— Ну, а вы что говорили? — спрашивали теперь в очередях. — Слышали, чего Галя говорит?
— При чем тут Галя? — возражали им. — Это Глеб говорит про перемены!
— Нет, это Галя сказала!
— Глеб!
— Галя!
— Уверяю вас, что все так и будет, как Галя сказала. Наступят перемены!
— Да вы, я не знаю, каким местом Галину Васильевну слушали! Это же Глеб говорил! Уже наступили! Наступили перемены! Слава Богу, теперь и в Москве об этом говорят! Теперь-то уже заживем!
— Великая это штука — гласность . — сказал тогда у пивного ларька видный рельсовский мыслитель Федор Любимов. — Сейчас у нас все из газет. Мысли, которые мы думаем, — из газет; чувства, которые чувствовать должны, — тоже оттуда. Даже баба у Женьки Иудкина нашего — из газеты вырезанная.
— Как это из газеты? — изумились слушатели.
— Ну, может, не из газеты. Может, из журнала. Я видел — в туалете у него висит, грудастая такая, задастая. Никакой одежды на ней нет, голодная, наверное, как наши бабы, а все равно улыбается.. Опять же закусывать не надо. Занюхать газетой можно. Такая вонь от гласности, что любую сивуху перешибает.
Вот такие разговоры вели рельсовцы..
Вот так они на бабу поэта Евгения Иудкина, из журнала вырезанную, в туалет ходили смотреть..
Вот так они водку газетами занюхивали.
А события, которыми они водку занюхивали, косяком пошли .
И, хотя туманной и неотчетливой была связь, все в городе понимали, что это ради рельсовского счастья приходят и уходят политики, принимаются законы, провозглашаются суверенитеты. Все чувствовали, что это ради Рельсовска наступил в Москве август, когда сел в Кремле Борис Николаевич Президент .
А потом и рынок наступил, и рельсовцы замерли, даже как бы обмерли в предощущении долгожданной счастливой жизни.
Культурная жизнь кипела в те годы в Рельсовске.
То в Большом драматическом театре появится судебный исполнитель, то в Малом оперном режиссера изобьют.
Премьеры и представления сменяли друг друга.
Ну, а после очередного повышения цен в Рельсовск приехал сам Президент.
ВТОРОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
После разговора с Иваном Гавриловичем Громыхаловым мне принесли из канцелярии Главного Предиктора Восточных Территорий материалы, касающиеся истории Рельсовска.
Теперь, обладая необходимой фактурой, я бы легко мог исполнить порученное дело, но — увы! — до сих пор не получено из УГМОТПТ (Управления Главного Масона по Охране Тайн в Печати и на Телевидении) разрешения на использование закрытой информации, которой я располагаю как почетный масон современности.
В результате мне постоянно приходится ограничивать себя, следить, чтобы случайно не проговориться о тайном смысле, который пока не может быть открыт для широких читающих масс.
Это, пожалуй, и является главным препятствием в работе.
Но, как говорится, на войне, как на войне .
Нам, масонам, особенно которые из грузинских евреев, не пристало бояться трудностей.
Двинемся далее .
ГЛАВА ВТОРАЯ, или ПЕРВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Борис Николаевич Президент славился тем, что после его приезда, куда бы ни заносила этого великого человека судьба, всё сразу менялось — жизнь шла кувырком, заводы закрывались, колхозы разбегались, даже поезда останавливались.
Это свойство Президента восхищало западных и отечественных экстрасенсов, потому что хотя они и наблюдали за Борисом Николаевичем во все глаза, но секрета разгадать не могли. Никто не мог понять, как это происходит, но все знали, что иначе не бывает.
Рельсовск, столь славный тем, что не раз в ходе своей истории разделял судьбу Отечества, добросовестно разделил ее и на этот раз.
Было светлое и радостное утро, когда, покачиваясь, слегка зеленоватый господин Президент сошел с трапа.
— А Гоха где ? — спросил он.
— За водкой побежал в буфет. — хмуро ответил голубоватый Геннадий, и Президент даже не кивнул, только засопел по-пьяному обидчиво, как сопел всегда, когда премьер-министры и вице-премьеры похмелялись без него. Не обращая внимания на делегацию лучших людей Рельсовска, вышедших встретить его, господин Президент обошел самолет и помочился на колесо шасси.
Потом, застегивая ширинку и косовато улыбаясь при этом, направился к народу, толпящемуся за заграждением.
Тогда народ еще любил господина Президента, а господин Президент думал, что любит этот народ.
Оглядев осунувшиеся от голода лица рельсовцев, Борис Николаевич заявил вдруг, что, конечно, потерпеть надо, но никаких безобразий с ценами он не допустит.
И он тут же подписал указ об увольнении заведующего городской базой Якова Абрамовича Макаронкина и директора ликеро-водочного завода Ивана Гавриловича Громыхалова.
— А зачем они цены вздули? — сказал Борис Николаевич Президент похмелившемуся премьеру Гохе, который надумал было выступить на защиту Якова Абрамовича и Ивана Гавриловича. — Что они думают? Если рынок, то теперь и не выпить? Не закусить? Нет. Конечно, теперь у нас рынок, теперь буржуи у нас, как и у них, понимаешь ли . Но наши буржуи — это, я скажу вам, наши буржуи . Если не хотят цивилизованными, понимаешь ли, буржуями быть, партбилет на стол и иди гуляй, понимаешь ли. Нынче не прежние времена! Нынче перестройка и суверенитет! Нынче, понимаешь ли, застоя мы не допустим.
Услышав такое, многие рельсовцы даже прослезились от умиления — еще никто из государственных мужей не говорил с ними вот так, по-рельсовски задушевно.
Свидетели утверждают, что и у самого Президента от сердечного умиления выступили на глазах слезы.
— Знаете, чего скажу я вам. — проговорил он. — Ежели жизнь у этого, понимаешь ли, народа ухудшится, то я сам, честное президентское, лягу, понимаешь ли, на эту рельсу!
Взрывом ликования было встречено заявление Президента.
— На рель-су! — скандировали они. — На рель-су!!!
И слезы радости сверкали на глазах.
Господин Президент вскоре уехал вместе с делегацией лучших людей на совещание, замаскированное в духе новых времен под банкет, а весть о его обещании распространилась по всему городу.
— Ну, как, бабушка. — спросил у прохожей старушки бабы Васи корреспондент главной рельсовской газеты Евгений Иудкин. — Хочется теперь, небось, тебе, карга старая, жить?
— А как же, сынок? — отвечала старушка. — Хочется, очень хочется. Очень уж охота посмотреть, как их с Михаилом Сергеевичем на рельсе задавят.