— Ты чего толкаешься, а? — напустилась на гражданина в каракулевой шапке женщина с сумкой. — Ты думаешь, если ты мафия, то и толкаться имеешь право?
— С чего ты взяла, мать, что я — мафия? — удивился мужчина. — Я — наш, я на заводе работаю.
— У наших таких толстых морд не бывает! — усомнилась женщина. — Без мафии теперь не больно ряшку отъешь. Вон только у Гайдара да Ельцина и остались ряхи, а остальные тощие ходят.
Поскольку я ехал без билета, то отодвинулся от этой красно-коричневой экстремистки. Ведь если начнут разбираться, живо выявят, что я тоже краснокоричневый, и к тому же без билета.
Ш-С. дома не застал и пошел — уже пешком — в редакцию, чтобы хоть там рассказать о нарушении прав человека.
Но и в редакции все изменилось.
В кабинете редактора — офис брокерской фирмы, и Таня теперь работает секретарем не в редакции, а в этой фирме.
— А где редакция-то? — спросил я у нее.
Таня объяснила, что временно редакция закрыта. Все помещения сданы под офисы, а сотрудники временно работают дилерами — продают пиво, водку и мороженое.
— А как № 12? — спросил я.
Таня ответила, что № 12 находится в производстве и в этом номере — она сама их вставила — публикуются и мои стихи.
Я ее поблагодарил и поехал домой, хотя и обрадованный, но встревоженный.
В городе очень неспокойно.
Лучше уж сидеть в квартире.
Слава Богу, майор Лупилин оправился.
Я сам видел, как он работал сегодня на кухне под надзором Екатерины Тихоновны.
Казак Витя говорит, что майор попал в профилакторий.
Он имеет в виду, что на кухне, во-первых, можно что-нибудь съесть из объедков, а во-вторых, Екатерина Тихоновна если и бьет Лупилина, то только по щекам, и не плеткой, а рукой или тряпкой. А это — я знаю — все-таки не так больно, как плеть.
Майор очень доволен, а я радуюсь за него.
Жизнь в нашей квартире теперь чрезвычайно насыщенная.
Очень много незнакомых людей.
Много иностранцев.
Есть и из Эстонии, есть и из Азербайджана, из Грузии, из Армении.
У «приватизаторов» — так называют в нашей квартире окончательно выздоровевшего майора Лупилина и племянника Стёпу — работы прибавилось.
То и дело они таскают тяжелые ящики с фруктами, листы меди. Еще разливают по бутылкам с водочными этикетками спирт, который привез полковник Федор- чуков. Также на них лежит уборка «номеров», в которых останавливаются приезжие, и еще — каждые полчаса — они моют отхожее место.
Кроме того, они несут наряды на кухне.
Не представляю, как полковник Федорчуков и Полякова справляются с организационной работой?
Им помогают казаки и жена Петра Созонтовича Екатерина Тихоновна, которая с утра до вечера готовит на кухне еду, — кстати, меня это радует, потому что я уже забыл, когда последний раз был голоден! — но и Петру Созонтовичу с Поляковой остается очень много работы.
Им нужно следить, чтобы «приватизаторы» не манкировали своими обязанностями, присматривать, чтобы казаки не очень быстро напивались.
Нужно также собирать деньги с жильцов и еще самим ходить закупать продукты. К этой работе, между прочим, они привлекают и меня, но обычно я только ношу сумки, а главное делают они.
Они очень устают. Сегодня, например, они перепутали комнаты и устроились у меня.
Когда я вошел к себе, то застал Полякову в объятиях полковника. Увидев меня, Полякова смутилась и крикнула, чтобы я стучал, когда захожу к себе.
Но полковник Федорчуков ругать меня не стал.
— Ты иди пока, Федя, погуляй! — сказал он. — Посмотри телевизор, там сегодня интересная передача.
Интересно, что имел в виду полковник — ведь был уже второй час ночи и его супруга Екатерина Тихоновна давно легла спать.
Часа полтора я сидел на кухне, размышляя над этим.
Потом на кухню вышел полковник и сказал, чтобы я много-то не болтал. Я подумал, что Петр Созонтович имеет в виду плакат «Свободу майору Лупилину!», что стоит у меня в комнате, и начал объяснять свое отношение к вопросу о правах человека, но оказалось, что полковник говорит о Екатерине Тихоновне.
Признаться, эта логика оказалась недоступной для моего понимания, и я долго думал: при чем тут Екатерина Тихоновна?
Но вообще-то Петр Созонтович понравился мне.
Он опять расспрашивал о подготовке полета на Юпитер. Я сообщил, что уже определился четвертый участник полета: Ш-С.
— К сожалению, — признался я, — существуют некоторые материальные затруднения. Все оборудование сейчас сильно вздорожало.
— Материальные трудности не должны волновать вас... — сказал Петр Созонтович и, вытащив из кармана пачку денег, отсчитал мне триста рублей. — Бери! На науку нам денег не жалко! А если надо будет ещё — дам!
Потом — я в это время вспоминал слова депутата Векшина, сказанные им Ш- С., о том, что не нужно бояться капитализма, — Федорчуков спросил, нельзя ли заменить в экипаже Полякову майором Лупилиным?
Я ответил, что и сам очень переживаю за судьбу Абрама Григорьевича, но — увы! — ничего не могу поделать. Список экипажа утвержден на галактическом совете.
— Слава Богу, — сказал я, — что последнее время Абрама Григорьевича наказывает только Екатерина Тихоновна. Все-таки ее пощечины не так разрушительно действуют на его организм, как нагайка казака Вити.
— Ну и хрен с ним! — сказал полковник. — Нельзя, так нельзя. Летите, как запланировано. Здесь тоже кому-то надо работать .
Он попил со мной остывшего кипятка и ушел спать.
Вернулся из командировки — он где-то пропадал две недели — Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин.
Казаки обрадовались, увидев его.