-И этого никто не знает. Мы говорим, что они уходят в Никуда. Но как выглядит это Никуда, ты сможешь узнать только там.
-Как идти к Шебалу? Когда?
-Ты выйдешь на восходе третьего дня, как только первый луч солнца отделит Шебалу от ночной тьмы. И пойдешь прямо к нему. К тому времени он станет больше, чем сейчас. С собой ты не должен брать ничего, кроме воды. И твоя жена ничего не должна знать о том, куда ты идешь. Мы позаботимся о ней и твоем сыне и о том, чтобы они сохранили о тебе память. Это все, что мы можем сделать для тебя.
-Я понимаю. Так предначертано богами. Но объясни мне, Смотрящий на Солнце, благочтимый Урмаш, - смело начал Даррк, - то, чего я не понимаю. Шебалу - слуга Безликого, и Харар тысячу веков вырывает у Таннаби свое право на жизнь. Но ты сказал, что этот путь вечной войны со смертью устроен обоими великими богами. Моя голова не может вместить в себя твоих слов. Разве светлоликий Гилу не держит в своих руках начала всего, что есть на земле, разве пристало ему служить слугам Безликого, держащего у себя концы всего, что есть на земле? И разве не под силу Дающему разорвать этот круг Смерти и Бессмертия, кусающих друг друга за хвост? Разве не может Харар просто жить, не готовясь через каждое семилетье к смерти?
-Ты дерзок, Хранитель Древнего Знания, - спокойно ответил ему Урмаш. Но ты кайлэни. И я не могу судить тебя. Я могу лишь немного осветить твой путь... Лишь немного, - повторил старец, лукавым взором из-под мохнатых бровей впиваясь в лицо Даррка. - Ведь ты заглядывал в Древнее Знание, не так ли? Этого искуса не может избежать ни один Служитель из Хранилища.
Даррк, растерявшись от внезапности атаки, ответил не сразу.
-Древнее Знание хранится в неприкосновенности, - проговорил он заученные с детства слова. - Никто не смеет дотронуться до него. И оно само защищает себя от любопытства смертных.
-Как защищает? - Урмаш даже привстал со стула и вытянул шею в ожидании ответа.
-Как? - Дарк колебался в нерешительности. - Оно оставляет в руках смертного только свою оболочку - глиняные письмена. То, что они хранят в себе, просачивается сквозь пальцы, уходя от понимания.
-Так я и думал, - хитромудрый старец хлопнул в ладоши и испустил в бороду несколько довольных смешков. - Ты заглядывал в Древнее Знание, и даже кое-что вытащил оттуда. Но тебе нечего бояться, кайлэни, - добавил Урмаш, заметив мелькнувший на лица Даррка испуг. - Я не собираюсь тебя наказывать за своеволие и непочтительность к Древнему Знанию. Я лишь должен ответить на твои вопросы, Даррк. Ты засомневался в благодатности и могуществе великого Гилу. Ты оскорбил бога, обвинив в прислужничестве Безликому и в бессилии разорвать круг. Но что ты, Даррк, осквернивший Древнее Знание своим прикосновением и любопытством, можешь знать о Неразрывном и Безначальном?! Ужели невежественный Хранитель может вместить в свой ум ту истину, что разорвать нить Неразрывного не под силу ни Гилу, ни Таннаби, ни им обоим вместе? И что круг Смерти и Бессмертья, кусающих друг друга за хвост, пущен в движение не ими, и не им его останавливать? Да и подумал ли ты, кайлэни, что означает - разорвать этот круг? Не означает ли это, что тогда все - и люди, и земля, и боги, и небо окажутся там, куда уходят кайлэни, - в Нигде, Никуда и Никогда? - Урмаш запыхался, обличая невежественность Даррка, и резко, с гневом вытер тряпицей выступивший на лбу пот.
Даррк пристыженно переминался с ноги на ногу под прицелом четырех пар премудрых и укоризненных глаз.
-Поистине, мудрость твоя, светозарный Урмаш, бездона и безгранична, виновато и со смирением в дрожащем голосе выдавил он, уперев глаза в стол с чашей. - Ничтожный Хранитель Древнего Знания недостоин слышать твои речи и видеть твои благородные седины. Вели мне, Солнцеликий, удалиться с позором из этого Дома и предаться на улицах города раздумьям о собственном невежестве и ничтожествое.
-Если бы ты не был кайлэни, мы бы так и поступили, - с нарочито медлительным, а может быть, просто сонным достоинством проговорил короткобородый Дэлур и снова погрузился в свою хмурую спячку с открытыми глазами.
-Полно сокрушаться по сказанному, Даррк, - Урмаш сменил внезапный, как ливень, гнев на милость - щедрое солнце, выглянувшее из-за одинокой тучи. Но ты должен понимать, почему я был столь резок с тобой. Харар жив до сих пор только потому, что не меняется со времен Забытых Древних. Посмотри вокруг, кайлэни, вспомни свою, пусть и совсем недолгую, жизнь, - разве можешь ты назвать хоть одну вещь, которая хоть сколько-нибудь изменила бы своей сути и своему виду за все твои годы? И поверь, так было всегда и так будет всегда. Где ничего не меняется, там нет времени. И значит, Харар не умрет никогда. Ты же, не подумав, возжелал изменить порядок вещей, столкнуть всех нас в Хаос и безумие перемен, а значит, и скорую смерть. Ибо перемены никогда не ведут к лучшему и золотой век, уходя, сменяется кровавым. Вечность, в которой пребывает Харар, - лучшая защита от крови и потери разума, Даррк. Шебалу - часть, и достаточно большая часть этой защиты. Вот почему он необходим Харару. И вот почему благословенный Гилу дает городу таких, как ты,- кайлэни.
-Вечность... - измученно проговорил Даррк, обводя Старейших одного за другим долгим, бессильным взглядом. - Ничто не проходит бесследно. И вечность тоже...
Урмаш снова уронил в бороду усмешку.
-Вечность вообще не проходит. Но ты, я вижу, не так неразумен, как пытаешься уверить нас. Харар расплачивается за свою вечность Древним Знанием. Вот почему не пристало бы смертному Служителю его запускать туда свои любопытные очи.
Смущенное и несмелое раскаяние тенью легло на лицо Даррка, любопытные очи не отрывались от тростникового пола под ногами.
-Древнее Знание уходит он нас безвозвратно, - продолжал Урмаш, оставляя, как ты верно сказал, лишь свою оболочку. Боги забирают его у нас. Сейчас ты дерзнул вырвать из него неосмысленную крупицу, но скоро уже никто и этого не сможет получить. Человеческий ум мельчает и дробится, Даррк, ему уже не под силу вместить в себя даже каплю того, чем были богаты и сильны Древние Предки. Когда я говорил тебе, что в Хараре ничто не меняется, я покривил душой. Меняемся мы. Мы стареем, но не становимся от этого мудрее и богаче духом. Мы не умираем, но и не ...
Урмаш запнулся, насильно оборвав самого себя.
Даррк мысленно закончил его фразу, давясь внутренним ужасом: "...но и не живем". Простому смертному, пусть даже и кайлэни, лучше бы не слышать такого - Даррк ясно, как перед глазами, видел причину запинки Мудрого Урмаша.
-И это тоже плата Харара за свою вечность, - закончил Урмаш.
-Боги отнимают у нас Древнее Знание, - трепеща проговорил Даррк. - Как плату за бессмертие. Почему? Зачем они лишают его нас? Для чего им это?
-Воля богов бессловесна и неисповедима, - сурово сдвинув густые, как заросли белого мха, брови, ответил Урмаш. - Не смертным рассуждать о ней, оскорбляя неумными речами слух богов.
-Да, Мудрый, - снова смиренно потупясь, сказал Даррк. - Моя неразумная голова рождает дерзкие и пустые слова. Но не будь со мной столь суров, Хранитель, - взмолился он. - Тот Путь Утраты, который отныне стал моим, отнимает у меня и ясность мысли.
-Ты сам ее у себя отнимаешь, - узорчатый посох иссушенного годами и болезнью Логана опять со стуком воткнулся в пол.
-Кайлэни, - Урмаш со вздохом качнул головой. - Ты не понимаешь того, о чем говоришь. Ясности мысли у тебя нельзя отнять, потому что она к тебе еще не пришла.
-Так дай же мне ее, Урмаш, сын земли и неба, напоенный светом солнца и луны! - с жаром воскликнул Даррк, приложив ладони к груди. - И скажи, что являет собой эта золотая чаша на столе, куда каплет вода. Что значит сей сосуд в глазах Мудрых? Ответьте мне, о Хранители, ибо загадка эта смущает мой ум и тайна чаши терзает меня своей безымянностью.
Губы Урмаша едва-едва тронула довольная улыбка, приправленная хитринкой.
-Ты заговорил об этом. Я ждал этого. Я расскажу тебе, потому что это осветит твой путь и ясность мысли придет к тебе, приняв вид и образ наполненной доверху чаши без дна.
Даррк с жадностью впитывал в себя речи Урмаша, льющиеся теплым, упругим, соединяющим небо и землю дождем.
-Слышал ли ты, Даррк, слово дальнее, иноземельное, пришлое - "часы"?
-Нет, - ответил Даррк.
-Ну так знай же, что часами называется прибор, отмеряющий время, овладевающий его неудержимостью, откусывающий от него миги, обороты солнца, человеческие жизни, века бессмертия. Время - неохватный глазом и умом поток. Его нельзя удержать, но можно поделить на части и по отдельности укрощать их, растягивая или сжимая по желанию. В едином потоке нет отрезков, делений, нет капель - но в каждой капле уже заложено единство потока, единство его неукротимой воли. Капля - миг времени. Капля к капле уже поток. Тебе внятны мои слова, кайлэни?
-Да, Мудрый. Но ведь время - это не вечность. Ты сам говорил, что там, где нет времени, - там вечность. И Харар... к чему Харару время? К чему оно вам - Хранителям вечности Харара?
- Ты слишком спешишь, кайлэни, - неодобрительно отозвался Урмаш. - Это говорит мне о том, что время еще имеет большую власть над твоим умом. Ты не должен позволять ему разрывать себя на части... Харару время затем нужно, продолжил старец, чуть помедлив, - чтобы избавляться от него, размыкая его ритм. Видишь, капли падают одна за другой через равные доли времени. Целиком, до краев чаша заполняется за промежуток времени, называемый часом. Тогда я открываю ее дно, - Урмаш наклонился к столу и что-то сделал рукой у самого его края. Даррку показалось, что старец повернул какой-то крохотный рычажок, - и вода времени уходит.
Чаша начала быстро опустошаться с тихим журчанием и всхлипом напоследок. Урмаш снова дернул тот же рычажок. Капли с потолка продолжали падать, удерживая заданный кем-то ритм.
-Но можно и не сливать воду целиком, а установить такой размер щели в дне чаши, чтобы содержимое ее просачивалось тоже по капле. Сколько прибудет, столько и убудет, а чаща останется полной. А теперь попытайся увидеть в этом сосуде не чашу, а смертного. И час - вся его жизнь. Он впитывает в себя отпущенное ему время, и как только наполнится до краев приходит смерть.
-Но из человека его время слить, как воду из чаши, невозможно, - с полуулыбкой заметил Даррк.
-Верно. Только ведь мы говорим не о смертном, а о Хараре. Его время это те, кто живет в нем. Маленькие капли, составляющие жизнь великого города. Но мы знаем, как открыть дно этой чаши, - вкрадчиво произнес Урмаш.
-Шебалу? - ошеломленно вскрикнул Даррк.
-Именно, - почти промурлыкал по-кошачьи хитромудрый Урмаш. - Уходящие капли воды-времени - это кайлэни.
-А разве те, кто просто умирает, сам по себе, - они не просачиваются сквозь дно, освобождая место другим каплям? Почему именно кайлэни? В чем же тайна этого имени? - допытывался Даррк, тревожно вглядываясь в лукавое лицо Урмаша.
-В том, что только кайлэни дано разрывать ритм времени. Время - это всего лишь ритм перемен, Даррк. Все изменения в мире и в жизни происходят с установленным для них ритмом. Время разлито в мире - в ритме смены дней и ночей, масок Великого Сутки, круговоротов солнца, в ритме биения сердца и дыхания, рождений и умираний. Тот, кто уходит в Никуда, сбивает этот ритм, унося с собой каплю времени. Обычным смертным такое не под силу - они оставляют свое дыхание и свое время на земле. Поэтому Харару нужны кайлэни. Ты удовлетворен моими ответами, Даррк?
-Да, Мудрый, - кратко ответил Даррк. - Но скажи мне и другое. Ты говоришь, ритм сердца - ритм человеческого времени. Если бы у людей не было сердца, они жили бы вечно?
Урмаш усмехнулся самой своей загадочной усмешкой, пригладил бороду, затем сложил руки на груди. И только после этого заговорил:
-Счастлив тот, чей путь недолог, кайлэни-Даррк. Зачем людям жить вечно? Вечность Харара вокруг нас, но не в нас. Она как дом, который смертный строит на века. Прожить в нем он сможет недолго, но после него в доме останутся его дети, внуки и правнуки. И этот дом дает его обитателям покой, защищенность, силу, веру в жизнь. Вечность - это дом, Даррк, где тихо и покойно, где не грозят никакие беды и ненастья.
-Слова твои, о Всезнающий, светлы, подобно полдневному небу, и многомудры, подобно воле светлоликого Гилу. Они не оставили в моем уме вопросов и тревог. И теперь я могу покинуть вашу обитель, о Хранители вечности, со спокойным сердцем. Мой путь виден мне ясно. Его узор сплетен искусно и с великим тщанием, и его зов становится во мне все громче и сильнее. Я чувствую, как он оживает во мне и отбирает у меня все, что ранее было тем, кого называли Даррэк. И лишь пустое любопытство еще осталось от того, прежнего, который жил в моем теле. Кайлэни знает, кто он и зачем он. Но он не ведает, почему именно он. Без этого узор не полон - в нем нет замыкающего ключа. Как становятся кайлэни, ответьте, Хранители!
Четверо Старейших не спешили разбивать свое молчание. Дэлур, скосив глаза в сторону, все так же хмуро почесывал в бороде. Логан отрешенно застыл, уперев подбородок в посох. Нур с беспокойным интересом обегал взглядом всех троих. Урмаш задумчиво улыбался чему-то увиденному внутренним взором.