— Что? — эхом отозвалась телефонная трубка, которую он все держал в руке.
— Кто это?
— Ты чего, не узнаешь?
— Да я же, Аверкин. Ты в отделение не звонил?
— Нет, зачем?
— Демин в аварию попал. Живой, славу Богу. Она-то говорила, как знала. А он: обедать поеду. Вот и съездил. Чего молчишь?
— Думаю, — сказал Андрей, с тревогой вспоминая привидевшееся ему разбитое лицо Демина.
— Ну ладно, ложись спать. Умойся только.
Он прошел в ванную, сунул голову под холодный кран. Затем лег и стал думать о Демине, о Гиданне, о том, что все-таки происходит? И уснул. И, как ему показалось, сразу же проснулся. Перед глазами маячил большой черный крест. Не испугался, лежал и глядел на крест, пытаясь сосредоточиться. Наконец понял: оконная рама на фоне светлеющего неба. Комната была наполнена серебристым сиянием. Как в праздники, когда на улице зажигали иллюминацию. И волнующе пахло сеном, как там, у речки.
— Надо все вспомнить.
Он чуть не подскочил, так явственно прозвучал голос, который никак нельзя было отмести к внутреннему голосу.
— Как это?! Что вспомнить?
На фоне окна шевельнулся прозрачный силуэт, похожий на тот, что был в такси.
— Вспомнить все. С того момента, как взял книгу.
Он сразу понял, о какой книге речь.
— Что там вспоминать? Загрохотало, будто вертолет летит. Выскочил, а сарай-как свечка.
— Где книга?
— Сгорела, наверно.
— Она не сгорела. Ее нет.
— А я-то при чем?
— Ты должен вспомнить. Ты держал в руках книгу, только ты один.
— Я ее и не разглядел.
— Это тебя спасло.
— А что за книга?
— Это смертному знать не дано. Открывший ее уходит в мир иной.
Силуэт в окне был неподвижен, но вроде бы и пошевеливался, переливался, словно сотканный из утреннего тумана. Пришелец?! Вроде тех, что бродят вокруг деревни Епифаново?! Испугаться бы, но страха не было. Не пугала и явная угроза. Ведь он открывал ту, невесть откуда взявшуюся книгу. Только не запомнил, что там было написано.
— Ты пришла по мою душу? — спросил Андрей совершенно спокойно. Во сне же. Во сне страха не бывает.
— Ты должен вернуть книгу.
— Но у меня ее нет.
— Ты должен отнести книгу на место. Не открывай ее.
Силуэт в окне заколыхался и начал таять. Как струйка дыма под легким ветерком. Когда Андрей окончательно проснулся, было уже утро. Взглянул на часы семь. "Опять семь, — подумал. — Господи, когда ж они меня в покое-то оставят?" Подумал так в совершенной уверенности, что отныне он, как говорят в органах, "под колпаком" и что хочет он или нет, а придется выполнять задание. Какое? Этого он не знал, но был уверен: придется. Было такое ощущение, будто его вызвали к начальству и он, еще не представляя дела, уже готов мчаться, куда прикажут. Голова была тяжелая после вчерашней выпивки да после недосыпу. Брошенный в угол рюкзак попался на глаза сразу. Вспомнилась ополовиненная в сарае фляга, и он подумал: не «поправиться» ли? Прежде никогда не опохмелялся, и сейчас его передернуло от одной мысли о спиртном. Пошел на кухню и долго пил воду прямо из чайника. Собрался было завалиться досыпать, но тут опять увидел рюкзак. И вспомнил, что флягу он вроде бы оставил там, в сене, поскольку вместо нее попалась под руку книга. Если книгу не взял, когда выскакивал из сарая, то флягу-то и подавно, не до того было, чтобы искать ее. Сидя на кровати, он развязал рюкзак, сунул внутрь руку и вытащил… книгу. Ту самую, без названия, с таинственным тиснением на кроваво-красной обложке. Хотел открыть и вдруг совершенно ясно увидел перед собой белое пламя, охватившее сарай со всех сторон. И совершенно ясно понял: если он сейчас откроет книгу, то случится пожар. Потому что книга непременно должна сгореть. Но ведь сгорит и дом, как тот сарай. Было много неясного во всем этом. Андрей, как следователь, неясностей не любил, аналитический ум его да и весь жизненный опыт требовали во всем досконально разобраться. Что за книга? Почему она должна сгореть? Чего так боятся эти неизвестные, донимающие его видениями? Имеет ли он право сам, не доложив по команде, скрывать книгу, эту, может быть, важную улику? И вообще, кто дал ему право решать единолично?
— Не твоя, — вслух сказал он сам себе. — Книгу надо вернуть.
И вдруг забегал по комнате, засобирался. Бросил книгу в рюкзак, завязал его потуже, чтобы труднее было развязывать, не соблазняться дорогой, торопливо оделся и побежал на вокзал. Как и в прошлый раз электричка будто ждала его: едва заскочил в вагон, двери захлопнулись. Он сел на свободное место и тут же уснул, прижимая рюкзак к животу. Потом, вспоминая все это, Андрей, сделал вывод, что кто-то берег его, заставив уснуть, чтобы не думать, не мучиться. И день был в точности такой же, как прошлый раз. Сияло солнце, над полями висело, переливалось знойное марево. Кроме Андрея на пустынную платформу сошла женщина, одна-единстванная, худенькая, невысокого роста, по-старушечьи повязанная платком. Не оглядываясь, она резво сбежала по бетонным ступеням на тропу, ведущую туда же, в Епифаново, и заторопилась, зачастила тонкими ногами под длинной юбкой.
Андрей тоже торопился: подгоняло внутреннее нетерпение, какое-то беспокойство, но он заставил себя поотстать от женщины: впереди дорога лесом, не испугать бы. Шел и все оглядывался на одинокую березу в поле, откуда прошлый раз появился тип с квадратной головой, потом куда-то исчезнувший. И в ту сторону поглядывал, где померещилась ему голая девка. Но никого теперь не было, совсем никого, то ли у пришельцев выходной, то ли без Гиданны им неинтересно устраивать свои спектакли. Благостная тишина поля немного успокоила Андрея. Раздражавшая дрожь во всем теле, не оставлявшая его с того самого момента, как проснулся и нашел в рюкзаке проклятую книгу, поослабла и давала знать о себе лишь лег им ознобом, время от времени пробегавшим от затылка к ногам. И мыслей никаких, даже Гиданна не вспоминалась. Был он вроде бы как сам не свой, глядел вокруг, а не видел ничего, перед глазами быстрым каледоскопом мелькали картины-горящий сарай, разбитый «газик» на дороге, белое, как мел, лицо майора Демина, незнакомый гараж под вывеской «Свет». И еще какойто пожар пламя кроваво отражалось в близкой воде, — и дед Епифан, бабка Татьяна, кто-то еще с молитвенно протянутыми перед собой руками, и опять, и опять пожары, пламя белое, бездымное…
— Мил человек!
Андрей вздрогнул, замер на месте, увидел женщину, сидевшую в траве, ту самую, что вместе с ним сошла с поезда. Теперь он разглядел ее — старуха. Голос хоть и тонок по-молодому, а лицо все в морщинах, как печеное яблоко.
— Гляжу, будто видела где. Возьми меня с собой.
— Куда? — удивился Андрей.
— В Епифаново тоже. Хоть и не боюсь, а все боязно одной-то.
— Да мне что.
— Я быстро хожу, не бойсь.
Старушка резво поднялась с земли, отряхнулась и засеменила вперед по тропе. Через минуту сбавила прыть, пошла рядом, искоса взглядывая на Андрея.
— Что-то ты, мил человек, не в себе как?
Он пожал плечами и ничего не ответил.
— Вроде тута ты и вроде нету тебя.
— Нету меня, — сердито сказал Андрей.
Его на чинал раздражать этот не в меру назойливый "божий одуванчик".
— То-то я гляжу…
И опять старушкиного молчания хватило на минуту, не больше.