Очнулся он оттого, что кто-то постучал по плечу, как ему показалось, костяшками пальцев. Вячик вздрогнул и поднял голову. Рядом с ним стоял и нахально лыбился давешний скелетон. Теперь его можно было рассмотреть в подробностях. Фуражечки на его голове уже не было. Кто-то (Сарафанов, кто еще) обвел ему белой краской глаза и пририсовал брови, придав выражению костяного "лица" одновременно зловещее и буффонадное выражение. На ногах у скелета были стоптанные, по-видимому оставшиеся в наследство от Сарафанова, домашние тапки. Они-то, очевидно, и производили тот самый всхлапывающий звук. На плечах - того же, очевидно, происхождения, халат с оторванным воротником и карманами.
- Это Матвей, по-английски Мэтью, - донесся голос Сарафанова. - Скелет, между прочим, настоящий, один из представителей племени Толтеков (тех самых), а двигаться я его научил.
Скелетон, по-видимому, управлялся при помощи пульта дистанционного управления (ПДУ). Постояв рядом, скелет повернулся и, всхлапывая задниками, побрел назад.
- Правда, смешно? - не унимался Сарафанов. - Я его иногда ставлю распаковывать посылки, кое-какие мелочи делать по хозяйству. Только напрягать его нельзя, а то рассыплется. Научить его говорить, к сожалению, невозможно, хотя я пытался, так что приходится одному кукарекать, пока не занесет нелегкая кого-нибудь вроде вас. Надеюсь, мы подружимся. Кстати, вы помните, какое вино пил Сократ с ядом? Хотите попробовать? Не яд, конечно, - вино. Столько времени берегу для особого случая. Посмотрите в кладовочке...
Странная у Сарафанова фиксация на комбинации вина и яда, думал Вячик по дороге на кухню. Так и есть, в кладовочке непонятным образом материализовалась замшелая бутылочка, опечатанная сургучом. Вячик начал было ее откупоривать, как вдруг услышал легкие шаги и еще через секунду - невероятно! - женский голос:
- Эй ты! Где ты прячешься? Ой, простите, я думала, тут Сарафанов...
В дверях стояла...
Как сказал бы поэт, она была хороша. Лет ей не могло быть более восемнадцати. Золотистые волосы с отливом в благородную платину. Манера держать голову чуть приподняв подбородок придавала ей самоуверенный вид. Она была чем-то похожа на красавицу Юлю, первую жену художника Толика Казаряна. Вячик заправил рубашку (макинтош остался у шкафа, там он впоследствии собирался обустроить себе берлогу), провел ладонью по щеке, сожалея по поводу неадекватного груминга.
Здесь, оказывается, не только пропадают, но и появляются неплохие женские люди. Чудны дела Твои, Господи! Ты никогда не закроешь дверь, предварительно не открыв окна!
Вячик, впрочем, не был уверен, что перед ним не фантом, созданный его же воспаленным воображением, не видение, не галлюцинация. Быть уверенным в чем бы то ни было в его ситуации было бы, конечно, самонадеянно, он понимал это. Наблюдая его растерянность, видение произнесло: "Я позвоню, вы не возражаете?" - скорее, что называется, утвердительно, нежели вопросительно. Неадекватную реакцию Вячика на свое появление она, по-видимому, отнесла исключительно на счет собственной неотразимости. Интерпретировав его молчание как согласие, женский человек, бухая модными копытами, повернулся и прошел в коридор. Вячик, заинтригованный, устремился за видением следом.
- Простите за нерепрезентативность внешнего вида. Я тут случайно, попал сюда по ошибке, не ожидал, что кто-то может зайти, - оправдывался он...
Видение, впрочем, не слушало его. Оно прошлось по коридору и открыло небольшую дверку, замаскированную в узорах обоев. Вячик уже проходил здесь, по дороге в кладовочку и обратно, но дверки не замечал. За нею оказалась комнатка, располагавшаяся, очевидно, между "его" и "сарафановским" секторами. Тут были стеллажи с книгами, вверху - плотными рядами, снизу - сбитые кое-как, втиснутые наполовину. По стенам гравюры Эшера, где лестницы выворачиваются наизнанку, птицы превращаются в рыб, а вода, вопреки всем представлениям о пространстве, течет вверх, так что изображенные на них рыболовы все равно не могли бы ничего поймать. На полу, покрытом несколько ящурной расцветки ковром, располагались столик, кресло и потертый кожаный оттоман. На столике эбонитовый телефон, встречающийся теперь разве что в кинофильмах о буднях ЧК, где такими вот телефонами бьют на допросах, а шнуром пережимают подследственному мошонку.
Девушка присела к столику и кокетливо, без улыбки (есть и такой хитроумный способ), смерила Вячика взглядом, оценила ботинки, часы, всю эту сбрую, взяла трубку и набарала номер, сунув и покрутив несколько раз в отверстиях диска длинным наманикюренным пальцем. Вячик сообразил, что, вроде бы, следует выйти. "Телефон! - думал он. - Я сейчас позвоню, хотя бы в полицию или "скорую", они, конечно, вычислят, откуда поступил звонок, и спасут. В конце концов, позвоню Коше, она заберет, не оставит же в отчаянном положении".
- Алло, не знаешь, я сегодня нужна или... - Девушка за дверью говорила по телефону с кем-то, кто, несомненно, находился во внешней реальности.
"Мне, конечно, надо лечиться, - думал тем временем Вячик, - этот конченый шизик, Сарафанов, заморочил мне голову, а я-то уши развесил, слушал его..."
Через дверь было слышно, как девушка прощается по телефону, очевидно, с подругой. Сейчас видение договорит, и он выяснит, конечно, где находится выход. Откуда-то из глубины коридоров послышались отдаленные раскаты грома модуляция, - так, кажется, называется это местное природное явление. Вячик выдержал паузу, а когда наконец постучался и заглянул в комнатку, девушки там уже не было. Видение испарилось так же, как и появилось несколько минут назад.
А может, и не было девушки? Впрочем, думал Вячик, довольно некорректно в его положении было бы называть галлюцинацией появление таинственной незнакомки. В этом случае пришлось бы признать, что все происходящее с ним сегодня - реальность.
Ладно. Незнакомка, может, и перешагнула в какое-то параллельное измерение, во всяком случае исчезла. Однако телефон вот он, реальный, блестящий и черный. Вячик снял трубку, однако ни гудка, ни каких-либо других признаков жизни эбонитовый аппаратус не проявлял. Вячик похлопал по рычажкам. Никакого эффекта. Может, загадочная гостья просто отключила телефон после того, как позвонила? Но и это предположение не подтвердилось. Мало того, что в комнате не было телефонной розетки, но и от аппарата не отходило ничего такого, что можно было бы куда бы то ни было подключить.
- Сарафанов, вы здесь? - Вячик вышел в коридор. Ему хотелось поделиться с соседом впечатлением от встречи с девушкой, которая появилась так же нежданно, как и исчезла. С той стороны заскрипело, окошко часов приоткрылось, как глазок в камере, появилась физиономия Сарафанова. Он поводил глазами из стороны в сторону, оглядывая комнату.
- Гульнара приходила? - В его голосе не было уже давешней теплоты и симпатии.
- Наверное, Гульнара, - ответил Вячик, - она не представилась...
- Теперь ищешь? - спросил Сарафанов саркастически.
Вячик посмотрел на него не без некоторой досады.
- А вы что, знакомы с ней, Сарафанов?
- Не суетись, - усмехнулся Сарафанов, он был явно не в духе. - Никуда не денется, сама прибежит. На работе понадобилась, а то бы она тебя из коготков не выпустила...
Сарафанов, очевидно, злился. И перемена в его настроении каким-то образом была связана с визитом загадочной девушки. Было похоже, что Сарафанов расстраивался именно потому, что его-то как раз Гульнара уже давно выпустила из своих коготков...
- Да я и не суетился особо... - начал было Вячик.
- Ладно, проехали. Там открылись новые залы, можешь пойти посмотреть.
- Что ж ты раньше не сказал?
- А чего говорить? Выхода там нет, можешь не искать. Тут все время перемещения происходят. Так что ничего особенного. К тому же ты был с девушкой занят...
- Да мы и парой слов не успели перекинуться...
- Все обычно начинается с пары невинных слов, а заканчивается, к сожалению... - начал Сарафанов какую-то назидательную тираду, но Вячик его не дослушал.
Отбросив фальшивую пионерскую бодрость, Сарафанов сейчас рассуждал как вполне нормальный, адекватный человек, и реакции его были нормальные, адекватные. Очевидно, все предшествовавшее было проверкой, Сарафанов хотел узнать, сможет ли манипулировать им в своих интересах, какими бы они ни были. Тут Вячик поймал себя на том, что его мысли направлены не на поиски выхода, а, странным образом, сосредоточились на Сарафанове и Гульнаре, на характере их отношений, то есть генерировались уже не той реальностью, из которой он сюда свалился, а этой, полной загадок, где находились еще недавно незнакомые, совершенно посторонние ему люди. Это было неправильно.
- Посмотрю, что там за новости, уж если не выход, то хоть параллельный телефон разыщу.
Сарафанов сказал что-то язвительное ему вслед. Вячик не обратил на это никакого внимания.
7
Что-то действительно переменилось в обстановке коридоров и залов, но что именно, Вячик пока разобраться не мог. В первом из них, впрочем, кажется, все было более или менее по-прежнему (те же застекленные стеллажи с улыбающимися уродцами), если не считать нескольких пустых бутылок, которые под воздействием, очевидно, глубоко внутренних процессов и гравитационных полей каким-то образом просочились из параллельного измерения и теперь перекатывались по паркетному полу. Во втором зале та же картина, если не считать появившейся тут массивной люстры, затянутой паутиной. В паутине можно было наблюдать останки разнокалиберных мух, затянутых, по глупости или же легкомыслию, в сети местным злокозненным паукоманом.
В следующем зале Вячик обнаружил еще один не замеченный раньше предмет, а именно - бутыль с формалином, где был заспиртован нечеловеческих размеров, но между тем определенно человеческий мужской орган. Этикетка содержала надпись "Размер имеет значение!", сделанную несомненно женской рукой. Впрочем, неизвестно, неподалеку засели на двухместном диванчике, держась за руки, двое печальных, одетых в костюмы Пьеро, очевидно, гомиков. При приближении Вячика оба растаяли, обратившись в сиреневый туман, который также почти моментально рассеялся.
Это уже становилось интересно. В третьем зале появился верстак и рядом с ним куски необструганного, как рыжая щетина, дерева. Вокруг дышали и колыхались горы трухи. Видимо, совсем недавно тут кто-то что-то пилил. Пильщики отсутствовали, тоже, видно, при приближении Вячика смылись. Стремянка возвышалась над хаосом, лестница к нарисованным небесам, как в песне, напоминавшей, что не все то золото, что блестит.
В одном из следующих залов появился аквариум, и кто-то зеленый и грустный ловил в нем рыбку, точнее, закинул удочку и сидел, свесив ножки, наблюдая за поплавком и напевая заунывную песню. Увидев Вячика, рыболов вскочил, бросив удилище, и убежал куда-то в параллельное измерение. Удочка через некоторое время также растаяла в воздухе. Вячик заглянул в аквариум. Там не только не было рыбы, но и сам он был пуст и сух, только на дне валялись какие-то разноцветные бумажки.
Проходы в следующие залы, вероятно, появились в результате последней модуляции. Вячик, во всяком случае, тут еще не бывал. Впрочем, и это был все тот же сумасшедший не то музей, не то свалка, однако теперь пространство стало более организованным, осмысленным, что называется - с продуманными нелепостями. В глиняных кувшинчиках с алебастровыми заплатами - желтые искусственные цветочки, "флорес пор ла муэртэ", в клетках для птиц разнокалиберные будильники; манекен в пеньюаре, старомодных чулках на резиночках и в странных мужских ботинках, с заплатой в том месте, где обычно располагается фиговый лист.
Многое располагало и к интеракции, это тоже было новой деталью. Появились предметы, которые Вячику хотелось рассмотреть и даже потрогать руками: мутные жемчужные бусинки неровной формы, золотые колечки с какими-то камешками, старинные ордена и монеты. Все это, как и прежде, находилось по соседству с огрызками карандашей, засохшими кистями, холстами в рамах дорогого багета. Прислоненные к стене, стояли ржавая кочерга и метла, глядя на которую так и хотелось припомнить старинный анекдот про тещу: "Вам завернуть или так полетите?" На полочке - штопор, одинокий граненый стакан, надутая резиновая перчатка, вещи, рождавшие расплывчатые, приятные, а главное - подозрительно знакомые ассоциации. Еще пара-тройка таких модуляций, думал Вячик, и мне тут все станет родным и желанным, причем неизвестно, что изменится, обстановочка или мои собственные вкусы. Самая неказистая реальность, как известно, только сперва кажется чужой и враждебной, но стоит с ней свыкнуться и некоторое время просуществовать в ней, как неожиданно замечаешь, что любишь ее и даже в отлучке скучаешь по ней.
В следующем зале располагалась импровизированная комната смеха. Войдя, Вячик отразился в нескольких зеркалах, на него выплыли чудовищные отражения, в которых при всем желании невозможно было признать самого себя. Другое зеркало, третье, пятое - из всех лыбились отвратительные, но странно знакомые хари, будившие ассоциации с картинами позднего периода творчества художника Франсиско Гойи, уже больного и полусумасшедшего. Конечно! Эти хари он сегодня видел во сне! Или вчера, в тумане, но наяву? Знакомые? Естественно, ведь отражения принадлежали, как-никак, ему самому...
А вот прямое зеркало. Однако отражение в нем также не порадовало Вячика. Портрет еще тот: небритый, всклокоченный, взгляд дикий, хотя глазенки как раз заплывшие, в общем - отразился в полном объеме весь набор его внутренних противоречий. Еще один уродливый балаганный аттракцион. Это была его худшая версия самого себя. Принц в изгнании, генерал без армии, капитан без корабля. Вячик пригладил волосы, попробовал улыбнуться. Душераздирающее зрелище. Актер без ангажемента, спившийся конферансье, простуженная обезьяна, стареющий юноша в надежде поправить свои дела. Неудивительно, что Гульнара с таким сомнением его разглядывала, ведь обычно-то он нравился женщинам...
Далее располагалось нечто похожее на светскую гостиную: разноцветные диваны, кресла разных эпох, от барокко до модерна, сплошная эклектика. Впрочем, это как раз последняя мода питейных заведений Манхэттена. На столике - расписной поднос, на нем, по стилистике, человеческий мозг, основательно заизвестковавшийся и обложенный райскими яблочками.[2]
Снова залы со следами ремонта, а потом, неожиданная по оформлению, пустыня типа Сахары, где после прихода к власти местной коммунистической клики начались перебои с песком. Песок, впрочем, кое-где частично сохранился, видимо со старых времен, во всяком случае, поскрипывал под ногами, активно демонстрируя свое присутствие. В "пустыне" было заметно теплее, чем в остальных залах. Вячик дошел до середины и обернулся. Тому или тем, кто оформлял интерьер, удалось добиться ощущения гораздо более обширного пространства, чем оно было на самом деле. Всему причиной были расположенные по периметру зеркала.
Недалеко от себя он заметил валун, отличавшийся по размеру от остальных. Его расположение в центре зала и удобная для сидения форма не оставляли сомнения, для чего он здесь находится. Вячик принял приглашение и сел. Тут же в нескольких шагах от него что-то шевельнулось и снова замерло, исчезло, затихло. Неужели живая ящерица? Кто-то, средних размеров, прыгнул откуда-то и куда-то. Пустынная жизнь бурлила (если так можно выразиться) на этом искусственно созданном островке и различные твари, оставшиеся без присмотра, наслаждались свободой и самостоятельностью, во всех отношениях вели свою жизнь в обыкновенном порядке. Вячик снова поймал себя на том, что забыл о цели прогулки.
Он было встал и направился дальше, когда легкое движение сзади и сбоку, пойманное периферическим зрением, заставило его замереть. Характерное шипение, изгиб и капюшон не оставляли сомнения. Рубашка вмиг стала мокрой и узкой. Это была королева змей. Застыла, глядя перед собой, казалось, наслаждаясь оцепенением жертвы. Но это уже было слишком.
Переборщили! Кобра, сделав какое-то неестественное движение, юркнула обратно под камень. Наверняка это была очередная мистификация Сарафанова, он и отправил меня сюда, чтобы я с Гулей поменьше кокетничал. Ревнует, конечно, но к чему, собственно, ревновать? Я и не кокетничал вовсе. Тут Вячику пришлось признать, что он слегка лукавит с самим собой. Сарафанов поначалу производил впечатление безобидного ботаника, однако с ним было не все так просто. Надо быть с этой парочкой поосторожнее. Тут Вячик в очередной раз поймал себя на том, что думает не о поисках выхода, а о Гульнаре, или как звали эту девушку типа виденье, с непонятными намерениями заглянувшую в его ограниченный солитьюд?