ОКОНЧАНИЕ
А сто сорок вторая гражданская война?
Немыслимо понять, почему вдруг все заговорили о Чечне, хотя она по-прежнему оставалась вдалеке от Рельсовска.
Некоторые исследователи полагают, что тогда чеченцы в лице полевого командира Вити-райкомовца объявили газават всем рельсовским банкам. По фальшивым авизо они получили столько денег, что это встревожило Ивана Гавриловича Громыхалова и Якова Абрамовича Макаронкина.
— Однако . — пожаловались они Петру Исправникову. — Если они и дальше газаватить будут, чего нам-то воровать останется? Литра по два уже выгребли.
— Не берите в голову! — ответил Исправников. — Мы их прикроем.
— А сумеешь, Петя?
— Да я с ними одним полком управлюсь. Что вы, не помните, как я в прошлом годе Трехлитровый банк слил?
Увы .
Петр Николаевич Исправников не сдержал своего слова.
Откуда-то из-за Дальних Оврагов пришли в Рельсовск отважные воины, которые были обучены захватывать роддома и, выставив впереди себя беременных баб, диктовать свои ультиматумы .
Но отважные джигиты — гордость Дальних Оврагов — сами с позором вынуждены были отступить от Рельсовска, ибо, с ужасом обнаружили, что все женщины, как, впрочем, и мужчины давно покинули сей славный город .
О двухстах пятидесяти шести гражданских войнах в Рельсовске создана — это видно по отчетам Канцелярии Главного Предиктора Восточных Территорий — серьезная литература, и не будем утомлять читателя повторением общеизвестных сведений, тем более, что в Рельсовске происходили и другие события.
Все три Исчезновения, а также сопровождавшие их гражданские войны не прошли бесследно для рельсовцев.
Стремительно менялся менталитет, прежние лидеры один за другим сходили с политической арены . На смену им выдвигались общественные деятели новой формации.
И, безусловно, самым ярким стал Федор Михайлович Любимов, доселе известный в Рельсовске как Федя-мыслитель.
СЕДЬМОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Я говорю так, потому что и сам не раз, достав фуражку с красным околышем, пытался посредством допроса восполнить пробелы в биографии Федора Михайловича.
Увы .
На все мои дружеские вопросы он отвечал уклончиво и двусмысленно.
И это сердило меня.
— Федя! — говорил я ему, сидя перед зеркалом и постукивая по столу ручкой аппарата, предназначенного для перелетов на Луну. — Каждый человек где-то родился. У каждого человека кто-то был мамой, а кто-то папой. Вот возьми, например, меня. Я — простой грузинский еврей. Звать меня Давид. Отчество — Эдуардович. Фамилия — Выжигайлошвили-Шеварднадзе. Из этого можно заключить, что отца моего звали Эдуардом . Видишь, как все просто . Даже когда отец у тебя на секретной, масонской работе, ты и тогда кое -что можешь рассказать о нем своему биографу. И профессия. У каждого человека, Федя, есть профессия. Вот, к примеру, я.
— Да-да. — сказал Федор Михайлович. — Расскажи, кто ты.
— Я, Федя, масон. Более того. Могу сказать, хотя разглашение таких сведений и не поощряется у нас, что я — весьма видный масон современности! А теперь ответь мне, кто ты такой? Когда ты родился, где, в какой семье? Поведай о своих прежних занятиях? Давал ли ты клятву на Воробьевых горах? Закончил ли МГУ? Сидел ли в тюрьме? Путешествовал ли ты за границей?
— Брось, Додик. — сказал на это Федор. — Сними с себя фуражку, убери пистолет и запомни, что никто ничего не может знать о самом себе . Пойми, что тебе только кажется, будто ты грузинский еврей. Готов поспорить с тобой на бутылку, что тебя подкинули в семью грузинских евреев .
— Как?! — пораженно спросил я. — Откуда тебе стало известно, Федя, что по заданию масонского центра Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе темной ночью принес меня в корзинке в дом грузинских евреев Выжигайлошвили?! Ведь это совершенно закрытая информация?!
— Откуда я знаю, чего у вас закрыто, а чего открыто. — сказал Федя. — Раньше, бывало, крепкие спиртные напитки до одиннадцати часов были закрыты. А потом было время, когда водочные магазины вообще сократили. Без очереди не попасть было. Три часа, понимаешь ли, стоишь там. За три часа до многого додуматься можно было . Это ведь три часа жизни .
— Но позвольте, Федор Михайлович. — делая милицейской фуражкой необходимые в таких случаях масонские знаки, сказал я. — Насколько я знаю, изучив историю Рельсовска, очереди за водкой отменили сразу после двенадцатой гражданской войны.
По-видимому, Любимов не ожидал, что я так ловко сумею подловить его.
Он занервничал.
Как-то неуверенно улыбнулся .
— Это, дорогой мой Додик, — сказал он, — тебе лучше помнить . Помнишь, что за три часа Лермонтов, например, про парус написал, который, понимаешь ли, белеет. Вот-вот . Он и про тучку, которая мчится куда-то, написал за три часа... Чехов опять же, рассказ мог написать за это время. А ты, Додик, говоришь...
— Это неважно, Федя, что я говорю. — перебил я Федора Михайловича. — Здесь я биограф, и хотелось бы, чтобы говорил ты . К чему весь твой уклончивый рассказ?
— Ну как же неважно? — искренне удивился Федор Михайлович. — Да если тремя часами распорядиться с толком, это вообще весь ход мировой истории переменить может. Сколько не хватило времени Юлию Цезарю, а? Вот-вот. Трех часов и не хватило. За три часа великое открытие можно сделать. Поколения будущие облагодетельствовать... Вот что такое три часа! Сколько в нашей стране стихов не написано было из-за этого, сколько открытий не сделано, сколько исторических событий не произошло? Ну, а теперь что? Теперь открыто все, насквозь. Сверху вниз и справа налево. Снизу вверх и слева направо. Если ты будешь бутылку ставить, я, может быть, расскажу тебе, Додик Выжигайло, как мы с тобою в этих очередях стояли и сколько мы разных открытий сделали. И тогда ты поймешь, Додик, что ты меня так же, как я тебя, должен знать — справа налево и слева направо. Ты понимаешь меня теперь?
Как я мог не понимать его, если коряво и неумело, но при этом очень верно Федор Михайлович излагал любимую мною мысль Н.Ф. Федорова о том, что сознание человека было необходимостью для земли, для целого мира, как необходим разум для природы.
Я поставил Феде бутылку, а вам, любезные мои читатели, повторю, что не стал бы спешить с упреками биографам Федора Любимова.
Возможно, как и я, Давид Эдуардович Выжигайлошвили-Шеварднадзе, древние летописцы знали интересующие вас подробности, но пренебрегли ими, посчитали несущественными, а запечатлели Федора Михайловича в вершинные минуты его жизни.
У пивного ларька.
В зале заседаний 106-го Внеочередного съезда рельсовских депутатов...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, или СВЕТ В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ.
НАЧАЛО
Политическая карьера Ф.М. Любимова началась на 106-ом Внеочередном съезде рельсовских депутатов, куда Федор Михайлович зашел вместе со своим соседом, депутатом Калужниковым.
Обсуждался Закон, по которому, каждый гражданин Израиля мог бы автоматически стать министром Рельсовска.
И как всегда, вместо того, чтобы проголосовать этот насущно необходимый закон , без которого тормозились все реформы в Рельсовске, начались прения.
Депутаты пустились в рассуждения, дескать, права человека нельзя сводить к праву получать заработанную плату. Известно ведь, что права человека — дело тонкое .
— В конце концов . — говорили депутаты. — Рельсовск в чем-то должен идти по своему пути.
Ожидая товарища, Федор Михайлович внимательно слушал прения, а потом вдруг попросил слова.
Слова Любимову не дали.
Все здесь помнили сказанные им накануне Эпохи Исчезновений слова, дескать, депутат и русский — это несовместимо.