Как говорили французы: а manger, a boire et a etre libre .
Это девиз зеленоглазой Поляковой.
А я нарисовал плакат «Свободу майору Лупилину!» и повесил у себя в комнате. На душе стало как-то спокойнее.
Разговаривал с казаками.
Черно-петуховый Гриша раньше ремонтировал телевизоры, потом работал в артели, которая грабила троллейбусы на улицах.
Казак Витя тоже вспоминал о своем прошлом, рассказывал, как тяжело ему было работать в райкоме КПСС. Однажды ему поручили отвезти на митинг «Демократической России» целую упаковку партбилетов, чтобы демонстранты могли разорвать их, но он по ошибке отвез билеты на другой митинг и там его сильно побили, а, кроме того, начальство в райкоме объявило ему выговор.
— Не поверите-с. — всхлипывая, рассказывал Витя. — Последний год каждый день в синяках-с ходил.
— Эт-та точно! — сказал казак Гриша. — Помордовали они нас, казаков.
Так они говорили, а я смотрел, как они закусывают водку маринованными грибочками, и думал, что вот уж действительно, когда два казака сойдутся вместе, ни о чем кроме казачества и не говорят они.
У меня же к казакам был свой разговор: нужно было принести кое-какое оборудование, необходимое для полета на Юпитер .
— Не знаю... — сказал казак Витя, когда я поделился своей заботой. — Сейчас очень сложно с полетами. Вся страна к чертовой матери летит. Нужно разрешение получить у полковника.
— Или бутылку ставь! — захохотал черно-петуховый Гриша. — А то мы на погром собираемся идти.
Подумав, я принес им бутылку шотландского виски, а сам отправился предупредить Федорчукова о готовящемся погроме, хотя после ареста майора Лупилина и избегаю встречаться с ним.
Федорчукова, к сожалению, я не застал.
Екатерина Тихоновна сказала, что он еще вчера ушел с Поляковой по квартирным делам.
Смотрели с Екатериной Тихоновной телевизор.
Очень тревожные сообщения. Говорили, что Егору Тимуровичу Гайдару ничего не дали в Международном валютном фонде и теперь все реформы провалятся, а это очень плохо.
Екатерина Тихоновна зевнула и начала стелить постель, а я ушел омраченный.
Видел, как моют коридор.
Мыли его под присмотром черно-петухового Гриши майор Лупилин и депутат Векшин.
Улучив момент, когда казак отвернулся, я сообщил Абраму Григорьевичу о хороших и дурных вестях.
Прежде всего — о готовящихся погромах и происках Международного валютного фонда, а потом перешел к хорошим вестям: рассказал о возмущении, вызванном арестом Лупилина, о том, что множатся акции протеста против его незаконного задержания.
— Ах, молодой человек, молодой человек. — сказал мне в ответ майор Лупилин, нервно теребя тряпку, с которой стекала на пол грязная вода. — Мы ведь с вами интеллигентные люди, а что теперь делать нам, если власть в квартире захватили эти красно-коричневые?
Я кивал ему, а сам думал, как сказать Абраму Григорьевичу, что я тоже краснокоричневый.
Так и не смог...
Почему-то мне очень жаль Лупилина, которого черно-петуховый Гриша хлещет своей плетью еще чаще, чем депутата Векшина.
О Рудольфе я сейчас почти и не думаю. Что думать о нем, если скоро я заберу его на Юпитер.
Я забрал бы и Абрама Григорьевича, забрал бы десятки, сотни, тысячи, миллионы таких же несправедливо обиженных и угнетенных, но что я могу поделать — в экипаже всего четыре места и персональный состав давно уже утвержден в высоких инстанциях.
Сегодня полковник Федорчуков начал кричать на меня, когда я назвал его племянника депутатом Векшиным.
— Сколько раз говорить можно, что это мой племянник Степа! — закричал он. — Понял?!
Я кивнул.
— Повтори!
— Депутат Векшин — ваш племянник. — сказал я. — Зовут Степой.
И тогда Федорчуков ударил меня кулаком по лицу, и я понял, что член экипажа, улетающего на Юпитер, действительно, его племянник Степа.
Просто он очень похож на депутата Векшина.
Не понятно только, зачем из-за этого бить меня по лицу.
Все!
Больше не могу сносить, как попираются в нашей квартире права человека.
Слышал сегодня, как в коридоре казак Витя-райкомовец наказывал майора Лу- пилина. Наверное, майору было очень больно, потому что он громко кричал.
Когда крики стихли, я выглянул в коридор и увидел, что племянник полковника Стёпа Федорчуков старательно вытирает тряпкой кровь с пола, со стен.
О, Господи!
Что здесь происходило?!
Что стало с майором?!!
Меня это чрезвычайно огорчило и возмутило.
Взял бутылку шотландского виски из посылки инопланетян и поехал на прием к Лукову.
Однако на прием я не попал. Как мне сказала секретарша Лукова, его вызвали в Вашингтон.
Кому теперь рассказать о попрании прав человека?
Вернувшись домой, взял плакат «Свободу майору Лупилину!» и долго носил его по своей комнате, пока немного не успокоился.
Ездил сегодня к Ш-С.