— Вспоминается один стих из Горация: «Amoto quaeramus seria ludo», — ответил Ретталья. Он бегло говорил на шести языках и кое-как понимал еще семь.
Рауль недоуменно пожал плечами.
— «Отложим шутки в сторону и займемся серьезным делом», — перевел Ретталья.
Санмартин рассмеялся.
— Если повезет, к следующей пятнице весь батальон Кимуры будет помогать тебе вычищать город, — продолжал Ретталья.
— То-то постреляем! — сказан Санмартин, не совсем в шутку.
Ретталья вздохнул.
— Ладно, Рауль. Я тебя и так задержал. Когда отправлюсь к черту, займу там тебе тепленькое местечко. Чао!
— Чао!
В другое время Габриэль с удовольствием арестовал бы Стридома — если, конечно, Стридом действительно распоряжается всем этим, а не служит ширмой кому-то другому. Но Гамлиэль все взбаламутил. Стридома теперь трогать нельзя — он считается агентом Гамлиэля. Если он арестует Стридома и не найдет никаких неопровержимых доказательств его вины, через три часа он сам окажется в каюте на «Сокаку», где его будет услужливо ждать пистолет. Гамлиэль никогда не забывает о таких мелочах.
Однако говорят, что во всех разрозненных, пестрых странах Империи общим является то, что богатые становятся богаче, бедные получают то, что осталось, а буйные обитатели колоний получают по заслугам.
И Ретталья намеревался сделать все от него зависящее, чтобы это изречение оправдалось.
Матти Харьяло томился в зале, слушая Солчаву, и уже в четвертый раз за пятнадцать минут задавал себе вопрос, все ли военные врачи психи или только те, что служат при пехоте.
Клод Девуку никогда не скрывал глубокой уверенности в том, что, если бы Вселенной правили такие, как он, в ней не было бы места явным недоразумениям типа батальона Верещагина. Матти Харьяло придерживался противоположного мнения. Если кто-то способен изгадить Галактику больше, чем ассамблея, то это кучка таких медиков, как папаша Клод. Охта, бывший батальонным врачом до него, ухитрился прожить в части Антона четыре года, пройти вместе с ней две кампании и так и не расстаться с трогательным убеждением, что каждый офицер носит в боковом кармане целый склад. Предшественник Охты тоже был хорош... Но Наташа Солчава — хуже всех!
Кто-то сообщил ей, что ее подчиненных отправили заниматься военной подготовкой, и она чуть не выцарапала глаза Эско Пойколайнену.
Она кудахтала, как наседка; лицо исказилось от неподдельной ярости. В конце концов Верещагин, который мог уболтать и каменную стенку, ухитрился выпроводить ее.
Война не считается с выкладками и рассуждениями теоретиков. На самом деле у нее один закон: око за око, зуб за зуб. На удар противника следует отвечать ударом. А на колониальной войне — тем более. Этот вид драки не приемлет рыцарства. Поэтому Верещагин полагал, что выпускать на поле боя врачей, которые не владеют искусством выживания, — есть преднамеренное убийство, караемое законами Империи.
— Вы отправили их на этот остров! — бушевала Солчава. — А ведь они врачи, а не солдаты! Их не этому учили! А этот... этот...
Грудь у Наташи была маленькой, и в своем мундире врач на первый взгляд казалась мальчишкой. Тем более что она пришла из батальона Евы Мур.Но, слушая ее повествование о самодурстве Варяга, Матти думал, что она на самом деле очень даже ничего!
Палач выслушал его мнение на сей счет с искренним недоумением.
— Солчава? Да ты что! У нее лицо лошадиное и характер тоже!
— А полковник Мур — старая стерва, — заметил Пойколайнен. — Матти ее пристрелит при первой же возможности, вот увидите!
Они встретились в сырой маленькой комнате. Оливье не пришел, и де Ру кипел от энтузиазма. Ретталья слушал его остроумные разглагольствования, и ему все сильнее становилось не по себе. Он уже не помнил, кто предложил устроить заседание в воскресенье. В любом случае идея была дурацкая.
Внимание Лю Шу привлекли несколько весьма туманных некрологов, появившихся в бурских газетах. Все покойники были членами Ландроста. Некое шестое чувство побудило его поинтересоваться, сколько братьев устранили люди де Ру. К удивлению цензора, тот с возмущением отверг это обвинение. Ретталья зачитал полдюжины фамилий, внимательно следя за его реакцией.
Гнев де Ру сменился изумлением и растерянностью.
Ретталья поджал губы. Значит, «братство» разделилось. То, что им удается держать такие важные решения в тайне от Совета, означает, что в информации, на которую опирался Ретталья, имеются существенные пробелы. Кроме того, это означает, что де Ру и его единомышленники в Совете, скорее всего, кандидаты в покойники. Он оставил де Ру, который беззвучно разевал рот, как рыба, вытащенная из воды, и неслышно подобрался к двери.
Она была заперта. Очевидно, кто-то из «братьев», терзаемых муками совести, решил, что следует помешать Ретталье плести свои сатанинские сети.
Ретталья достал из рукава маленький пистолет и принялся терпеливо ждать, когда дверь откроют.
В Вентерстадте четверо людей, прятавшихся в полях, застрелили Аркадия Пересыпкина, который возвращался со свидания.
Аркадий был еще молод, но уже достаточно давно служил под началом Полярника. Он сунул Даниэле Котце деньги в карман платья — словно знал свое будущее. Услышав выстрелы, девушка застыла на месте.
Потом эти люди пришли к ней. Они обзывали ее шлюхой, предательницей и еще по-всякому, грубо сбили с ног и обрезали волосы ножом.
На следующее утро, прежде чем уйти к комман-дос, ее проволокут по улицам Вентерстадта, стегая кнутом. Люди будут выбегать из домов и издеваться над ней. Они будут кипеть горькой ненавистью к предателям, которую могут испытывать только те, кто сам вынужден сотрудничать с захватчиками.
С нее сорвут платье и бросят на землю. И легкие бумажки будут разлетаться по ветру...
— Ну что, Рауль? — мягко спросил Верещагин. Санмартин попытался сглотнуть комок, стоявший в горле.
— Он убит. Солчава осмотрела тело — по-моему, она ни с кем, кроме меня, и не разговаривала. Буры были недовольны. Разумеется, она ничего не нашла. Де Ру трижды выстрелил в Ретталью, потом застрелился сам. Это подтверждают три свидетеля. Причины неизвестны. Чушь собачья.
Варяг потер переносицу. У него это был знак высшего неудовольствия.
— Объясни, пожалуйста, чтобы всем было ясно. Санмартин невольно расправил плечи.
— Ретт даже в туалет не ходил без карманного пистолета и маленького магнитофона. Ни того, ни другого при нем не нашли. Томияма и Аксу могут это подтвердить. Они будут работать на-меня, пока, адмирал не назначит другого исполняющего обязанности.
— Достаточно, Матти!
— Поступили еще три тревожных сигнала. У Петра один человек отправился к девчонке. Во время радиопереклички не отозвался. Ушел в Вентерстадт. Петр хотел сровнять этот городишко с землей. Я его пока что отговорил. Пауль устроил проверку, как вы просили. Очень многих буров нет на месте. Возможно, прячутся в джунглях. Плюс активность в периметрах. Что мы имеем? Полдюжины буров пытались этой ночью забраться в наш садик. Одному оторвало руку. Я подумывал о том, чтобы разыскать его. Что задумали буры, не знаю. Но подозреваю...
— А что там думают адмирал и полковник Линч? — спросил Хенке. — Они вообще что-нибудь думают?
— Полковник Линч, похоже, думает, что мы преувеличиваем, — ответил Верещагин. — По-моему, он так и не передал мой доклад адмиралу.
— Можем мы рассчитывать на помощь других батальонов? — спросил Хенке.
Верещагин хотел ответить, но его опередил Харьяло.
— Никоим образом. Эбиля вместе с одной ротой из батальона Хигути послали вновь утихомиривать Приозерный район. Хигути замотан, как собака, хотя толку с его деятельности мало. Людей ему самому не хватает. Батальон Кимуры стоит гарнизоном, половина в Ридинге, половина в Верхнем Мальборо. От волонтеров толку мало.
— Какого ж черта они так распылили резервы! — сказал Хенке. Видно было, что настроен он очень мрачно.
— Я с тобой согласен, Пауль. Но полковник Линч другого мнения. Он полагает, что округ Боксбурга наводнен сектантами и что это единственная опасность, которая нам угрожает. Он еще прислал приказ, чтобы мы отправили подкрепление в Боксбург.
Ёсида, всегда такой сдержанный, и тот не выдержал:
— Это же безумие! Какие там сектанты? Верещагин покачал головой.