При всей красоте своей и миловидности девица эта была очень худощава, поэтому и спрашивали Кульковского:
- Что привязало его к такой сухопарой и разве не мог он найти пополнее?
- Это правда, она худощава,- отвечал он,- но ведь от этого я ближе к ее сердцу и тем короче туда дорога. [77, с. 188.]
Молодая и хорошенькая собою дама на бале у герцога Бирона сказала во время разговоров о дамских нарядах:
- Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить нагими.
- Ах, сударыня! - подхватил Кульковский,- это было бы самым лучшим нарядом. [77, с. 186.]
На параде, во время смотра войск, при бывшей тесноте, мошенник, поместившись за Кульковским, отрезал пуговицы с его кафтана. Кульковский, заметив это и улучив время, отрезал у вора ухо.
Вор закричал:
- Мое ухо.
А Кульковский:
Стр. 28
- Мои пуговицы!
_ На! На! вот твои пуговицы!
- Вот и твое ухо! [77, с. 190.]
Герцог Бирон послал однажды Кульковского быть вместо себя восприемником от купели сына одного камер-лакея. Кульковский исполнил это в точности, но когда докладывал о том Бирону, то сей, будучи чем-то недоволен, назвал его ослом.
- Не знаю, похож ли я на осла,- сказал Кульковский,- но знаю, что в этом случае я совершенно представлял вашу особу. [77, с. 191.]
В то время когда Кульковский состоял при Бироне, почти все служебные должности, особенно же медицинские, вверялись только иностранцам, весьма часто вовсе не искусным.
Осмеивая этот обычай, Кульковский однажды сказал своему пуделю:
- Неудача нам с тобой, мой Аспид: родись ты только за морем, быть бы тебе у нас коли не архиатером (главным врачом), то, верно, фельдмедикусом (главный врач при армии в походе). [77, с. 144.]
Старик Кульковский, уже незадолго до кончины, пришел однажды рано утром к одной из молодых и очень пригожих оперных певиц.
Узнав о приходе Кульковского, она поспешила встать с постели, накинуть пеньюар и выйти к нему.
- Вы видите,- сказала она,- для вас встают с постели.
- Да,- отвечал Кульковский вздыхая,- но уже не для меня делают противное. [77, с. 144.]
А. П. СУМАРОКОВ
На экземпляре старинной книжки: "Честный человек и плут. Переведено с французского. СПб., 1762" записано покойным А. М. Евреиновым следующее:
Стр. 29
"Сумароков, сидя в книжной лавке, видит человека, пришедшего покупать эту книгу, и спрашивает: "От кого?" Тот отвечает, что его господин Афанасий Григорьевич Шишкин послал его купить оную. Сумароков говорит слуге: "Разорви эту книгу и отнеси Честного человека к свату твоего брата Якову Матвеевичу Евреинову, а Плута - своему господину вручи". [6, стлб. 0197.]
На другой день после представления какой-то трагедии сочинения Сумарокова к его матери приехала какая-то дама и начала расхваливать вчерашний спектакль. Сумароков, сидевший тут же, с довольным лицом обратился к приезжей даме и спросил:
- Позвольте узнать, сударыня, что же более всего : понравилось публике?
- Ах, батюшка, дивертисмен!
Тогда Сумароков вскочил и громко сказал матери:
- Охота вам, сударыня, пускать к себе таких дур! Подобным дурам только бы горох полоть, а не смотреть высокие произведения искусства! - и тотчас убежал из комнаты. [53, стлб. 957-958.]
Однажды, на большом обеде, где находился и отец Сумарокова, Александр Петрович громко спросил присутствующих:
- Что тяжелее, ум или глупость? Ему отвечали:
- Конечно, глупость тяжелее.
- Вот, вероятно, оттого батюшку и возят цугом в шесть лошадей, а меня парой.
Отец Сумарокова был бригадир, чин, дававший право ездить в шесть лошадей; штаб-офицеры ездили четверкой с форейтором, а обер-офицеры парой. Сумароков был еще обер-офицером... [53, стлб. 958.]
Барков всегда дразнил Сумарокова. Сумароков свои трагедии часто прямо переводил из Расина и других. Например:
у Расина:
"Centre vous, centre moi, vainement je m'eprouve. Present je vous fuis, absent je vous trouve!"
Стр. 30
у Сумарокова:
"Против тебя, себя я тщетно воружался! Не зря тебя искал, а видя удалялся".
Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, на полях подписал: "Украдено у Сумарокова" и возвратил книгу по принадлежности. [53, стлб. 958.]
В какой-то годовой праздник, в пребывание свое в Москве, приехал он с поздравлением к Н. П. Архарову и привез новые стихи свои, напечатанные на особенных листках. Раздав по экземпляру хозяину и гостям знакомым, спросил он о имени одного из посетителей, ему неизвестного. Узнав, что он чиновник полицейский и доверенный человек у хозяина дома, он и его подарил экземпляром. Общий разговор коснулся до драматической литературы; каждый взносил свое мнение. Новый знакомец Сумарокова изложил и свое, которое, по несчастью, не попало на его мнение. С живостью встав с места, подходит он к нему и говорит: "Прошу покорнейше отдать мне мои стихи, этот подарок не по вас". [29, с. 21.]
Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в своем кабинете, оставя Баркова в гостиной. Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одою и не застает уже Баркова. Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь проказа. В самом деле, видит он на полу свою шляпу и ...[81, с. 157-158.]
Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков пришел однажды к Сумарокову.
- Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец! сказал он ему.
Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: