— Да, ваше величество, — вспомнил Жак, — вы не думаете, что стоит нашим гостям устроить пресс-конференцию. А то по городу ползут разные слухи. Ведь многие знают об их роли в операции по ликвидации оккупации. Ко мне уже приставали журналисты, и я видел нескольких отиравшихся у дворца. Лучше бросить им кость, а то напишут черт те что.
— Ну их. Не люблю журналистов. Вечно все переврут да еще нафантазируют. Как тогда после побега Кантора. Пусть пишут. Им что ни скажи, все равно вывернут по-своему. Скажу секретарю, чтобы подготовил пресс-релиз и дал указание, что и как сообщать. Все равно толку от них никакого.
— Вы недооцениваете прессу, ваше величество. Прессой не надо управлять. С прессой надо дружить, — сказал Кортес. — Ведь они тоже правят страной, и их воздействие определяется не конкретными фактами, а формой их изложения.
— Не согласен. Я понимаю, что можно исказить правду, можно умолчать, можно задурить голову пространными рассуждениями и утопить в них крупицы правды. Но если есть конкретные факты, которые нельзя ни переврать, ни умолчать, то максимум что они могут сделать — подать их вместе со своими измышлениями.
— Вы ошибаетесь. Можно соврать, не погрешив против правды и не исказив ни одного факта. Например, если я и вы устроим соревнования по бегу, то, скорее всего, вы меня обойдете, особенно на длинной дистанции. Но об этом можно сообщить по-разному безо всяких измышлений. Можно написать, что мы с вами соревновались в забеге, и вы пришли к финишу первым, а я вторым. И Ваши подданные будут гордиться вами. А можно написать, что участников было несколько. Ведь несколько — это больше одного.
— И что тогда? — с интересом спросил Шеллар.
— А тогда можно написать, что я пришел к финишу вторым, а вы предпоследним. И подданные будут страшно огорчены.
— Да, — отсмеявшись согласился Шеллар. — Действительно очень часто смысл определяется не изложением фактов, а способом их подачи. Вот, помню, у меня был случай. Сижу я как-то раз в департаменте и просматриваю донесения агентов. Беру очередной рапорт и…
В этот момент в библиотеке появился вихрь и из телепорта вышел улыбающийся мэтр Истран, а за ним как-то необычно робко вышла Кира. У нее была новая прическа, открывающая лицо, а на присутствующих смотрело два глаза. Это настолько поразило всех, что они не сразу заметили, что исчез и полученный в битве с драконом страшный шрам, уродовавший щеку.
— Шеллар, — как-то неуверенно произнесла Кира. — Я была на Альфе и вот…
Шеллар вскочил и порывисто заключил Киру в объятья.
В один из вечеров Кортес поделился своими воспоминаниями о фольклоре «непобедимой и легендарной», который офицеры и прапорщики годами оттачивали, чтобы выглядя форменными болванами оставлять в дураках считающих себя слишком умными. Кира пришла в восторг и тщательно законспектировала все, что Кортес смог вспомнить». Теперь в казармах и на плацу частенько раздавалось: «Сапоги нужно чистить с вечера, чтобы утром надевать на свежую голову.», «Сначала пройдут люди, а потом поедем мы», «Забор два дня как упал, так до сих пор и стоит», «Возьмите грабли и метите!», «Ну выпил стакан, ну два, ну бутылку, ну две, но зачем же нажираться?!», «Бои в городе — это не в поле, поэтому нужно не окопы строить, а баррикады копать», «Почему вы так зачем орете, все равно получиться умнее стать не выйдет», «Что вы матом ругаетесь, как маленькие дети!?» и другие бессмертные творения военной мысли.
Флавиус тоже оценил их и иногда даже в докладе его величеству позволял себе выражения типа «Жена трупа сообщила» или «По переулку раздавались крики и стоны мертвецов». А когда со своей всегдашней улыбочкой он мягко говорил: «Молчать, когда вас спрашивают!» или «Сейчас я сделаю вам весело и вы почувствуете палку на своей голове», то многие бледнели и теряли способность к адекватному восприятию реальности.
Даже Шеллар, которому этот эпос тоже очень понравился, начал вставлять в свою речь обороты, типа «Сейчас разберусь как следует и накажу кого попало!», «Я не знаю как должно быть, но вы делаете неправильно», «Что вы здесь стоите? У вас что, нет языка постучаться?», «Шила в мешке не утаишь. Оно все равно всплывет наружу», «Если у тебя есть, то можешь нет!»
И только Жак, тоже выучивший наизусть эти выражения, временами бурчал, что конкуренты отбивают у него хлеб, что это им будет чревато боком, и мрачно говорил старинный немецкий тост: «Тафайте фыпьем фотки».
Достаточно широкий круг людей, в который входили главы всех стран, их ближайшее окружение и, естественно, королевские маги, были прекрасно осведомлены о роли путешественников в упокоении Повелителя и ликвидации оккупации. И не удивительно, что они были желанными гостями во всех странах. Приглашения на различные торжества, приемы и премьеры сыпались как из ведра. За три месяца, прошедшие со Дня Освобождения — именно так теперь именовалась эта дата, ставшая официальным праздником на всем континенте — они успели побывать во всех странах, обзавестись огромным количеством знакомых, и даже посетить континент драконов, миры эльфов и шархи, а также побывать на Альфе.
Надо сказать, что они несколько подустали от множества впечатлений, и радовались, когда выпадала свободная минутка и можно было никуда не срываясь спокойно провести вечерок «на посиделках у Элмара», как метко обозвал это времяпрепровождение Жак. Его любопытное величество Шеллар III с королевой Кирой, а также придворные маги всех стран старались не пропускать такие вечера.
Вот и сегодня после премьеры спектакля в Погорелом театре, где Кантор блестяще сыграл главную роль, они, переодевшись, собрались в столовой, чтобы за ужином обменяться впечатлениями.
Сначала разговор крутился вокруг премьеры, но вскоре, как это обычно бывает в больших компаниях, беседа распалась на множество отдельных разговоров, с легкостью перескакивающих с одной темы на другую.
— Мне нравится ваш мир, — произнесла Всеслава, обращаясь к Шеллару. — Он такой уютный. Мечта ностальгирующего историка. Просвещенное средневековье без присущих ему отрицательных сторон. Мы побывали во многих местах и видели жизнь и простого народа, и торговых сословий, и дворянства. И нигде не слышали особого недовольства жизнью и правителями. Конечно, недовольные есть всегда. Но это, так сказать, бытовое недовольство. Кто-то хочет дом побольше. Кто-то доход повыше. Кто-то должность позначительнее.
— А кто-то, чтоб у соседа корова издохла, — ехидно вставил Жак.
— Не без этого, — согласилась Всеслава. — Такова природа людей. И ее не переделать. Но мне здесь нравится. И если бы не моя ответственность за Зеленый Дом, я бы с удовольствием осталась бы здесь.
— Согласен, — вступил в разговор Сантьяга. — мир действительно очень уютный, но не жизнеспособный. Я бы сказал, что это утопия, созданная домохозяйкой.
— Почему, домохозяйкой, — поинтересовался Шеллар. — Ведь Демиург, как следует из наших легенд, и, насколько я знаю, воззрений эльфов, шархи, да и людей с Альфы и Каппы, всегда олицетворяет мужское начало.
— Как вам сказать. В самой ткани вашей Реальности чувствуется женская рука. Ведь что такое мужское начало? Это созидание и разрушение. Это борьба и соревнование. Это вечный поиск нового и стремление выразить невыразимое. Мужчина, если брать первобытный мир, не замутненный словоблудием особей мужского пола, которых к мужчинам и причислить-то нельзя, это не столько добытчик, кормилец и защитник, сколько открыватель новых земель. Первооткрыватель. А, значит, он в любой момент готов, бросив привычное, двинуться в неведомое, пойти за горизонт. Это у него в крови независимо от расы.
— А женщина?
— А женщина — это продолжатель рода и хранитель очага. Для нее привычная благоустроенная пещера дороже и важнее сияющих вдалеке горных вершин. А обжитое ущелье роднее бескрайних долин, царственных лесов и безбрежного океана, которые где-то там, и только и делают, что отвлекают мужчину от занятий хозяйством. Женщина не любит нового. Она предпочитает известное и привычное. И это у нее в крови.
— Почему вы так решили? — недоуменно посмотрела на него Кира. — По-моему, все наоборот. Это женщины все время стремятся к новизне. Мужчина может несколько лет носить один и тот же костюм, а ни одна женщина не сможет носить одно и то же платье даже несколько дней подряд.
— Да. Извечная женская проблема — нечего одеть и некуда повесить, — согласился Франц. — Но я позволю себе с вами не согласиться, ваше величество. Женщина любит не новизну, а перемены.
— А в чем разница? Ведь это одно и то же.
— Когда женщине хочется нового, она двигает мебель. Новизна, это когда отбрасывается существующее и заменяется на неизведанное. А перемены, это когда элементы существующего, привычного меняются местами. Поэтому женщины любят поездки, походы на выставки, в театры. Да просто по магазинам. Им нужны новые впечатления. Но новые в рамках известного, привычного. А принципиально новое они отвергают. Потому что теряются и не знают как быть с этим неизведанным. И в вашей Реальности, тут я согласен с комиссаром, действительно чувствуется женская рука.
— А почему, господин комиссар, вы назвали наш мир не жизнеспособным? — поспешил перевести разговор мэтр Истран, заметив гневно потемневшие глаза королевы.
— Скажите, а на чем, по вашему мнению, держится ваш мир? — вопросом на вопрос ответил Сантьяга.
— Я полагаю, на двух вещах — на просвещенных правителях и на магии. Магия нам заменяет множество технических вещей, о которых рассказывал Жак. Поэтому нет необходимости развивать промышленность. А натуральное хозяйство вполне способно удовлетворять запросы населения.
— Позволю себе с вами не согласиться. Да, магия заменяет множество технологий. Но это говорит только о том, что в вашем мире развиваются магические технологии, вместо обычных, как на той же Альфе. И это позволяет вам обходиться без развитой промышленности.
Но такая ситуация возможна только тогда, когда нет территориальных и прочих притязаний. То есть, нет войн.
Если бы страны вашего мира регулярно воевали бы друг с другом, они, по необходимости, начали бы развивать промышленность и технологии, чтобы сделать убийство ближнего рентабельным.
А этого нет, потому что правят государствами просвещенные правители.
А они просвещенные потому, что получили соответствующее королевское воспитание.
То есть ваш мир существует таким, какой он есть, только благодаря существованию системы отбора кандидатов на престол и соответствующего воспитания этих кандидатов.
— Что ж. С этим я согласен. Но позволю себе заметить, что такая система существует сотни лет. Почему же вы называете ее нежизнеспособной?
— Скажите, а кто занимается отбором кандидатов в правители и их воспитанием?
— Королевские маги.
— Таким образом, констатируем, что существующая система зависит от королевских магов. То есть, от конкретных персоналий. И вашему миру повезло, что есть такие маги как вы и ваши коллеги.
А что было бы, если бы королевским магом стал бы тот, кто стал Повелителем на Каппе? Очевидно, война на уничтожение. Прежде всего, на уничтожение других магов, сравнимых по силе. Потом подчинение более слабых магов. А потом экспансия с целью завоевания мирового господства.
Вот и получается, что вся ваша система держится только на конкретных людях и на том, что маги живут гораздо дольше простых людей, что позволяет им воспитывать поколения правителей.
А кто воспитывает самих магов? Как показывает наш собственный опыт, — Сантьяга бросил короткий взгляд на Всеславу, а потом на Франца, — побудительным стимулом к действию для мага является, увы, не мудрость и не познание тайн природы, а тщеславие, самолюбие и жажда власти.
— В чем-то вы правы, — смущенно признал мэтр Истран. — Но если отдельный маг начнет вести себя неподобающе, то другие маги из Совета королевских магов приструнят его. Вплоть, так сказать, до высшей меры, как это было с тем же Скарроном.
— А если маг не станет сразу бросать всем вызов, а обзаведется сначала сторонниками в вашем Совете? Тогда неизбежен раскол и противостояние. И в противостоянии редко побеждают силы, скажем так, добра.