Кроме того, меня поразило, как мы похожи с министром Козыревым. Я ведь тоже, как и Козырев, совмещаю отправление естественных потребностей в туалете с задушевными беседами с моим другом Рудольфом Векшиным, с товарищем по партии майором Лупилиным.
Некоторые тележурналисты называют нас с Козыревым настоящими чеховскими интеллигентами, но я протестую — это неправда. Чеховским персонажам далеко до министра Козырева и до меня тоже.
И, конечно, тяжело с такими культурными манерами нам приходится. Вот на днях буквально министр Козырев рассказывал, как натовские самолеты сербов бомбят, а у самого взгляд задумчивый, такой чеховский-чеховский, а к концу интервью так даже и огорченный сделался, словно он до близкого друга дозвониться не успел.
Это неприятно, конечно, но зато какие манеры!
Но Борису Николаевичу сейчас тоже нелегко.
Вначале его Никсон огорчил, а сейчас и сам Клинтон.
Ну и в самом деле! Ведь Борис Николаевич, перед тем как парламент расстрелять, звонил Клинтону, советовался с ним, разрешения спрашивал, а Клинтон даже и звякнуть не пожелал, перед тем как начать бомбить сербов.
И я понимаю, конечно, что Клинтон — это Клинтон, а Ельцин только Ельцин и есть, но все равно нехорошо как-то получилось, если мы общим делом заниматься собираемся. Нужно было бы большую деликатность к Борису Николаевичу проявить.
Все-таки вон у него какое лицо опухшее...
Надо написать чекистам нашей демократии, что у Н.Ф. Федорова содержатся прямые предостережения на этот счет.
Да-да, это там, где про тысячелетнюю работу, которая подходит уже к концу, про обезоружение исламизма и обращение его к земледелию. Это там, где Н.Ф. Федоров спрашивает, ужели вся наша работа будет уничтожена нравственной близорукостью Запада. Там, где он задается вопросом, если эта катастрофа действительно постигнет Европу, то как отнесется к ней Америка? Останется ли она тогда, не признавая нравственной солидарности и общего дела человечества, равнодушною зрительницею катастрофы старого, отцовского света?
Нет, не ладится у Бориса Николаевича внешняя политика. Те же вопросы, что и Н.Ф. Федорова, мучат его.
От раздумий у него сильно опухло лицо и уже не вмещается в телевизионный экран.
И видно, что настроение неважное...
— Полчаса в сутки у Бориса Николаевича бывает прекрасное настроение... — сказал на это пришедший в гости Ш-С.
— Полчаса?!
— Да. Когда кровь сменят.
— Удивительная судьба. — сказал я. — Он как Брежнев. Давид Эдуардович спорил: сумеет ли Ельцин рекорд Горбачева побить и быстрее, чем Горбачев, маразматиком стать. Как ты думаешь, выиграл Давид Эдуардович пари?
— Не знаю. С упырями этими ничего не понятно. Просто страшно и все .
— Страшно? Чего страшно?
— Когда упырь издыхает, катаклизмы разные происходят. Боюсь, чтобы после Ельцина чего не началось у нас. Вон телевизор включишь, ни одного русского лица не увидишь. Одни евреи сидят.
Еще Ш-С. говорил о том, что мысли Н.Ф. Федорова не так уж абсурдны и с точки зрения теоретиков антропофагии и сангвинофилии.
Некрофилия в высших проявлениях своих, например, в древнеиндийском паскудстве, явила собою чисто религиозное действо. Древнеиндийский некрофил- паскудник в момент полового акта становится как бы мостом, соединяющим землю смертных с горними высями.
— Не так ли смутно и непонятно ощущает себя и наш глубокоуважаемый Борис Николаевич? — задал вопрос Ш-С.
В качестве ответа я прочитал ему свои новые стихи:
Когда парламент, источая зло,
Чадит, дымы пуская,
Скажи, что хочется давно Сказать: «Я улетаю!»
Тем не менее беседа с Ш-С. и спирт «Royal», который мы пили, оставили неблагоприятное впечатление.
Проснулся с тяжелой головой и долго думал, что многие сейчас, подобно Ш-С., ругают евреев.
И это глупо и нелепо!
Ведь евреи столько всего сделали для России!
Ну, во-первых, — Февральскую революцию. Помогли сбросить ненавистную монархию. А когда русским не понравились министры-капиталисты — Октябрьскую революцию сделали.
Когда же и при социализме русским жить не понравилось, евреи для них перестройку организовали — живите, пожалуйста, назад, при капитализме.
Демократия не понравилась — снова октябрьский переворот, расстреляли, к чертям, этот парламент.
И после всего этого русские еще осмеливаются ругать евреев?!
Какого же еще рожна нам надо?
Опять приходил сегодня Ш-С. Мы сидели на кухне, слушали видных политических деятелей и пили спирт «Royal».
— Помнишь... — глядя на прислуживающего нам моего товарища по ячейке «Выбора России», майора Абрама Григорьевича Лупилина, сказал Ш-С. — Иосиф Виссарионович Сталин когда-то сказал: «Выпьем за русский народ!», имея в виду его неиссякаемое терпение.
— Помню. — сказал я.
— Я не восхищаюсь этим народом, но полагаю, что нашему Борису Николаевичу и Егору Тимуровичу тоже, возможно, понравится терпение русского народа, — сказал Ш-С. — Если русские дотерпят эту реформу до конца, Борис Николаевич и Егор Тимурович, возможно, и полюбят этот народ. Как ты считаешь?
— Возможно . — пожал я плечами. — И что же из этого следует?
— Ничего, в общем-то . Просто тогда снова, как после войны, возникнет реальная опасность для нашей демократии. Понимаешь мою мысль.
Мысль Ш-С. я уловил сразу.
Не зря же столько времени я провел над изучением труда «Пока не запел петух», а также над анализом болезни Ш-С.
Мысль, признаться, поразила меня.
Действительно, если русский народ дотерпит Ельцина до конца, возможно, Ельцин и полюбит, подобно Сталину, этот народ и отменит в награду ему демократические преобразования.
Говорят, что сейчас, пока не кончилось время «В», об этой реальной опасности, которая может подстерегать российскую демократию в будущем, еще рано думать.
Не знаю-не знаю.