— У‑мгм.
— Ты что — немой?
Вместо ответа рикша высунул длинный мокрый язык и что‑то невнятно промычал. Немым он не был.
— Ну... тогда поехали, — пожала плечами девушка, стараясь не смотреть на распахнутый рот «лошади». Зубы он явно не чистил лет... да никогда не чистил.
Краснокожий здоровяк приветливо ухмыльнулся пассажирке, распахивая для нее дверцу. Ванесса удобно устроилась на сиденье, и рикша неторопливо побежал к городу.
— Замолаживает! — неожиданно обернулся он, кивая в сторону восходящего солнца.
— Что‑что?
— Замолаживает, говолю! — осклабился парень. — Клепкий ветел поднимается, к ночи молоз будет!
— А‑а‑а...
Городские улицы выглядели чистыми и умытыми. Ночью прошел дождь. Новехонькие здания из белого кирпича перемежались более старыми — деревянными. На кирпич аульфарракцы перешли сравнительно недавно — еще двадцать лет назад никто и помыслить не мог о другом материале, кроме бревен и досок. Увы, за последнее время дерево в городе сильно подорожало — горожане, незнакомые с экологией, за минувшие века благополучно извели все леса на десятки миль вокруг. Теперь дерево в городе сильно вздорожало — даже топливо для кухонь и «мыльных домов» приходилось возить издалека.
Большинство лавок и мастерских уже давно открылись — эстегелерцы поднимались рано. Пожилой столяр неторопливо распиливал буковый чурбак, худощавый аптекарь звенел склянками в глубине темной клетушки, пузатый торговец овощами с сомнением осматривал капустный кочан, размышляя, выкинуть ли эту гниль или все‑таки впарить какому‑нибудь простофиле.
Ванесса неожиданно задумалась, не зря ли она вдруг сорвалась в город. Да, Аульфарраку было далеко до многомиллионных земных мегаполисов, но все‑таки восемьдесят пять тысяч — очень даже приличное число, и найти тут одного человека очень трудно... да и четверых тоже. А если Креол вернется домой раньше ее, он наверняка рассердится на взбалмошную ученицу. Впрочем, повернуть назад ей не позволяло упрямство.
— Куда плавить, саланна? — спросил рикша, притормаживая на перекрестке.
— А ты сам‑то местный? — поинтересовалась Вон.
— У‑мгм.
— А я вот нет. Так что вези... ну, где у вас интересней всего. На торговую площадь, например. Давай, вороной, гони!
— У‑мгм, — согласно кивнул рикша, плавно втекая в поток других рикш и паланкинов. Рикши бегали довольно быстро, а вот паланкины двигались медленно и важно, словно белоснежные фрегаты среди жалких рыбацких яликов.
Главная городская площадь была слышна издалека. Именно слышна, а не видна: на ней возвышалась гордость Аульфаррака — Часы Бахрея. Великий механик Бахрей, построивший их семьдесят лет назад, был мастером своего дела — многие приезжали в город только чтобы взглянуть на это чудо. Огромные водяные часы были снабжены сложнейшим механизмом размером с башню и за семьдесят лет не сбились ни на минуту.
Бахрею Лустимбо‑тха пришлось нелегко. Дело в том, что эстегелерцы, да и все закатонцы (кроме Геремиады и эйстов) считают время не так, как мы. Сутки на Рари продолжаются ровно столько, сколько и на Земле — двадцать четыре часа. И они точно так же делят эти часы на двенадцать дневных и двенадцать ночных. Но вот дальше начинаются расхождения — закатонцы считают день и ночь отдельно. То есть — день делится на двенадцать одинаковых промежутков и точно так же ночь. Но вот проблема — в течение года день и ночь постоянно меняются! Летом дни длинные, а ночи короткие, зимой — наоборот. И продолжительность часов, соответственно, тоже ежедневно меняется. Закатонским часовщикам приходилось несладко...
Но мудрый Бахрей все же нашел решение. Он создал триста шестьдесят пять разных клепсидр, и они ежедневно сменяли друг друга, заставляя гигантские стрелки то замедляться, то ускоряться. Сложный механизм делал все сам — приставленным служкам нужно было только не забывать пополнять запасы воды. Впрочем, даже этого не требовалось делать часто — Бахрей скоординировал все так удачно, что одной‑единственной бочки хватало, чтобы часы спокойно работали несколько месяцев.
К тому же эти часы были снабжены танцующими фигурками, появляющимися каждый час. Восемь тысяч семьсот шестьдесят штук! На каждый час в году! Боги и чудовища, герои и красавицы, люди и животные... На эти часы можно было смотреть круглый год, и ни разу не увидеть ни единого повтора. Каждая фигурка снабжена собственным танцем и мелодией. Бахрей был воистину гениальным механиком.
В течение следующего часа Ванесса повидала еще множество диковин. К примеру, она довольно долго наблюдала за работой лучшего городского цирюльника. В Эстелегеро цирюльники были не только парикмахерами, но и врачами, и очень умелыми, надо сказать. Правда, самым полезным средством у них считалось кровопускание — его прописывали практически во всех спорных ситуациях. Но дантистика и глазные операции достигли очень высокого уровня. Вон сначала зачарованно смотрела, как цирюльник вставляет пациенту самый настоящий зубной протез, а потом с ужасом наблюдала за операцией по удалению глазной катаракты. Цирюльник взял длинную острейшую иглу и осторожно ввел ее в глаз пациента точно над зрачком, а потом постепенно протолкнул катаракту вниз, туда, где она уже никому не мешала. После этого на прооперированный глаз наложили мягкую ткань, смоченную в яичном белке. Смотреть на это было по‑настоящему жутко — ведь первое же неверное движение оставило бы больного совсем без глаза. К тому же перед этим его крепко связали и закрепили веки, чтобы не мог зажмуриться: операция была практически безболезненной, но очень страшной.
Еще она увидела другие чудеса, созданные великим механиком Бахреем — например, храмовый автомат по продаже целебной воды. Не такой автомат, как те, что напали на них в сокровищнице Саудрон‑Тарка — нет, самый обычный механизм, без единого грана магии. В него надо было опустить медную монету в десять церов, а взамен лилась вода. Самая обыкновенная вода — целебной ее нарекли местные жрецы, наживающиеся на этом изобретении. Работал аппарат предельно просто — монета падала в чашечку, подвешенную к одному концу тщательно сбалансированного коромысла, под ее тяжестью другой конец коромысла поднимался, открывал клапан, и вода начинала течь. Когда чашечка опускалась до предела, монета выскальзывала, коромысло возвращалось в прежнее положение, и вода перекрывалась. Просто, как все гениальное.
И уже в самом храме — вечный двигатель. Огромное колесо вращалось само собой, делая пятьдесят оборотов в минуту, да еще и поднимая довольно тяжелый груз — мешки с мукой. Кроме этого хитрый механизм приводил в действие кузнечный мех и точильный станок. Все на пользу храму. Зато жрецы взимали плату со всех, кто желал подивиться на чудо‑механизм — а таковых хватало!
Ванесса так и не догадалась, что это всего‑навсего хитрая афера. Увы, вечный двигатель невозможен ни в одном из миров — это часть Первого Закона Творца. Даже магия неспособна на такое. Просто‑напросто за стеной прятались два раба с вырванными языками, непрерывно тянущие за веревку и вращающие колесо «вечного двигателя». А ночью, когда зрители расходились, а храм закрывался, его вообще останавливали. Однако придумал это жульничество действительно Бахрей, и устроено оно было так хитро, что тайна за семьдесят лет так и не раскрылась.
Потом Вон перекусила в уличном лотке. На редкость необычном лотке — это был просто здоровенный мужик в фартуке, несущий прямо на голове небольшой столик, а на плечах — холщовый мешок, заполненный снедью, и разделанную баранью тушу. Зажаренную, само собой. Он просто шел и кричал: «Кто хочет есть?! Кто хочет есть?!» Получив отклик, он тут же поставил перед девушкой свой столик, и сноровисто приготовил что‑то вроде здоровенного гамбургера, на девяносто процентов состоящего из мяса. К нему прилагался сладкий рисовый пончик, пиала крепкого чая и еще какой‑то маленький бледный катышек.
— Аппетиту вам, саранна, — приветливо пожелал разносчик, получив свою плату, и двинулся дальше.
К своему великому удивлению Ванесса узнала в непонятном катышке самую обыкновенную жевательную резинку. В Закатоне ее изобрели давным‑давно. И сделали это, разумеется, чрехверцы — одним прекрасным днем обнаружили, что их любимый каучук вполне можно употреблять в пищу. Не до конца, правда.
Она допила чай, скомкала пиалу и выбросила ее в помойную яму. Пиала была одноразовой, сделанной из плотной бумаги. Стоила такая штуковина сущие гроши.
Немного погодя Вон неосторожно забрела в какую‑то подворотню, и ее попытались ограбить. Ну а как же — богато одетая, симпатичная, без спутников... И явно иностранка — на этом материке, населенном исключительно краснокожими, ни один землянин не смог бы сойти за своего.
Хотя закончилось ограбление быстро и не так, как того хотелось его устроителю. Молодая дама вовсе не испугалась лангсакса, а крикнула что‑то вроде «йя‑а», вывернула нападающему руку, отняла холодное оружие, врезала по сопатке добрым американским хуком и грозно пообещала арестовать его, если еще хоть раз заметит что‑нибудь подобное. Лангсакс она не вернула — заявила, что отдаст своему повару, колбасу резать. Грабителя это почему‑то ужасно обидело.
Где‑то около полудня, когда Ванесса уже начала подумывать, что стоит, пожалуй, сесть на рикшу, да покатить домой, ее занесло на маленькую площадь, густо заполненную людьми. На высоком помосте стояли несколько громко о чем‑то говорящих человек. Кое‑кто из них был связан. Вон это ужасно напомнило казнь колдунов в Каабаре. Она участвовала в двух аутодафе — и один раз даже в главной роли...
Ее аж затрясло — Ванесса Ли с некоторых пор терпеть не могла деревянные помосты. Но через секунду она поняла, что происходящее не имеет никакого отношения к казням — это аукцион. Самый обыкновенный аукцион рабов. И он почти закончился — осталось всего пять «лотов».
— Опытный слуга! — прокричал аукционист, выталкивая вперед щуплого угрюмого парня. — Повар! Лакей! Винодел! Мастер на все руки! Тридцать два года, полностью здоров! Стартовая цена — десять динубов! Кто больше? Десять динубов... десять динубов за прекрасного умелого раба! Кто больше? Двенадцать... саранна в переднем ряду тринадцать... о, саран, как щедро! Шестнадцать динубов! Семнадцать... восемнадцать... продано! Продано сарану среброделу за восемнадцать динубов!
Следующей продали юную девушку, расхваленную как опытную массажистку и «умелицу снимать напряжение». Потом с аукциона ушла пожилая тетушка, названная опытной нянькой и повивальной бабкой. Последним купили морщинистого старичка — геометра и географа, способного обучать наукам детей богатых саранов.
И после всего этого дошла очередь до, так сказать, «внеконкурсного экземпляра». На помост вывели (с большим трудом) настоящего гиганта, закованного в тяжелые цепи, способные удержать даже слона. Ванесса невольно ахнула — до этого дня она не видела представителей этой расы, но сразу догадалась, кто это такой.
Дэвкаци.
Исполинского роста — двести тридцать сантиметров. Коричневая кожа. Глыбы мышц, группирующиеся в основном на спине и предплечьях. Руки неправильной формы — плечи сравнительно тонкие, а вот предплечья изрядно утолщены. На правой руке бицепсы заметно крупнее, чем на левой. Ладони очень крупные и мощные, пальцы узловатые, с длинными черными ногтями. Ноги кривые, ступни широкие и плоские. Короткие волосы плотно покрывают все тело, но это именно волосы, а не шерсть. Пышная темно‑рыжая шевелюра начинается на макушке, оставляя небольшие залысины на лбу, и спускается по спине на манер лошадиной гривы. Вдоль хребта волосы растут особенно густо — там заметна черная полоса. Ни усов ни бороды нет, вместо них жесткая кабанья щетина. Пышные бакенбарды, крупный горбатый нос, скошенный назад лоб, маленькие, но умные черные глаза, тяжелая квадратная челюсть, изрядно выдающаяся вперед, остроконечные уши с какими‑то странными насечками на мочках. Одет в узкие штаны мехом наружу и укороченный кожаный жилет на голое тело — живот и почти половина спины оголены. Обуви нет.
— Стой спокойно, зверюга! — с явным страхом в голосе потребовал аукционист, дергая за цепь. — Сараны и саранны, позвольте представить вам человека‑зверя с далекого севера! Он прибыл в наш славный город как гость, но за наше гостеприимство нам отплатили черной неблагодарностью! Это чудовище убило четверых добрых горожан, в том числе вельможного сарана! За это его приговорили к отсечению ненужных частей тела, но наш великодушный градоправитель в честь свадьбы своего сына согласился смягчить наказание! Этот зверь приговаривается к вечному рабству! Сараны и саранны, предлагайте вашу цену! Но если до полудня ни одного предложения не поступит, он будет казнен! Стартовая цена — сто динубов!
Ванесса заметила, как радостно скалятся эйсты в толпе. Эйсты и дэвкаци издавна ненавидели друг друга. Она бросила взгляд на часы — до полудня всего пара минут. А сто динубов — громадная сумма. Да и захочет ли кто‑нибудь покупать полузверя, матерого убийцу...
Из толпы не доносилось ни единого звука. Желающих приобрести могучего дэвкаци не было. Слишком уж буйный раб. Происходи дело в Чрехвере или Иссило, могли бы приобрести для гладиаторских боев, но эстегелерцы не любили подобных развлечений и у них не было арен. Так что дэвкаци не мог и надеяться, что его купит какой‑нибудь ланиста.
Великан стоял спокойно, холодно взирая на мельтешащую толпу. Когда его взор падал на эйстов, в черных глазках на миг появлялись бешеные искорки, но тут же вновь исчезали. Могучий воин собирался встретить смерть достойно, не радуя этих ничтожных человечков...
— Говори что‑нибудь, зверюга! — взвизгнул аукционист, тыкая его железной палкой в бок. — Скажи, как ты посмел поднять руку на вельможного сарана?!
— Индрак убил людей справедливо, — рокочущим басом произнес дэвкаци. — Люди назвали Индрака уродом, но Индрак молчал. Люди кидали в Индрака камнями, но Индрак молчал. Люди напали на Индрака с оружием, и Индрак стал обороняться. Кто скажет, что Индрак поступил несправедливо?
— Тупой дикарь! — прорычал аукционист. — Он имел право сделать с тобой все, что захочет!
Индрак Молот вовсе не был дикарем. Как и все дэвкаци. Из‑за их манеры речи люди, как правило, смотрят на них свысока, но дэвкаци достаточно развитый народ, хотя их культура и выглядит примитивной. Да, в технике они уступают эйстам или нумирадцам, но уж закатонцев‑то обгоняют точно. Они великолепные кузнецы и мореходы, умеют выплавлять нержавеющую сталь, знают секреты пороха и компаса, используют пушки и строят лучшие корабли на планете — настоящие плавучие крепости.
А манера речи, похожая на дикарскую, объясняется очень просто — у дэвкаци другая грамматика. В их языке (у разных кланов разные диалекты, но язык все‑таки один) отсутствуют личностные местоимения. «Я», «мы», «ты», «вы», «он», «она», «они» — этих слов в языке дэвкаци просто нет. Поэтому они не говорят «я», а называют свое имя. Не говорят «ты», но называют имя собеседника. И так далее. Кроме этого, у их существительных нет женских окончаний. Такой пример: мужчина — повар, женщина — повариха. Так в нашем языке. А вот в языке дэвкаци мужчина по‑прежнему повар, но женщина... тоже повар. И так далее. Однако чужие языки они учат с легкостью — на локонском Индрак говорил без заметного акцента.
Аукционист все больше нервничал. Минутная стрелка все ближе подходила к роковой отметке, а ему вовсе не хотелось лишаться столь жирных комиссионных. Он проклинал градоправителя, которому показалось мало просто казнить дэвкаци — понадобилось еще и поиздеваться над этой пародией на человека. Неужели же неясно, что никому и в голову не придет выложить такую кучу денег за столь никчемное существо? Назначь градоправитель сумму поменьше, могли бы и купить, но так...
На часах Бахрея, видных даже отсюда, появилась бронзовая фигурка Малдена‑Охотника, легендарного героя. Он поднес к губам охотничий рог и затрубил первый раз. Потом второй...