- Я думал, ты что-то хочешь мне рассказать, - сказал я, когда мы остались втроем, и покосился на Дашку. На похлопываемое бедро.
- А ты не ревнуй, - хохотнул Мефодий. - Я же вот не ревную! - Мягким тычком пониже спины он столкнул Дашку с подлокотника и велел: - А ну-ка, Дарья, закрой поплотнее дверь да помоги светлому князю одеться.
- И ты туда же, - вздохнул я.
Мефодий снова хохотнул и потянулся к братине с медом.
Пока Дашка запирала дверь, я натянул плавки и брюки, с облегчением избавился от дурацкого кафтана, стянул через голову ночную сорочку и стал одеваться дальше. Одежда была моя, но не та, в которой я приехал с Пустоши, а та, что оставалась в номере "Вояжёра". Рубашку кто-то постирал и погладил. Фрак тоже был отутюжен и приятно похрустывал, а лацканы сами собой улеглись модными волнами. Вот только карманы фрака были пусты, потому что и земной паспорт, и кредитная карточка (бесполезная, но всё равно жалко), и справка о доле в Казне остались в карманах старого. А прочие документы - в папке на переднём сиденьи "ханьяна"... Чёрт с ними, никуда не денутся!
Зато теперь, когда на мне опять были штаны, все происходящее перестало казаться причудливым сном. И требовало объяснений.
Я застегнул ботинки, выпрямился и посмотрел на Мефодия. Мефодий не спешил объяснять - он насыщался. Неторопливо, но основательно. И, подбирая все, что подкладывала ему Дашка, то и дело дотрагивался левой рукой до устрицы.
Дашка сидела справа от него, не на подлокотнике, а тоже в кресле. Кокошник она сняла, волосы распустила, румяна стерла. Бус и браслетов на ней тоже не было, а ярко-синий сарафан и белоснежная хрустящая сорочка отнюдь не выглядели архаично и очень даже гармонировали с моим парадным фраком. С мятым-перемятым комбинезоном Государя-Самодержца они нисколько не гармонировали.
Я удовлетворенно улыбнулся и сел напротив Мефодия. Он, перегнувшись через стол, наполнил мою чару, потом Дашкину, откинулся и поднял свою. Дашка поставила передо мной паштет и стала придвигать что-то ещё.
- Прочел? - спросил Мефодий, когда мы выпили, и кивнул на столик возле окна, где лежала книга.
- Не успел.
- Молодец! - прокомментировал он. - Чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь.
- Это юмор? - осведомился я.
- Это мудрость, - ответил он, жуя и потому невнятно.
- Глупости там одни, - подала голос Дашка.
- Не скажите, барышня, - невнятно проговорил Мефодий и глотнул. Кое-что изложено с удивительной точностью. Правда, тали он почему-то называет стропами, вместо "взять рифы" пишет "подвернуть край", гондола и корпус для него одно и то же, и так далее. Но если отвлечься от терминологии, можно подумать, будто он своими глазами наблюдал разворот "Лены".
- Почему бы и нет? - спросил я. - Он мог видеть отчет экспедиции, там этот разворот зафиксирован. Я, например, видел.
- Ты! - возразил Мефодий. - А он не мог. Ты посмотрел дату написания?
- Неужели до?
- За полгода до. Не до разворота, разумеется, а до возвращения "Луары".
- А ещё? - спросил я, помолчав.
Мефодий рассеянно посмотрел на меня и снова стал поглаживать свою устрицу. Он словно раздумывал, продолжать ли.
Дашка сидела, подперев кулачком подбородок и взглядом поощряла моё любопытство. Сама она почему-то не хотела поторапливать и понукать Мефодия.
- Что ещё он видел? - повторил я.
- Знал, - поправил Мефодий. - Это не одно и то же...
- Пусть так. Что ещё он знал, хотя и не видел? Битву на Альте и бегство Святополка на восток?
Мефодий громко хмыкнул, оставил в покое устрицу, привстал и опять наполнил наши чары.
- Легче перечислить то, чего он не знал, - заявил он, садясь. - Он ничего не знал про дядю Бена - или почти ничего, и это очень странно. Он ничего не знал про меня. Но это уже не так странно, потому что я родился после разворота. Который, кстати, никаким разворотом не был, а только выглядел - этого он тоже не знал. И ещё ему пришлось выдумывать скальных червей, чтобы заштопать дыры и убрать противоречия, но ему было невдомек, что он выдумывает. Он полагал, что знает. Вот, вроде бы, и все... Впрочем, ты всё равно ещё не читал.
- Ты мог бы дать мне эту книгу и раньше, - проворчал я.
- Я надеялся, что ты сумеешь улететь отсюда, - возразил Мефодий. - Я недооценил глупость нашей администрации. Теперь тебе придется узнать все и принять решение... Мужайся, потомок! - Он поднял чару и улыбнулся мне.
Я посмотрел на Дашку. Она тоже сочувственно улыбнулась мне и тоже подняла чару.
"Неужели тоже прабабушка?" - подумал я, ощущая некий нехороший холодок в животе.
19
...Их было пятеро, оставшихся в живых участников Последней Звёздной: сестры-близняшки Бекки и Сара Айсфилд, Люська (Люсьен) Молодцов-Пуатье, Мефодий и дядя Бен. Все они, кроме дяди Бена, родились на "Луаре".
- Бенджамин Смоллет, если тебе что-то говорит это имя, - сказал Мефодий и выжидательно посмотрел на меня. Мне это имя ничего не говорило, и он продолжил.
Когда стало ясно, что такелажники не успевают взять рифы и столкновения с Деймосом не избежать, детей стали спешно загонять в шлюпки. Дядя Бен уже тогда был старик, и в нештатной ситуации толку от него на борту было чуть. Но управлять шлюпкой он всё-таки мог, а "Луару" всё ещё надеялись спасти.
Из четырех шлюпок только две успели задраить люки и отдать концы. И только одна - та, которой управлял дядя Бен, - благополучно опустилась на Марс. Вторая сгорела: она слишком рано вышла из тени гондолы. Если я видел вблизи поверхность Фобоса, я в силах представить себе, как это произошло. Большая красивая вспышка, облачко подсвеченного пара и пять душ в безвоздушном пространстве - четверо из них вполне безгрешны... И всё же лучше так, чем когда рвется парус и на гондолу обрушивается мгновенная перегрузка. У такелажников - самая легкая смерть...
- Я просматривал отчеты комиссии ООМ по расследованию, - прервал я. Там фигурируют ДВЕ сгоревшие шлюпки.
- Конечно, две, - Мефодий усмехнулся. - А вам разве не показывали часовню Гвоздя из Левой Стопы Спасителя? У подножия Съерры, на западной границе Карбидной Пустоши? Всем туристам показывают.
- Ну и что? При чем тут часовня?
- Вспомни, как она выглядит: может, поймешь.
- Ладно, будем считать, что понял...
Дядя Бен управлял шлюпкой, а что управляло дядей Беном, для Мефодия так и осталось загадкой. Может быть, случай. Может быть, интуиция. Может быть, Бог. Все, что угодно, только не здравый смысл.
Шлюпку он посадил в местах необитаемых и диких. На западе громоздились отвесные рыжие скалы; не очень высокие, но вполне непроходимые. Не рискуя садиться там, дядя Бен израсходовал последние капли горючего на горизонтальный полет. На восток, насколько хватал глаз, простиралась бурая безжизненная равнина с белыми проплешинами. То, что они сначала приняли за испарения, оказалось тяжёлым удушливым слоем ацетилена. Идти в ту сторону без кислородных масок было не самым легким способом самоубийства, а кислорода у них оставалось в обрез... Рация принимала хрипы, щелчки, свист и обрывки развлекательных передач на русском и польском языках (дядя Бен знал и тот, и другой), но то ли ничего не передавала, то ли дядю Бена никто не хотел слушать. Чего у них было достаточно, так это воды и консервов. Можно было либо сидеть в верхней, носовой рубке (расходуя кислород лишь на малышек Айсфилд, а самим обходясь респираторами) и ждать, пока их найдут, либо двигаться на север или на юг, стараясь, опять-таки, держаться повыше, где не так чувствуется ацетилен.
В конце концов дядя Бен и Люська пошли разведать дорогу на север, а Мефодий, как старший, остался с двойняшками. Люське Молодцову было всего лишь девять, а ему аж одиннадцать лет (биологических).
На третий день, не дождавшись Люськи и дяди Бена, Мефодий сам отправился в недолгую разведку. На восток: скорее из любопытства, чем из практических соображений. Дошёл до первой проплешины и сразу же повернул обратно: дышать было невозможно. Однако, прежде чем повернуть, откопал свою первую устрицу и почти доволок до шлюпки. Устрица рассыпалась в прах с изумительно чистым музыкальным аккордом, когда он, послюнив палец, потер какой-то завиток.
Потом он ещё два раза ненадолго покидал двойняшек и откопал ещё две устрицы. Эти он сумел принести. Одна оказалась безголосой. Вторая спела им что-то похожее на волшебную сказку, но очень короткое.
В одну из ночей Мефодий наблюдал восход блистательного Деймоса в новом облачении. Это был один из первых таких восходов, если не самый первый. Мефодий ни разу не видел парус "Луары" на таком расстоянии и в таком состоянии - и не знал, что означает странный вид светила. Ему он не казался странным: просто не соответствовал тому, что было написано в учебнике астрономии. Но вокруг было много такого, что не соответствовало учебникам, и ко всему надо было привыкать.
Ни Люська, ни дядя Бен так и не вернулись.