- Пока мы делаем свое дело в Старом Свете, вы надежным щитом прикрываете нас от безумств Нового Света.
Да, он имел в виду Америку, но слово "Америка" ни разу не было произнесено. От Америки всего можно ждать, она даже способна удариться в современность и порвать с историей - даже со своей собственной краткой и ограниченной историей. Чем раньше наступит перелом, чем меньше у нее останется времени на размышления, тем лучше для традиций нашего Старого Света.
У многих храбрых и искусных в своем деле людей, к которым обращался Верховный лорд, кошки скребли на сердце оттого, что осуществление их надежд без конца откладывалось. Год за годом они придумывали, изобретали, организовывали, а на земле все еще был мир. Иногда поднимался свежий ветерок, но тут же спадал. Безвестные труженики, они читали в газетах пацифистские статьи, им все уши прожужжали разговорами о Лиге наций, призванной обесценить милые их сердцу смертоносные изобретения, которым они отдали свои лучшие годы. Им угрожали требования экономии, черная неблагодарность во образе урезанных смет и ассигнований. Верховный лорд вдохнул новую жизнь, вдохнул надежду в их омраченные души.
Из толпы всевозможных экспертов и высших чиновников постепенно выдвинулся на первый план некий генерал Джерсон. Он просто не мог не выдвинуться. Видимо, он был осведомлен лучше других и обладал чуть ли не исчерпывающими познаниями. У него был великий дар составлять всеобъемлющие военные планы. Он казался совершенным воплощением солдата, словно в нем объединилось все, что когда-либо читал, видел, думал и представлял себе о солдатах мистер Парэм. Спору нет, это была сильная личность. И все естественнее становилось обращаться к этому человеку с любыми сомнениями. Очень скоро он почти официально стал правой рукой Верховного лорда в военных вопросах. Не то чтобы Верховный лорд выбрал его, он сам выплыл на поверхность. Он стал олицетворением практической стороны власти. Он был мечом - или, пожалуй, гранатой - в руках Верховного лорда, который воплощал в себе руководящую мысль и волю. Он был необходимым дополнением Владыки Духа. Величественные видения он переводил на практические рельсы.
Генерал Джерсон был не из тех, кто располагает к себе с первого взгляда. Его бесспорные достоинства не сразу можно было разглядеть за непривлекательной внешностью. Крепко сбитый, невысокий, коренастый, с неправдоподобно длинными волосатыми ручищами. Голова маленькая, заостренная, как бомба, обросшая жесткой щетиной. Нос короткий, но не лишенный значительности, серьезный, волевой нос. Рот большой - когда открыт, кажется, вот-вот извергнет ругательства, но чаще решительно сжат. Генерал не отличается разговорчивостью. Усы щеткой он отпустил, должно быть, не для украшения, но следуя армейской традиции, а желтая кожа вся в синих точках - память о неудачных испытаниях какого-то нового взрывчатого вещества. В результате того же несчастного случая один глаз у генерала стеклянный; в нем застыло выражение неумолимой воли, а его карий двойник, яркий и настороженный, ничего не упускал из виду. Брови казались свирепыми маленькими братьями усов. Он предпочитал ходить в мундире, ибо презирал "шпаков", но не меньше презирал и парадную форму во всем ее блеске. Ему доставляло удовольствие носить мундир не первой свежести. Он любил простую, не слишком чисто приготовленную пищу, любил есть стоя, прямо руками, и охотно проделывал грубые, требующие силы физические упражнения, чтобы сохранить выносливость.
Он был поразительно, неистово вынослив. "В этом мире, - говаривал он, выживают самые выносливые". И презирал пресные игры хилого племени горожан. В деревне при всяком удобном случае он неистово и со злостью рубил деревья или гонялся за ошалевшими от изумления кроткими и жирными коровами и, точно ковбой, валил их наземь. В городе он бегал вверх и вниз по черным лестницам высоких домов, боксировал, работал электрической дрелью, перекапывал или заново мостил задние дворы. Электрическая дрель бесила соседей и создавала враждебное окружение, что шло генералу на пользу, ибо не позволяло ему размякнуть. В этих случаях он одевался легко и выставлял напоказ и проветривал широченную волосатую грудь.
Чем дальше, тем больше логика всей деятельности Верховного лорда побуждала его уважать своего героического соратника и полагаться на него, но ни за какие блага мира не согласился бы он стать на него похожим.
С самого начала генерал Джерсон не просто советовал, но чуть ли не приказывал.
- Вам надо бы сделать то-то и то-то, - говорил он обычно и коротко добавлял: - От вас этого ждут.
И Верховный лорд всякий раз убеждался в его правоте.
Так, например, именно поведение и тон генерала Джерсона помогли ему понять, что следует бесстрашно принимать различные новые остроумные и грозные изобретения, которые накапливаются ради того, чтобы обеспечить безопасность империи. Верховный лорд был не робкого десятка. Но, если бы не Джерсон, он, пожалуй, не стал бы тратить на все это свое время и нервы. Джерсон был неумолим. И тот, кто правит подобными Джерсонами, тоже должен быть неумолим. Без неумолимости нет величия. Хорошо, когда тебе не дают об этом забывать. Временами Верховный лорд ловил себя на том, что поддерживает собственную решимость, разговаривая сам с собой на старый, парэмовский лад: "Это мой долг перед самим собой и перед всем миром".
Итак, вцепившись в ручки кресла, сохраняя на лице полнейшее спокойствие, он делал мертвую петлю над Лондоном. Он надевал странные, уродливые противогазы и входил в наполненные отвратительными газами камеры, где булавочный прокол в маске повлек бы за собою мгновенную смерть. Обидно, что никто не мог видеть его бесстрашного лица, слабым душам было бы весьма полезно убедиться в его невозмутимости. Ему приходилось волей-неволей смотреть, как мучаются и гибнут кошки, овцы, собаки, отравленные газом, таинственным сокровищем джерсонского департамента, тем самым газом Л, о котором говорил Кемелфорд и от которого пока не существовало противоядия. Газ убивал в каких-нибудь две-три минуты, но успевал, видимо, причинить жесточайшие страдания. Смерть эта, очевидно, была нестерпимой пыткой, - если только считать, что поведение животных выражает то, что они чувствуют. "Это мой долг", - повторял он, ибо не чужд был сострадания.
- Этот газ мы пустим в ход лишь в случае самой крайней необходимости.
- Война и есть крайняя необходимость, - отозвался Джерсон и удовлетворенно вздохнул, глядя, как перестала корчиться и замерла последняя жертва.
Верховный лорд не ответил, его отчаянно мутило. Как видно, он унаследовал желудок мистера Парэма я очень часто, проявляя чудеса храбрости, чувствовал, что его мутит. Несколько часов он обливался холодным потом в глубине Солента и со скоростью двадцать миль в час мчался в тряском, подпрыгивающем танке по холмам и оврагам Лисе Форест, и в обоих случаях это было тяжким испытанием. Он надевал защитные очки и, нажимая кнопку, стрелял из огромных, оглушительно грохочущих пушек, он промок насквозь, несясь со скоростью сорока миль в час по Ла-Маншу навстречу жестокому зюйд-весту на новом корабле, который представлял собою, в сущности, гигантскую торпеду, и в этот раз его просто вывернуло наизнанку.
- Нельсону выпала та же участь, - сказал он, сходя на берег, торжествующий, но позеленевший и совершенно опустошенный. - Хоть желудок и изменял ему, зато сердце было на месте...
6. ЛОГИКА ВОЙНЫ
Не раз Верховный лорд обсуждал с Джерсоном проблему газа. Он не желал, чтобы газ пускали в ход, но в то же время логика войны требовала от него уверенности, что он владеет достаточными запасами. Угроза Кемелфорда прекратить поставки сырья не давала ему покоя ни днем, ни ночью. А Джерсон был знаток отравляющих веществ.
Верховный лорд полагал, что война должна быть величественной. Войны это заглавные литеры, которыми украшены страницы истории. Твердая поступь пехоты, воодушевляющий цокот и топот кавалерии, все покрывающий гром орудий - вот музыка, под которую шагает история с тех самых пор, как она достойна называться историей, и Верховный лорд хотел, чтобы она по-прежнему маршировала под ту же старую музыку. Он почувствовал, что иные из новых машин и новых методов ведения войны отличаются жестокостью и нетерпимостью научного тезиса; они лишают ее одухотворенности; делают неразборчивой; ради пытливости и упорства, этих добродетелей науки, они сводят на нет героизм. В решающий час люди устремятся вперед не в порыве отваги, а увлекаемые поневоле гигантским военным механизмом. Верховный лорд с радостью подписался бы под любым соглашением, запрещающим аэропланы, подводные лодки и ядовитые газы, как были уже запрещены бактерии и разрывные пули. Но Джерсон и слышать не хотел ни о каких ограничениях.
- Война есть война, - говорил он, - и надо пользоваться тем, что верней всего убьет и сломит дух врага.
- Но бомбардировать города! Отравлять гражданское население! Газ ведь убивает всех подряд.
- А какое у них право оставаться гражданским населением? - возразил Джерсон. - Скорее всего, уклоняются от мобилизации или что-нибудь в этом роде. В будущей войне не должно быть никакого гражданского населения. К газу несправедливы, все против него. А если хотите знать, он совершенствует войну. Люди уже не надеются, что где-то там, в тылу, можно отсидеться. Как это поют черномазые?
Бомбы рвутся со всех сторон,
И желтый газ настигает беднягу Джо...
Отступать будет некуда, так поневоле полезут в драку.
- В сущности... в Женеве мы обязались не прибегать к ядовитым газам.
- Что значит "в сущности"? Если уж на то пошло, пактом Келлога и тому подобным вздором мы обязались не прибегать к войне. Но это ничуть не мешает всем европейским государствам, да и Вашингтону, пополнять запасы газа, и фабрики у всех работают день и ночь. Нет уж. Ради пропаганды вы можете начать войну, как джентльмен, по всем правилам хорошего тона, но дайте только ей разгореться! Тут уж вам будет не до благородства. Тут вы начнете царапаться и кусаться. Дойдет дело и до химии, вот помяните мое слово.
- Да, - согласился Верховный лорд. - Да, вы правы. Чтобы поставить на своем, приходится быть неумолимым.
На несколько минут лицо его стало маской неумолимой суровости.
И в глазу генерала Джерсона явственно отразилось невольное уважение.
- А теперь поговорим о предстоящих нам кампаниях, - начал Верховный лорд и придвинул карты, лежавшие перед ним на столе. - Прежде всего Россия.
- Очень возможно, что начнется с нее, - согласился Джерсон.
Некоторое время они обсуждали последствия столкновения с Москвой.
- В этом случае, - сказал Джерсон, - если в Западной Европе все будет спокойно, нам придется вести этакую второстепенную войну. Как было в Палестине, когда мы воевали там под предводительством Алленби. Во всяком случае, первое время. Новые изобретения хороши для стран густонаселенных. А в Россию мы не можем без счету засылать ультрасовременную технику. Аэропланы, снаряженные пулеметами в достаточном количестве, разумеется, должны будут подавить любой мятеж, который может вспыхнуть против нас в Индии или Центральной Азии. Центральная Азия до сих пор всегда возвращалась к старым, испытанным способам, к конным набегам - кочевники, парфяне, гунны, монголы и все такое прочее. Но теперь, когда у нас аэропланы и пулеметы, им крышка. Куда коню против крыльев! Начинается новая глава истории. И афганскому обычаю укрываться в камнях и стрелять из засады - тоже конец. Наша птичка найдет стрелка и там. Все, я бы сказал, варварские, первобытные способы ведения войны кончены, устарели на двадцать лет. Теперь все дикари у нас в руках. Воевать с Россией в Азии будет сравнительно нетрудно. Но мы не можем рассчитывать, что война ограничится пределами Азии.
- Я на это надеюсь.
- Надеяться можно, но я сказал "рассчитывать". И потом есть еще Петербург - они его называют Ленинград, - оттуда можно будет, как с базы, совершить небольшой налет на Москву, чтобы навести порядок. Нас, возможно, к этому вынудят. Мы можем добрых десять лет воевать в Центральной Азии и ничего не добиться... Как знать?.. Если у нас начнутся затруднения, наши друзья в Берлине... Или даже ближе... Заранее ничего нельзя знать.
Он испытующе посмотрел на Верховного лорда. Потом пояснил:
- Воевать о Россией, перепрыгнув через Европу, - дело рискованное.
- Не думаю, что так случится, - сказал Верховный лорд.
- И я не думаю, но это не исключено.
Эти слова отравили сомнением душу Верховного лорда.
- Мне все равно, какие вы там подписываете соглашения, - тем-то не пользоваться, то-то не пускать в ход, - продолжал Джерсон. - Государство, которое соблюдает такие обязательства, по-настоящему и не воюет вовсе. Пока придерживаются правил, это не война, а забава. Война начинается тогда, когда закону приходит конец. Пока можно заключать и соблюдать какие бы то ни было соглашения, война не нужна. Все эти обязательства не пускать в ход газы - это, знаете ли, тоже вроде газа, ни черта не весит. - Джерсон улыбнулся собственному остроумию, обнажив черные зубы. - В наше время решающим фактором во всякой хорошей войне непременно будет химическая бомбардировка с воздуха. Поразмыслите-ка над этим, это же ясно как день. Другого пути нет. Отныне всякая настоящая война будет борьбой за то, чтобы сбросить как можно больше отравляющих веществ на самые населенные и уязвимые центры врага. Тогда, и только тогда, противник вынужден будет сдаться. Не может не сдаться. Его будут травить газами, пока он не запросит пощады... Да и какой еще может быть современная война?
Все это не слишком приятно слушать, и, однако, Джерсон прав. Задумчивое лицо Верховного лорда стало решительным.
- Да, в этом есть логика. - Белая рука сжалась в кулак.
- У немцев, я считаю, самые мощные взрывчатые вещества, - сказал Джерсон. - Если мы ничего не предпримем, они нас обставят. Они, подлецы, изобретательные, всегда такими были. Республика ничему тут не помешала, а теперь с нею, слава богу, покончено. Берегитесь немецких химиков, вот что я вам скажу! А все-таки сейчас, уж не знаю, надолго ли, мы впереди всех по части ядовитого газа. Впереди всех. Так уж вышло.
- Знаю, - сказал Верховный лорд. - Газ Л.
С тайным удовольствием он смотрел на изумленное лицо Джерсона.
- Но... но кто вам сказал?
Белой рукой Верховный лорд небрежно отмахнулся от этого вопроса.