Стою на распутье дороги. Влево, вправо, иль прямо идти?
Там соблазнов манящих много. Только нету обратно пути.
Все дороги уходят в далеко, и на всех тишина, благодать.
Солнце светит в зените высоко, темных туч и злых бурь не видать.
Хорошо бы над ними промчаться, хоть мельком посмотреть наперед.
Не хотелось бы вновь просчитаться, если жизнь тебе выбор дает.
Не толкает ни в спину, ни в шею. Задержись и в раздумьях присядь.
Потеряю я все, что имею, если можно еще что терять.
А имею я то, что не жалко ни терять, ни губить, не иметь.
Так пойду-ка вперед без оглядки и не буду судьбу я жалеть.
Коль ударит не так уж жестоко, нет больнее удара, чем был.
Убежим мы за тучку далеко, а что было за нею, забыл.
Позабыл и забросил судьбу я, а она позабыла меня.
Не сегодня, так завтра умру я, так зачем же пытаю себя.
Не хочу себе счастья дождаться, и ругаюсь с судьбою со злостью.
Восвояси хочу я убраться. Не хочу повторять злую гостью.
Пусть закружит, завертит, умчится. Буду жить, веселиться и петь.
И в весеннем припеве кружиться, и не буду о прошлом жалеть.
То, что было, уже не отменишь. То мое, и я этим живу.
А захочешь, так сразу изменишь то, что было во сне, наяву.
5
— Прошу всех встать, суд идет! — громко и властно произнесла заученные и привычные слова секретарь суда Анна Викторовна Царева.
Молодая и привлекательная женщина, которая любила свою работу еще за возможность предстать перед всеми, ну, почти что всеми, всесильной и всевластной, могущей своей командой заставить целый зал вставать без проволочек и беспрекословно, словно перед вышедшем перед строем генералом. А поскольку все присутствующие быстро разнесут по городу и новости, и ее наряд, то хотелось предстать еще и во всей красе. И тот мелкий незначительный фактик, что участники процесса и зрители встают и отдают дань уважения эти деянием не ей, а выходящему в боковую дверь федеральному судье, можно и не уточнять. Действия выполнялись по ее команде и после ее этих магических коротких фраз.
Борисов Анатолий Иванович, федеральный судья, остановился посреди широкого стола, окидывая пронзительным строгим взглядом публику, и, подняв руку, позволил всем сесть.
— Прошу садиться, — пробасил он в тишину и окунулся в бумаги, разложенные перед ним на столе.
Это был высокий, статный, но давно уже пожилой мужчина, имеющий в арсенале взрослых внуков. Он уже много лет судит и осуждает, поэтому такая процедура привычная для него и знакомая. Чаще обычного ему поручали судить убийц, насильников и иное отребье человечества. За эти годы насмотрелся и наслушался. Можно сказать, что огрубел от частых контактов с жестокими и беспощадными убийцами, которые здесь в клетке вдруг становились жалкими и убогими, которым с непривычки хотелось даже посочувствовать, как совершенно случайно по воле судьбы и случая, ступивших на тропу, приведшую на скамью подсудимых. И божились и клялись они в своей любви ко всему человечеству, что свершили не со зла, а по недомыслию, находясь в состоянии аффекта, что намного смягчало их вину, порою превращая даже в невиновных. Но Анатолий Семенович научился уже интуитивно отличать истинных отморозков, которые даже слово такое, как аффект, здесь в суде впервые услыхали, от случайно отступившихся юнцов.
— Слушается уголовное дело…, - и судья зачитал заученный текст со статьями, виновными, пострадавшими и сторонами, как обвинения, так и защиты. Читая, он жестким взглядом прожигал подсудимого, сидящего в клетке, который пожирал глазами каждое слово и каждый жест человека, от которого сейчас зависела его личная дальнейшая судьба.
Он обвинялся в двойном убийстве. Сергей Владимирович Митяев тридцати лет отроду, грузчик цеха вагоностроительного завода убил преднамеренно и жестоко двух стариков ради их мизерной пенсии, чтобы всего лишь отнять ее и сразу же пропить.
— Слушай, Сергей, — говорил ему перед судом его адвокат Гречишников Виктор Афанасьевич. — Тебе не кажется, что занял абсолютно неверную позицию. Глупо ведь дальше вот так просто продолжать упираться. Отрицать очевидное — это уже больше вредит нам. Почему не хочешь понять простых истин, что влип ты с поличным, почти на месте преступления. Да так очевидно, что во всем районе не сыщется даже среди младенцев, могущих поверить в твою непричастность.
— А тебе не хочется понять, что я не желаю сидеть в тюрьме! Мне плохо здесь, мне ужасно надоела эта камера и надзиратели, вонючая баланда и давно нестиранные простыни, — истерично визжал, словно защемленный в двери, Сергей.
Его лихорадочно трясло от одной только мысли остаться на всю оставшуюся жизнь в этих серых и мрачных стенах. Ну, пусть стены после суда сменяться, но тюрьма останется тюрьмой, или как там это место будет правильно называться. Но это будет неволей, он может там даже состариться и умереть. Нет, только не это. Он просто не вынесет физически и морально пожизненного заточения.
— Ну, ты хоть немного можешь себе представить, как мне оправдать тебя подчистую? Заметь, я хочу и брался за это дело, чтобы хоть как-то смягчить вину, хоть немного ослабить хватку прокурора, а ты зациклился на единой версии о своей полной невиновности. А сам ты своим словам веришь, чтобы твоя правда стала моей? — адвокату хотелось от чистого сердца послать этого перерослого маменькиного сыночка с его мамашей куда подальше, чтобы больше не слышать и не видеть их.
— Тебе платят, вот и верь по деньгам, а не моим слова. Я от глупости и от страха мог всякого наплести и про себя, и про свои придуманные преступления. Не было ничего, — плакался и стонал, размазывая сопли и слезы по щекам подзащитный. — Маменька говорила, сколько заплатила тебе, а ты даже ни на йоту не продвинулся. Заладил, как попугай: покайся, повинись, проси прощения. Все равно влепят по полной. Мне бывалые люди в камере говорили, что начал сразу отказываться, так этого и держись до конца. Чего тогда толку от твоей защиты и маменькиных денег?
— Да как же мне тебе втолковать! — уже начинал выходить из себя Виктор Афанасьевич. — Я в жизни не встречал большого подарка для обвинения, какого на блюдечке преподнес ты всему следствию. И орудие убийства прямо на месте преступления с четкими твоими отпечатками пальцев, и частицы крови на стекле, да еще внуку убитых стариков Максиму подарил эту чертову маску. Террорист выискался.
— Он сам ее сорвал с меня. Хорошо, хоть сумел вырваться, а то клещами вцепился в меня, что еле оторвался. Я не помню, как все происходило и что было дальше.
— Ну, допустим, оторвался ты недалеко. Тебя с такими уликами и искать, долго не пришлось.
Более идиотского дела адвокат Гречишников не встречал в своей многолетней практике. Но мамаша этого урода очень уж много заплатила, чтобы он вытащил ее сыночка из лап прокурорских. Не хотелось даже браться за заранее проигрышное и бесперспективное дело, но как это она, старая стерва, так подгадала, что именно сейчас в данную секунду ему потребовалась именно такое количество купюр. А других выгодных дел под рукой не оказалось. Вот и вышло, что ради откупа от одной авантюры вляпался в очередную. А чем и как защищать этого придурка, Виктор Афанасьевич даже не догадывается. Хоть малюсенькую зацепку в его пользу отыскать. Но эти поиски казались провальными в самом их начале.
Вкратце о клиенте и об этом деле. Прокурору Ковнигайс Льву Григорьевичу в этом случае несказанно повезло, чего невозможно сказать об адвокате. В руках у обвинения масса неопровержимых улик, надежных свидетелей и самые красноречивые характеристики на обвиняемого. Пьяница, семейный дебошир, прогульщик на работе. Нет у него ни одной положительной строчки в его биографии, чтобы хоть малость возникло желаний пожалеть и защитить. Даже сам адвокат, если бы не правила, требующие лишь защищать своего подопечного, и сам с удовольствием отправил бы этого паршивца в далекие, но не солнечные края, чтобы не дышать с ним одним воздухом, и не встречать на улицах родного города Вилежин.
Нет, соврал, есть очень даже светлые пятна в его биографии. Это красавица жена и трое прелестных детишек. Вот объясните мне, жизнь повидавшему во всех ее аспектах седовласому адвокату, на кой хрен моральному уроду столь много счастья сразу насыпано судьбою сверху. Да имей такую уникальную жену, словно сошедшую с журнальной обложки, да еще таких милых прекрасных детишек, день и ночь пахал бы, чтобы ублажать и услаждать их всех. Нет, ему нужно было думать и заботиться лишь о самом любимом и о своей неуправляемой, вышедшей из полного подчинения, глотке, чтобы любой ценой и в любое время суток влить в нее дозу спиртного.
Вот ради такой дозы он и пошел на преступление. Видно, выпить хотелось кошмарно, что ничего иного и не придумал, как подкараулить двух стариков: деда Сашу и бабу Таню, возле почты, пока они получат свои мизерные пенсии, и последовать за ними. Проживали они не так уж и далеко от дома Митяева. То есть, он делал все возможное, чтобы облегчить работу следствия. Накинул на голову капроновый черный чулок и с диким криком ворвался вслед за стариками в дом, в надежде беспроблемно разжиться небольшой суммой, способной удовлетворить его пылающее нутро. Фильмов не тех насмотрелся, потому и уверенности с наглостью было с избытком. Разве посмеют противиться такому грозному грабителю?
— Деньги давайте, быстро, а то всех поубиваю! — ничего умнее не придумав, орал на весь дом Сергей.
Но старики почему-то не совсем адекватно и непредсказуемо повели себя. И от страха не стали вручать свои желанные и долгожданные пенсии, а проявили внезапную агрессию, чем сбили уверенность и спесь. Дед Саша схватил, стоявшую в углу швабру, а баба Таня потянулась рукой за сковородкой. Сергея не только напугала их агрессивная реакция, но и охватила паника от их воинственных действий, что он в данную секунду готов был бежать без оглядки. Но дорогу к отступлению перегораживал дед с тяжелой и опасной шваброй, а на кухню, точнее, к кухонному окну, через которое уже собрался бежать грабитель, перегородила баба Таня со сковородкой.
Недолго размышляя, Сергей принимает решение атаковать бабку, как наиболее слабое место в обороне врага, считая, что со старухой справиться легче. И он рванулся на прорыв. Ведь с собой он оружия никакого не брал, не планируя сопротивления старых немощных людей. Тяжелое состояние похмелья совсем затуманили мозги. Ведь у него была единственная цель: отнять деньги и срочно купить спасительного зелья. И такая простая акция провалилась с треском в первые мгновения. Теперь им руководила лишь паника и острое неотъемлемое желание покинуть этих сумасшедших стариков любым возможным способом.
Он оттолкнул бабку вглубь кухни и рванулся к окну. Но старуха, падая, ухватилась двумя руками за его ногу, и визжала, как бешенная, не отпуская грабителя. И в этот миг Сергей окончательно потерял рассудок и контроль над своими действиями и эмоциями. Он схватил со стола кухонный нож и со всей силы ударил им старуху. Она ослабила хватку и открыла ему доступ к окну. Но старик, увидел все злодеяния, сотворенных с его женой, отбросил швабру и бросился на помощь к бабке. Сергей по инерции ударил несколько раз и его. И в это время в дом вбежал внук Максим. Он еще со двора услыхал дикие крики стариков, и, почуяв неладное, понесся к месту события. Но грабитель, уже распахнув окно, собирался прыгнуть вниз. В этот момент к нему подбежал Максим и сорвал маску.
Внук не сумел рассмотреть лица преступника, поскольку уже вечерело, а свет на кухне не горел. Но Сергею и здесь не повезло. Он неудачно зацепился за треснутое кухонное окно, поранив руку, и выронил нож, с которым хотел убежать. Милиция пришла за ним через два дня. Сергей отрицал и отказывался от всех обвинений, несмотря на неопровержимые улики. Он даже слушать не желал все эти грязные инсинуации в его адрес, словно такие обвинения даже оскорбляют его.
Тут на помощь пришла мама с адвокатом. Мама категорично требовала от Виктора Афанасьевича не простой помощи и снисхождения, а полного оправдания ее любимого единственного сыночка. Ни о каких покаяниях и речи быть не может. Не мог ее добропорядочный ребенок совершить такое. Да, недостатки есть, есть и ошибки, пьет иногда, так пьют сплошь и рядом. Сам адвокат, поди, не откажется от рюмки. Но не его вина, что ребенок так запутался и заблудился в быту. Во всем жена проклятущая виновна. С такой не только запьешь, так и вообще свихнуться недолго.
— Она же, стерва, так и смотрит, как бы и с кем на сторону сбегать. Вот он, мальчик мой, и запил. Я сомневаюсь, что детки от него. В девчонках еще есть какое-то сходство, а пацан, так точно не от него. И на Сергея абсолютно непохожий. Вы же видите, какой темнокожий и темноглазый мальчишка, а мой сынок светлый.
— Он в мать, поди, — попробовал возразить адвокат, но натолкнулся на холодное презрение. Она очень не любила, когда ей перечили. Если уж мать говорит, то так оно и есть, и даже намеки не ее неправоту недопустимы. Лучше ее никто знать не может.
Виктор Афанасьевич тяжело вздыхал и нехотя соглашался с доводами, влюбленной в свое переросшее дитя слепой или нежелающей сознавать правоту чужих людей, матери. Она просто не желала видеть ошибки сынули. Он самый лучший, но делает ошибки по вине всех окружающих, которые не хотят понимать его.