Человек, помоги себе сам!
Утро началось как обычно. Когда я пришел в машинный зал, там меня уже дожидался Кристобаль Хозевич с новой, собственноручно написанной программой. Мы разобрали его программу, а потом долго спорили о преимуществах и недостатках объектно-ориентированного программирования.
— Нет, Саша, — упрямо говорил он, отвергая все мои доводы. — Да, я согласен, что с ООП любой может слепить программу. Как раньше любая кухарка могла управлять государством, так теперь любая кухарка может лепить программы. Именно лепить. Как пельмени.
Да, я согласен, ООП дает быстроту создания программы. Но это же рутина. Где полет мысли? Где изящество программы? Посмотрите, сколь изящна программа, написанная на старых добрых языках в открытом коде. Она прозрачна и интуитивно понятна. Она быстро работает и требует мало памяти.
И сравните с тем монстром, который вы получаете, когда создаете программу в ООП. Именно создаете, собирая как детский конструктор, а не пишете.
Как этот монстр съедает все ресурсы машины — быстродействие, память.
Как он неповоротлив.
И как много у него отказов, которые невозможно устранить. Отказов не из-за ваших ошибок при написании кода, а из-за ошибок тех, кто писал и капсулировал объекты, или из-за несовместимости объектов, или из-за возникновения конфликтов между объектами.
Да, вы быстро слепите этого монстра, но большая часть его вам не известна, недоступна и неподвластна. Вы не можете знать, что там внутри безобидных кнопочек и окошечек, которые вы одним движением мышки выкладываете на форму.
Вы гарантируете, что когда вы создали, например, простейшую программу для просмотра файлов вашей домашней библиотеки использовав несколько стандартных объектов — кнопок, линеек прокрутки, окон для просмотра текста и изображения, что при этом комбинация кодов, заложенных в эти объекты умельцами распределенного программирования не создала подпрограмму, которая, скажем, перешлет автору этих объектов реквизиты и пароли вашего банковского счета, или, например, даст команду на запуск баллистических ракет?
Телефонный звонок прервал страстный монолог поклонника классического программирования.
— Слушаю, — сказал я, сняв трубку.
— Кто у телефона?
— А кто вам нужен, — по привычке спросил я.
— Вы мне это прекратите, Привалов. Здесь вам не балаган. Вы где находитесь? Вы уже десять минут назад должны были быть у меня, согласно направленному вам распоряжению.
Я вспомнил, что домовой Кузьма действительно приносил мне какую-то писулю от Модеста, но занятый с Хунтой я даже не глянул в нее.
Модест Матвеевич Камноедов, заместитель директора по административно-хозяйственной части, был человеком могучим и фантастически невежественным, грудью встававший против всякого разбазаривания и нарушения руководящих указаний и инструкций. Только один раз на моей памяти группа академиков из Президиума Академии наук восстала против хранения в запаснике уникального дивана транслятора, согласилась пенять на себя и добилась передачи дивана Витьке Корнееву. И это им до сих пор Модест припоминал при каждом удобном случае, требуя их личного участия в работе комиссии по учету материальных ценностей и списанию таковых. Поэтому с Модестом никто не хотел связываться.
— Виноват, — сказал я, торопливо пробегая листок глазами. — Но на вверенном мне объекте произошла нештатная ситуация, связанная со спонтанным закольцеванием информационных потоков при переходе Сатурна в созвездие Весов. Потребовалось мое личное участие, как лица, материально отвечающего за объект.
— Мое содействие не требуется? — встревожено спросил Модест.
— Никак нет, — бодро рявкнул я в трубку. — Ситуация урегулирована силами штатного персонала в соответствии с правилами внутреннего распорядка и внутренней служебной инструкцией. В настоящее время выдвигаюсь к вам на основании полученного от вас предписания.
— Жду, — коротко ответил Модест и положил трубку.
Я облегченно вздохнул и вытер со лба честный трудовой пот.
— Лихо вы, Саша, — сказал Кристобаль Хозевич, окидывая меня уважительным взглядом. — Я до сих пор вязну в этой канцелярской казуистике. По мне, так проще беседовать со схоластами, чем с администраторами и канцеляристами. Вы надолго?
— Надеюсь, что нет. Хотя причину Модест не написал, — я протянул Хунте записку Модеста, снял халат, надел пиджак и вышел из вычислительного зала.
Когда я появился в приемной, дежурный домовой, увидев меня, просунул голову через дверь в кабинет, очевидно докладывая о моем приходе. Выдернув голову, он распахнул передо мной дверь и сделал приглашающий жест коротенькой ручкой.
— Вы прямо как хаммункулюс, Привалов, — сказал он вместо приветствия и вперил в меня задумчивый взгляд. Я заерзал на месте, торопливо перебирая в уме грешки, связанные с нарушением недопущения. Но Модест, выдержав приличествующую паузу, вместо ожидаемой мной головомойки сказал:
— Нами получен циркуляр, согласно которому вам надлежит сегодня к десяти ноль-ноль прибыть на заседание ТПРУНЯ, в каковом вы имеете место быть врио научного консультанта, согласно согласованному с месткомом совместному распоряжению администрации института и руководства ТПРУНЯ.
Я обреченно кивнул и продолжал есть Модеста глазами. «Ну Выбегалло, ну сволочь, удружил», — подумал я.
— Кроме того, в соответствии с запросом ТПРУНЯ вам надлежит передать им материальные ценности, содержащиеся в данном контейнере.
Он достал из под стола большую бутыль темно-зеленого стекла, внутри которой смутно угадывались очертания трех человеческих фигур. На горлышке бутыли болталась бирка описи, заполненная, судя по подписям, лично Модестом Матвеевичем, а залитая сургучом крышка была опечатана его личной подписью. «Да», — сочувственно подумал я, — «это похлеще печати царя Соломона».
— Распишитесь в получении, — сказал Модест, пододвигая мне раскрытую на нужной странице амбарную книгу учета материальных ценностей и протягивая перьевую ручку.
— Спасибо, у меня своя, — сказал я, вытаскивая зеленую шариковую ручку.
— Вы мне это прекратите, — остановил меня Модест. — Согласно инструкции все записи производятся только чернилами утвержденного синего цвета. Это вам не формулы писать. Это материальный учет, понимать надо. Распишитесь, — он протянул мне ручку, — и здесь тоже, — сказал он, придвигая другую амбарную книгу учета исходящих и указывая пальцем на нужную строчку, — в получении сопроводительной.
Сличив подписи в обеих книгах и расписавшись в графе «Выдал», он пододвинул мне бутыль и лист бумаги, украшенной угловым штампом с названием института и четко вписанными исходящим номером и датой. Внизу листа виднелись подписи Модеста и начальника канцелярии, накрытые фиолетовой печатью канцелярии.
— Прошу выдать мне циркуляр, содержащий мой вызов на заседание ТПРУНЯ, — глядя прямо в глаза Модесту, произнес я, — каковой необходим, дабы иметь возможность подготовиться надлежащим образом к предстоящему заседанию и не уронить честь института.
— Это правильно, Привалов, — сказал Модест, назидательно поднимая указательный палец. — Все мы должны высоко нести честь института. Профессор Выбегалло является совместителем, так сказать, сотрудником ТПРУНЯ. А вы — наш полноправный представитель, делегированный, так сказать, на общественных началах. И должны показывать высокий профессионализм и принципиальность. Вот в таком аксепте.
Он достал из папки входящих документов недавно подшитый листок, сделал копию на ксероксе и протянул мне.
— Сам документ дать не могу. Он зарегистрирован. Но вам, я думаю достаточно копии. Вас должна интересовать не форма, а, так сказать, содержание. А теперь идите и готовьтесь. У вас есть еще, — он посмотрел на часы — двадцать три минуты. Ровно в девять пятьдесят будьте у лифта. Ремонтники к этому времени закончат авральный ремонт. Желаю успехов в вашей деятельности, — он пожал мне руку.
Взяв в одну руку сопроводительную и копию циркуляра и зажав подмышкой другой руки бутыль, я вышел из кабинета.
Спускаясь по лестнице, я пробежал глазами циркуляр и озадаченно присвистнул. Сегодняшнее утреннее заседание посвящалось, как было сказано в циркуляре, «утилизации группы существующих представителей несуществующих Реальностей» в количестве пятнадцати экземпляров, трое из которых, как я понял, находились в бутыли, зажатой у меня под мышкой. Реальности сложились так, что этих бедолаг занесло в нашу, и теперь им грозило небытие.
К циркуляру прилагалась краткая справка с их описанием, из которой следовало, что двое из них в своей Реальности были Богами, двое — сотрудниками каких-то Дозоров, одна — жителем какой-то Долины магов, девять — жителями Тайного города, а один — Строителем Пути.
Нужно было что-то делать. Я на бегу посмотрел на часы. Осталось двадцать минут. Я ворвался в машинный зал. К счастью, Кристобаль Хозевич еще не ушел. Он сидел на стуле оператора, небрежно забросив ноги на мой стол, и беседовал с Федором Симеоновичем. Рядом стоял Роман Ойра-Ойра. Услышав мои шаги, Роман обернулся и удивленно поднял брови.
— Вот, — с трудом переводя дыхание сказал я, брякнув на стол бутыль и положив перед присутствующими копию циркуляра.
— Позвольте-ка, — Кристобаль Хозевич, пробежав текст глазами потянулся к бутыли. — Нет, — с сожалением сказал он, — личная подпись Модеста. Мне не снять. И я даже не представляю, кто это сможет сделать.
— З-з-десь, — заикаясь сказал Федор Симеонович, — т-только т-трое, а остальные д-двен-над-дцать, н-надо п-п-полагать, уже т-там. С-саша, вы д-должны к-как-то им помочь. Н-нас туда не п-пустят.
— У нас восемнадцать минут, — сказал я. — Что-то надо придумать.
— Я оформлю заявку, — сказал Кристобаль Хозевич, бросаясь к терминалу. — Для проведения экспериментов. За подписью Януса. А потом мы их спишем, как израсходованные в ходе экспериментов и освободим.
— Вы м-молодец! — воскликнул Федор Симеонович, садясь за соседний терминал. — Я т-тоже оформлю з-заявку. И п-пошлю с вами, С-саша, Эд-дика Ам-м-м-перяна.
— А от меня поедет Корнеев, — сказал Роман, — как представитель. Представителей, как я помню, на заседания пускают. Они не имеют права голоса, но тебя хотя бы морально поддержат.