Огорошенный судьбою, ты все же не отчаивайся!
Бумаги за подписью товарища Ванюкова, скрепленные Большой Круглой Печатью, оказали на московских чиновников магическое действие. В считанные часы предъявители бумаг получили общегражданские паспорта, жилье и были трудоустроены согласно их выбору. Было видно, что местные чиновники хорошо знают Лавра Федотовича и его ТПРУНЯ. Стоило только произнести его фамилию, как все вопросы решались мгновенно, а столоначальники просили передать Лавру Федотовичу привет и приглашение на рыбалку либо на охоту, на премьеру нового шоу или просто в сауну с девочками. А один даже пытался всучить для передачи здоровенный шмат севрюжины и несколько бутылок французского коньяка столетней выдержки.
Кортес с Яной, Всеслава с Мечеславом и Сантьяга, предпочитавшие активный образ жизни, поселились в Москве и открыли частное агентство, в чем правоохранительные органы пошли им на встречу, мгновенно оформив все необходимые лицензии и даже предоставив помещение, мебель и технику. И вот теперь, спустя несколько месяцев их дело процветало.
Остальные заняли четыре небольшие двухэтажные дачи из красного кирпича с зелеными черепичными крышами. Дачи, окруженные деревьями и кустарниками, стояли рядом друг с другом на краю дачного поселка, разместившегося в живописной местности недалеко от небольшой сонной реки, петлявшей по заливным лугам. К поселку от федеральной трассы была проложена прекрасно заасфальтированная дорога, а в двадцати минутах ходьбы проходила железнодорожная ветка, где у платформы каждый час останавливалась электричка.
Один коттедж заняли Клара, Дита, Митара и Франц де Гир, шутливо называвший себя настоятелем женского монастыря. Все они работали в том же частном агентстве, но в основном жили на даче, так как привлекались только для силовых акций. Для оперативной работы у них не было достаточной квалификации, а для работы в охране квалификация было слишком высока.
Гесер и Завулон, оформившие себе пенсии, заняли второй коттедж, и все дни проводили на веранде в креслах-качалках, вспоминая былые дни и анализируя былые победы и поражения, смакуя каждую проведенную операцию, которых за столетия их деятельности набралось немало.
Занявшие третий коттедж Хедин и Ракот тоже не сидели без дела, занявшись написанием эзотерической литературы, которая буквально шла нарасхват. К удивлению друзей Ракот и Хедин стали азартными поклонниками компьютерных игр и иногда ночи напролет сидели у светящихся экранов. Правда Ракот увлекался в основном стрелялками и бродилками, в то время как Хедин предпочитал стратегические игры. Но такими склонностями они отличались с незапамятных времен. Однажды, пройдя наконец все уровни жуткой по сложности игры, Ракот сказал:
— Ты знаешь, брат. Если бы у нас в дни нашей молодости было бы что-нибудь такое, то Обетованное уцелело бы, а на Столпе Титанов до сих пор царил бы Мерлин. Вот что делают с нами, простыми Богами, эти современные технологии.
Князь, также оформив пенсию жил отдельно, заняв четвертый коттедж. Большую часть времени он проводил на скамейке перед домом, погруженный в мысли о тайнах Мироздания, и люди, идущие на речку, часто видели крупного пожилого мужчину в темных очках с темным морщинистым лицом и абсолютно голым черепом, сидящего на простой деревянной скамейке около дома в тени навеса, положив темные морщинистые руки на колени и размышляющего о чем-то. Время от времени к нему приходили Хедин и Ракот, и тогда долго велась неспешная беседа, к которой изредка присоединялись и Гесер с Завулоном.
Иногда это, по ее собственному выражению, «собрание старперов» посещала и Клара, хотя чаще она предпочитала «звенеть железом» на заднем дворе дачи с Францем, который уже собрал неплохую коллекцию холодного оружия, либо проводить рукопашные схватки с морянами, набрасывающими боевые шкуры. В отличие от остальных бывших жителей Тайного города они не утратили своих способностей, которые частенько использовали в работе, не опасаясь ни холодного, ни огнестрельного оружия. Единственным неудобством этого было то, что в таких силовых акциях пленных не брали, свято блюдя тайну.
В отличие от магов Тайного города и Дозоров Клара не потеряла своих способностей, но ее магия бессильно дремала, скованная злым волшебством Большой Круглой Печати. Однако Клара, не унывала. При ней остались ее боевые навыки, так что не все потеряно. Она и Франц уже подумывали об открытии своей школы боевых искусств, но им не хотелось сейчас покидать этот уютный поселок и они решили подождать до зимы.
Однако, как и все под солнцем, все имеет свой конец. Пришел конец и этой идиллии.
Ракот и Хедин сидели за шахматной доской, удобно устроившись в тени акаций, росших около их дачи. Клара, приехавшая на электричке, поздоровалась с ними и сообщила, что завтра приедут все москвичи. Они решили устроить большой праздник в честь помолвки Мечеслава и Всеславой. Поболтав еще немного, она прошла к себе, и вскоре из-за дачи послышался звон клинков и азартные возгласы.
— Понимаешь, брат, — сказал Хедин, двигая ладью и продолжая начатый еще утром разговор, — каждый живет в своем мире. И этот мир определяется его представлением о том, каким мир может быть, а каким не может, что возможно, а что нет. Научно говоря — парадигмой. И если что-то парадигма человека не допускает, то этого в его мире и нет, потому что быть не может.
Как думаешь, почему на Камноедова не действует никакая магия? И даже ты — Новый Бог со своим черным мечом, выкованным тобой, оказался бессилен перед ним.
Да потому, что в его мире магии и Богов не существует. В его мире существуют указания и инструкции, магическую силу которых мы испытали на собственной шкуре, определяющие порядок вещей и правильность событий. И существует отчетность, которая должна соответствовать инструкциям.
А всякие там чудеса — это научные эксперименты, которые имеют место быть в научной лаборатории и больше нигде. А в мире Модеста им нет места, потому, что он администратор и разными там умствованиями не занимается. У него на это нет времени. Ему работать надо.
Потому Старые Боги и проиграли битву Молодым Богам, что в мире Старых Богов Молодых не было. Им просто неоткуда было взяться. А когда они появились, то мир Старых Богов рухнул. Он не смог вместить в себя мир Молодых Богов, и не мог существовать в мире Молодых Богов. И никуда от парадигмы не денешься. Она всему голова.
— Ну а что же тогда произошло с нами? Ведь в моем мире, брат, есть магия. А мы вместо странствий по мирам сидим здесь. И застряли, похоже, намертво.
— А мы, брат, попали под идеологию — под общепринятую парадигму, в которой нас нет и быть не может.
А общепринятая парадигма страшная штука. Это идеология правящей части общества, и еще большей его части, паразитирующей на ней.
А цель существования паразита — питаться, размножаться и получать удовольствие от биологических ощущений и химических реакций, происходящих в теле. И они, эти паразиты, предельно упрощают весь мир, до которого они могут дотянуться, подминая ткань Реальности под свою парадигму, которая засасывает и не дает вырваться. А их парадигма содержит только материальные действия и достижения. Другого просто не существует.
И ведь творят эту общепринятую парадигму даже не те, кто правит миром, рулит экономикой и создает новое будущее. Нет.
Ее разрабатывают мелкие клерки, серые мышки, далекие от жизни. Для которых в жизни главное — отчетность и исполнение циркуляров, и которые колеблются вместе с линией, представленной на новостных каналах.
А содержанием общепринятой парадигмы является представление клерков о том, что по поводу мироустройства думают правители.
А потом правители попадают под эту общепринятую парадигму и вынуждены ей подчиняться, поскольку в массы она уже внедрена. А кто же пойдет против воли и чаяний своего электората? Только политический самоубивец.
— А при чем тут идеология?
— Идеология выражается в совокупности текстов, неважно — написанных или просто произнесенных устно. И они, эти тексты воспринимаются человеком и формируют в его голове картину мира и правила поведения в мире. Формируют оценки и критерии выбора.
Причем, заметь, все это не разработано самим человеком, а внедрено извне. И человек начинает поступать, как принято, как нужно, как положено, исходя уже не из собственной картины мира, а из внедренной другим человеком.
А поскольку эта картина подлежит внедрению в головы многих людей, то она по необходимости усредняется и упрощается, чтобы разные миры — люди — могли воспринять ее. А это упрощает внутренние миры людей. И получается стадо болванчиков, покорно бредущее в русле принятых понятий и правил.
Хедин слоном взял коня Ракота и продолжил.
— Еще страшнее всякая канцелярщина. Инструкции, отношения, указания, правила, отчеты резко усиливают детерминированную составляющую мира уже самим своим существованием, внедряя в головы четкую последовательность действий, ограничительные правила, не допускающие того, что они запрещают, и указывающие, как поступать в том или ином случае, то есть, делая детерминированным сам выбор и пресекая ветвление Мира и образование веера Миров.
Диалектическая логика Мира, лежащая в основе творчества, заменяется формальной логикой, неспособной породить новое, а способной лишь строго и неуклонно следовать однажды заданному. А Большая Круглая Печать, под которую мы попали, грубо подминает под себя ткань Реальности, придавая документу, скрепленному ею, силу мирового закона, полностью исключая из Реальности все, что не укладывается в рамки или противоречит данному документу, либо всем предшествующим, из которых он логически вытекает, и всем последующим документам, вытекающим из данного и предшествующим ему.
В ответ на ход Ракота он передвинул коня:
— Мат. Так что теперь мы обречены с тобой жить в мире, где нет ни магии, ни тавлеев. Только домино-шашки-шахматы. А для особо продвинутых и интеллектуально одаренных — перетягивание каната.
Слева раздался тяжелый вздох. Ракот повернул голову. Из кустов на него уныло смотрела грустная козлиная морда с обрывком веревки, болтающимся на шее.
Ракот и Хедин сидели на берегу реки, опустив концы удочек в воду. До общего сбора честь помолвки Всеславы и Мечеслава еще было время. Они, правда, попытались предложить свою помощь в подготовке, но после того как, по словам Митары, Хедин «освежевал» селедку, а Ракот «порубил» сыр, их выпроводили на речку, заказав свежую рыбу, и сообщив, что здесь достаточно рабсилы (Ракот не понял, имелась в виду рабская или рабочая сила), и что готовить провизию для массового едалища «не божеское это дело». Поэтому, сдавшись перед непознаваемой женской логикой, они, взяв снасть, отправились на речку, где прилежно занялись ловлей заказанной экологически чистой рыбы.
Поплавки мерно покачивались на небольших волнах, поднимаемых слабым ветерком. Судя по тому, что они оставались там же, куда их забросили, грузила благополучно лежали на дне.
Ракот развлекался, изредка кидая небольшие комочки земли в поплавки, стараясь метким броском притопить поплавок.
— Осторожно, не попади в рыбу, — сказал Хедин.
— Умная не подплывет, а дуру не жалко. Поможем естественному отбору.
— Не понимаю я рыбаков и их азарта. Ведь смотри — хорошо сидим. Травка зеленеет. Солнышко блестит. Ветерок обдувает. Птички не капают. Лепота, благолепие и благорастворение в воздусях.
А то, копай червей, закидывай удочку то и дело. Води приманку…
А потом вытащишь что-то такое, в чешуе. А оно тебе прямо с порога и в лоб: «Чего тебе надобно, старче». И все. Будешь всю жизнь по щучьему веленью на печке ездить. Оно тебе надо?
Хедин посмотрел на часы.
— Сматываем удочки и пошли. Все уже, наверное, собрались. Будем поздравлять наших друзей с помолвкой. Эх, выберусь отсюда — женюсь на Сигрилин.
— А говорят, дураков нет, уже все переженились, — ехидно заметил Ракот.
Они смотали удочки и подхватив пустое ведро пошли по тропинке к видневшемуся невдалеке поселку.
Когда они проходили мимо кустов, которые огибала тропинка, то услышали какой-то непонятный звук, как будто на траву и кусты с шелестом падали комочки земли.