Киммерийца никогда в жизни не приходилось дважды приглашать к трапезе. Через очень короткое время все, что было на столе, благополучно перекочевало в их желудки.
— Я так и думал, что ты успеешь как следует проголодаться со вчерашнего вечера, когда ты умял целого барашка, — довольно улыбаясь, проговорил Ши Шелам.
— Я целых три дня не ел, — счел нужным объяснить Конан. — Но вино в этой таверне не бог весть какое.
— Конечно, — кивнул Ши Шелам, — но зато там чувствуешь себя спокойно, можно и о делах поговорить, а если что, смыться легко через задний двор. Абулетес свой человек, не продаст, клянусь Белом. А теперь подожди немного, я поищу тебе одежду, хотя это непросто — у нас в Заморе не часто встретишь такого буйвола, как ты.
— Чем тебе не нравится моя одежда, обглодыш? — усмехнувшись, поддел его Конан. Со времени их встречи не прошло еще и полудня, но они обходились друг с другом вполне по-приятельски. Ши Шеламу было лет тридцать, но рядом с варваром он выглядел ребенком: невысокий, тощий, смуглый, как все заморийцы. До того, как стать одним из самых ловких и удачливых скупщиков краденого в городе воров Шадизаре, кем он только не был: служил у купца, потом попал на хлопковые плантации, ходил с караванами в Офир и Коринфию — словом, повидал достаточно. Об этом киммериец узнал из его рассказа вчера по пути от веселого дома до таверны Абулетеса.
— Чем больше ты будешь походить на нас, тем лучше, — объяснил Ловкач. — Из-за твоей накидки на голое тело любой поймет, что ты не местный: еще лето не наступило, ночью прохладно, здесь сейчас одеваются потеплее. Я тебе подыщу шаровары, рубаху и безрукавку да плащ поприличнее, не так будешь бросаться в глаза. Постараюсь найти такое, чтобы тебе подошло. — При последних словах замориец с сомнением окинул взглядом приятеля и, махнув рукой, вышел из лачуги.
Конан последовал вслед за ним во дворик. Прищурив глаза от яркого солнца, юноша с удовольствием потянулся.
«Ну что ж, — размышлял киммериец, — дела обстоят совсем неплохо. Ловкач обещал познакомить с предводителем одной шайки, глядишь, все образуется как надо. Зря, что ли, я притащился сюда, в этот разбойничий город?»
Конан присел, прислонившись спиной к стене дома, и предался мечтам, греясь под ласковыми лучами Глаза Митры. Все шло хорошо, напряжение последних дней спало, и ему уже стало казаться, что не было ни гиперборейских казарм, ни кровавых гладиаторских боев, ни бегства от стаи голодных волков по ледяной пустыне, ни страшилища в склепе — не было ничего, только теплое солнце и ощущение приятной тяжести в желудке.
Конечно, он постигнет ремесло воров, спору нет, но не только за этим он пришел в Город Негодяев. Словно наяву вновь увидел он вендийского мудреца и дымок от костра, сквозь который мерцали звезды. У старца, которого звали Чиндара Хон, были худые, темные от времени, словно прокопченные руки, и когда он вздымал их к небу, широко разводя в стороны, то казалось, что он пытается снять эти звезды своими скрюченными пальцами.
Они развели огонь на опушке леса, и под треск прогоравших сучьев тихим голосом Чиндара Хон поведал ему много древних и удивительных историй, одна из которых, произведшая неизгладимое впечатление на душу варвара, и явилась одной из причин, приведших Конана в Шадизар.
«В давнюю пору, — рассказывал старик, — никто не помнит, как давно это было, может быть, даже в те времена, когда Светлоокий Митра еще не отлучил Сета от своего благословения — в Вендии жил богатый купец. Снаряжал он богатые караваны и на север, и на юг, и на восток — в Кхитай. И везде торговлю вел большую и прибыльную, богател с каждым годом. Дом у него был большой и красивый, и сад, и диковины разные, со всего света. Наложницы его были одна другой краше, и если одна пела, как соловей, то другая танцем своим завораживала до изнеможения, а третья вышивала лучше, чем кхитайские мастерицы, а четвертая… — тут старик сделал паузу и, раскинув руки, показал то, что словами не объяснить, — словом, все было у этого купца. Кроме одного — боги не даровали ему самой великой радости, детей.
Хотя, сказать надо, что был человек он благочестивый и богобоязненный, и слава о нем распространилась далеко за вендийскими границами. Почему-то боги не наградили до сих пор его за праведную жизнь. Но неисповедимы пути богов, и недоступны они нашему слабому разуму.
Взмолился купец, воззвал к богам, и Податель Жизни смилостивился над ним и послал ему сына. Не чаял души в нем отец, лучшие мудрецы обучали его наукам, храбрейшие воины воспитывали его дух и закаляли тело. Когда вырос и возмужал юноша, отец отправил сына с караваном, чтобы обучился он делу купеческому, чтобы в надежные руки перешло то, что тяжким трудом, усердием и помощью богов нажито.
Когда покидал сын свой дом, отец надел ему на руку кольцо, которое, в свою очередь, получил от своего отца, тот от своего — в общем, с незапамятных времен переходил этот перстень из поколения в поколение. И сказано было следующее:
— Перстень этот дорог не камнем своим и не видом необычным. Охранит он тебя от невзгод всяческих. Пока мой дар с тобой — будь спокоен, но никогда не снимай его с руки и не отдавай никому.
Перстень, какого-то серебристого тяжелого металла, был необычным: украшали его непонятные знаки, а внутри находился камень дивной красоты — огромный сапфир глубокого синего цвета — как твои глаза», — добавил старик, внимательно посмотрев на киммерийца.
«Сын несколько лет ходил с караванами, обучился ремеслу купца, да так, что известность и достоинства его стали даже затмевать славу отца. Но так и должно быть, слава Великому Митре, ибо если бы не были наши сыновья лучше нас, то так и пребывал бы род человеческий в дикости». Старец опять воздел руки к небесам, как бы желая, чтобы они подтвердили его слова, но ни грома, ни молний с небес не последовало, и рассказчик продолжил:
«И вот однажды пришел он с караваном в Шадизар. Закончил свои дела и направился выполнить поручение отца, передать одному местному вельможе письмо. Встретили юношу приветливо, усадили как дорогого гостя на лучшее место, потчевали изысканными яствами. Когда уже заканчивался пир и гость собирался уходить, в зал вошла дочь хозяина дома, необыкновенная красавица. Что дальше рассказывать? Обычное дело, — вздохнул старик, — сын ничего не жалел для красавицы, влюбившись в нее до беспамятства. Тратил направо и налево свое золото, и очень скоро дошло до того, что у него почти ничего не осталось. Не с чем было даже вернуться к отцу. Тогда он пренебрег запретом родителя, пошел к ростовщику и заложил свой перстень, рассчитывая получить его обратно, когда вновь вернется в Шадизар. Заплатил караванщикам, направлявшимся в Вендию, и они взяли его с собой. Больше никто и никогда не видел ни его, ни этого каравана. Божий промысел неведом смертным. Что с ними произошло: погибли от рук разбойников, а может быть, заблудились в пустыне в песчаную бурю или замерзли где-нибудь на снежном перевале? Об этом можно только гадать. Вот такая история, — подытожил старик, — или сказка, или правда, теперь уж тяжело судить».
— Почему же этот камень не предостерег сына? — спросил киммериец.
— У богов много больших дел, иногда могут и не досмотреть за такими червями, как мы. Да и Сет с Нергалом тоже не дремлют.
— А где же кольцо?
— Оно поменяло многих владельцев и исчезло из виду. Прошло еще много-много лет, и перстень опять всплыл на свет божий, и где ты думаешь?.. Опять в Вендии! Один из предков правительницы Офира то ли получил в подарок, то ли нашел этот камень в развалинах древнего города — точно не знаю, — но известно, что перстень долго переходил в качестве семейной реликвии в этой семье. Совсем недавно при весьма загадочных обстоятельствах он опять исчез.
— Как, совсем исчез? — удивился киммериец.
— Ну нет, не растворился же он в воздухе, — усмехнулся старик. — Сказывали, что его похитил человек, живущий в Шадизаре.
Рассказ Чиндары Хона запомнился варвару. Найти бы этот сапфир, который оберегал своего владельца от превратностей судьбы! Правда, Конан не очень верил во всяческую магию и, в общем, старался держаться подальше от нее, но камень этот в любом случае не помешал бы. Если, скажем, вернуть его обратно в семью правителей Офира, то награда окажется немалой; а если он захочет к тому времени променять вольную жизнь на службу, то, пожалуй, и хорошую должность в армии удастся занять. И вот, слава Митре, он в том городе, где у кого-то, должно быть, хранится до сих пор этот удивительный перстень.
Тебе должно быть впору, — прервал его приятные думы возвратившийся Ши Шелам. Действительно, и зеленые шелковые шаровары, и отличная — похоже, новая — рубаха, и безрукавка, не такая цветастая, как у привратника, встреченного вчера, но вполне приличная — все подошло, как будто специально сшито для Конана.
— Взял в лавке у Шелудивого Нарбека, — пояснил замориец. — Он держит много тряпья, народ разный попадается, видишь, и для такого громилы, как ты, нашлось.
Закончив с переодеванием, они собрались выйти прогуляться по базару да зайти к Абулетесу — там Ши Шелам должен был встретить кое-кого, переговорить о вступлении киммерийца в шайку. Конан решил не брать с собой меч, а ограничиться кинжалом — дел никаких не намечалось, да и Ши Шелам как-никак в этих местах считался своим человеком.
Пустынька и базар, который примыкал к ней с южной стороны, отличались от того квартала, по которому шел Конан вчера. Там — широкие мощеные улицы, сады, фонтаны на площадях, роскошные здания, здесь — узкие улочки и проулки, покосившиеся глинобитные заборы, чахлая растительность, пыль, грязь-Базар был полон народу. Возгласы торговцев, зазывающих покупателей, гнусавое пение зурны и глухие удары барабанов бродячих артистов, рев ослов и блеяние баранов в скотном ряду, шарканье сотен босых ног, крики мальчишек, сновавших между торговых рядов, рычание и лай собак — эта музыка базара окутывала площадь почти осязаемой густотой.
Базары, которые Конану доводилось видеть раньше, на севере, были жалким подобием этого великолепного торжища. Варвар с любопытством озирался вокруг: от обилия зелени, овощей и фруктов рябило в глазах, запахи дурманили голову, а впереди виднелись ряды тканей, ковров, медных и серебряных изделий. Кукольники и толпящиеся около их ширм зрители, факиры с покачивающимися змеями — все искрилось весельем и яркостью. Захваченный шумным водоворотом многоголосого восточного базара, Конан еле поспевал за ловко пробиравшимся сквозь гомонящую толпу Ши Шеламом.
— Придерживай кошелек, клянусь Белом: глазом не успеешь моргнуть, как будешь пустой, — посоветовал он киммерийцу. — Здесь народ не дремлет.
Миновав базар, они свернули в переулок и через пару десятков шагов вышли на небольшую площадь. Это место Конану уже было знакомо: вчера после расправы в веселом доме именно сюда привел его Ши Шелам. Таверна снаружи представляла собой двухэтажное здание из желтого необожженного кирпича, с невысокими окнами, как бы щелями, под самой крышей из добротной офирской черепицы. Никакой, даже самой простой вывески не было, только начищенный до блеска медный фонарь на столбе у крыльца. В этом, собственно говоря, и не было нужды, ибо все, кому надо, и так знали — здесь находится таверна Абулетеса.
Кивнув в знак приветствия двум заморийцам, сидевшим на камне неподалеку от входа, Ловкач открыв дверь, знаком пригласил киммерийца следовать за собой. Конану, как и вчера вечером, пришлось слегка нагнуть голову, чтобы войти. Внутри таверна представляла достаточно просторное помещение, гораздо большее, чем можно было бы предположить по ее внешнему виду. Первый зал с несколькими рядами длинных столов из кедровых досок со скамьями без спинок, и второй, поменьше, отделенный от большого рядом деревянных колонн, между которыми было натянуто что-то наподобие рыбацкой сети с мелкими ячейками. Во втором зале вместо лавок у столов стояли тяжелые деревянные табуреты. Здесь было несколько дверей, выходивших в кухню и другие помещения, а также и во внутренний Дворик, где Абулетес принимал особо знатных гостей. Собиравшиеся в таверне разбойники вели себя достаточно пристойно, а если кто из гостей, слишком разгорячившись вином, затевал ссору, то на этот случай у хозяина в услужении были два гиганта, которые быстро объясняли забияке его ошибку, а если это не помогало, то он пробовал своим лбом крепость входной двери.
В таверне можно было подкрепиться в любое время суток, ведь у воровского мира нет расписания, и работа идет не только глубокой ночью, но, случается, и днем, если это удобно для дел. Время близилось к вечеру, залы уже заполнялись пестрой и шумной публикой.
Расторопные мальчуганы сновали от кухни к столам и обратно, поднося гостям жареную баранину, кур на вертеле, кувшины с вином, сласти и. много других кушаний, которые Конану даже не. были известны.
Проходя, Ши Шелам здоровался со знакомыми, иногда даже останавливался перекинуться парой слов, так что прошло достаточно много времени, прежде чем они добрались до свободного стола во втором зале. Тотчас к ним подбежал мальчишка, неся в одной руке большой кувшин' с вином, а в другой — блюдо с лепешками.
— Принеси-ка баранью лопатку, запеченную cv-сыром, и парочку кур, — распорядился Ловкач.
Варвар тем временем оглядывался по сторонам. Вчера они ужинали здесь поздно ночью, народу почти не было, да и Конан настолько устал и проголодался, что для него самым важным была еда, а где это происходило и кто там присутствовал, не имело особого значения. Хотя в этот город он попал только что, но народ особого рода, что собрался здесь, Конану был знаком: отчаянные, лихие ребята — выхватить кинжал и пырнуть противника им ничего не стоит. Такая порода одинакова везде, что в Гиперборее, что в Аквилонии, что в Бритунии — да на всем свете их не перепутаешь ни с кем.
Внушительная фигура варвара вызвала оживление в зале, и пока он проходил, его провожали одобрительные возгласы и шепот. Конан ожидал, по обыкновению, что кто-нибудь начнет задираться, но заморийцы не отличались крепким телосложением, и никто из присутствовавших не видел себя достойным противником этому неизвестному юнцу гигантского роста.
— Думаю, через некоторое время сюда придет Фархид со своими, — начал Ши Шелам, но остановился, потому что мальчишка уже ставил на стол блюдо с парой сочных, с хрустящей корочкой, кур. Ловкач налил себе и Конану по кружке вина, оторвал изрядный кусок у ближайшей к нему курицы и только после того, как прожевал, продолжил: — Я днем, пока был на базаре, шепнул Малому, чтобы он поискал Фархида и спросил, будет ли тот сегодня у Абулетеса. Обещал попозже появиться, у него дела с Сангаром.
— Клянусь брюхом Крома, здесь действительно неплохо! — Конан не отставал от Ши Шелама, прислушиваясь к беседе за соседними столами. Он не очень хорошо понимал местный язык, особенно если говорили быстро, но уловил, что в основном все обсуждают происшествия вчерашней ночи — вчера кто-то убил пять стражников и разгромил веселый дом недалеко от Аренджунского базара.
— Без магии не обошлось, — уверял собеседников лопоухий человечек, на лысом черепе которого багровел совсем свежий шрам. — Как они могли летать по воздуху?
— Да, да, — подтверждали из-за соседнего стола, — почтенный Калой долетел до дома и только там пришел в себя.
— Выходит, какие-то демоны посетили вчера ваш город, — удивился киммериец, дочиста обгладывая куриную косточку. — Куренок хорош, — продолжал он, запивая съеденное доброй кружкой вина, — но как тебе нравится эта история?
— Здесь и не такое услышишь, — усмехнулся Ши Шелам, его хитрая мордочка хорька расцвела от удовольствия: лестно казаться опытным и бывалым человеком в глазах этого могучего варвара.
«Это и к лучшему, — подумал киммериец, — чем больше тумана вокруг этого дела, тем мне спокойнее».
— А вот и тот, кто тебе нужен.
Широкоплечий бородатый мужчина, одетый пестро, с некоторым щегольством, вошел в зал, сопровождаемый дюжиной личностей, при взгляде на которых любой сразу определил бы, что ничего хорошего ждать от них не придется. Это был Фархид. Он указал своим головорезам на свободный стол, а сам направился к одной из дверей. Видимо, заранее предупрежденный своими мальчишками, из двери выскочил Абулетес и почтительно приветствовал предводителя крупной шайки. Абулетес, сам недюжинный мужчина, в сравнении с Фархидом несколько проигрывал в размерах. Но и предводитель оказался не самым большим в своей шайке. Последним вошел наголо обритый замориец, одетый в такие же шаровары и безрукавку, как и у Конана, и почти такой же огромный. В ширину он был гораздо объемистее киммерийца, а длинный висячий нос и оттопыренные большие уши придавали ему сходство со слоном.