Поспешность мою объясняет тот общественный интерес, который вызывали содержащиеся в послании сведения.
Вспомните, сколько было толков по поводу исчезновения депутата Векшина.
Одни утверждали, что Векшин уворовал у господина Собчака книгу из шести статей городского бюджета и теперь скрывается, поскольку Собчак заявил о противоправном поступке Векшина не в правоохранительные органы, а в мафию. Предполагалось, что Векшин укрылся за границей в одной из стран-изгоев, куда длинные руки мафии не могут пока дотянуться.
Высказывалось и другое мнение.
Сообщали, что Векшин укрылся в Израиле, и поскольку он принял тамошнее гражданство, Израиль отказался выдать Собчаку и его самого, и украденные им шесть статей городского бюджета. А чтобы никто не беспокоил Векшина, Собчаку и нанятому им Кобзону отказали во въездных визах в Израиль...
Появлялись и другие публикации.
Исчезновение Векшина связывалось, например, с происками красно-коричневых элементов, для которых деятельность Векшина якобы представляла серьезную опасность... Статья, посвященная этой версии, так и называлась — «Рудольф — незаживающая рана демократии».
Любопытно, что нашлись журналисты, связавшие исчезновение депутата Векшина с действиями чеченских бандформирований, требующими немедленного прекращения контртеррористической операции в Чечне.
Нет никакой нужды перечислять все версии, которые выдвигались по поводу исчезновения Векшина. Эта трагедия долгое время занимала умы прогрессивной общественности.
Повторю, что именно этот широкий общественный интерес к исчезновению депутата Рудольфа Николаевича Векшина и заставил меня поспешить с преданием гласности дневников Героя Вселенского Союза, поэта Федора Шадрункова.
Мне казалось тогда, что если будет раскрыто это страшное преступление, сдвинутся с мертвой точки и расследования других ужасающих преступлений нашего времени.
Вот так я думал, так полагал, так рассчитывал.
В спешке, связанной с подготовкой рукописи к печати, я вычеркнул из нее и последний абзац, не вдумываясь в глубинный смысл его...
А зря.
Как выяснилось в дальнейшем, в портфеле находилась рукопись, которую Ге - рой Вселенского Союза, поэт Федор Шадрунков, пересылая мне свои дневники, еще не читал и которую, прочитав, он прислал мне с пометкой «Немедленно передать в ближайший корпункт инопланетных средств массовой информации» через моего приятеля доктора, работающего в закрытой спецклинике...
Рукопись эта существенно обогащала и изменяла смысл всех дневников Героя Вселенского Союза, поэта Федора Шадрункова...
ПОКА НЕ ЗАПЕЛ ПЕТУХ
(записки Ш-С. из портфеля Героя Вселенского Союза Федора Шадрункова)
Жизнь Бориса Николаевича Ельцина началась, как известно, с того, что он утонул...
Этот неоспоримый факт его биографии ставит меня, скромного исследователя, в крайне затруднительное положение. Создать жизнеописание партийного и государственного деятеля, который, оказывается, еще в младенчестве утонул, — дело, что и говорить, трудное.
Нет образцов, подражая которым, можно уверенно приниматься за работу.
Разнороден и материал исследования... Телепередачи и сказания об оживающих мертвецах, «Демонология» Бодена и «Исповедь на заданную тему» самого Б.Н. Ельцина, страшные легенды и свидетельства периодики. Да и круг будущих героев книги — упыри и депутаты, партаппаратчики и оборотни, вурдалаки и демократы...
Помню, еще в детстве слышал рассказ про мужика.
Возвращаясь домой ночью, он проходил мимо кладбища, и вдруг навстречу приятель.
— Привет! — говорит. — Пошли ко мне.
А мужик сильно выпивший был, не сообразил, что давно уже умер приятель. Пошел за ним...
Пришли в какую-то избу, и одну рюмку ему налили, и другую. И еще бы выпил мужик, да посмотрел вокруг и вдруг заметил, что окон в избе нет...
И опомнился сразу.
— Ну, прощевай, — говорит. — Пойду до дому.
А приятель не пускает, еще наливает рюмку.
— Нет! — говорит мужик. — Пойду.
— Ну, тогда хоть коня у меня возьми, быстрее доедешь.
Видит мужик, что не отвязаться ему, вскочил на коня и помчался — дух захватывает от ужаса. То ли по земле несется конь, то ли по небу, а только вокруг могилы открытые и из могил мертвецы встают и руками к мужику тянутся... А главное, конца-краю этому кладбищу не видать...
Семьдесят с лишком лет мужик скакал, и уже и сил не осталось, и сам не знает- не ведает, куда заехал, но тут петух пропел.
Смотрит мужик, действительно, могилы вокруг, да и сам он на надгробном камне верхом сидит...
Вот об этом заблудившемся в непроглядной ночи человеке и вспоминаю я, когда возникает в зыбкой мертви телеэкрана то синеватое, то смертельно белое лицо Бориса Николаевича.
И тогда странное волнение охватывает меня, снова вспоминаю я сказку и мне, как тому мужику, хочется вскочить на подведенного коня и пуститься — только скорее, скорее отсюда! — в неведомый путь. И дай Бог, чтобы, как в сказке, петух успел пропеть вовремя...
Глава первая
О важнейшем событии своей биографии Борис Николаевич Ельцин пишет так:
«Крещение проводилось самым примитивным образом — существовала бадья с некоей святой жидкостью, то есть с водой и какими-то приправами, туда опускали ребенка с головой, потом визжащего его поднимали, нарекали именем и записывали в церковную книгу. Ну и, как принято в деревнях, священнику родители подносили стакан бражки, самогона, водки — кто что мог...»
Сделанное нами выделение несколько нарушает сказовую интонацию прозы Ельцина, ту особую атмосферу доверительности и бесстрашия, коей пронизаны страницы его «Исповеди», но — куда же денешься? — мы вынуждены жертвовать художественностью, дабы помочь читателю почувствовать всю глубину истины, скрытой в этих незамысловатых словах. Впрочем, к этому мы еще вернемся, а сейчас продолжим прерванную цитату:
«Учитывая, что очередь до меня дошла только во второй половине дня, священник уже с трудом держался на ногах. Мама, Клавдия Васильевна, и отец, Николай Игнатьевич, подали ему меня, священник опустил в эту бадью, а вынуть забыл, давай о чем-то с публикой рассуждать и спорить... »
Вот все так и было...
Не правда ли, сцена достойная пера Шекспира или хотя бы Толстого? Словно воочию видишь, как священник хлещет стаканами самогон, а вокруг визжат дети, и священник, понюхав рукав рясы, протягивает руки к младенцу-Ельцину, а затем... швыряет его в бадью. И когда поворачивается к мужикам, уже и не деревенские избы вокруг, а нижегородское торжище, взволнованные, дышащие умом и отвагой лица... Женщины срывают с себя серьги и ожерелья, а на помосте, над гудящей толпой — не пьяный сельский священник, а сам гражданин Минин.
— Не пощадите себя, и жен, и детей своих! — гремит его голос. — Спасем, братия, Святую Русь!
Глава вторая
Расписывая эту сцену, мой знакомый, поэт Федя Шадрунков, заметно взволновался, голос его дрожал, глаза блестели.
А я слушал его и думал, что нет, нет-нет, господа патриоты, не правы те из вас, которые полагают, будто бы сельский священник, прозрев гибельное для России предназначение младенца-Ельцина, сознательно решил утопить его в бадье...
Не правы...