – глухо спросил Макс. – Пойдем в первых рядах, как обычная пехтура? Не жирно ли, Старый?
– В самых первых! – в голосе старика звякнул металл, и Макс пожалел, что не видит его глаз. – На кону успех наступления. Уничтожим таракана, и оборона развалится. А может и… Дримеры – расчетливые существа, ребята. Они не станут воевать без шансов на успех. Нужно им доказать…
– Вилами по воде писано, – пробурчал Макс, не отрывая взгляда от реки. – Положите оружие, нас встречают!
– Кто такие? – из темноты прилетел выкрик, звонкий, как натянутая тетива. – Пленных не расстреливаем, гражданских отпускаем. Назовитесь!
– Свои! – Макс выставил в люк поднятые руки. – Четвертый разведбат…
Раннее утро накрыло Итиль туманом, и солдаты штурмовых отрядов первой ударной армии, вышедшие на этот берег по телам друзей и врагов, повеселели. За ночь подтянулись резервы. Пятнистый от пробоин беспилотник, похожий на гигантскую муху, вился над рекой, насыщая туман маслянистой взвесью для маскировки и защиты от лучевого оружия.
Правый берег затаился.
– Максим, он здесь! Он ей-богу здесь! – горячился старик, которому еще с ночи грезилась острая игла атмосферного челнока в глубине вражеской обороны. – План укрепления помнишь?
Макс все помнил. Он переоделся в чистое, по традиции, и утро встретил спокойно. Рассудительно.
Они сидел на броне «Хазара» в команде лучших бойцов, которых старик выпросил у командования. Бойцы нервничали, вспоминая неудачный штурм.
– Не бойся смерти, – сказал Макс, не обращаясь ни к кому особо. – Бояться до – глупо, бояться после – поздно.
Эта нехитрая максима когда-то очень помогла ему.
Гришка, прикорнувший рядом, хмыкнул – наш-то философ! Оцените, бойцы. Лейтенант штурмовиков покосился. Молодой, едва со скамьи полуподпольного училища, он лелеял свой авторитет и Гришку не одобрял. Ни его слов, ни замотанной, будто от зубной боли, челюсти.
– Ну, с богом, – сказал лейтенант и перекрестился.
На его тактическом дисплее заполыхал оранжевый сигнал.
Наступление!
«Хазар» зажужжал двигателем и три сотни метров от укрытия до воды пробежал резво. Слева и справа угадывались силуэты других бэтээров.
– Туман, слава богу, – прошептал кто-то из штурмовиков.
На противоположном берегу замерцали огни прожекторов, и рявкнул одинокий выстрел. Беспилотник-муха споткнулся в воздухе и кувыркнулся через крыло. На звук и вспышку тут же ответили. Тактическая ракета мелькнула над головой, обдав выхлопом, и тоже ушла в туман. Почти бесшумно.
– С почином, хлопцы, – хохотнул Гришка и передернул затвор.
«Хазар» плюхнулся в воду, тяжелый, как бегемот, запустил винты, и скорость сразу упала. Потянулись томительные минуты.
– Отолью, пожалуй, – Гришка потянулся к ширинке, но винтовки не опустил. – Никто не против?
– Два наряда, – процедил Макс, не отводя взгляда от реки. – За клоунаду. Вернемся, на пищеблоке сгною!
– Есть на пищеблоке, – обиделся Гришка и руку с ширинки убрал.
Ракета, наконец, нащупала цель, или ее сбили, но оранжево-черный шар на вражеском берегу ударил по чьим-то нервам. Туман полыхнул огнем. Пулеметы тявкали, захлебываясь от чудовищной скорострельности, но слепо, бездумно и пока неопасно. Прошуршала, упала далеко за спиной и взорвалась первая мина.
– Всем оставаться на броне, – тонко выкрикнул лейтенант. – Сейчас артиллерия начнет.
«Хазар» работал винтами на пределе сил и постепенно выползал из аэрозольного облака. И туман рассеивался, согреваемый бодрым апрельским солнышком.
– Броня пошла, – крикнул Гришка, показывая в сторону; там резал волну воздухозаборник, танк сноровисто полз по дну, обгоняя штурмовиков. – Молодцы, пехтура, как часы сработали! Без брони нам кисло будет…
Близкий взрыв оглушил и окатил водой – старик едва не сорвался. Соседний БТР, уже отчетливо видимый, повело боком. Платформа за его кормой перевернулась и потянула его.
– Бойцы, век воли не видать! – заверещал Гришка. – Вот такенного леща мне бог послал прямо по темечку!
И отмерил на стволе акульи габариты.
– Разведка, уйми своего, – заорал лейтенант. – У нас потери!
– Потери на берегу будут! – оскалился Макс. – Спокойнее, пехота, на тебя люди смотрят.
В этот момент вступила артиллерия первой ударной.
В нескольких сотнях метров перед «Хазаром» встала стена: огонь, вода, обломки укреплений и подводных ловушек. Стена двинулась к вражескому берегу, ювелирно танцуя перед фронтом наступления.
Вой снарядов рвал перепонки, осколки, не сильно опасные на таком расстоянии, градом барабанили по броне, застревали в бронекостюмах и касках.
– Не боись, свои осколки не тронут! – ощерился Гришка, но наличник шлема все же опустил. – Эх, жаль, авиации нет!
Враг ответил. Грохот за спиной заглушил даже близкие взрывы. Крупные калибры включились в контрбатарейные салочки, и огневой вал перед штурмовиками значительно сдал.
– Вот тебе и авиация! – прорыдал старик, заметив, наконец, тени над водой.
Он лежал у борта, обняв короб зенитного автонаводчика. С кормовой ракетной установки «Хазара» залпом стартовали ракеты «земля-воздух». Вражеский бомбардировщик развалился прямо в воздухе; второй тут же ушел на высоту, отплевываясь сотнями противоракетных ловушек.
А вот волну дримерских беспилотников пришлось встречать собственными кулаками. Грохотала спарка броневика, выставляя по курсу свинцовую завесу. Гришка, присев за башней, валил дримеров с одного выстрела, ковбой, а ревнивый пехотный снайпер пытался выровнять счет. Старик без толку переводил боезапас. Макс же стрелял короткими очередями, навскидку, и больше следил за картой на лицевом тактическом дисплее. С десятка наблюдательных пунктов, с беспилотников и плывущих БТР давали целеуказание, и он пытался выбрать слабое звено. Вот, кажется…
– Лейтенант, нужно за танком! – крикнул Макс в микрофон тактической связи.
– Сам вижу!
БТР вошел в зону убойного огня. С берега ударили слаженно, и Макс даже на слух определил – стреляют люди. То есть и дримерские дроиды тоже, но вот этот остервенелый шквал… за ним стоит осязаемая человечья ненависть.
– Мляяя, сметут! – заорал Гришка. – Под броню?!.
– Молчать! – Макс оглох от собственного вопля. – Держись, сука! Лейтенант?..
От лейтенанта на броне осталась рука с обломками автомата.
БТР зарыскал, механик крикнул, что «ослеп».
– Прямо! Полный газ! Завесу ставь! Всем оставаться сверху!
Гранатомет выплюнул гранату, и столб жиденького дыма скрыл берег. Дримерам это не помешало. Плотный слепой огонь рвал дым, плоть и броню.
– Максим! – в панике закричал старик. – Максим!..
Он сунулся было в люк, но Макс поймал его и выдернул обратно. Пуля чиркнула по руке, вторая ударила в грудь и чуть не опрокинула в воду. Бронежилет спас, но дышать и говорить Максим разучился. Он показал старику кулак и пинком вернул на место. Оглянулся.
Каждый третий штурмовик остался на реке. Остальные были ранены или оглушены, кто-то, бессвязно крича, лез под броню. Вытаскивать паникеров было бессмысленно. Макс залег, отсчитывая секунды.
«Хазар» выплыл из дыма. До берега оставались считаные метры, и, главное, на него, берег, выползал танк, огромный восьмидесятитонный «Кирасир». Он переваливался из воронки в воронку, давил тралом мины, оттягивал на себя огонь и, в общем-то, имел шансы прожить еще несколько минут.
– Всем в воду! – рявкнул Макс. – Ориентир – танк. Наводчик, максимально плотный огонь. Прикрывай нас!
Стволы двух башенных гатлингов завертелись, сея хаос. Пулеметы врага один за другим умолкали под градом бронебойных пуль, и даже дроидов «Хазар» резал волной свинца.
Макс столкнул в воду старика, заметил краем глаза Гришку – тот уже плыл, держа винтовку над головой, и нырнул сам. Взрыв достал их под водой, его и старика, ударил по всему телу и переломал бы кости, если бы не защита. Макс вынырнул, схватил воздуха и снова ушел под воду. Едва увернулся от расколотого прямым попаданием «Хазара», падающего на дно вместе с паникерами. Стволы гатлингов вращались в клубах пара.
Гришку они нашли за кормой «Кирасира», оглохшего, с обильно текущей из носа и ушей кровью.
– Нормально, лейтенант, – прохрипел Гришка. – Трактор вот застрял…
Танк вращал башней, огрызался, но уже не двигался.
Макс оглянулся – из воды к танку ползли двое… еще один… еще… нет, этого накрыло.
Танк выстрелил, и мир утонул в тишине. Макс только видел, как по-рыбьи немо двигает ртом Гришка, наверное, хохмит. Как упал и не двигается старик с переломанной в суставе рукой, и комбинезон на нем дымится. Как вжимается в танковую броню штурмовик в помятом шлеме, женщина, судя по высокой груди. Из-под шлема частыми струйками бежит кровь, но ручной пулемет у бойца наготове, и смотрит она на него, Макса. Ждет команды.
Макс выставил из-за брони перископ и успел охватить взглядом панораму, прежде чем стебелек срезало удачной пулей. Слух начал возвращаться.
– Стрелять можешь? – Макс крикнул Гришке прямо в ухо.
Чиж явил почерневший оскал.
– Я все могу, ты же знаешь, – он не говорил – шептал, словно пьяный; Макс едва разбирал слова. – Командир, рука у тебя… Имей в виду.
Макс глянул на правую ладонь, где пальцев явно не хватало, и тут же забыл об этом.
– Гриша, – он взял парня за плечи. – Там, наверху, пулемет, остальное танкачи зачистили. Сними его!
Гришка степенно подумал.
– Сделаем, – постановил он и попытался привстать. – Упс…
– Бойцы! – Макс тем временем оглядел свои невеликие силы. – Задача – занять пулеметную ячейку. После этого обозначиться спецсигналом. Корректировать огонь. И выжить… Старшим назначаю, – он посмотрел на женщину.
– Сержант Воробьева, – сказали из-под шлема. – Санитарный взвод второго батальона. А вы?..
– У нас другая задача, – сказал Макс. – Другая. Задача.
Он поднял Гришку и держал его те бесконечные доли секунды, пока они стояли у всех на виду. Пока улыбающийся во весь рот Гришка не нашел в прицеле глаза вражеского пулеметчика и не всадил между ними тяжелую пулю.
Вперед!
Макс уронил обмякшего Гришку и выскочил из-под защиты.
– За мной, – прохрипел он, не понимая, почему не стреляет автомат, а как может стрелять автомат, если не хватает пальцев жать на спуск?
Тогда он схватил гранату левой, проверенной рукой и побежал широкими скачками вверх по склону, туда, где торчал над бруствером ствол вражьего пулемета.
Добежать!
Взрыв поднял его в воздух, как бумажного солдатика.
– …добежать! – просипел беззвучно Макс.
Он почти сумел открыть залитые кровью глаза. Тела не чувствовал, в голове перекатывался неподъемный шар, бился изнутри о череп, и значило это только – ранение, которое армейский чудо-комбинезон блокировал встроенными жгутами и наркотиками из аптечки. Или смерть, за которой, выходит, что-то есть. Только к лучшему ли?
Глаз коснулись чем-то мягким и теплым, им, глазам, стало легче открыться, но взгляд упорно не фокусировался.
– Ма… сим… а… – голос пытался пробиться снаружи, достучаться до сознания.
– Гришка? – шевельнул губами Максим. – Слепень? Пуля?
– Максимка… – встревоженный и бесконечно ласковый голос, смутно знакомый или, наоборот, забытый, теплый, как солнце летним вечером…
Максим собрал все силы, чтобы увидеть, и понял, что умер.
– Марьяша?!
– Тише, тише, милый! Не двигайся, помощь скоро придет.
– Я умер?
– Нет, дурачок, – видение рассмеялось тихим рассыпчатым смехом. – Конечно, ты не умер и не умрешь. Я тебе не разрешаю.
Лица снова коснулись пальцы, невесомые, как крылья бабочки. Сквозь комок раздробленных хрящей, свернувшейся крови и кислой грязи в носоглотку пробился запах чего-то медицинского. Марьяна провела по его лицу и отбросила почерневшую салфетку.
Максима будто пуля ударила. Пальцев на руке любимой было три. Длинных, как крабьи ходули, суставчатых, затянутых в перчатку с бархатистыми подушечками на птичьей ладони. Парень хотел перехватить эту руку, дернулся и даже не смог закричать от дикой боли в плече. Судорога удавкой перехватила горло. Его правая рука… Он скосил взгляд на обрубок того, что еще час назад называл своей правой рукой, – руку отсекло по самую ключицу, но он чувствовал ее боль даже сквозь наркотический туман.
– Максимка, пожалуйста! – испуганная Марьяна склонилась над ним.
Макс заглянул в глаза девушки – это были ее глаза, ее слезы, ее веснушки на скулах и милые ямочки у губ; ее лицо и даже волосы под угловатым вражеским шлемом – и ухватил гомункула за шею. Левая рука подчинилась.
– Кто? Ты?
– Я Марьяна, – сказал монстр, не пытаясь освободиться. – Послушай меня, Максим, это все неправда, что ты думаешь, это…
– У него граната! – дребезжащий голос всплыл, как пузырь отравленного воздуха из затонувшей подлодки – из последних отчаянных сил.
Сначала Макс не узнал голоса. И даже когда сумел посмотреть, кто и откуда говорит, не понял: сотни тел лежали вперемешку, мертвые и почти мертвые, собранные поспешно с поля боя охранители и штурмовики, в одинаковой форме и с одинаковыми лицами молодых парней и девушек, которым не хотелось умирать. В длинном, как братский гроб, подземном бункере, видимо, сортировочном пункте мобильного госпиталя, стояла вязкая тишина.
Над телами кружили деловитые мухи.
Максим содрогнулся и впрямь захотел умереть. Броня из святой ненависти и паскудного цинизма растворилась, оголила душу, потому что ей, броне, не было места здесь, в конечном пункте человеческих желаний.
– Осторожно! – проблеял тот же голос, и Максим увидел вытянутую из шеренги мертвецов растопыренную пятерню. – У него граната…
Марьяна сняла с себя руку Максима с зажатой в пятерне гранатой и сжала его кулак в ладонях. Максим заторможенно удивился осторожной и неуловимо бережной силе ее птичьих лапок.
– Максимка, выслушай, – сказала девушка. – Ты всегда умел слушать, выслушай и сейчас. Я… прошу.
– Приказ отменяю, – посторонний голос слабел. – Принимаю командование… Дримера не уничтожать, лейтенант! Под трибунал пойдешь…
Максим сумел удивиться.
– Возьмите документы! – рука вынырнула снова, но плотно запечатанный пакет выскользнул из ослабевших пальцев. – Здесь условия… предложение о перемирии от группы старших офицеров… Вы должны понять, что мы сильнее… Мы готовы… на взаимовыгодных… условиях… Готовы выдавать больше людей… неизлечимо больных… преступников, их всегда хватает… Если вас устроит…
Голос слабел.
– У нас есть ваши условия, – оборвала его дример. – Документы я видела, самый первый сняли с погибшей разведгруппы еще три дня назад. Ваши радиограммы мы тоже принимаем. Предложение отклоняется.
– Почему?! – захрипел голос.
Марьяна вздохнула – по крайней мере, Максим так понял ее движение.
– Нам не нужны ваши преступники. Мы не будем поддерживать вас.
– Но вы поддерживаете… наших врагов…
– Я здесь не для координации обороны, это фантазии. Мы поддержим любую власть, которую самостоятельно примут люди. Мы лишь по мере надобности будем прекращать насилие, если понадобится – военными методами. Сумейте победить словом! А сейчас поберегите силы, полковник, дождитесь врача.
– Ты ведь нас предал, Старый, – тяжело сказал Максим, не сознавая, что подписывает старику приговор. – Не за это мы воевали!
Но сил оправдаться старику хватило.
– Мальчишка!.. Ты не знаешь, как это – посылать на смерть одного, чтобы жили двое. Как договариваться с… тварями, чтобы выжили миллионы… Не тебе судить!
Голос погас, как гаснет костер, сожравший все топливо. Рука, вытянутая к бетонному небу, закостенела.
– А за что ты воевал, Максимка? – серьезно спросила Марьяна.
– За тебя, – попытался улыбнуться Макс. – Может, ты не поверишь, но за то, чтобы ты была, а этих… дримеров не было. Чтобы вас не забирали… Наверное, так.
Марьяна зажмурилась, и хотя Максим плохо видел ее сквозь розовую густую пелену, он поклялся бы, что девушка плачет.
– Метацивилизация, – глухо сказала Марьяна. – Поисковый зонд обнаружил локальную цивилизацию в стадии глобального кризиса. Оперативный центр принял решение включить на правах партнерства первой ступени. На орбиту Земли вывели наблюдателей. Передали биологические и энергетические технологии начального уровня – человечество стояло на грани голода, углеводородных ресурсов хватило бы лет на пятьдесят, после чего обвальное падение эффективности сельского хозяйства и… вымирание миллиардов. Очень осторожно, уверяю тебя, передали социотехнологии, позволившие естественным путем отрегулировать рождаемость и снять межэтнические противоречия…
– Марьяна, – перебил Максим, потому что перестал слушать, – я видел, как дример… пожирал тебя…
– Максимка, это тоже часть метацивилизации. Я не знаю, как назвать их, они не владеют акустикой и не имеют самоназвания. Пусть будет – личинки. Это культура, с которой все начиналось. Их органы размножения связаны с пищеварительной системой, а не с выделительной, как у… нас. Точнее, у них вовсе нет полового размножения. Ужасно, с точки зрения людей, поэтому об этом не объявляли открыто… но ты бы знал, чего только не придумало мироздание! Личинка, потребляя, инкапсулирует генокод и сознание другого существа. И рождается новая личность, скажем так, более многогранная, чем обе исходных. Поверь, это чудо природы помогло объединиться тысячам цивилизаций, была бы только ДНК совместима на уровне элементарной биохимии. И многие цивилизации нам, людям, завидуют! Меня сожрали? Но вот же я, Максимушка! Я ничего не забыла. Я даже плакать могу! Тебя пугают мои руки? С ними удобнее, но завтра я сделаю другие, если хочешь. А еще полгода назад я плавала медузой в газовом океане планеты, которую и не мечтала увидеть. И это так здорово!
Максим все же сумел улыбнуться. Слава богу, он не видел себя со стороны, но Марьяна поняла его улыбку и засмеялась сквозь слезы в ответ.
– Это хорошо, – прошептал Максим. – Мне легче… оттого, что тебе здорово.
Он не сказал «умирать», но это подразумевалось.
– Но ты, конечно, не согласен, – всхлипнула Марьяна.
– Нет, – невнятно сказал Максим, чувствуя, что изо рта что-то быстро вытекает, – я так… не могу. Лучше бы вы оставили нас… Мы сами разберемся и решим, как нам лучше. Наверное, так… Марьяша, иди! Врача поздно… гранату… не удержу…
– Я помогу, Максимка, – девушка-дример отчаянно смотрела на хлынувшую кровь, на перетянутый жгутами торс, ниже которого только лохмотья мяса и осколки металла.
Смотрела, отсчитывала секунды до прибытия челнока с чудо-личинками – для этого ей не требовались часы – и сжимала кулак любимого с гранатой.
– Дождись, Максимка! – шептала она. – Скажи это сам, тебя выслушают и постараются понять!