— Не трогай меня! — заверещал бухгалтер Петров. — Я есть приезжая морда! Я еврей. Меня бить нельзя! Кто тебе наводку делать будет?
— Что? — изумился Петр Николаевич. — Что ты сказал, козел вонючий? Евреи у нас еще до татаро-монгольского ига исчезли. С тех пор маемся с козлами всякими!
И он погрузил в трепещущего Петрова увесистый кулак.
И опять появился шанс, что все закончится миром, и Петр Николаевич просто забьет этого козла Петрова, и наутро в овраге найдут его труп, но сорок восьмая гражданская война все-таки не начнется, а если и начнется, то не так и не в этот вечер.
И вот тут, когда вроде бы всё так мирно и хорошо устроилось, Катька вскочила вдруг, опрокинув в костер котелок с варевом, и с криком: «Наших мочат!» — побежала вдоль насыпи.
Очень не хотелось Петру Николаевичу идти в этот вечер на гражданскую войну, хотелось просто оттянуться с друзьями, отдохнуть маленько от забот, и вот надо же .
От расстройства он даже Петрова добивать не стал.
Вытащил из кармана поллитру и, отпив половину из горлышка, протянул бутылку поверженному бухгалтеру.
— Вот ведь дура! — сказал он. — Отдохнуть по-человечески не даст.
— Я же говорю, что шпионка она... — глотнув водки, сказал Петров. — Не сердитесь, Петр Николаевич, а ведь и в самом деле: не НАТА ли ее заслала к нам?
Петр Николаевич задумчиво посмотрел на свой кулак, но бить Петрова не стал.
— А хрен ее знает... — сказал он. — Может, и правда шпионка.
Подумал немного и добавил:
— А ты, Петров, тоже много на себя берешь. Как тебя угораздило нелепость такую сказать? Ну, что еврей ты... Ты что своим умом думаешь? В антисемиты меня записать хочешь? А я ведь и по понятиям могу разобраться с тобой.
— Что вы, что вы, Петр Николаевич! — Петров от испуга поперхнулся водкой, и бороденка его задрожала от страха. — Ну, как вы такое думать можете? Разве бы посмел я! Так, по глупости своей козлиной ляпнул! Что вы! У меня и в паспорте так национальность обозначена, дескать, Петров — козел вонючий. Убили бы меня, с вас бы только за козла и спросили, а больше не за что спрашивать . Никаких бы последствий для вас не было.
— Ну, то-то. — смягчаясь, сказал Петр Николаевич, который ничему в жизни не удивлялся и ничего не боялся, кроме как прослыть антисемитом. — Так-то лучше . Ну, пошли что ли? Кажись, уже стреляют там...
Петров торопливо допил водку и вскочил.
— Пойдемте, Петр Николаевич! — радостно сказал он.
— Запевай тогда! — скомандовал Исправников.
—Дан приказ ему на запад.
Ей в другую сторону...
— запел Петров.
— Уходили рэкетиры
На гражданскую войну!
— подхватил Петр Николаевич песню о тревожной рекитерской юности.
ШЕСТОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
ОКОНЧАНИЕ
Некоторые читатели, без сомнения, удивятся, почему я так подробно рассказываю о начале сорок восьмой гражданской войны.
Мне уже досаждали этими вопросами.
— Чем, — спрашивали, — Давид Эдуардович, заурядная сорок восьмая гражданская война привлекла внимание такого крупного деятеля Всепланетного масонства, как вы? Ведь во время сорок девятой гражданской войны, когда брокер Нужников выкатил из своего киоска гаубицу и начал обстреливать здание вокзала, где заседал Городской Комитет Охраны Рельсы, события разворачивались гораздо драматичней.
Ну, что тут сказать .
Я мог бы сослаться на инструкцию Центра Всепланетного Масонства, предусматривающую, что при передислокации в другую Галактику населения предпочтительнее использовать как раз такие вот неприметные, как сорок восьмая гражданская война, приемы . Но вы понимаете, что разглашать инструкцию я не имею права.
Хотя и опирается эта инструкция на вполне открытые источники, многие из которых вы можете найти в книге Н.Ф. Федорова.
Помните про неродственность, которая в ее причинах обнимает и всю природу, как слепую силу, не управляемую разумом?
Подумав так, я достал из ящика стола милицейскую фуражку с красным околышем и задал вопрос Федору Михайловичу Любимову, правда ли, что его супруга Екатерина Ивановна Любимова является шпионкой НАТО.
— Какая Ната? — удивился господин Любимов, не сводя глаз с моей фуражки. — Я не знаю, гражданин начальник, никакой Наты. Катьку знаю. Розу знаю. Помнишь, гражданин начальник, у Тургенева. Как хороша, как свежа была Роза!
Но я не позволил ему уйти от ответа.
— А Сара? — спросил я, показывая ему масонский знак.
— Да, Додик. — сказал Федор Михайлович. — Сара тоже была тогда свежа!
— Но тогда не лукавь, Федя, и расскажи и про Нату . Неужели ты мог забыть Нату?
— Как же я мог забыть Нату, Хавьера Салана и Мадлен Олбрайт? — сдался Федор. — Зачем ты говоришь такое, начальник?! Еще Иван Сергеевич Тургенев писал, как хороши, как свежи были Роза, Сара и Ната.
— А Сербия?
— А что Сербия, Додик? Сербия — не Роза, не Сара, не Ната и даже не Черномырдин.
— Но Роза.
— Но Сара. Но Хавьер Салана!
— Но Ната. Но Мадлен Олбрайт!
Мы долго беседовали так с Федором Михайловичем Любимовым, пока он не превратился в мое отражение в зеркале . О! Я многое понял в тот вечер.
Мне стало ясно, почему так трудно, но всегда правильно, всегда в верном направлении вершится история и самого Рельсовска, и войн, которые прокатываются по его улицам. И только одного так и не смог понять я, почему Главный Предиктор Восточных Территорий, господин Иван Гаврилович Громыхалов поручил заниматься составлением истории города Рельсовска именно мне.
Я легкомысленно взялся за эту работу, но я ведь даже и не подозревал, как все запутано в рельсовской истории. Забегая вперед, скажу, что и об опасности изучения ее, я тоже тогда не подозревал.