Великий Кром! Озноб охватил его тело, и волосы сами собой зашевелились на голове.
— Нинус! А другие фигурки тебе не напоминают кого-нибудь? — поинтересовался киммериец, уже почти зная ответ, в нем мертвенным холодом начало распространяться предчувствие чего-то жуткого и непонятного. Против воли он сжал рукоятку своего меча с такой силой, что хрустнули пальцы.
— Надо же! — вдруг удивленно воскликнул его приятель. — Вот этот похож на Большого Кумрана, был такой лихой предводитель… одной шайки…
Конец фразы он вымолвил запинаясь, видимо, и у него возникли какие-то подозрения.
Варвар мельком бросил взгляд на книгу, которая лежала у него перед глазами. Великий Митра! Рисунок изменился! Теперь Конан сидел у стола, а Нинус стоял у полки. Киммериец не успел как следует обдумать происшедшее, потому что услышал за спиной леденящий душу скрип двери. Она медленно-медленно двигалась, закрывая выход.
— Хвост и рога Нергала! — выругался Нинус.
Он лихорадочными движениями стал шарить в своем кошельке, и, вытащив щепоть порошка, с помощью которого расколдовал замок, бросил ее в сторону двери. Порошок рассыпался у порога, Нинус начертил в воздухе какой-то знак, но дверь продолжала свое движение. Варвар почувствовал, что с ним происходит что-то неладное, непостижимое разуму, но не мог понять — что. С комнатой тоже творилось нечто невероятное, ему показалось, будто стены ее зашевелились. Он оглянулся вокруг, но все вроде оставалось на своих местах.
— Демоны меня побери! — закричал вдруг Нинус. — Я перепутал знаки! Конан! Конан, не дай двери закрыться, иначе пропадем!
Киммериец ринулся к двери, но неведомая слабость сковала все его тело, он едва сумел пошевелить рукой. Взглянув на Нинуса, Конан увидел, что тот тоже старается сдвинуться с места, но не может. Его побелевшие губы пытались что-то произнести, но ни одного звука варвар не слышал. Киммериец взглянул на книгу. Приведшая его в такой ужас картинка как бы сползала к верхнему углу листа, уменьшаясь на глазах.
Варвар почувствовал, как что-то упало с его головы на плечи. Он скосил глаза и увидел, что лента, подаренная Дениярой, выросла, да так что сейчас сползет с плеч! Точно! Она скользнула к его ногам и, стремительно увеличиваясь в размерах, стала разрастаться, отодвигая столы к стенам. Киммериец очутился как бы внутри большого круга. Обруч достал до Нинуса, ударил его под ноги, и тот повалился, как кхитайский болванчик. Его ноги не двигались и посерели, приобретя цвет материала, из которого были сделаны фигурки на полке.
«Мы уменьшаемся! — мелькнула догадка, которая заставила его похолодеть. — Великий Кром!
Вот куда пропали все воришки, пробравшиеся сюда… Он превратил их в эти глиняные игрушки!» Конан чувствовал, что тоже каменеет — застывает начиная с ног. С невероятным усилием, сцепив зубы, он вытащил свой меч и, падая, попытался достать им до двери. На миг он представил, как возвратившийся хозяин поднимает с пола и ставит на эту треклятую полку двух глиняных болванчиков — его и Нинуса…
— Ну, нет! — захрипел варвар, жилы на его руках вздулись; теряя остатки сил, он успел просунуть кончик меча в щель, причем сделал это в последний момент — еще мгновение, и дверь бы захлопнулась.
Раздался жуткий скрежет. Какая-то исполинская сила пыталась закрыть дверь, но меч не давал этого сделать. Казалось, что кто-то толкает, давит, жмет на дверь с той стороны. Доски начали выгибаться, как лук в сильных руках.
«Если попадешь в беду, — вспомнил он слова, как-то сказанные Дениярой, — выкрикни мое имя, может быть, это тебе поможет».
— Денияра! — во всю силу своих легких заорал Конан.
Как бы повинуясь его словам, гигантский обруч, в который превратилась шелковая повязка, выгнулся петлей в направлении закрывающейся двери и встал на ее пути как скала. Потом раздался ужасающий раскат грома, сверкнула ослепительная вспышка света, и наступила темнота…
Очнулся киммериец на крыльце дома, рука продолжала судорожно сжимать рукоятку меча, в другой руке он держал ленту, которую повязала ему на прощание Денияра. Рядом лежал Нинус, прижимая к себе заветную книгу, мечту его воровской жизни. Конан посмотрел на дверь: замок, цел и невредим, висел на своем месте, как будто и не был вскрыт с помощью зеленого порошка. Сколько времени прошло с тех пор, когда они были в этой проклятой комнате? Или все, что произошло, ему просто приснилось?.. Луна вовсю светила сквозь густую листву сада. Судя по всему, была уже глубокая ночь.
«Нергал с этим домом, пора выбираться отсюда», — решил варвар. Он потряс Нинуса за плечо, тот слабо застонал и открыл глаза.
— Где это я? — спросил он, озираясь вокруг.
— Забыл? — хохотнул киммериец. К нему понемногу возвращалось его обычное боевое настроение. Да и почему бы не прийти в хорошее расположение духа, если боги в очередной раз не оставили его? Из такой переделки выйти живым — это тебе не пьяных стражников резать… — Сам же хотел магическую книгу, и меня, олуха, Нергал послал с тобой. Вспомнил?
Нинус поглядел на предмет, который продолжал судорожно прижимать к себе, и на лице его можно было прочесть одновременно и радость от такой добычи, и желание бросить эту книгу и никогда ее больше не видеть. Первое чувство оказалось сильнее.
— Благодарю тебя, Солнцеликий! — возопил Нинус, потрясая вожделенным сокровищем. — Ты не забыл своего преданнейшего раба!
— Хватит тебе, потом возблагодаришь, — весьма невежливо прервал его общение с богами варвар, — нам еще надо до дома добраться. Я что-то не пойму, как мы от забора дошли до этого места?
Действительно, сад, с тех пор как они вошли сюда, изменился — и отнюдь не по вине ночного освещения. Раньше перед домом была довольно-таки обширная площадка, от забора, где они перебрались в сад, с улицы вела утоптанная тропинка. Теперь же сад — или лес? — подходил к самым стенам, не оставляя ни малейшего пространства, где можно было бы не то что пройти — протиснуться. Мощные ветви, перевитые лианами толщиной в руку, низкий плотный кустарник у самой земли — это даже не лес, а чащоба, кролик вряд ли мог сквозь нее прошмыгнуть. Конан вгляделся внимательнее и вспомнил один из рисунков в той жуткой книге. Это же лес с той картинки! Опять стало холодно спине — наверное, боги пошутили немного и теперь готовили ему новое испытание.
«Податель Жизни, неужели придется сгинуть в этом саду? Ну нет, так просто нас не возьмешь!» Киммериец схватил свой меч и принялся прорубать дорогу в том направлении, где, как ему казалось, должен был быть путь к спасению. Он двигался подобно свирепому дикому быку, с твердостью воина, разбивающего тараном крепостную стену, с упорством искателя кладов, долбящего киркой камень.
Нинус едва успевал за ним, а сзади ветви вновь смыкались непроходимой стеной, как будто это были не растения, а темная вода, которая поглотила бы их, если бы не ярость и сила Конана. Призрачный свет луны играл на его вздутых от напряжения мускулах, он рубил и рубил, не уставая.
Сколько продолжалась эта битва — сказать было невозможно. Когда Конан увидел перед собой камни ограды, уже светало.
Они одним махом, будто кто-то подбросил их, перескочили через нее и огляделись. Вдали уже светилась полоска утренней зари, воздух был чист, свеж и удивительно приятен. Они поспешили вперед по знакомой улице, не оглядываясь на тот дом, который остался, хвала богам, позади, за этим каменным забором. Нинус еще не мог прийти в себя от пережитого, его зубы клацали в такт шагам, как колокольчик у пасущегося верблюда.
Кругом уже начиналась обычная утренняя жизнь, слышалось блеяние овец, кудахтанье кур, возгласы людей, приступивших к своим делам. Какая-то собачонка, вылетев из-под ворот, с лаем набросилась на Нинуса, норовя цапнуть его за штанину. Замориец пинком отбросил назойливую шавку, и это маленькое происшествие разрядило его, зубы перестали стучать, он наконец-то перевел дух. Тут Конан вдруг рассмеялся.
— Ты что скалишься? Еле ноги унесли, не до веселья, — буркнул Нинус.
— Дешево отделались, — давясь от смеха, ответил киммериец, — вот только что ты пнул эту сучку, а я подумал, что ты мог бы быть сейчас величиной с собственное яйцо, и тогда она проглотила бы тебя — и даже не заметила этого.
— Ну, не такие уж они у меня маленькие, — обиделся было Нинус, но, взглянув на Конана, махнул рукой и присоединился к хохоту товарища. Взрывы смеха спугнули стаю ворон, мирно дремавшую на дереве, и долго еще в утреннем прохладном воздухе слышалось их возмущенное карканье.
Колдун Лиаренус беспокойно заворочался во сне, что-то душило его, как будто огромная птица, усевшись ему на горло, своими широкими крыльями совсем перекрыла доступ воздуху. Он взмахнул руками, отгоняя тварь, и проснулся, с трудом приходя в себя от ночного кошмара.
«Только сон», — подумал про себя колдун и бросился к заветной шкатулке, лихорадочно нащупал на шее маленький золотой ключ, отомкнул замочек. Все было на месте: и перстень, и его заговоренный золотой полумесяц, и клочок магического вендийского пергамента, он выиграл его в кости у одного колдуна из Кофа.
Горбун вытер со лба холодный пот и хотел было продолжить сон, но безуспешно. Неспроста же снится такое! Добро бы это приснилось какому-нибудь скотоводу, купцу или солдату, но ведь он же маг, и далеко не последний в этом мире! Лиаренус в своем городе старался не показывать своих чародейских способностей, и поэтому в Шадизаре его считали обычным, хотя и весьма удачливым купцом. Только покойный брат, лекарь повелителя, да не исключено, что еще два-три человека, не более, могли подозревать что-либо подобное. Он обычно держался в стороне от своих якобы собратьев по торговому делу, не участвовал в их пирушках и сборищах, но на торг кое-что привозил — и немало.
Конечно, у пытливого наблюдателя могло вызвать удивление, что никто и никогда не видел, как он снаряжает или встречает караваны, не было купцов, которые могли бы припомнить о каких-то совместных сделках или путешествиях, но мало ли что бывает в жизни. Товар у него всегда был отменный: вендийские и кхитайские благовония, самоцветы… У него можно было найти, если кому-то очень требовался, даже порошок черного или желтого лотоса. Так что в Шадизаре Лиаренус был известен как нелюдимый, но надежный купец — если ему что-нибудь заказывали, товар всегда прибывал вовремя и столько, сколько было нужно. К тому же при таком брате, который был чуть ли не самым первым лицом в городе, лишние вопросы могли окончиться весьма плачевно для любопытного.
Семьи у него никогда не было, и теперь, когда его брат был задушен в своей опочивальне, Горбун остался совершенно один. Но, собственно говоря, ему никто и не был нужен. Зачем тому, кто собирался владеть всем миром, помеха в виде жены, детей или других родственников? Собственно говоря, он и о смерти брата не очень-то горевал: этот гуляка, выпивоха, любитель роскоши и женщин только даром растрачивал свои способности. На что? На лишний ковер в свой дворец, на лишнюю девку или еще один перстень!
— Тьфу! — У Лиаренуса даже стало горько во рту. Да если бы он захотел, то этих побрякушек имел бы столько, что никакому владыке и не снилось! Не в этом сладость жизни, не в этом! Чтобы эти людишки, эти твари, слепленные из горстки мяса и костей, пить и есть, ходить и спать, даже дышать не могли без его соизволения — вот на что можно положить свою жизнь! Да и не такую, как у всех, а в пять, нет — в десять раз более длинную, а может быть, и вечную!
Он отомстит всем, кто так или иначе заслужил это! Всем: и тем, кто в детстве дразнил его — они сейчас уже дожили до старости, тем страшнее будет для них его кара. Так и стоит в ушах их крик: «Горбатый, горбатый, иди стучи лопатой, горбатый, горбатый…» И женщинам, которые пренебрегали им тогда, и тем, которые живут сейчас — они тоже оттолкнули бы его — всем придется заплатить, всем! И детям их, и детям их детей… И этим вельможам, и купцам, и прочим тварям людским. Лиаренус заскрежетал зубами, так велико было его желание поквитаться с этими не заслуживавшими прощения убожествами.
Скоро, скоро не подозревающие о его будущем могуществе людишки почувствуют его силу. Все! Сначала Шадизар, потом вся Замора, потом Коф, Коринфия, Офир… У Горбуна даже дыхание перехватило, он закашлялся, его седая бороденка др0. жала, как хвост трясогузки. Ладно, пора вставать — и за дело!
Сначала надо узнать, почему его посетил такой сон. Лиаренус вставил ноги в расшитые шелком дорогие сафьяновые туфли и засеменил к огромному сундуку, стоявшему в противоположном углу его обширной спальни. Сундук был старинной работы, доски потемнели от времени, зеленоватый налет покрывал бронзовые обручи, охватывавшие стенки и крышку.
Открыв сундук, маг вытащил из него огромную книгу в кожаном переплете. Положив книгу на столик черного дерева, ножки которого были затейливо вырезаны в виде драконов, Лиаренус вновь залез в сундук и, пошарив в его утробе, извлек небольшой серебряный ларчик. Открыв его, колдун взял оттуда несколько стержней коричневого дерева и, склонившись над книгой, принялся перелистывать ее тяжелые пергаментные листы.
Его губы шевелились, шепча магические заклинания, в скрюченных пальцах левой руки он держал связку палочек и иногда проводил ими по страницам.
— Негодяи! — Вопль прорезал ночную тишину. — Ублюдки, шакалы, семя вонючей гиены, как они сумели?
На рисунке, занимавшем почти весь лист, была изображена та комната, в которой Нинус и Конан искали магическую книгу. Колдун провел по картинке своими коричневыми палочками, и перед ним, повинуясь магическим заклинаниям, возникли две фигуры — неясные, как будто подернутые туманной дымкой. Лиаренус еще пошептал что-то, потер рисунок стерженьками, но изображения не стали лучше.
— Что-то их защищает. Ну что ж, попробую по-другому.
Он напрягся, на лбу вздулись жилы, капли пота выступили на сухой, как пергамент, старческой коже. Его старания, однако, успехом не увенчались: фигуры остались по-прежнему размытыми.
— Ладно, пока оставим, — сдался Лиаренус, — но я все равно узнаю рано или поздно, кто это побывал в моем доме.