Тут тоже закономерность?
- Здесь проще: страх судей перед открытым судом.
- Интересно, что легче: родиться поэтом или дослужиться до генерала?
- Легче убить и поэта и генерала.
- А я ни то ни другое. Знаешь, я недавно понял, что я и есть современный Чичиков. Американский Чичиков.
- Не бери в голову. Ты больше похож на русского Фа^уста, но слово "русский" предполагает совершенно иной сюжет...
Я вдруг вспомнил, как Лена направила на меня индикатор Сэма Дэвилза и в ее руках он горел зеленым светом. Совсем иной сюжет?
СОН
Видно, худо моим братовьям:
Полотенца их кровью набрякли,
Там и сям по махровым краям
Отвисают багровые капли.
Я же меч свой никак не найду
Заплутала нечистая сила,
Наслала маету-колготу,
Морок в очи мои напустила.
Я мечусь - а меча нет как нет!
И вокруг - словно вата густая,
Вязнут пальцы во всякий предмет,
Вяжет сон к братовьям не пуская...
Стихи Михаила Федосеенкова я читал в электричке.
Андрей дал в дорогу. Раньше я думал, что поэты живут только в столицах, называются Евтушенками и Вознесенскими и получают премии ленинского комсомола. А теперь не мог вспомнить ни единой строчки столичных знаменитостей. По моей теории - их стихи не бьши частью души. Набор умствований в рифму и только. Глядя в вагонное окно, я вдруг понял, что эту "провинциальную", но вечную красоту многим столичным мэтрам выразить не дано. Они больше любят весь мир в целом и себя в нем, нежели его малую неповторимость и себя как ничтожную былинку в ней.
Если эта природа удобопревратна
И с греха первородного повреждена,
То понятно, откуда кровавые пятна
Посреди златотканого полотна.
То понятно, с чего над моей головою
Стонут в роще деревья на все голоса,
А поверх - от вселенского плача и воя
Захлебнулись как будто в себе небеса...
Я готов оплатить эти горькие грозди,
Эти стоны берез, в мятеже облака, -
Пусть ладони прошьют мне за пращуров гвозди,
Но сперва красоты пусть коснется рука!
"Сентябрьское" в апрельском поезде... Потом я читал стихи Андрея.
Поезд приближался к станции Кмышев. Серая, будто поседевшая за зиму, земля на обнаженных полях отражалась в пасмурном небе. Грязное стекло вагона скрадывало первую зелень. Было еще безнадежно далеко до лета, но все же я вспомнил: луг - зеленое озеро - с петляющей посередине тропой. Я вспомнил окна, из которых ветер махал белыми кружевными занавесками. А когда спросил у бабы Лины, был ли я здесь, она хитровато улыбнулась и ответила:
- Раз помнишь- значит был, а будет надо- еще придешь.
Потом она долго молилась перед образами, долго собирала из разных пучков травы и коренья, бросала их в кипящую воду, что-то приговаривая. Заставила меня принести чистой воды из колодца и налила ее в трехлитровую банку. Еще раз перекрестилась на образа:
- Господи, благослови.- И повернувшись ко мне, сказала. - Плохо, что ты некрещеный. Евангелия-то хоть читал?
- Андрей дал, читал.
Потом успокоила сама себя:
- Ну, а коли некрещеный, то и спросу с тебя меньше.
У знахарей-то лечиться грех. Вон тебя как бесы облепили да замучили. Зачем к экстрасенсам ходил? И что за моду нынче взяли, чуть что - к самому дьяволу за микстурой пойдут, прости, Господи.
- А ты - баба Лина?.. - не успел спросить.
- Я - божий одуванчик, девяносто лет мне. Не я лечу, Бог исцеляет, да и то не всех. А говоришь, Евангелие читал. Христос и апостолы денег за врачевание не брали, исцеляли Духом Святым, а не какими-то бесовскими энергиями. Ну да ладно, сядь вон там, сиди тихо и не перебивай, а то все насмарку будет. - И зашептала скороговоркой над водой...
- Шла Божья Матушка через мост. Ей навстречу Николай Угодник, Илья пророк, Иоанн Богослов. Куда идешь. Божья Матушка? Иду умывать нервы, продувать глаза и горечь выгонять из раба Божьего Сергия, из его головы, из рук, из ног, из живота, из сердца, из печени, из зелени, из селезёнки, из яичников, из мочевого пузы^ ря, из шеи, из позвоночника, из синих жил, из красной крови. Спаситель с крестом. Спаситель над нечистой силой победитель. Уходите, сатаны, с раба Божьего Сергия.
Уходите нечистые духи на все четыре стороны. Аминь.
Аминь. Аминь... Не я лечу, не я заговариваю, а Божья Матушка. Она лечит, умывает, заговаривает. Господа Бога на помощь призывает с Ангелами, с Архангелами, с Небесными Силами, с Господней зарей, с вечерней звездой. Михаил Архангел шел с небес, нес на голове животворящий крест... - то шептала, то говорила громко нараспев, иногда крестила воду. Порой, казалось, что она уже дремлет и только продолжают шевелиться губы, повторяя давно заученное. - Поставил этот крест на каменном полу и оградил железными штыками, запер тридцатью тремя замками и все под один ключ. И отдал ключ Пресвятой Божьей Матери во правую руку. Никто эти замки не откроет, никто раба Божьего Сергия не испортит ни в жилье, ни на пиру, ни в пути...
Потом вдруг неожиданно и резко встала, словно не старушка, а молодица. Снова перекрестилась.