И он вытащил из кармана рубль.
— Вы что, Иван Иванович? — спросил я. — Не знаете, сколько теперь стоит хлеб?
— А что? — удивился было Луков, но тут же хлопнул себя ладонью по лбу и сказал: — Совсем запамятовал, что у нас отпущены цены с сегодняшнего числа. Нет, это же просто двуспально!
И он протянул мне червонец.
Я хотел сказать ему, что обязательно верну долг, но не успел. Луков скрылся за неприметной дверью.
На всякий случай, уже купив хлеба, я подошел к этой двери и открыл ее. Однако тут же передо мною вырос черно-петуховый казак в фуражке с красным околышем и поинтересовался, есть ли у меня билет.
— Какой у него билет? — сказал из глубины фойе другой, такой же накачанный молодой человек. — Ты посмотри на него, Гриша, у него не только билета, но и ста тысяч за душой, небось, нет.
Тут он, хотя тон его и был издевательским, оказался совершенно прав — ста тысяч у меня действительно не было.
— А что? — спросил я. — Одной тысячи не хватит?
— Гриша. — сказал молодой человек. — Он смеется с нас... Иди и на Московском вокзале поищи шлюху со своей тыщей.
— Но у меня и тысячи нет! — хотел воскликнуть я, но черно-петуховый амбал сделал неуловимое движение, после которого я очутился на улице, недоумевая, почему мы с Иваном Ивановичем Луковым не можем посещать один и тот же клуб. Ведь демократию мы защищали с ним на одной баррикаде!
Очень неприятное ощущение.
Стало как-то одновременно больно и в теле, и на душе .
Все время пытаюсь вспомнить, кто этот человек, которого я нарисовал.
Сегодня повесил портрет на стену и долго смотрел на него. Потом обратил внимание, что мужчина на портрете показывает глазами на шкаф. Не все знают, — эта тайна известна только мне, инопланетянам и Екатерине Ивановне Поляковой! — что задней стенки в шкафу нет. Шкаф стоит возле двери в соседнюю комнату, и, таким образом, через мой шкаф можно попасть туда.
В эту необитаемую комнату есть еще один ход через помещения, которые арендует сейчас Давид Эдуардович Выжигайло, но ключ от той двери давно потерян, и я пользуюсь тайной комнатой один, исключительно для получения инструкций от инопланетян и встреч с философом Н.Ф. Федоровым.
Поэтому-то меня и насторожило, что мужчина с портрета смотрит прямо на шкаф.
Встревожившись, я забрался туда, и каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что там меня ожидает посылка. Конечно, я знал, что мне, как человеку, носящему звание Героя Вселенского Союза, положены льготы, но, право же, эти братья по разуму явно хватили лишку. Вся комната была уставлена ящиками с шотландским виски и коробками с бундесверовскими пайками.
Один паек я тут же съел и сразу почувствовал резь в животе. К счастью, догадался запить шотландским виски — и боли прекратились.
Взял две бутылки шотландского виски и пошел к Ш-С. отнести книгу Орлова.
У Ш-С. застал компанию. Все обрадовались виски, и прервавшийся разговор снова закипел.
Незнакомый мне парень долго доказывал, что телевидение, радио и газеты захвачены кучкой людей, стремящихся одурачить народ. От этого все наши беды.
— Нет! — возразил ему Ш-С. — Во-первых, не все газеты захвачены, есть и не захваченные, но и не это главное. Зачем вообще нужны газеты и телевидение, если сама реальная жизнь с этими бешеными ценами в магазинах должна была бы открыть, не могла не открыть глаза народу. Так ведь нет, так и не увидел народ, кто управляет им. И эту замороченность невозможно объяснить никаким захватом средств массовой информации.
— А чем же тогда объяснить?
— Это ведьмачество. — спокойно и уверенно сказал Ш-С. — Тот феномен, что Ельцин, Шеварднадзе и присные после стольких лет целеустремленного разрушения государства снова оказались у власти, можно объяснить только тем, что они оборотни. Не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова. Ведь все как будто и позабыли, что они бывшие секретари обкомов, члены Политбюро? Но лично я их называю подсвечниками.
Сказав это, Ш-С. посмотрел на меня.
Я кивнул, показывая, что знаком с его заметками.
Однако Ш-С. расценил этот кивок как согласие с его выводами. Поэтому я вынужден был сказать, что не разделяю мнения Ш-С. о сале, из которого отливают свечу.
— Когда человек улетает на какую-нибудь планету, — заметил я, — совершенно не важно, что остается здесь. Остающаяся оболочка важна только, если человек с помощью земной медицины умрет на той планете, на которую он прилетел, и тогда душа его не сможет одеться там в прежнее тело, и, таким образом, человек и будет возвращен сюда, для здешней жизни.
Никто меня не понял, но Ш-С., которому я не раз рассказывал о технологии космических перелетов, сказал, что он понимает меня и, пожалуй, еще раз подумает о сале для свечи.
Мы еще выпили виски, и я почувствовал себя примерно так же, как будто летел на Венеру.
Зачем-то я напомнил Ш-С. о портрете и сказал, что отчасти благодаря портрету получил вчера посылку.
Смотрел у Петра Созонтовича Федорчукова Рождественскую елку в Кремле.
Телевизор у Петра Созонтовича цветной, и все там такие нарядные, красивые, один только Ельцин какой-то синий. И костюм на нем синий, и лицо синее, и руки синие. И странно, что никто вокруг не замечает этого или делает вид, что не замечает.
И только я подумал так, как гостившая у Петра Созонтовича сестра, прибывшая к нам из Рельсовска, сказала:
— Упырь! Ну зусим як упырь есть.
Я почувствовал волнение.
Ну, ладно я... Я наслушался Ш-С. и поэтому так и подумал.
Но откуда может знать об измышлениях Ш-С. женщина, прибывшая к нам из ближнего зарубежья?
Или. Нет! В это невозможно поверить!
В сильном волнении я встал и пошел в «Приватизационный комитет», куда недавно перенесли телефон из коридора.
Позвонил Векшину.
— Чепуха! — сказал депутат Векшин. — После пьянки, небось, твой Ельцин, вот и синий.
Позвонил Тане.
— Включи, — говорю, — телевизор, там упыря показывают.
— Кого?!
— Ельцина! — говорю.
А Таня:
— Сволочь твой Ельцин, а не упырь!