— Нет, Рудольф! — сказал я. — Я имею в виду эту страну, эту планету. Я хочу сказать, Рудольф, что упыри и вампиры, о нашествии которых извещает нас Ш-С. в своей работе, быть может, и являются подсознательным выплеском человеческой природы, стремящейся преодолеть неродственность... Что ты думаешь, Рудольф, по этому поводу?
К сожалению, Векшина вызвали на работу и наш симпозиум был прерван.
Векшин ушел, а я еще посидел в туалете, знакомясь с прессой.
Оказывается, Михаил Сергеевич Горбачев по-прежнему много ездит и по этому неродственному миру. Недавно он был в Израиле, смотрел на картошку, которую в его честь создали тамошние ученые.
— И вкус отличный, Михаил Сергеевич! — заверили они бывшего президента. — И если самогонку гнать, тоже годится.
Когда я прочитал это, у меня даже слезы навернулись на глаза от умиления.
Какая все-таки у него удивительная судьба! Простой ставропольский комбайнер, потом генеральный секретарь этой проклятой КПСС и вот, наконец-то, стал самой настоящей еврейской картошкой.
Это тоже — преодоление неродственности.
Один из путей.
Смотрю телевизор и каждый раз удивляюсь, какая тяжелая работа у дикторов нашего телевидения, этих отважных чекистов демократии.
Когда они рассказывают о новостях, лица у них перекашиваются от ненависти. Рот съезжает куда-то на сторону, и даже носы искривляются. А ведь в начале передачи это, как правило, красивые женские лица.
Слава Богу, теперь, как я слышал, нашим дикторам будет легче. По указанию Бориса Николаевича в Останкино открывается специальная косметическая клиника, в которой после каждого выпуска «Вестей» дикторам будет оказываться экстренная черепно-лицевая помощь и реабилитация.
Сказал об этом майору Лупилину.
Он так и не встает с подстилки в чулане после того удара, который продемонстрировал на нем генерал Григорий Орлов.
— Абрам Григорьевич! — сказал я. — Я хочу поставить перед Екатериной II Поляковой вопрос ребром. Я хочу потребовать, чтобы подобная клиника была создана и в нашей квартире, если генерал Орлов намерен продолжать отрабатывать на вас свои удары! Я не хочу, чтобы нас обвинили в антисемитизме!
Майор Лупилин замычал в ответ что-то, но я не разобрал.
Наверное, он хотел поблагодарить меня.
Даже если надежды Абрама Григорьевича на клинику напрасны, все равно это пусть и маленькая, но победа на историческом пути реставрации родственности.
Оказывается, в Израиле не только картошку в честь Михаила Сергеевича назвали, еще и денег ему на карман дали.
Картошка эта, говорят, на вид продолговатая, богатая протеином, а денег — целых тридцать пять тысяч долларов.
Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин, правда, заметил по этому поводу, что не так уж и много евреи Горбачеву за развал СССР отвалили, но лично мне шуточки на эту тему представляются неуместными.
— Давид Эдуардович! — сказал я. — Неужели вы не помните, какой бережливый народ живет в Израиле. Ведь и Иуде, как мы знаем из Нового Завета, заплатили там за предательство всего тридцать сребреников. А Иуда самого Христа выдал.
Давид Эдуардович подумал и вынужден был признать, что сравнительно небольшая сумма денег свидетельствует не о каком-то неуважении евреев к Горбачеву, а только о бережливости и экономности их.
— А вы, Федор, неглупый человек! — сказал он.
Снова думал о рукописи Ш-С.
По-прежнему очень многое меня беспокоит в этой работе...
Даже если допустить, что все в этом исследовании правильно, нужно ли говорить об этом сейчас, когда наша страна вступает — это уже ясно всем! — во время «В».
Я с большим уважением отношусь к взглядам Ш-С., но сразу видно, что этот человек никогда не был занят на секретной масонской работе.
Давид Эдуардович рассказывал сегодня Екатерине Тихоновне о жизни в Грузии.
Оказывается, его приемный отец, Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе очень любил Гамсахурдиа в тюрьму сажать.
— Как генерал Орлов депутата Векшина? — хихикнула Екатерина II Полякова.
— Хуже. — сказал Давид Эдуардович. — Шеварднадзе первый раз Гамсахурдиа посадил, ещё когда в тамошнем КГБ работал. Гамсахурдиа в стукачах у него бегал и в чем-то провинился, видать.
Из рассказа Давида Эдуардовича мне многое стало понятно в грузинских характерах.
Так и сидеть бы Гамсахурдиа в тюрьме, но Эдуарда Амвросиевича перебросили в Москву, чтобы помочь спасти от России цивилизованный мир.
И Гамсахурдиа, конечно, тотчас же воспользовался этим — сделался президентом Грузии. Этого Эдуард Амвросиевич никак стерпеть не мог. Он специально вернулся в Тбилиси, чтобы назад в тюрьму Гамсахурдиа посадить. Только, вот беда, не повезло Эдуарду Амвросиевичу, сбежал уже Гамсахурдиа.
— Такой ведь — вай-вай! — нэхарошый человек, — по-грузински сказал Давид Эдуардович, завершая свой рассказ. — Савсэм не хочет в тюрьма сыдэть.
— А тоже ведь — грузин.— осуждающе сказала Екатерина II Полякова и поджала свои пухленькие, с симпатичными черными усиками губки.
Наконец, сформулировал для себя то, что мне решительно не нравится в труде Ш.С.
Если допустить, что все в этом исследовании правильно, то:
1. Нужно ли говорить об этом сейчас, когда наша страна вступает — это уже ясно всем! — во время «В».
2. Неясно, как переносят упыри и вурдалаки космическую невесомость, а также распыление на молекулы и атомы. Не утратят ли они свою прежнюю сущность, когда будут восстанавливать телесную оболочку после перелета?
3. И самое главное... В утвержденном для перелета составе экипажа не предусмотрено мест ни для вампиров, ни для вурдалаков.
Повторяю, я с большим уважением отношусь к взглядам Ш-С., но сразу видно — этот человек никогда не был занят на секретной масонской работе.
Сегодня ходил с Екатериной Тихоновной закупать продукты и, пока она расплачивалась в кассе, разговорился с подвыпившим мужчиной о «Философии общего дела».
Мужчина спросил, как ему пройти к шести часам на улицу Тамбасова, чтобы успеть вернуться домой.
Я рассказал, как пройти на улицу Тамбасова к шести часам, а потом заметил, что пространство и время — это категории разума и Кант, который отделил пространство и время от разума, отделил ученых от народа.
— Как ты говоришь? — заинтересовался мужик. — Кант? Вот сука, а? Еврей, что ли? Из Израиля, небось?
— Нет. — сказал я. — Он вообще-то в русском городе Калининграде жил.
— Все-равно далеко... — вздохнул мужик. — Был бы тут, я бы ему по морде за такие дела дал или послал бы, понимаешь ли, на ваучер!