ПАПА Вечер. Почти без двадцати ровно. Вкрадчивый шелест газеты почти осязаем. Окровавленные насекомые ищут свободы в оконном стекле. Странные тени под кроватью. Незнакомое присутствие за дверью родительской спальни. 500 вариантов раздражения на недоумолчанные вопросы. ДАВАЙ исчезнем (понарошку) из-под нашего одеяла под которое мы забрались с головой в ожидании волшебства во сне забери нас отсюда мама возьми нас к себе на руки мама прижми нас к своей груди меня и мой страх забери нас на 20 лет вперед чтобы мы стали сильными чтобы мы стали сильными-сильными чтобы мы стали сильнее его чтобы встретив его в трамвае мы смогли бы отвернуться мы смогли бы не поздороваться мы смогли бы пройти мимо чтобы он смог увидеть чтобы он смог понять что я не хочу быть таким как он мама мама мама 500 способов воспитания заправлены в брюки, застегнуты на пряжку. Ежедневное наказание воздержанием от выбора срывается с указательного пальца. Окровавленные насекомые падают в тарелку с супом. Проходящий мимо вечер заглядывает в окно. Стрелки часов становятся в прямой угол. Ужин окончен.
Виктор Максимов
Я, конечно, понимаю - давно дело было, но тогда что-то отвлекло, а давеча отыскал в записной книжке одно из конкурсных стихотворений ("I can write no stately poem...") Так вот по этому поводу. Не воспеть тебя сонету, Ах, любовь моя! Ты - творение поэта Посильней, чем я. Лепесток пурги весенней, Чуть других милей, От любви найду спасенье Меж твоих кудрей. И когда метель цепная Мир сомнет цветной, Я шепну тебе, родная, О пурге иной. Дымок
* * * Я в любви ничего не смыслю, Я ее потерять сумела, На дорогах рассыпав пылью, На бульварах разбрызгав в дождь. И чужие стихи повисли Над чужою страницей белой, Были бредом иль странной былью Все равно превратились в ложь. Я в надежде опять искала Вдохновенья на пару строчек, Света тонкой свечи в стакане И дрожащих теней мираж. И письмо от тебя читала, Как обычно, опять без точек, И держала тоску в кармане, Собирая цветной витраж. Я в пролитых слезах топила Одинокую ночь-волчицу, Слов напрасных пустые звуки, Лести приторно-сладкий мед. Я себя от любви лечила, Как подбитую камнем птицу, Вместо крыльев растила руки, Вместо сердца хранила лед. Нежная<[email protected]>
Вы говорите, звезды зажигают, А я не спорю, что я, не видал, Как через дыры черные стекает К нам их расплавленный металл? Вы говорите, загадай желанье, Когда звезда встречает свою смерть? А я всегда загадывал заранее, Чтобы ни ей, ни мне не умереть. Hoaxer
Пятница, 21 мая 1999
Выпуск 50
В. Крупский, К. Константинов <>
Я встретил утро в ящике стола. Укрыв себя клочком твоей бумаги твоей рукой исписан он. Слова вчера весь день тебе шептали маги. Я заколдован тем узором слов. Слегка убит. Я вновь несу потери к твоим ногам. И сумерки богов скрывают обессиленные тени.
Гена Скарамуш
* * * Казалось - все: я память стеp... Но кучке тлеющего хлама Хватило стpочки Мандельштама, Чтоб снова запылал костеp. * * * Если, пpоснувшись, ты снова увидишь веки Это не смеpть. Это только ее ожидание. Пpосто, pождаясь на самой веpшине голоса, Счастье всегда умиpает на кончике слуха. * * * ...Сочится свет в закрытое окно, И шторы, как тяжелые ресницы. А я смотрю запретное кино О тех, кто жив, но не успел родиться. Все сделано давно и решено, Хоть я порой и всматриваюсь в лица, Но мне, должно быть, тоже все равно. И я переверну твою страницу... Не плачь! Ведь это - грустное кино.
Вечер Где меня находит вечер? В брызгах солнца, в играх слов. Он ко мне подводит вечность Но на несколько шагов. Он меня за строчку ловит И таскает по лугам. Он давно меня готовит К этим нескольким шагам.
* * * Эта гладкая летопись медленных дней... Не дождавшийся рифмы - не бегай за ней! Чем синей будет небо - тем жажда сильней, Распахнувшая пенные губы коней. На обрыве, знакомом нам с кем-то вдвоем, Буду думать о море, а небо - твое. На два голоса спели, в один не споем: Ты услышишь свое, я услышу свое. * * * Бисквитом тает сон в ресницах, Прощая утру смерть свою. Подставлю руки под струю Всего, что хочет приглючиться. На грани солнца и алмаза, На грани лжи и бытия Рождалась музыка моя Слезинкой в красной щелке глаза. Сквозь грязь моих слепых исканий Она божественным цветком Взошла и напоила дом Игристым молодым сверканьем. * * * Всплески парного рассвета - у самых ресниц! Вздрогнули пальцы, коснувшись приснившихся струн. Голос серебряно-легкий, как пение птиц, Шепчет, что вместе с начавшимся днем я умру. * * * "...Рассеянный следы оставил на воде." Душа идет сквозь мир, и след ее не виден, Но след, он все же есть, и этот след - везде, И каждый след двояк: похвален и постыден. Легко ли след прочесть с поверхности воды? Вода течет и лжет, а снег и лед растают. Лишь изредка кладу бумагу на следы, И отпечатки те, как перевод, читаю.
<>
Я оглянусь на плачущую осень И засмеюсь над умершей весной. Ты уезжаешь, что ли? Бог с тобой Ничем покой твой больше не нарушу. Я буду верить в прописную ложь, Гореть от истин, веря в наважденье. В моей руке навеки эта дрожь, В моих глазах ответы-наслажденья. Ты чист и крепок, словно монумент. Ты ждешь поддержки от библейских истин. А я троянский конь у ваших стен, И я апостолов давно уже не слышу... Юрате <>
* * * Если мысли пропахли псиною, Если песни сломало льдинами, Если Бог обзавелся именем Или треском морщин, Значит легкость моя дымная Улеглась на стекле инеем, Захлебнулась окошками синими И ушла без причин
* * * Если ты здесь, если ты ждешь, Значит мой страх подавил ложь. Голубей мел очернил грач Это твой смех или мой плач? Одинок я, если ты здесь, Я разбит в дым. Это я есть.
* * * Как парила со мной рядом Даже дети не знали Говорила весне взглядом Что тебя не назвали Безымянны твои реки Даже ветер без улиц Я зажмурю в огне веки Я, наверно безумец
Жилин Артем <>
Флора Помона Форонэй <>
Загораются окна, запираются двери, Обнажается третий, самый облачный берег. Каждый день этот берег умывается небом, Закрываясь от глаз серым облачным крепом. Тихим звоном под вечер он похож на монисто. Влажной пылью дорога упирается в пристань. Каждой ночью на пристань отплывает кораблик, Вырывая из неба три тяжелые капли. Начинается дождик, засыпает дорога, Нехотя просыпаясь у любого порога. Там дорога, петляя, превращается в скверик, Загораются окна, запираются двери... Третий берег всегда обнажается ночью, И всегда в конец строчки упирается почерк. * * * Незатейливый росчерк, непонятливый почерк, И рисунок любви, состоящий из точек, Иногда желто-красный, иногда черно-синий, Вот рисунок любви, состоящий из линий. Временами круглист, временами квадратен, Вот рисунок любви, состоящий из пятен. Здесь похоже на жирную в пятнах салфетку, Нарисуем любовь в крупно-серую клетку. Нарисуем огромный в царапинах замок И получим любовь без сомнений и рамок. Нарисуются двери, нарисуются ставни, И рисунки сменяются мягче и плавней. Чуть позднее, потом, прорисуется крыша, И за статуей Зевса образуется ниша, Закрываются окна, приспускаются флаги, И рисунком испачкался листик бумаги. * * * Закрываются окна, запираются двери, Обнажается третий, самый облачный берег. И для тех, кто боится темноты уходящей, Открывается свет темноты настоящей. Среди капсул друзей и коконов знакомых Появляется гнездышко общих вопросов И проблем, тоже общих, известных другому, Кто в лиловом жабо и манишке в полоску. Он не вхож во дворцы с кальвинистским уклоном, Он не любит церквей с их мишурным покоем, От него чем-то веет ужасно знакомым, В белоснежном плаще, что с кровавым подбоем. Саша С. Осташко <>
* * * Свое перелетное знамя взметают ветра, Деревья готовы к хрустальному куполу взвиться. Ты смотришь в окно - неопрятный осенний витраж И вновь сознаешь свою странную роль очевидца. Бесстрастно извне наблюдаешь: классический цинк Стремится облечь беззащитные формы природы. Следишь, как свершается строгий, бессмысленный цикл, Как дремлет природа в объятьях своей несвободы (Последняя есть, как известно, синоним любви (Последняя куплена нами за что непонятно)). Природа бездумно мурлычет свое се ля ви, Докучные всем откровенья бормочет невнятно. * * * Мой город скромный, городок-герой, Герой, увы, не моего романа. Застигнутый не кармой, а игрой, Не карма - туз из правого кармана. Мой домик карточный, карманный, расписной, Опять, как встарь, поставленный на карту. И оглашен твой список тайный, послужной На главной площади, на плоскости Декарта.
Ольга Риль <>
Четверг, 20 мая 1999 23:27:37 * Наш путь * Мы стоим за далекой чертой, А кругом - лишь пески да снега. Нам идти по тропинке крутой, Нам волною точить берега. Буйным ветром вдохнуть жизнь в глаза Тем, которых уже не вернуть, И свободными стать, но нельзя Нам лишь с этой дороги свернуть. Облетевшие перья звезды Ночь нанижет на луч маяка И к луне из земной темноты Вдруг протянется света рука. Сотни бед, сотни слез и обид Растворятся в стакане любви. Если хочешь вино пригубить Я приду, ты меня позови. Этот дом из законов земных Мы разрушим на дней кирпичи. Посмотри мне в глаза, обними, Но о счастье своем промолчи. Пусть с тобой мы пройдем полпути, А потом дошагают за нас,Это солнце нам вместе нести, Пока жизни фонарь не угас. Margaux
Hoaxer
Понедельник, 31 мая 1999
Выпуск 51
Шаг Танцора. Супердетектив, созданный в соответствии с и несмотря на КИПНКБ г-на Хоаксера, которому, собственно, и посвящается. Текст по ссылке:
Tragic_o'media "Клео: Легенда"
"...Солдат 1=Цезарь (разматывает ковер): - Откуда ты, прелестное дитя? Ты приложение к ковру? Подушка? Мышка? Пушинка? Ты заснула там внутри? О, что за изумительное блюдо, Рулет египетский: ковер, а в нем - принцесса! Чего ты ж ты хочешь,.. милое дитя? Иль вас с ковром нарезать аккуратно Моим походным варварским ножом? Иль закатать назад, и так оставить? Или ты царствуешь, лишь лежа на ковре?! (толкает ее назад) Чего же ты хотела от меня? Клео: - Ты - Цезарь?.. Цезарь: - Вроде, был с утра я - Цезарь. Юлий. Гай. Клео: - Ты, кажется, быть должен лыс. Такие слухи тут ходили, что ты - лыс Цезарь: - И, якобы, венец лавровый ношу я, чтобы скрыть сиянье плеши?.. Клео: - Ну да. Вот и венок.. Зачем венок? Сними Цезарь: - Что снять еще прикажешь, о, принцесса? Доспехи? Тогу, иль сандальи размотать? Зачем тебе твой пеплос? Ты в ожогах? Быть может, их скрываешь от людей? Сними накидку, юная принцесса, А я тогда венец с чела сниму. И расскажу о том, чем славен Цезарь Жена мужей и муж всех римских жен! Клео: - Мне ничего особого не нужно. Мне нужно лишь одно - твоя душа..." Полный текст - по ссылке:
<>
* * * Мятеж тополей - иллюстрация к слову "тщета". Сквозь прутья балконные ветви к нам тянет бессильно колосс тополиный - вожак, предводитель, Спартак (в растительном мире всем доблестям рост равносилен). Над крышами кроны - подобие сверх-этажа. Листвою глядясь в человечий пейзаж заоконный, деревья свершают бессмысленный акт мятежа. Но корни есть путы (увы, лаконичны законы). Синхронным поклонам, молитвам научит земля. Антенны на крышах есть высшая степень свободы. Поет пацанва во дворе: "Тополя, тополя...", растительным взором пронзая небесные своды.
Нейтральна территория балкона ...А ветер - вариант Лаокоона: питоны веток в плоть его впитались... Нейтральна территория балкона, межсловье, междуречье, запятая; меж двух стихий подвешен тесный кубик, заявлено публично равноправье, но шаг - и возвернешься в отчий кубрик, в иное возвратиться ты не вправе. Не терем, - и царевичу Ивану не спустишь косу вервием природным. И кос-то нет. Не слышен плеск оваций, когда выходишь на балкон к народу. Статичен монгольфьер, железны стропы, скульптурный променад вам обеспечен. Деревья - стрелки ввысь, прямые тропы и взлетные дорожки - лишь для певчих. Вниз - норовят окурки и герои, и только им дана такая льгота. А облака - почтенные геронты дублируют седые букли Gott'а. Цветок являет видимый пентаметр, он - образец эпического стиля. Лаокоон невидим, - серпентарий наметит силуэт его и силу. И только дождь-слепец, Гомеров пращур на мой балкон случайно забредает.
* * * Для укрепленья жары не обязательно солнце: летом тепло источают и грузная почва, и грозные тучи. Так, хранитель костра на посту погружается в сон, а пламя не чахнет, поскольку воздух - питательный, тучный. Ночь не приносит прохлады, - развеяны все резервы, свежесть осталась только в баллончиках с надписью "фреш". Эвры, зефиры - империи канувшей сервы продались зною, как и луна - пухлолицая решка. ...На одном из балконов трепещет зернышко света. Думаешь: кто-то покинул пределы локального ада, и, предавшись геенне природной, возжег ей огонь сигареты... Но окажется кто-то (как мило) светлячком-акселератом... новейший оптический эффект - незримый мираж производит ночная пустыня (реализует любой заказ). Ночь душна, но и бездушна. Тираж листвы от зноя не падает (предел мечтаний для нас).
Ольга Риль <>
* * * Вплетаясь розой воспаленной В хрусталь расколотого дна: Изящен, тонок, светел лед, но Далек фалернского вина. Как откровеньем восходящий Рассвет, где все заметено, Яд в хрупкой вазочке блестящей Свершает новый цикл Карно. И блузка шепчет акварельно, На спинке стула притаясь, Встречая вас вином чернильным, В котором нежно зреет яд: Как далеко до поднебесья. Но раствориться нелегко. Шалэ, герлэн, ландо: Развейся, Войди в игольное ушко: Кричит петух, в чернилах роза, И блуза, тонкая на свет, Изящен, светел лед, и розов Рассвет, рассвет, рассвет, рассвет.
* * * Скит белых стен. Луна. Непрочен сон. Непрочен день и дом, страна напротив. Я на перроне, но скользит перрон, И выход есть, но не для посторонних. И бьется снег под тяжестью подошв Трусливой и взволнованною птицей. Я поднимаю город, словно тост. Прозрачный город сквозь ладонь струится. Ау, мой дом! Пространная страна, Я пассажир твой, только без билета. Снег иллюзорен, впрочем, как луна, Как отраженье солнечного света.
* * * Тревожит надежда. Она не верит, что можно однажды закрыть двери и не придти никогда. Люстра давно уже выцвела, горит одним рогом. Думаю, ты все же оглянешься на дороге, хотя не важно. Идут года, забегая вперед или отставая. Земля к зиме всегда остывает, видимо, уставая за лето. Сердце с годами тоже стучит спокойнее, больше тревожит... Невыспавшееся зевает солнце, вставая из-за соседнего дома. Как ты живешь все это время... назло мне? Воображаю много! Стена горда собой: на ней пять произведений искусства. Что еще нужно для полноты чувства? Вот вам и математика, господа!
Алла Гирик <>
Что же такое с нами? Гроздьями виснет лихо, Или виновны сами В этой неразберихе? Или же наши судьбы К горю гвоздем прибиты, Или же наши судьи Слишком уж имениты? Но ничего, прорвемся, Будет другое летоБудем под цвет черемух Глупые петь куплеты. Лиха на зуб отведав, Переживем торнадо. С миром отпустим беды. Будет другое лето. Все будет так, как надо.
Лена Верн <>
* * * Первый раз дождавшись весны, Я не чувствую облегченья. Утекают зимы долгой сны Грязным снегом и звонкой капелью. Это возраст Иисуса Христа Внес в меня свои коррективы. Все, о чем судьбу я просила, Приколочено сзади креста. Из терновника чахлый венец, И пробитые, слабые руки. Мне дано испытанье, конец Уже близок, кончаются муки. Испытанье дается не в боль, А по силам, и не в наказанье. Я не верю в чужие страданья, Я хочу тишину и покой. И распятый пусть спит на кресте Без страданий, без боли, без страха. Я не жду его блага в себе, Его крест - моя черная плаха Юрате <>
* * * Погремушкой звенела За калиткою белой Обнаженно-несмело Словно сон не надела Ночь последнего лета, Расплескавшись от света. Было ль, не было это, Может, здесь или где-то. Может, в восковом глянце Или бледном румянце В незатейливом танце Разгораясь багрянцем, Разливаясь свирелью, Соловьиною трелью, Приглашая постелью И кружась каруселью, В страсти рек-водопадов И безумии взглядов, В сладкой тайне обрядов, В тусклом золоте кладов Ты искал вдохновенья, Красоты и спасенья, Чистоты и везенья, Доброты и терпенья. Чтоб дарить не слова И не слать откровенья.
Нежная <>
Вторник, 8 июня 1999
Выпуск 52
Уважаемые читатели и писатели Салона. Предлагаем на ваш суд 4-ю главу из эпического сборника о жизнедеятельности видного политического деятеля В.И. Ульянова-Ленина. Лучшие наши таланты написали в разное время рассказы, из которых и было составлено это удивительное живое свидетельство...
Hoaxer
БЫЛ МАРТ Был март. Я вновь любил кого-то. И вот стоял на остановке автобуса оранжевого цвета, пил пиво, улыбался. Автобусы, меня завидев, тотчас ко мне стремились, учтиво открывали свои двери, а я им только улыбался, и пиво пил, и, в общем, недовольны они были, что я морочу их, сбиваю с толку, что будто нужно мне куда-то и я автобуса здесь жду, и двери открывали мне послушно, но я уже об этом говорил, им было невдомек, что я здесь пиво пью и улыбаюсь им, не издеваясь, а просто по открытости души, по обострению высоких чувств, и ждали так меня с открытыми дверями минуту, две и три, а я им улыбался, пока они со злостью не уезжали прочь а что я? - должен, что ли, ехать в любом автобусе, который передо мною дверь откроет? Не надо мне! Я улыбнусь им только так, как улыбаюсь в марте всем вокруг я, и пусть они прочь едут без меня, а на обиды их мне и на злость начхать конкретно!!! Тем более есть пиво. Был март, и я любил кого-то, и улыбался всем вокруг, и где-то там, за облаками Всевышний на меня смотрел, смотрел любя, ничуть не обижаясь, что не его люблю я вроде как, а, в общем, непонятно и кого, и, может, даже улыбался мне он? Кто Его знает?