Прихожу в себя медленно, сознание вязнет, как в болоте, и проваливается в темноту. Удар был сильным, ощущаю себя выключателем, с которым играет непослушный ребенок. Щелк. Прихожу в сознание. Щелк. Теряю сознание. Щелк. Щелк. Щелк. Попытки удержаться за одно состояние, не увенчаются успехом.
Голова нещадно раскалывается, закрадываются мысли, что меня ударили не один раз, в ушах звучит противный монотонный писк, в горле першит и режет, язык высох и еле ворочается во рту.
— Пора просыпаться, дрянь, — меня резко тянут за волосы. Хриплю от резкой вспышки боли и открываю глаза, щурясь от света. Сквозь выступающие слезы, натыкаюсь взглядом на ухмыляющегося Алена.
— Кто ты? — мой голос напоминает слабый шорох листьев на ветру. — Что тебе от меня нужно?
Осматриваюсь, помещение походит на банкетный зал, освещенный десятками свечей, стоящих в подсвечниках на сервированных столах. Опускаю взгляд вниз и осматриваю себя, на мне чужое платье, оно широко в талии и мало в груди. Пытаюсь дернуть руками, но они привязаны к подлокотникам кресла на которое меня усадили.
— Меня зовут Ален, — мои волосы наматывают на кулак и тянут. — И не смей опускать взгляд, когда разговариваешь со мной.
Шиплю и впиваюсь взглядом в похитителя, он стал выглядеть старше, словно с него слетела маска, на лице проступили усталость и мелкие морщины, нет былой молодости.
— Где Роман?
«Он остался с Дамианом и лордом Болье?» — от волнения за супруга скручиваются в улез внутренности.
— Ален Роман Тринни, — шутливо кланяется мой похититель, ощутимо натянув мои волосы.
— Роман — ты? — слова вырываются с мерзким писком, что самой от себя тошно. — Но кто тогда был с тобой в академии?
— Кукла, — беззаботно пожимает плечами Ален-Роман. — Выглядит убедительно, правда? — И смеется, дергая меня за волосы при каждом смешке.
Если выживу, то буду не только седая, но и лысая. Главное выжить. Выведать побольше информации и вызвать Дамиана. Надежда, что я смогу до него достучаться, придает мне сил.
— Как у тебя получилось сделать такую реалистичную куклу? — спрашиваю, как можно спокойнее, без криков, визгов и агрессии. Миссия: заговорить зубы, начинает свою реализацию.
— Годы практики, — отвечает Ален-Роман и поглядывает на часы. — Гости опаздывают.
— Гости? — нервно облизываю, пересохшие и потрескавшиеся, губы. Бросаю взгляд на сервированные столы. И понимаю, зрители, вот кого не хватает. Алену-Роману явно необходимо публика и поддержка толпы.
— Ты будешь приятно удивлена, — наклоняется и шепчет мне на ухо, касаясь губами мочки. Сдерживаю визг омерзения и подбирающуюся к горлу тошноту.
После слов Алена-Романа двери торжественно открываются и в проеме возникают шикарно одетые гости. Лиц не разглядеть из-за теней, что падают на них, но наряды дорогие. Мужчины в расшитых золотыми нитями камзолах, дамы в элегантных платьях. Гости медленно входят в зал и занимают столики. Бледнею от знакомых лиц. Первым входит барон Джозеф, бабушкин управляющий, с дамой, выряженной в роскошное красное платье. Они занимают ближайший ко мне столик и переводят высокомерные взгляды на меня. Следом дефилируют родители Лола, у ее матери красные глаза, видимо от выплаканных слез, после смерти дочери, но держится величественно, спина ровная, взгляд ледяной и колючий. Грациозно входит неизвестная мне пара и устраивается за дальним столиком, следом трое мужчин, узнаю ненавистного мне барона Монтиш, и скреплю зубами. Отец Герарда один, оглядывается по сторонам, решая к кому бы присесть, и направляется к барону Джозефу. Несколько неизвестных леди, в невероятных по покрою платьях, занимают столик, хихикая. Дворецкий Двэйн отдергивает камзол, выглядящий поскромнее, чем у других собравшихся, и присаживается за стол к барону Джозефу, начиная оживленно общаться с ним. Когда в банкетный зал входит де Нотт, что сдал мне дом, я перестаю удивляться гостям. Замечаю знакомые лица из академического состава ландорской академии, у меня они не преподавали, но перед глазами примелькались. Моральное состояние мое становится только хуже с каждым знакомым лицом. Мелькает даже одна из служанок, что я наняла в новый дом.
— Добро пожаловать, дорогие гости, — наиграно произносит Ален-Роман. — Сегодня нас ожидает невероятное представление.
Сидящие за столами рукоплещут и скалят зубы в улыбках.
«Представление — это я», — желчь поднимается к горлу, сжимаю зубы, чтобы меня не вырвало на собственные колени.
— Улыбайся, — Ален-Роман дергает меня за волосы, — гости смотрят.
Строю гримасу, даже отдалено не напоминающую улыбку.
— Улыбнись, — рычит мой похититель.
Отвожу взгляд от толпы и растягиваю губы в улыбке. Гости аплодируют, пара мужчин даже свистят.
— Благодарю, — голос Алена-Романа полон меда.
— Зачем тебе это?
— Месть, — улыбается мой похититель, проводя ладонью по моим волосам, поправляя их.
— Я ничего тебе не сделала, — звучит жалко и тихо.
— Эгоистичны твои мысли, юная леди, — грозит пальцем Ален-Роман, как родитель маленькому ребенку.
— Тогда я не понимаю, — качаю головой.
— Загадка для тебя, Катерина, — громко произносит Ален-Роман. — Когда истребляют ведьм, кого не берут в расчет?
Молчу, не зная, что и ответить, не сильна я в загадках от сумасшедших убийц и похитителей.
— Сдаешься? — Снисходительно произносит Ален-Роман и гладит меня по щеке. — Сыновей.
«Сыновей?» — первым возникает недоумение, затем понимание.
— Эрерд-Лерраль, — выпаливаю, — Зеркальный Ковен.
Толпа на мой ответ громко аплодирует.
— Теодос явился в мой дом, убил мою верховную ведьму-мать, ее наследницу мою старшую сестру и мою невесту, разрушил привычный для меня мир, а меня оставил в живых, потому что я — сын ведьмы. Я — никто, — Ален-Роман встает за моей спиной и кладет ладони на мои плечи, сжимая их. — Пришла моя очередь мстить, уничтожать миры и убивать его детей, а главное забирать надежду на освобождение, истребляя Даккорских, один за одним.
— Не понимаю о чем ты… — чувствую себя жалкой, происходят судьбоносные события, а я словно проплываю мимо, будто решается и не моя жизнь.
— Бедное дитя, тебя даже не посвятили в неприглядный момент прошлого твоего рода, — произносит с наигранной трагичностью Ален-Роман. Толпа на его слова хватается за сердце и фальшиво вытирает платками глаза, изображая горечь и участие.
— Линнетта Даккорская была магически слаба, но одарена внешностью и талантом в артефакторике, а главное эгоистична и тщеславна, как и все Даккорские. Теодос любитель алкоголя и прелестных женщин, Линнетта решила этим воспользоваться и создала ловушку для Сияющего божества. Заманила его пьяного к себе в дом и пленила, — произносит Ален-Роман и смеется. — Что может быть хуже пьяного божества? Пьяное похотливое божество.
Толпа хохочет, не прикрывая рты. Жуткое зрелище, словно попала в дешевый ситком.
— Кровь Даккорских пленила, кровь Даккорских и освободит, поэтому Линнетт я убил первой. Красивой была, но больно болтливой оказалась, — Ален-Роман показывает медальон, что был сокрыт под его одеждой. — Артефакт, дарующий силу Теодоса, сорвал с ее остывающей сломанной тонкой шеи.
Морщусь.
— Почувствовал себя всесильным?
Ален-Роман ухмыляется:
— Непередаваемое чувство, но тебе не понять.
— Не понять, я не монстр уничтожающий миры, — кривлю лицо от омерзения.
Ален-Роман дергает меня за волосы и добавляет трагичным голосом:
— Мы не дошли до самого интересного, люблю разбивать сердца.
Толпа аплодирует и ликует. Напрягаюсь от реакции зрителей.
— Даю подсказку: ты не последняя Даккорская, Катерина, — Ален-Роман двигает бровями и смотрит на меня с ожиданием.
— Бабушка?
— Селина, прекрасная Селина, она неплоха в постели…
Перевожу шокированный взгляд на Алена-Романа и шепчу:
— Нет…
— Да, Селина предала миры и отдала, созданный ею артефакт, мне, в обмен на свою жизнь. Селина обезопасила себя и сбежала в далекий мир, но это не единственная ее помощь… правда, дорогие зрители?
Толпа радуется и кивает.
— Главное, Селина убила нашего с ней сына, твоего отца.
Не думала, что сердце может разбиться, как чашка, но именно это и происходит со мной сейчас. Сердце делает несколько медленных ударов, и в груди разливается боль. Сжимаю челюсть, чтобы не заорать.
«Ложь! Ложь! Бабушка не могла так поступить!» — слезы застилают глаза.
— … ложь, — жалкий звук вырывается из моего рта.
— Она почти убила и твоего сына, — шепчет мне на ухо Ален-Роман. — Не мир убивал ребенка, а Селина травила его. Ждала, что мальчик сойдет с ума и убьет тебя, а затем и себя. Селина была зла, когда ты попросилась домой, но сдержалась, сыграла любящую бабушку, решила сама поспособствовать избавлению от вас, и была разочарована, но с каким счастьем она сообщила мне, что ты решила с ребенком вернуться в Ландор…
— Нет… нет… ложь… это гнусная ложь…
— Да, моя милая Катерина. Наследник Ландора должен был умереть, но Теодос опередил нас и спрятал твоего сына. Временами, он рушит наши планы, но я терпелив. Миры и боги уничтожаются не за один день, требуются десятилетия, а то и столетия…
Перестаю слушать его бравады, которыми он кормит толпу, они лишь шахматные фигуры, которыми он двигает по доске. Лола и Герард были пешками в руках свихнувшегося человека, что возомнил себя божеством и вершителем судеб. Пешки и остальные зрители. Представители обедневших родов, изгнанные и покинутые, простолюдины, как моя служанка. Ален-Роман собирает вокруг себя тех, кто готов жизнь отдать во имя его мести.
Надеюсь, что моя вера в Дамиана спасет меня и не даст погибнуть ему.
Сжимаю челюсть, чтобы не заорать и не привлечь к себе излишнего внимания. Обхватываю пальцами ног ножки кресла, неудобно, но именно это мне и нужно. Пальцы я себе еще не ломала, но никогда не поздно начать. Повезло, что ноги мне не связали. Схожу в храм Теодоса и кину монетку за удачу. Резко дергаю ступнями и зажмуриваюсь.
«Как же су… больно!» — раздается хруст и звуки смолкают.
Зал заливает золотым светом, зажмуриваюсь, на него невыносимо смотреть, глаза жжет. По вискам стекает пот, жарко, как в парилке. Раздаются визги и крики, стук падающих стульев и столов.
Мгновение и через смеженные веки больше не пробивается свет, не слышны и звуки, приоткрываю один глаз, я больше не в зале, а в знакомой спальне, на кровати лежит моя платье, туфли валяются на полу.
— Живая, — счастливо шепчу, — живая…
Дамиан возникает в золотом сиянии, весь покрытый пеплом. Освобождает мои руки и крепко прижимает к себе, целует и бессвязно шепчет, как он рад, что я смогла вызвать его, что я жива и невредима. Цепляюсь за его шею и плачу. Тяжесть дня наваливается разом, ломает барьеры и льется слезами.
Дамиан целует мои ступни и кости с щелчком встают на место. Перевожу задумчивый взгляд на голубые глаза супруга.
— Сияющий, — шепчу. Дамиан сияет, как божество.
— Да, Кати?
— Голубые глаза и золотой свет, Теодос сделал тебя божеством… — прикасаюсь к щеке супруга, сияние щекочет мою кожу.
Дамиан медленно кивает.
— Придется с этим смириться… — деловито произношу и целую супруга.