Первый вариант ответа предполагает, что вы должны проголосовать за президента Ельцина.
Второй вариант подсказывает, что избиратель должен проголосовать за партии, примыкающие к президенту.
Если же избиратель предпочитает третий вариант, то это значит, что ему вообще нельзя принимать участия в голосовании, потому что такими людьми должны заниматься сослуживцы моего шурина — люди в чулках на головах.
Думается, что если такое тестирование будет проведено своевременно, результаты выборов окажутся иными, нежели референдума, и не огорчат генерала Орлова. Тогда, возможно, он не уйдет в запой.
Голубовато-зеленый Чубайс, выступая на кухне по телевизору, объявил, что первый этап приватизации уже пройден.
Дальше приватизация будет идти уже за деньги.
Не утерпел и, не дожидаясь ночного времени, пошел в туалет и рассказал майору Лупилину и заключенному Векшину об этих грандиозных переменах.
— Чубайс говорит, что все получили, что им положено. — сказал я. — Не знаю, как ты, Рудольф, но мы с Абрамом Григорьевичем состоим в той же партии, что и Анатолий Борисович, и полностью согласны — каждый получил то, что ему полагается. Скажите мне, я прав?
— Так точно! — раздался голос майора Лупилина.
— Никак нет-с. — тут же возразил заключенный Векшин.
Потом из чулана послышались странные звуки. Похоже, что во время запоя генерала Орлова насельники нашего чулана научились обходиться без его помощи, и перешли на самообслуживание, избивая себя сами.Голубовато-зеленый Чубайс говорит одно, а зеленоватый Егор Тимурович другое. Он говорит, что главное сейчас — согласие.
И я, между прочим, полностью согласен с ним.
Не надо завидовать тому, кто успел что-то приобрести, пусть и не совсем честным путем.
Ведь не завидую же я богатству и происхождению Давида Эдуардовича. Не завидую и генералу Орлову, который не вылезает из постели моей супруги Екатерины Тихоновны, в то время как я вынужден осуществлять половое сношение с нею на расстоянии.
И мне не хотелось бы, чтобы кто-то завидовал тому, что я владею всей этой квартирой. Мне эту квартиру, между прочим, отдали не за красивые глаза, а как дважды Герою Вселенского Союза. Поэтому, прошу вас, не завидуйте моей квартире. Жить — живите, но не завидуйте.
Нехорошо завидовать.
Просто надо понять, что теперь, если человек оказался умнее тебя (это я тебе говорю, Рудольф!), он и жить будет лучше тебя. Надо жить, мой друг Рудольф, а не завидовать... Нужно примириться, что все богатства этой, как ты говоришь, страны оказались в руках лучших людей. И не просто примириться, а возрадоваться!
Только на этом пути можно достичь общественного согласия.
Ну, а если тебя и это не убеждает, Рудольф, то вспомни печальный опыт полета, в который отправились полковник Федорчуков и Екатерина I Полякова.
Нет! Тут есть с чего посмеяться, как говорил майор Лупилин.
Когда я вспоминаю, как упрекал Бориса Николаевича Ельцина за нерешительность, я сознаю, что был глубоко не прав.
Господин Ельцин был, есть и будет защитник демократических свобод и прав человека во всем мире и особенно в этой, как любил говорить депутат Векшин, стране.
Весь Белый дом уже опутан колючей проволокой, а люди в женских чулках на лицах перекрыли все входы и выходы.
И какие замечательные мысли высказывает в эти трудные дни наш президент!
Записал кое -какие цитаты для памяти:
«Они демократически вели себя, их надо социально защитить».
«Совесть — это противовес».
«Кто-то ведет меня сверху».
Сразу выписываю сюда и из Н.Ф. Федорова:
«Смысла в истории человеческого рода не будет, пока история, как это очевидно, не есть наше действие, не есть произведение нашего совокупного разума и воли, пока она явление бессознательное и невольное .»
Хотел порадовать своими наблюдениями Давида Эдуардовича Шеварднадзе, но когда подошел к его двери, понял, что в комнате Давид Эдуардович не один.Прислушавшись, я узнал голос Екатерины Тихоновны.
Она обсуждала с Давидом Эдуардовичем новый запой генерала Орлова. Между прочим, говорили они и обо мне.
— А этого куда? — спросила Екатерина Тихоновна.
— Найдем место...
— Но я не хочу, чтобы он, как те .
— Ну что вы, Екатерина Тихоновна. Мы же интеллигентные люди. А, кроме того, у нас есть общее дело.
Я так и не понял, что они имели в виду, но забота, которую они проявляют обо мне, тронула меня чрезвычайно.
Ведь я сирота.
Отец мой, резидент масонской разведки, погиб, когда я был еще грудным ребенком.
На всякий случай вечером, воспользовавшись тем, что и депутат Векшин, и майор Лупилин работали на кухне под руководством Екатерины II Поляковой, я зачитал мысли нашего президента и Н.Ф. Федорова и предложил жить далее, руководствуясь именно ими.
— Это чего ты предлагаешь? — спросил генерал Орлов и как-то нехорошо усмехнулся. — Может, ты тоже переворот замышляешь?
— Извините, господин генерал! — сказал я. — Но, право же, иногда вы, Григорий Иванович, рассуждаете как рядовой обыватель, а не генерал. Во-первых, это не я предлагаю, а наш президент, из рук которого, как я понимаю, вы и получили, в фигуральном смысле, свои красивые лампасы. А во-вторых, если эти мысли реализовать в повседневной практике нашего бытия, то это только укрепит существующий демократический порядок в квартире, а не разрушит его. Вдумайтесь в слова Бориса Николаевича, и вы увидите, что они применимы к каждому из присутствующих здесь! Если человек, к примеру, тот же депутат Векшин, будет вести себя демократически, мы будем социально защищать его. Пользуясь случаем, вношу предложение ограничить рабочий день майору Лупилину и депутату Векшину и вообще всем настоящим и будущим узникам двенадцатью часами. Нужно, чтобы у них оставалось время для чтения демократической прессы и бесед о положении демократии в стране.
— Ну, ты, Феденька, хватил с двенадцатью часами. — покачала головой Екатерина II Полякова. — Они и сейчас-то, если не присматривать, едва поспевают с работой справиться, а если двенадцать часов рабочий день положить, чего тогда будет. У нас новые жильцы теперь появились — охрана Давида Эдуардовича. В грязи утонем.
— Ну хорошо. — сказал я. — Пусть не двенадцать часов, пусть четырнадцать, но все равно — для отдыха и для чтения прессы обязательно нужно оставить время.
— Глупости! — сказал генерал Орлов. — У них в номере и лампочки нет, чтобы газету читать. В темноте живут.
— Это не важно. — сказал я. — Главное, чтобы у них было свободное время. Я им вслух читать буду. Я все равно в туалете газеты читаю.
В результате мои попытки смягчить положение узников приватизации увенчались полной победой.
Екатерина Тихоновна объявила депутату Векшину и майору Лупилину, что отныне их рабочий день будет ограничен шестнадцатью часами в сутки. Пять часов отводится на отдых. Два часа на обед и мероприятия по индивидуальной гигиене и час на слушание газет и беседы с Феденькой, то есть со мной.
— Не понял, Екатерина Тихоновна! — сказал генерал Орлов. — А экзекуции когда производить?