— Ну... солнце, думаю, — предположил Витааль.
— Правильно. С маленькой буквы — солнце. А вот если сказать так — Солнце, то это уже будет с большой, и теперь это уже не просто слово, а имя звезды. Было нарицательное, стало собственное.
— А‑а‑а, понимаю... — глубокомысленно закивал магистр. — Да, теперь я понял разницу... Наше солнце называется При‑Ери. Вы правы, следует различать имя предмета и его название ... Слово «эйст» — нарицательное, слово «Витааль» — собственное. Слово «солнце» — нарицательное, слово «Солнце» — собственное. Да, это и в самом деле элементарно...
— Здорово я?.. — обратилась за одобрением к учителю Ванесса.
— Отлично, ученица, — с готовностью одобрил Креол. — Просто превосходно. Наконец‑то ни слова не перепутала. Это ведь очень важно — любой текст обязательно должен передаваться в точности ! Любой — не только магический! Никогда не знаешь, какое значение его создатель вложил в, казалось бы, незначительное слово или даже букву. Когда переписчик начинает править сочинителя по своему усмотрению — получается чушь. Даже если ему кажется, что так будет лучше — все равно чушь. Неизбежно. Ладно, так что там насчет Черного Обсидиана?
— Вот тут город Аульфаррак, — ткнул голубоватым пальцем в зеркальную поверхность Витааль. Кстати, собственные выводы и информацию, выданную магом, он увековечил на пергаменте: высокоумный эйст задумал написать на эту тему книгу. — Совсем рядом с нашей границей и как раз по пути. Это торговая столица Эстегелеро. Город не самый большой и не самый знаменитый, но там можно найти много такого, чего больше нет нигде...
— Подтверждаю, — кивнул Логмир. — Видишь Рарога с Флеймом, командир? Там прикупил! Знаю я там одного волшебника — торгует всем, чем захочешь. Просто м‑ма!
— Волшебника? — заинтересовался Креол. — Надо будет заглянуть, надо... Расстояние... восемьсот километров. К вечеру будем там.
— А‑апчхи‑иии!!! — оглушительно выдала Вон. — Апчхи! Апчхи! А‑а‑а‑апчхиииии!!!
— Слуга, принеси эликсир номер двадцать два, — коротко приказал Креол.
Через пару мгновений в его руке появилась бутылочка с розоватой жидкостью. Он сунул ее ученице и требовательно сказал:
— Выпить немедленно. И спать.
— Я не хочу спать... — закапризничала было девушка, но от нее уже ничего не зависело — в состав целебного зелья входили листья сон‑травы. Очень высокая концентрация. Ванесса сонно пожевала губами и уронила голову на подлокотник кресла...
Глава 22
Спасибо товарищу Ленину за наше счастливое детство!
В широкое окно спальни били лучи солнца. Ванесса широко зевнула и потянулась, поднимаясь на ноги. От вчерашней болезни не осталось и следа. Она взглянула на часы — семь утра. Совсем еще рано. А ведь уснула она уже глубокой ночью... К тому же не здесь, а внизу, в кресле.
Она прислушалась — так и есть, коцебу стоит на твердой земле. Прожив в этом летучем доме почти пять месяцев, Вон приучилась отличать это по едва заметным моментам. К примеру, движению воздуха за окном...
— Доброе утро, Хуберт! — крикнула она, спускаясь по ступенькам. — Что на завтрак?
— Доброе утро, мэм, — церемонно кивнул брауни, заканчивая намазывать тосты маслом. — Надеюсь, вы хорошо спали?
— Все о’кей, — невнятно ответила Вон, с наслаждением вонзая зубы в теплый хлеб. — А остальные еще спят?
— О нет, мэм, боюсь, сэр и наши гости отправились в город. Обещали вернуться к полудню.
— В город? — нахмурилась Ванесса. — Минуточку, в какой город? До Ауль‑как‑его‑там почти сутки лету! Когда мы успели?
— Пока вы спали, мэм, — невозмутимо ответил Хуберт. — Осмелюсь заметить, вы проспали двадцать семь часов.
— Что‑о‑о?!! — поперхнулась девушка. — И меня не разбудили?!! Убью!
— Кого именно, мэм? — уточнил домовой.
— Всех! И начну с тебя!
Хуберт покорно наклонил голову, всем своим видом выражая готовность подчиниться судьбе.
— Это я от Креола заразилась! — испуганно открестилась от всего Ванесса. — Так, значит... Волшебник долбаный, отравил меня своей гадостью... хотя простуда прошла. Ладно, дома я все равно сидеть не собираюсь! До города далеко?
— Его видно из окна, мэм, — указал Хуберт. — Что‑то около трех километров.
— Чепуха. Вот сейчас доем, приму душ, — грозно прочавкала Вон, — и пойду! Найду там этих гадов, и все им выскажу!
— Мэм, если вас не затруднит, не могли бы вы купить кое‑чего из продуктов? — без особой надежды попросил домовой. — Боюсь, у нас заканчивается соль... да и другие запасы не мешало бы пополнить. Когда мы покидали Девять Небес, я рассчитывал на четверых едоков, а не на шестерых...
— Да они у нас всего пару дней, — недоверчиво посмотрела на него Вон. — Сколько они там съели‑то?
— Лучше все же запастись, пока есть такая возможность, — упорно гнул свою линию брауни. — Конечно, если вам трудно, я не стану настаивать, но, мэм, мне будет несколько сложнее кормить вас так, как вы сами того пожелаете...
— Ладно, давай свой список, — забрала у него бумажку Ванесса. — Шантажист.
Выйдя из душа и высушив волосы, Вон на миг задумалась, что надеть. Показываться в эстегелерском городе в чрехверской одежде было бы очень неразумно — эстегелерцы издавна недолюбливали чрехверцев. И наоборот. Поэтому Вон облачилась в костюм знатной эстегелерки. Двойной светло‑серый хитон с небольшим вырезом, опоясанный под грудью, рукава доходят до самых кистей, полы же — только до колен, голени остаются обнаженными. Обувь — мягкие полусапожки, прикрывающие лодыжки и завязанные ремешками. Еще в комплект входила тонкая изящная диадема, украшенная мелкими сапфирами.
— А мне идет! — гордо повертелась перед зеркалом Ванесса. — Ты как думаешь?
— Боюсь, из меня плохой критик, — ушел от ответа Хуберт. — Но сэр не так давно упомянул, что вам идет все без исключения.
— Правда? — резко заинтересовалась девушка. — Это Креол так сказал? Не врешь? Хм‑м, тогда я, пожалуй, еще кое‑что сделаю...
И она снова скрылась в душе.
— Сэр полагал, что его никто не слышит, — сообщил ей домовой через дверь. — Наедине с самим собой он несколько более откровенен, нежели в присутствии зрителей. Мэм, я вынужден буду попросить вас не передавать мои слова сэру — вряд ли его обрадует, что я невольно подслушал его слова. Поверьте, я этого не желал.
Ванесса с готовностью пообещала молчать, продолжая шуметь феном.
На улице стояла чудесная погода. В южном полушарии Рари начался сентябрь, но Эстегелеро отличался мягким теплым климатом, и здесь даже зимой можно было ходить в легкой одежде. А в начале осени и вовсе натуральный курорт. Вон вспомнила недавно покинутую Флориду...
В отличие от Баан‑диль‑Ламмариха, Аульфаррак стоял на очень удобном месте. Здесь сходились десятки дорог, круглый год было тепло, дожди лили в самую меру, а с востока дули прохладные морские ветра. По меньшей мере десять процентов населения — эйсты. Рыболюди Мвидо издавна использовали этот город в качестве точки контакта между собой и людьми. Даже само название Эстегелеро означало «соседи эйстов».
Вокруг Аульфаррака не было полей, как возле чрехверской столицы. Здешние почвы были бедными, каменистыми, и на них мало что могло прорасти. Но процветающий торговый город вполне мог прокормить себя и без этих подпорок — в него и так свозилась уйма продуктов питания. Не было вокруг него и стен — эти места не знали войн уже больше полутора веков. Его жители давно переквалифицировались в торговцев и ремесленников — война среди эстегелерцев считалась занятием позорным, а на военных смотрели со снисходительным презрением, как, к примеру, на мусорщиков.
Коцебу приземлился на вершине небольшого холма неподалеку от большой дороги. По ней то и дело проходили пешеходы и паланкины. Увы, в Эстегелеро, как и в Чрехвере, не существовало более быстрого транспорта, нежели человеческие ноги. Урроги, не знающие себе равных в перевозке грузов, очень плохо подходили для путешествия. Других животных, годящихся для верховой езды, закатонцы так и не одомашнили. Хотя геремиадцы уже начали экспортировать из Нумирадиса лошадей и ослов, южнее эти полезнейшие существа пока что не добрались.
— Такси! — крикнула Вон, подходя к краю дороги.
На ее призыв немедленно откликнулись. Здоровенный парень, впряженный в двухколесную тележку с шерстяным пологом, со всех ног устремился к богатой даме. На обритом затылке у него красовалась татуировка — перечеркнутый крест‑накрест цветок розы. Роза означала, что парень родился в рабстве, а крест — что он из него благополучно выкупился.
— До города довезешь? — спросила Вон.
— У‑мгм, — довольно кивнул рикша.