Верещагин пожал плечами.
— Без сахара. Зачем подслащивать горькую чашу? Ее поразила фраза, сказанная всего-навсего о кофе.
Утренняя заря — встреча ночи с днем. Спустившись в столовую, чтобы пораньше позавтракать, Ханна Брувер увидела там его. На лице написана усталость от долгого ночного патрулирования, разочарование...
— Привет, Ханна, — сказал Санмартин и машинально взглянул на часы. — Вот жду, когда Ханс вернется. Я не думал, что ты придешь. — Он взял чашку кофе.
Ханна не дала своему рассеянному другу положить соль в напиток и поджала губы.
— Мне говорили, что Ханс сопровождает конвой... — начала она было. Потом всмотрелась в лицо Санмартина. — Вижу, трудное выдалось дежурство.
— Нормальное. Чем плохо: ходишь и ждешь на каждом шагу, что в тебя выстрелят. Даже если ноги гудят. — Санмартин закрыл и снова открыл глаза. Он понял, что Ханна ему не верит. — Подальше, возле рудников Мариенталя, они сеют травы, разводят овец, у них там пастбища. Ой, какая это все глупость! — добавил он сонным голосом.
— Не понимаю.
Он встряхнул головой, чтобы сбросить сон.
— Папоротниковое дерево — это не древесина, оно не терпит сухости, держится на осмотическом давлении. Когда же воды не хватает, обмякает и погибает. Там, где они нарушили лесное прикрытие почвы, вода уходит, растения и животные исчезают, а овцы переводят все, что осталось на месте прежних растений. — Он открыл глаза. — Ты что-то с волосами сделала?
— Нет, — ответила она и, чтобы заполнить паузу, добавила: — Жаль, но я никогда об этом всерьез не думала. Считала, что растения и животные здесь очень похожи на земные.
Санмартин открыл глаза.
— В некотором роде, — согласился он. — Эволюционное сближение. Что работает на Земле, работает и здесь. Но пастбищное овцеводство здесь функционирует иначе.
— И ты переживаешь по этому поводу.
Работа с детьми привила Ханне Брувер прямоту. Ее манера общения резко отличалась от изворотливости и уклончивости остальных местных деятелей. Санмартин снова открыл глаза. Чашка с кофе стояла у него на коленях; он старался не уронить ее.
— А рудники? — продолжил Санмартин. — Они разворачивают изнутри горы и обезвоживают их. Руда дает два с половиной процента ниобия, остальное идет в горы отвалов, образуются сточные водоемы.
Он почувствовал, что она положила ему руку на плечо, и рассеянно взял ее.
— Поступает новая вода из рудников, пруды переполняются и разливаются. Все вокруг обезображивается километр за километром. — Санмартин усилием воли заставлял свой мозг работать. — Но самое мерзкое — все отворачиваются и молчат.
— Я думаю, что люди стараются действовать по привычным схемам, — сказала Ханна, делая вид, что не понимает смысла сказанного.
Санмартин снова сомкнул веки.
— Мы проходили мимо места, где был когда-то Новый Сион. Здесь коммандос из Ботавиля крестили этих... Загоняли в железные сараи, обливали спиртом и бросали факел...
Ханна взяла его за руку. Она сознавала, что он находится на пределе своих сил, раз старается выглядеть циничным.
— Рауль, пожалуйста, иди поспи, — нежным голосом посоветовала она ему. — Я дождусь Ханса и скажу ему.
Каша отвернулась, чтобы не мешать.
Конвой Кольдеве покинул Боксбург по плану. Сидя рядом с ним, Уборевич покачал головой.
— Аппарат надежности категории «А», — произнес он, стараясь выжать максимум возможного из кондиционера воздуха.
— Все равно лучше, чем дышать здешним воздухом, — удрученно отозвался Кольдеве и взглянул в окно на завод по производству аммиака, выросший на месте полей, где сеяли амарант и бурно произрастала сахарная свекла.
До дня «В» — высадки — путем реакции водорода и азота в присутствии катализатора завод получал огромное количество безводного аммиака для нужд фермеров, и большая часть его оказалась уничтоженной дождями. Безводный аммиак так же легко превратить в азотную кислоту, как и в удобрение, а азотная кислота может быть основой для целого ряда отличных взрывчатых веществ.
— Как думаешь, насколько мы вырвались вперед? — спросил Кольдеве.
— Километра на два — два с половиной, — после секундного размышления ответил Уборевич.
По правой стороне дороги вплоть до горизонта тянулись плантации эвфорбии, из сока которой получали углеводороды, а после переработки — синтетику и пластик. Запасы бензина еще не доставили. Хотя по сравнению с ним этиловый спирт дает лишь семьдесят процентов килокалорий, при двойном сжигании он весьма эффективен.
— Лучше бы три... А что, эта штука быстрее не может шевелиться?
— Если любишь быструю езду, в следующий раз доверь реквизицию транспорта мне, — предложил Уборевич, но Кольдеве пропустил это замечание мимо ушей.
Через несколько минут Уборевич, как принято в пехоте, завел разговор о своих похождениях в Йоханнесбурге. Тот, кто уже слышал эту историю, непременно заметил бы, что с каждым разом она обрастала все более невероятными деталями.
— Надо убрать ту машину с пути, — прервал его излияния Кольдеве, разглядывая белый пикап, появившийся впереди.
Уборевич почему-то ничего не ответил, сделав вид, что поглощен управлением машиной.
— Смотри, куда едешь! — заметил Кольдеве, когда их сильно подбросило на выбоине. — И нечего на нее так пялиться, это некрасиво. Давай разделим наши обязанности: ты ведешь машину, а я глазею на девушек.
За рулем белого пикапа сидела изящная, изысканно одетая дамочка с золотисто-рыжими волосами. В зеркале можно было разглядеть, что у нее голубые глаза.
— Может, у нее имеется включенное радио, — предположил Уборевич.
— Сейчас узнаем. Подбросим монетку. Аверс или реверс?
— Что-что?
— Орел или решка? — переспросил Кольдеве, приготовив монету.
— Орел.
— Так, отлично. — Сверкающий кружочек полетел вверх.
— Решка, — с неудовольствием отметил Уборевич.
— Очень жаль. Всегда используй свою монетку, приятель. К тому же я говорю на африкаанс. — Кольдеве включил радиосвязь. — Белый пикап с йоханнесбургским номером, притормозите, пожалуйста.
— О, привет, это вы там сзади? — по-английски ответил им бодрый женский голос.
— Да, это мы, милая. Ханс Кольдеве, лейтенант, выходец из Тюбингена. Мне страшно неудобно вас беспокоить, но я веду конвой и должен подвинуть вас в сторону. Опасный груз и все такое прочее. Очень сожалею. А как вас зовут, дорогая?
Женщина засмеялась — словно раздался мелодичный звон серебряных колокольчиков.