— Такая у нас работа — все знать. А что касается магии, то я уже давно здесь, привык.
Сняв трубку он набрал номер.
— Здравствуйте. Вас беспокоит дежурный по Соловецкому горотделу лейтенант Сергиенко. Соедините меня, пожалуйста с директором.
Дождавшись соединения он продолжил.
— Здравствуйте, Янус Полуэктович. Вас беспокоит дежурный по Соловецкому горотделу лейтенант Сергиенко. У меня находится Клара Хюммель, житель Долины Магов, боевой маг по найму. Ее сегодня утром перенес диван транслятор из мира Эвиал в Изнакурнож, как курьера, доставившего артефакты. Артефакты Модест Матвеевич принял. Теперь ей нужно вернуться обратно. Но это не в нашей компетенции.
Да, я понимаю, что диван-транслятор — это первичная сущность и направление переноса выбирает сам.
Я слышал, что вы занимаетесь параллельными пространствами. Может быть вы найдете иной способ помочь ей вернуться, без использования дивана.
Да, она подойдет к вам минут через пятнадцать. Хорошо. До свидания.
Положив трубку он потер лоб и устало вздохнул.
— Раз у вас больше нет вопросов, то не смею задерживать. Посетите НИИЧАВО, но, по-моему, вам придется ехать в Москву. Всего хорошего… Ковалев!
В дежурную часть вошел давешний очень юный сержант.
— Проводишь в НИИЧАВО. Если там ничего не получится, то проводишь в банк, а потом отвезешь на станцию и посадишь на архангельский до Москвы. — И, обращаясь к Кларе, еще раз повторил: — Всего хорошего.
Ничто не происходит без достаточного основания.
Ничто так не отвлекает ученых, как преждевременное открытие.
Я подошел к входной двери, но хотя вывеска и узнала меня, дверь не открылась. Некоторое время я стоял, вглядываясь в свое изображение на синем стекле вывески поверх золотистой надписи «АН РФ НИИЧАВО».
Давным-давно я вот так же впервые стоял перед почти такой же вывеской с надписью «АН СССР НИИЧАВО», но даже не видел двери. Для всех посторонних наш институт выглядел как двухэтажный лабаз с вывеской, расположенной прямо между двух окон.
История института уходит в далекое прошлое. Упоминания о нем историки обнаруживают и в берестяных грамотах, и в легендах майя, и в шумерском эпосе, и в Упанишадах, и в Ветхом Завете, и в Велесовой книге.
С древнейших времен, когда первый человек открыл для себя магию, те неприкаянные души, которым было не интересно править племенами и потрясать Вселенную своими магическими искусствами, превращать свинец в золото и воду в вино, ужасать народы и их правителей мрачными пророчествами и создавать неудобочитаемые трактаты в тщетных попытках навязать миру свое единственно верное мировоззрение, собирались здесь, на самом краю Ойкумены, чтобы постичь тайны мира и одной из его граней — магии, очистив ее от дешевой мистики и веры в непознаваемое, и сделав таким же надежным инструментом, как и другие отрасли науки.
Здесь собирались те, кому было интересно работать и познавать, а не жрать, властвовать и наслаждаться. Те, кто понимал, что истинное величие — незаметно, потому что оно не выпячивает себя, а, не обращая внимания на мнение и потуги бездарей, просто делает свое дело. Те, кто хотел быть, а не казаться.
Сначала это было просто огороженное от диких соплеменников место, где можно было встречаться с себе подобными и проникать мыслью в тайны Мироздания. Потом возвели массивный бревенчатый дом, чтобы защитить экспонаты и записи от непогоды. И с тех пор внешний вид дома практически не изменялся. Последней серьезной доработкой экстерьера было остекление окон после изобретения стекла. А вот внутри здание постоянно изменялось. Росли новые этажи. Удлинялись коридоры. Появлялись новые комнаты. Здание постоянно стремилось соответствовать потребностям работающих в нем.
Где-то во времена Алексея Михайловича тогдашняя Изба Колдовских Искусств (сокращенно ИКИ — не путать с современным Институтом Космических Исследований) была взята под государеву руку, поставлена на государственную службу и переименована в Приказ Колдовских Дел.
С этих пор Приказ находился в ведении государства, а служащим в нем было положено жалование. А раз платят жалование и при этом не надо кормить комаров за тридевять земель и надрывать пуп в потугах сдвинуть с места общественный прогресс, то служба в Приказе моментально стала престижной и в него правдами и неправдами поперли отпрыски именитых и не очень, родовитых и не очень фамилий, занимая теплые места и таща за собой знакомых, полузнакомых и знакомых знакомых, которые сплотясь поддерживали благодетеля и отстаивали его и свое право на получение жалования, надбавок, выслуги и льгот.
Правда в отличие от других служб государевых здесь само место метило таковых прорастанием густой шерсти на ушах, как первый шаг на пути к обезьяне, и подобные индивиды совершали настоящие научные прорывы, разрабатывая различные способы избавления от избыточной волосатости.
Среди легенд, ходящих в институте, есть и достаточно на мой взгляд достоверная, утверждающая, что именно благодаря их усилиям Петр I ввел в России обычай ходить в париках, надежно прикрывающих уши. В пользу этой гипотезы говорит и то, что парики продержались до тех пор, пока инженерный гений не подарил прогрессивному человечеству в качестве общечеловеческой ценности безопасную бритву, благодаря которой каждый получил возможность брить самостоятельно свои уши, не опасаясь лишиться их.
По восшествии на престол очередного радетеля и защитника земли Русской к нему являлась делегация от Священного Синода и приносила петицию с нижайшим и верноподданническим требованием о закрытии этого гнезда богопротивных колдунов и высылке всех сотрудников в северные районы.
Радетель, посмотрев на карту, приходил к выводу, что означенных некуда высылать по причине их нахождения на самом краю, а почитав вольнодумческие донесения псов государевых о причиняемой означенными пользе Отечеству, брал сие гнездо под монаршую руку и утверждал смету расходов, после чего чины Священного Синода спешно пристраивали в сие гнездо своих чад, разумеется для присмотра за прочими неблагонадежными.
Предпоследнюю Смуту из двух переворотов — февральского и октябрьского, после которых Россия осталась на плаву, хотя и не пришла в исходное положение, предшествующее первому перевороту (что противоречит здравому смыслу и законам механики, но кто видел здравый смысл и законы в Смуте), институт также пережил, временно лишившись государственных дотаций, что опять же привело к сокращению штатного состава за счет оттока сотрудников, осознавших бесперспективность занятия лженаукой в силу потери оной престижа.
Когда новая власть немного осмотрелась и разобралась с оставленным проклятым царизмом наследием, в тогдашнюю Императорскую Оккультных Наук Академию (ИОНА) явился во главе отряда из десятка борцов за счастье российского пролетариата — латышских стрелков грозный комиссар Гершензон, упакованный в кожу с маузером на боку и с мандатом наперевес, украшенным неразборчивыми подписями никому неизвестных но политических деятелей и смазанными фиолетовыми печатями.
Собрав на митинг всех «оболваненных ученых с лженаучным образованием» он кратко в течение пяти часов объяснил собравшимся, что то, чем они занимаются, не нужно победившему пролетариату, а потому, как истинно русский и истово верящий в труды товарищей Маркса и Энгельса, он предлагает сейчас же разрушить это наследие темного прошлого, а на его месте разбить цветущий парк, в котором победивший пролетариат будет проникать взором в тайны бытия, изложенные в трудах классиков и основоположников. Однако, смочив пересохшее от выступления горло эликсиром блаженства, он вспомнил, что в упомянутых трудах говорится о счастье для пролетариата, и решил лично разобраться, насколько работы отдела Линейного Счастья отклоняются от красной нити пути исторического прогресса.
Этот процесс затянулся почти на два месяца, в течение которых он практически не вылезал из кабинета заведующего отделом Федора Симеоновича Киврина. За это время верные борцы за счастье победившего пролетариата латышские стрелки освоили местное наречие, ассимилировались и нанялись на рыбацкие баркасы, вспомнив свое детство босоногое.
Впоследствии комиссара Гершензона уже без кожаного костюма и маузера видели в компании с Вием и Хомой Брутом в рюмочной что на главной площади Соловца. Далее его следы теряются во тьме неизвестности. Правда некоторые поговаривают, что Гершензон и вурдалак Альфред, служащий в виварии — это одно и то же лицо, подкрепляя это привычкой Альфреда после третьей стопки чаю толкать зажигательные многочасовые речи перед обитателями вивария, но кроме Мерлина никто сам этого не слышал, а достоверность рассказов Мерлина всегда вызывала сомнение.
Когда же положение в стране стабилизировалось и вновь была образована Академия Наук, кто-то вспомнил про вдруг оказавшийся крайне необходимым стране победившего пролетариата ИОНА, каковой опять был взят под государеву руку, трансформировавшись на этот раз в Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства — НИИЧАВО.
Последнюю Смуту из трех П (перестройка-перестрелка-перекличка) институт пережил, как и прежде переживал природные и социальные катаклизмы.
Снова уменьшилось количество сотрудников. Многие в одночасье прозрели, осознали антинаучность занятий бесперспективным и непрестижным делом, и сменили систему ценностей, поставив туманные проблемы познания тайн Мироздания ниже общечеловеческих гамбургеров.
Кто-то из них подался в столицу, читать лекции и писать статьи о ведовстве и прочей ворожбе.
Некоторые сделали состояния на книжках по оккультизму, заговорам и прочей магии.
Кто-то открыл салоны, где, обставившись магическими атрибутами, успешно снимал сглаз, вешал на уши, до блеска начищал карму и заряжал все подряд, начиная от воды и авторучек и кончая автомобильными аккумуляторами.
Кто-то открыл коммерческие предприятия и школы, где за смешные деньги обучал всех желающих как в одночасье стать миллионером и привлечь удачу, деньги и здоровье на свою голову.
Поучительна судьба бакалавра Тюлькина, успешно продавшего новым фермерам за бешенные деньги в конвертируемой валюте три самосвала самовыкапывающейся картошки. Такое научное чудо природы сулило огромные доходы за счет экономии на горючем и технике в уборочную, так что фермеры всю зиму довольно потирали руки, подсчитывая будущие барыши и свысока поплевывали на недотеп, отказавшихся вложить деньги в переворот в картофелеводстве. Получив деньги Тюлькин уехал на Багамы, где занялся выведением самосрывающихся кокосов.
После того, как фермеры намучались пытаясь посадить эту картошку, которая сразу же после посадки упрямо самовыкапывалась и укладывалась обратно в мешки, они скинулись всем миром и направили трех представителей старинной профессии с новым благообразным импортным названием к Тюлькину с требованием забрать этот продукт научного прозрения и вернуть деньги с выплатой неустойки. Когда же он начал запугивать представителей правозащитниками и Великой Хартией Вольностей, его привязали под кокосовой пальмой на опытном участке и дождались падения урожая.
Дверь оставалась закрытой, и мне пришлось деликатно садануть кулаком, после чего дверь мгновенно распахнулась. Проходя привратническую, я увидел, как Вход быстро прячет что-то за спину. «Опять кто-то им рулетку подкинул», — подумал я. Макродемоны Максвелла Вход и Выход занимались открыванием дверей, поддерживая термодинамическое равновесие вошедших и вышедших сотрудников. Но когда им давали рулетку, в давние времена сделанную мной для институтского вечера, то они, увлекшись игрой, начисто забывали о своих обязанностях. Погрозив им пальцем, я вошел в пустой вестибюль и направился к себе в вычислительный центр.
Люблю это время, когда еще или уже никого нет и можно спокойно пройтись по гулким коридорам, придти на свое рабочее место и всласть поработать, не отрываясь на текучку.
Было еще только раннее утро и те, кого миновала жестокая длань Модеста, уже ушли по домам, а другие только просыпались и появятся еще не скоро.
Модест — он же Модест Матвеевич Камноедов, наш заместитель директора по административно-хозяйственной части — был человеком дремучим, невежественным и непреклонным. Святым для него были только инструкции, правила и предписания, которые он исполнял истово, как неофит. Все же остальное для него не существовало и неукоснительно устранялось и выкорчевывалось.
Самым больным для него вопросом было соблюдение трудовой дисциплины, правил внутреннего распорядка и пропускного режима, за что он отвечал согласно должностной инструкции. Поэтому он беспощадно боролся с любыми нарушителями трудовой дисциплины, так и норовящими задержаться после работы на рабочем месте, а то и проработать всю ночь. Они не понимали, что в соответствии с трудовым законодательством по окончании рабочего дня надлежит все обесточить и покинуть рабочие помещения. И Модесту приходилось, нарушая собственные принципы, лично обходить по окончании трудового дня все помещения, отлавливая прячущихся и выдворяя их с территории, а потом еще и устраивать в свое нерабочее время(!) внеплановые проверки наличия отсутствия сотрудников на рабочих местах. Он заваливал дирекцию и местком докладными о прогульщиках отдыха, застигнутых на рабочих местах, и требовал применения к ним самых строгих мер, вплоть до отправки во внеочередной отпуск или отгулы без права появления на территории института.
Пройдя пустынными коридорами и поздоровавшись с ребятами из инженерной службы, заменявшими сетевой кабель, я вошел в помещение вычислительного центра. Многое изменилось с тех пор, когда я впервые пришел сюда. Вместо устройств подготовки данных, АЦПУ и многочисленных шкафов первого Алдана, доживающего свой век в музее института, передо мной было просторное помещение с живописно разбросанными по нему столами с терминалами и сетевыми принтерами.
В свое время шкафы, набитые лампами и реле, были заменены на системные блоки, набитые микросхемами. И эти блоки постоянно менялись, становясь все компактнее и мощнее. Перелом наступил, когда я защитил магистерскую диссертацию на тему «Виртуальная Реальность как реальная виртуальность».
Используя разработанные мной методы и уравнения вычислительной магии мы с ребятами с Китежградского завода маготехники создали уникальную вычислительную систему, основанную на использовании объемных сложно структурированных физических полей и их взаимодействии с магической компонентой информационного поля.
Из всей электроники в собственно Алдане, так мы назвали новую систему в память о первенце, породившем ее, была только размещавшаяся в аппаратной Алдана интерфейсная плата с двумя мостами и информационной магистралью ввода-вывода. А все преобразования информации, расчеты и моделирование производилось в объемном поле.