Гречишников пожал плечами, не понимая действий Сергея, но передал ему лист бумаги, в котором Сергей описывал со всеми подробностями свои похождения, преследования и убийство пенсионеров. Описание было настолько подробным и детальным, что в его фальсификации сомнения недопустимы. Здесь память Митяева не подвела. Сергей сразу же, глянув лишь мельком на бумагу, хотел громко расхохотаться. Это просто поразительно и удивительно, насколько красив и хорош был подчерк. А ведь, как утверждает следствие, в момент задержания он был в сильнейшем опьянении. И следователь не стал дожидаться его отрезвления, чтобы по горячим следам Митяев написал чистосердечное признание. И это у Дроздова получилось. Перепуганный Сергей писал чистую правду, не пытаясь смягчать и оправдывать свои деяния с мельчайшими подробностями.
Да ему плакаты для замполитов писать, да здравицы на открытках. Вот у Сергея настоящего, стоящего перед правосудием, никогда не получалось начертать даже просто понятным общечеловеческим шрифтом. Как говорится, каракули изумительные выходили из-под его пера, что после куриной лапы по списку его подчерк шел вторым. Но каллиграфия его двойника просто изумительнейшая. Вот с грамматикой и лексикой полный отстой. С трудом поддавался смысл написанного. Двойку за каждую строчку можно ставить без раздумий, как за ошибки, так и за содержание.
— Можно мне ручку и лист бумаги. Я хочу кратко написать почти то же самое, но с отрицанием и без подписи, чтобы вы не сочли мои каракули за признание. Это просто ради сравнения.
— Сергей, — шепотом спросил Гречишников, подавая чистый лист бумаги и шариковую ручку. — Ты по-прежнему не желаешь со мной поделиться своими планами и задумками?
— Потом, Виктор Афанасьевич, потом. После написания вы первый увидите и должны понять сами, в чем тут некто зарыт. Я думаю, что потом мои речи не понадобятся.
Пока Сергей писал свои каракули, судья пригласил к себе адвоката и прочел ему еще одну лекцию о потери квалификации Гречишникова и о его публичных ошибках в этом деле. Они дружили уже много лет, поэтому иногда позволяли такие критические сентенции в адрес друг друга, но Борисов по старшинству считал правым поучать и ставить на место, если Виктор Афанасьевич, слишком зарывался.
— Нюх потерял, или за большими деньгами гоняешься? — шепотом спросил он обескураженного адвоката. — После этого дела сомневаюсь, что у тебя будут хорошие клиенты.
Виктор Афанасьевич пожимал плечами и, молча, выслушивал упреки старого друга. Ему нечего было в ответ сказать, поскольку абсолютно даже не предполагал, чего мог удумать его клиент. Но Сергей настолько уверенно и самостоятельно вел себя, что адвокат не мог контролировать и управлять процессом. Инициатива была в руках Митяева полностью и категорично. А анализу и объяснению не поддавалась. И такого с ним действительно никогда еще не случалось. Или бес попутал, что в лице этой Екатерины Константиновны, или, в самом деле, теряет навыки.
Налетела на него эта женщина нахрапом, задавила своей агрессивностью и напористостью, сразу же лишив его права на инициативу и на собственное мышление. Да уж больно хорошие деньги предлагала, а Виктор Афанасьевич в это время дочери квартиру собирался покупать. И ко всей имеющейся наличности деньги Митяевой очень пригодились. Конечно, после тщательного изучения дела оптимизму слегка поубавилось, и он намекнул на смягчение статьи и максимальном уменьшение срока. Однако Екатерина Константиновна в срочном порядке увеличила гонорар на значительную сумму и категорично потребовала реабилитации ее невинного ребенка.
Ей она нужна была не столько и не только для спасения сына, но и для возвращения потерянной подорванной репутации всей семьи Митяевых. Горе сынок сильно ее повредил, однако не до такой же степени, чтобы на пожизненно отправить его в тюрьму, а его трехкомнатной квартирой полностью завладеет жена. Митяева любой ценой хотела сама завладеть этим имуществом, выставив на улицу нелюбимую невестку. Она давно уже поняла, что сынок не просто катится по наклонной, а уже летит в бездонную пропасть. Эх, не успела! В новую авантюру влез, да еще так глубоко, что не выберется вовек даже с ее помощью.
Потому и бросила на адвоката все имеющиеся ресурсы, в надежде вернуть их, продав квартиру родителей, что так безрассудно распорядились перед смертью, подарив такое дорогое имущество беспутному, но безумно любимому внуку.
— Ваша честь, — прервал размышления адвоката Сергей. — Я хочу передать вам это, собственноручно написанное в присутствие суда, прокурора и адвоката и моих родных, находящихся в зале. Посмотрите, пожалуйста, на эти оба заявления и сравните.
— Вы можете на словах сказать, чтобы нам не тратить время на разборки в ваших каракулях? — спросил Борисов, рассматривая исписанную бумагу, еще не понимая ее назначения.
— Могу, но ведь не это главное. Вы внимательно рассмотрите оба заявления, чтобы обзорно сравнить их и оценить.
Борисов взял в руки первое заявление и от неожиданности вздрогнул, вопросительно уставившись в сторону прокурора, желая от него услышать вразумительное объяснение.
— Мне хотелось бы передать эти обе бумаги на экспертизу, — продолжал свое выступление Сергей. — Но, я так думаю, что вы уже согласились с моим мнением, это не обязательно. Или не к спеху, как вам угодно. Простым обзорным взглядом можно безапелляционно утверждать, что обе бумаги написаны разными людьми. А ведь в трезвом состоянии нахожусь сейчас именно я, чего нельзя было утверждать в адрес моего того близнеца, что свершил и покаялся. Ищите его в другом месте, а мне такие инсинуации без надобности. Вам мало бумаги, так настоятельно попрошу, чтобы прямо здесь в присутствии всех заинтересованных сторон сняли с меня отпечатки пальцев и взяли кровь и эти, как их, потожировые, на анализ. И официально заявляю, что, если эксперты признают их идентичность, то есть все компоненты, как подчерк, дактилоскопию и сумеют убедить, что на том стекле была моя кровь, а тот чулок на моем лице, то я обещаю торжественно и свято дополнить это заявление исключением отрицания и подписями. Но в случае обратного результата, буду требовать незамедлительного оправдания. Честно признаюсь, что мне ваша тюремная баланда с парашей и обстановкой обрыднули до безобразия. Нет у меня желаний продолжать мять матрасы и подушки вашего КПЗ. Домашние мне ближе и желаннее. Я догадываюсь, что технические возможности позволяют сделать это быстро и без излишней волокиты, поэтому прошу провернуть данную процедуру, как говорится в народе, не отходя от кассы, пока оно горячо. Тем более, что обвинение обрадуются такому бесплатному подарку. Оно ведь намного процентов уверено в своей непогрешимости и очень надеются, что сумеют лишний раз подтвердить свою версию.
Сергей вытянул руки через решетки, показывая свою готовность хоть сейчас приступить к эксперименту.
Адвокат Гречишников лишился дара речи окончательно. Такой подлости от своего клиента он не ожидал. Такое заявление больше схоже с бредом сумасшедшего или полного отморозка ради смеха и шутки. Гречишников на все 110 % был уверен в повторении результатов эксперимента. Один к одному. Или? Ну, не может такого быть! Кто же осмелится совершить такой подлог? У следствия настоящие его, Митяева, анализы крови, дактилоскопия и прочие атрибуты. Да они их из рук не выпустят, ни за какие деньги. Какую еще авантюру задумал клиент? Хотя, он уже увидел эти два признания, которые и близко не схожи на руку одного человека.
— Ну? — шепотом спросил он у Сергея, вытирая платком обильный пот. — А что дальше?
— А мы обставим всю эту процедуру, как ваш техничный и хитрый ход. Это если, а уверенность моя полная, следствие обмишурится. И мама довольной останется, и ваши деньги при вас. Ведь вы их давно потратили, а она со следствия возместит свои траты.
— Но ты-то на что хочешь надеяться? Авось здесь не проскочит. Ведь ты потопил нас обоих.
— Слушайте, господин адвокат, но ведь вы уже сам заметили разницу в подчерках. Кстати, он у вашего настоящего Сергея просто идеален. Его каллиграфии можно позавидовать.
— Не понял? — окончательно растерялся Виктор Афанасьевич, с подозрением покосившись на Сергея, словно увидел перед собой тяжело психического больного. Здоровый на такую авантюру не отважится. — Причем тут тот или другой? О ком ты вообще говоришь?
Судья пригласил к себе адвоката и прокурора. Он и сам видел в этой выходке подсудимого нечто неординарное и несвойственное здоровому и здравомыслящему человеку. Но Борисову хотелось услышать мнение противоборствующих сторон.
— Я не против, — оптимистично воскликнул обвинитель Ковнигайс Лев Григорьевич.
— А мне тем более не имеет смысла возражать, — обреченно в радость прокурору махнул Виктор Афанасьевич.
— Ну и хорошо. Чем быстрее мы выполним его просьбу, тем скорее заставим признать и осознать его вину, — согласился судья. — Хотя, Лев Григорьевич, с подчерками у вас некая путаница. Разными людьми писано. Ладно, разберемся. Объявляю перерыв до утра. Все свободны.
— Нет, — истерично с места закричала Екатерина Константиновна. — Опять все втихаря подтасуют. Пусть при всех делают, чтобы и мы видели, не доверяем вам никому!
— Мама, — крикнул в зал Сергей. — Мы же с тобой доверяем Виктору Афанасьевичу. Он теперь меня не покинет и ни на секунду не упустит проверку. Уж он увидит раньше всех разницу. А ты можешь готовить встречный иск о компенсации за все потери.
8
— Ну, ты и учудил! Ай, да молодец! — с такими возгласами входила в его одиночную камеру со своим привычным чемоданчиком тетя Дуся. — Я в восторге и в отпаде, как красиво разгромил, ну, почти, в чем я уверена, все обвинение с его стопроцентными уликами. Мне так и хотелось заорать на весь зал: "браво"! Да постеснялась. Думаю, поймут неправильно и еще осудить могут, как сторонницу преступника. Вот, решат, убийцу поощряет своими восторгами. А я и в самом деле искренне тобою восторгаюсь и горжусь. Представляешь, как ты изменился после того сопляка и слюнтяя. Это слепому лишь не понять и не увидеть. Сережа, а тебе хоть немного будет жаль этих, что осуждают тебя? Влепят им по полной за такой явный подлог. Накажут строго, что потом нескоро очухаются после такого позора.
— Тетя Дуся, не нужны мне ваши уколы, ни к чему организм антибиотиками травить, — смеясь и обнимая женщину, попросил Сергей, мимикой показывая, как устало его невиновное место от этих процедур. — Я уже сижу на этой половинке с трудом.
— Давай вторую половинку. Не переживай так за свое здоровье, витамины колю тебе, а от них вреда никакого. Только польза и общее укрепление организма.
— Здравствуйте, еще хуже. Теперь на двух половинках не присесть. Как же я буду на суде присутствовать? Стоя, что ли?
— Я так поняла, что сидеть тебе осталось немного, так что, переживешь и это. Давай свою задницу, а то пожалуюсь, что отказываешься от лечения и симулируешь болезнь.
— Ладно, колите, коль так вам хочется, — обреченно согласился Сергей, оголяя свой зад. — Вот смешно получается, тетя Дуся. Вы сыном меня зовете, а ведь я на целый год старше вас. Даже не ровесник. А? Как вы такой фортель назовете? Кто из нас сынок и дочка?
— Лежи, молча, старик. Когда я ваши задницы колю, так вы все для меня сынки. Вот стервец, а ведь и вправду мы ровесники. Только ты где-то четверть века профукал, так что, теперь терпи, сынок. А они, эти годы, показались самыми сложными для всего народа. Кроме тебя одного. Самой тогда хотелось бы вот так, как ты, прыгнуть сквозь годы, чтобы не переживать их. Страшно было и тяжко.
— А не жалко? Ваши же годы, не чужие, что же их пропускать. Так можно все годы разбросать, какие не очень нравятся. Вам судьба позволила все государственные перипетия рассмотреть с всевозможными инсинуациями и метаморфозами. А вот я проскочил, как на машине времени, и теперь с вашей помощью пытаюсь наверстывать.
— Жалко, Сережа, ой как жалко, но и вспомнить есть чего. Мои это годы, я их с собой и оставляю. Эти войны, эти бойни с талонами, с бесконечными очередями, с перестройками и постройками. А потом с ГКЧП и баррикадами и новыми революциями. Трезвому человеку не разобраться и не понять все эти пертурбации. Чтобы с ума не сойти, нужно было забросить подальше газеты и не включать телевизионные новости.
— Мне, тетя Дуся, ой как не хватает вот таких новостей с подробной информацией. Я сейчас, как слепой котенок, тыркаюсь в углы и с трудом пытаюсь разобраться в настоящем, ставшим для меня будущим. Спасибо вам, что немного ввели в курс дела, но хотелось бы намного больше с подробностями и фактами. А только жалеть ваших следователей и прокуроров мне абсолютно не хочется. Что ж, теперь из жалости провести остатки своих лет по их милости в тюремном заключении?
— Знаю я Дроздова, неплохой мужик, справедливый и строгий, только теперь строгий выговор ему обеспечен. Если не служебное несоответствие. Подпортил ты ему биографию.
— Я потом перед ним повинюсь, — тихо засмеялся Сергей. — Но это слабый аргумент. Ради его репутации, как уже говорил, в тюрьму не пойду. Мне просто кажется, что если он и в самом деле хороший следователь, то как истинный спец своего дела должен быть адаптирован к выговорам и прочим почестям начальства. То есть, иммунитет иметь. Переживет. Я слышал в своем мире, что их меряют по количеству таких выговоров и взбучек.
— Да, — тяжело вздохнула тетя Дуся. — В тюрьму теперь тебе совершенно без надобности. Зачем же, если ты совершенно невинен. А настоящий преступник, как я поняла, наказан максимально. В принципе, такой человечек заслуживает строгого наказания.
— Тетя, Дуся, вы мне принесли, что я вас просил? — спросил Сергей, слегка напрягаясь от волнения.
— Да, да, обязательно, вот, пожалуйста! Я сразу же сделала то, о чем ты попросил, — тетя Дуся достала фотографии жены Сергея вместе с детьми. Они выходили из подъезда собственного дома.
— Быстро успели, — восторженно воскликнул Сергей. — И снять, и проявить, и отпечатать. А я слыхал, что с цветными фотографиями очень хлопотно возиться. Ой, спасибочки!
— Ну и темнота же ты! Далекий от цивилизации человек, — засмеялась тетя Дуся. — Отстал от прогресса лет на сто, не меньше. Да за пять минут все сделала. Сын на цифровой камере все заснял и сразу же отпечатал на сканере. И дел-то. Никаких усилий и натуг.
— На чем? — удивленно спросил Сергей. — Много слов далеких от моего понимания. Вы уж поясняйте.
— Чего уж нагружать твои мозги. Много еще придется понять и осознать. Успеешь, не спеши.