— Но вы отдаете себе отчет, что это фактически показания против вашего мужа? — спросил он.
Глаза Марианны тускло полыхнули злобой. Она пожала плечами.
— Но если я не помню! — сказала она сквозь зубы.
Правда, мне она позвонила.
— Бедная моя Марианна! — крикнула я в трубку. — Как бы мне хотелось приехать к тебе, поговорить с тобой. Мне кажется, Микис навострил лыжи, да? Какая сволочь! И у меня тоже все плохо! Что же это на нас на всех навалилось? Господи, у меня в руке чип, Алехан шутит, что это прослушка, понимаешь? Я конечно, в это не верю, но он так ужасно чешется! Я не могу приехать, он чешется.
— Что за хрен был этот допрос насчет паролей? — спросила Марианна отстраненно.
— Я потом все объясню.
— Не надо. Не звони мне больше. У меня своих проблем хватает.
И она повесила трубку. Понятно, почему. Решила, что я ограбила банк, а теперь еще хочу ее мужа подвести под монастырь. Если бы это было так, то своими показаниями она здорово помогла мне топить его, но осознавать такое неприятно. Вот она и сочла за лучшее благородно обидеться. Это очень в ее духе.
Так что мы поругались с последними друзьями, и телефонный звонок поздно вечером вряд ли мог быть от людей приятных. Я почему-то подумала об Антоне. Сейчас вот скажут: «Нужны четыре человека для опознания. Да, сгоревшая машина... Откуда вы знаете? Вам уже звонили?» — «Я видела это по телевизору» — отвечу я, и мой собеседник удивленно, хотя и немного уважительно, скажет какую-нибудь гадость про журналистов.
— Тебя. Следователь, — прошептал Алехан, протягивая мне трубку.
— Добрый вечер. — Гергиев радостно подышал в трубку, ожидая моего ответа. Интересно, бывает ли у него плохое настроение? — Хочу вас обрадовать. Полиция приняла решение арестовать одного человека. Не вас! — гордо сказал он. — Вашего ассирийца. Доказательств слишком много...
— Вы же говорили, что по экономическому делу до суда не арестовывают.
— По экономическому — нет. Но по делу об убийстве — обязательно.
— Об убийстве?
— Проведен анализ следов, оставленных на веревке. Это его следы. Сто процентов.
— Не может быть!
— Может, может... Вообще-то я ожидал вашей радости.
— С какой стати? Горе ближнего меня никогда не радует.
— Горе ближнего или горе Горика? — Он засмеялся, довольный своим каламбуром. — Ну, кого-то все равно надо арестовывать. Скажите спасибо, что не вас.
— Странная логика. Но спасибо... Следы на веревке — единственная улика?
— Не единственная. Есть пять миллионов, непонятно за что поступившие на его счет. Есть еще общая неблагонадежность. Вы, конечно, не знали, что он наркоман? Не отвечайте! Я уверен, что вы не знали. В противном случае, как начальник отдела вы обязаны были переступить через свою жалость, ведь наркоман, имеющий доступ к такой конфиденциальной информации, это... Я не нахожу слов!
— Он очень талантливый парень. Талантливее всех. К тому же он болен. Поддержание статуса безумно дорогая вещь. Государство бросило всех этих людей на произвол судьбы. Их миллиард, и большинство из них медленно и мучительно умирают. Им не дают нормальной работы, мотивируя это тем, что они не могут полностью выкладываться, поскольку быстро устают и вообще подвержены фатализму. «Подвержены фатализму» — это официальный термин, я видела его в одной закрытой инструкции для начальников отделов! Какой невероятный цинизм! А в нашей корпорации еще внедрили регулярную аттестацию на проверку коэффициента полезного действия. Ладно, Горик молодой и очень талантливый, он пока более или менее проходит этот экзамен. Там есть возможность выбирать дни для аттестации. Он выбирает те, что идут сразу после процедур... В эти дни он чувствует себя почти хорошо. Видите ли, только на такой работе, как наша, можно себе позволить дорогое лечение. Его увольнение будет автоматически означать его убийство... Но я, конечно, ничего не знала.
Гергиев помолчал немного. Парень в таких дорогих костюмах, он вряд ли понимает проблемы Горика.
— Но может, не стоит тратить так трудно достающиеся деньги на наркотики? — спросил он.
— О, разумеется! Если бы я была жестоким человеком, я бы сказала вам: уважаемый следователь, попадите в такую ситуацию, как у него, встаньте на край бездны в тридцать лет, и вот тогда проявите свою волю: будьте положительным, делайте по утрам зарядку, помогайте малоимущим, что там еще... Выучите китайский, наконец... Конечно, стать наркоманом в ситуации Горика — это самое неразумное, что только можно представить. Но... Как объяснить ему, во имя чего надо отказываться от периодического забвения? Я люблю слова и знаю много слов, но на такие объяснения у меня их не хватает.
— Значит, «подвержены фатализму» — это все-таки правильный термин?
— Государство всегда право...
— Вы помните тот вечер, когда убили Елену? — спросил следователь.
— Разумеется! Это ведь был день обнаружения кражи — первый день, когда вы появились.
— Мне очень приятно, что вы помните день, когда я появился.
— Мы будем говорить об этом?
— Какой у вас язык!.. Ну ладно, мне сказали, вы первой ушли с работы.
— Подождите! — воскликнула я. — Конечно, я все вспомнила. Инна запорола отчет и попросила Горика ей помочь. Фактически она наняла его за тридцать тысяч.
— Он помог? — спросил Гергиев.
— Ну да... Хотя... Утром он все уничтожил, потому что оказалось, что деньги она ему не перевела... Он должен был сидеть в корпорации, когда убивали Елену!
— Нет, он ушел в десять минут шестого. Это показала электронная система контроля.
— Тоже понятно. Инна дала ему свой код, и он решил, наверное, поработать дома. Да, это удобнее.
«Что сделает наркоман, внезапно получивший тридцать тысяч? — подумала я. — Он ушел с работы, чтобы купить дозу! Отчет он решил переделать потом, ночью или утром, на домашнем компьютере! Вот дурак! Но ведь денег она не заплатила...»
— Вы меня слышите? — спросил Гергиев. — Сегодня на допросе мы вживили ему чип. А он ударился в бега! Наивный парень.
— Но вы ведь видите, где он?
— Да, он едет к вам... У меня просьба: когда он зайдет, не закрывайте дверь.
Голос Гергиева стал серьезным. Даже через провода я почувствовала: то, что этот красавчик был милым со мной все последнее время, вовсе не означает, что он милый. Сейчас из трубки прозвучали такие интонации, что рука к ней примерзла.
— А вот и он! — весело сказал следователь, снова превращаясь в рубаху-парня.
...Еще подходя к двери, я почувствовала, что Горик под кайфом — дверь вибрировала. Кроме того, он позвонил как-то заторможенно.
Все верно. Глаза его покрыты мутной пленкой, зрачки огромны. Бедный парень, ведь он глушит свой страх перед болезнью. Не знаю, как я бы вела себя в его положении. Хватило бы у меня мужества оставаться адекватной? Каково это: знать, что смертельно болен, но болезнь можно заморозить, платя гигантские деньги, за которые нужно пахать, пахать, пахать — вечно пахать, боясь увольнения. Если уволят, по какой бы причине это ни сделали, то почти нет шансов получить такой же пост с такой же зарплатой. Значит, начнешь умирать. На глазах у матери... А ей каково? Бр-р. Я передернула плечами. Это одна из причин, почему я не коплю пятьсот тысяч на ребенка. На фиг это надо, так рвать сердце...
— Меня подставили... — невнятно забормотал Горик. — Подставили, я знаю... Ах, какая подстава! Вот подстава-то какая!..
Я не закрыла дверь, когда он вошел. Горик бухнулся в кресло напротив бара. Его глаза казались наполненными грязной водой. Хотелось их вытереть.
— Ты объясни, что случилось, — сказала я, усаживаясь напротив. — Хочешь кушать?