Когда я услышал об этом, я подумал, что, может быть, поэтому Векшин и не возвращает мне долг. Рублей у него нет, одни доллары... Хотя я бы, конечно, согласился взять долг и в долларах.
Мне, однако, неловко требовать долг в долларах, и, чтобы отвлечься от этой мысли, я сказал, цитируя Ш-С., что не понимаю, почему я должен радоваться, когда моя страна становится колонией.
— А никого и не интересует, радуешься ты или нет! — ответил Векшин. — У власти сейчас мы, которые всегда мечтали уехать в США. Пускай Соединенными Штатами мы никогда не станем, но нам приятнее жить хотя бы в колонии США. Понял, идиот?
Какой он грубый.
Потом Векшин ушел на кухню и долго разговаривал там с Давидом Эдуардовичем Выжигайло.
Давид Эдуардович выставил бутылку шотландского виски, и Векшин объяснял ему, что так можно просрать всю перестройку.
— А нам что перестройка, что кукуруза — один хрен! — отвечал на это Давид Эдуардович.
Векшин горячился, спорил.
Потом на кухню вышла Екатерина Тихоновна Федорчукова.
— Полно врать про перестройку свою, — сказала она. — Идите спать!
Снова читал в туалете газеты.
Мысль, что национализм еще никого не доводил до добра, внушается нашей демократической прессой так же усиленно, как раньше коммунистической. Мысль интересная, но не бесспорная. Ведь при всем желании мы не найдем ни одной страны, для которой бы был благотворным интернационализм. Кстати, бывший СССР — лучший тому пример.
Векшин так и не отдал сто рублей, а пенсию по-прежнему не платят, и на Новый год я остался без денег.
Конечно, можно было улететь на Плутон, у меня давно висит в шкафу хороший аппарат для полета, но надо подождать. Уж очень интересно посмотреть на рынок, который начинается в будущем году.
Новый год провел дома. Лежал на диване и читал книжку, которую, убегая от меня, забыл Ш-С.
Это М. А. Орлов. «История отношений человека с дьяволом».
Книга интересная, но еще интереснее пометки Ш-С. на полях.
Я внимательно изучал эти пометки, пытаясь определить характер болезни Ш-С.
«Первейшей статьей считалась мертвая рука, — пишет М. А. Орлов. — Вот как она добывалась и изготовлялась. Надо было сторожить, пока человека повесят, и тайно отрезать у повешенного кисть руки».
И тут же пометка Ш-С.: «Удивительно актуально!».
Честно говоря, я не сразу и разобрал смысл этой записи, пока не вспомнил, что Ш-С. болен. Но постепенно, вчитываясь в его пометки, я понял, что Ш-С. имеет в виду. С маниакальной последовательностью он проводил мысль, что рецепт изготовления колдовского подсвечника не следует понимать в прямом смысле...
Ш-С. убежден, что мертвая рука — это не обязательно рука человека, отправившегося в полет к Плутону (удавление — вернейший способ достичь этой планеты). Ш-С. предполагает, что речь здесь у Орлова идет о конкретной организации, а именно о КПСС. Значит, он считает, что партию коммунистов отправили на Плутон, а руки ее — секретари обкомов КПСС, члены Политбюро — могут использоваться как подсвечники.
«Отрезанная (от КПСС — пометил Ш-С.) кисть прежде всего плотно обертывалась в саван и крепко откручивалась, чтобы отжать из нее кровь (идеологию — прим. Ш-С.). После того изготовлялась смесь из мелко истолченных порошков соли, селитры, перца и разных других зелий (демократическая идеология — прим. Ш-С.), кисть погружали в эту смесь и оставляли в ней на две недели».
«Какие же это две недели, если речь здесь идет о самом Борисе Николаевиче?» — написал на полях Ш-С., и я, прочитав это замечание, задумался.
Мне и самому было бы интересно выяснить, а не хранился ли Борис Николаевич Ельцин точно так же, как и М.С. Горбачев, в свернутом состоянии, как утверждают «Аргументы и факты» в номере, который я читал в туалете?
Вздохнув, я продолжил чтение.
«Потом, — пишет Орлов, — вешали на солнечном припеке, чтобы она совсем высохла, в зимнее время (неужели это случилось с Б.Н. еще тогда, зимой? — прим. Ш-С.) сушили ее в печи, но только печь для этого приходилось топить папоротником и вербеною. Эта рука служила подсвечником для колдуновой свечи, сама же свеча отливалась из сала, вытопленного из тела удавленника».
И снова на полях примечания Ш-С., суть которых сводилась к тому, что, видимо, и здесь речь идет о КПСС, которая сама себя удавила.
У Орлова: «Куда бы ни вошел человек, вооруженный такой свечой в таком подсвечнике, все люди, которые в том месте находятся, мгновенно впадают в полное оцепенение».
И следом обширное, мелкими-мелкими буковками, насилу и разобрал, примечание Ш-С.: «И тут все сходится. Вспомним, как за один день развалилась страна. Оцепенение, полное оцепенение сковало всех людей. Кто же тогда колдун или тот человек, который вынес в подсвечнике, имя коего нам хорошо известно (Ельцин), свечу, вытопленную из сала удавленника (КПСС). Кто он? Отвечу — не знаю, боюсь и знать, боюсь и думать. Может быть, это — князь тьмы, антихрист, уже появившийся, по мнению многих, на земле... Но боюсь, боюсь, боюсь и ужасаюсь».
Грустные мысли вызвало во мне чтение пометок Ш-С.
Без сомнения, человек болен.
Такую простую и обыкновенную мысль, как полет на Плутон, — я летал на Плутон, правда, всего один раз, в армии, куда был призван на срочную службу после четвертого курса, — он обставил нелепыми, свидетельствующими о полнейшем незнании предмета, аналогиями.
Сколько раз я объяснял ему, что человек не умирает, а отправляется в полет. И хотя тело при этом распадается на молекулы и атомы, но душа человека собирает их в той точке пространства, которую человек выбрал для себя, и как бы одевается в прежнее тело...
Мысль немудреная, но тем не менее Ш-С. из-за прогрессирующей болезни никак не может усвоить ее и по-прежнему отказывается от полетов, которые я предлагаю ему совершить.
Ни полет на Марс (разрезание вен), ни полет на Венеру (приятное и, я бы даже сказал, несколько фривольное отравление газом) не интересовали его, не говоря уже о более сложных перелетах на тот же Плутон и тем более на Юпитер...
Жаль, по-человечески жаль Ш-С.
Это очень душевный человек, и, если бы не его боязнь открытого космоса, я бы не сомневался, что это он, а не Векшин, который так и не отдал мне сто рублей, должен быть третьим членом экипажа.
Первый день после праздников.
С удивлением обнаружил, что в комнате нет ни крошки съестного, а я голоден.
Оделся и пошел в магазин.
Пенсию так и не дали, и в кармане только мелочь, а в магазине хлеб... О, Гос - поди! Даже голова закружилась от таких цен.
Вышел на улицу, стою и даже не понимаю — куда идти, в какую сторону. Всего я ждал от Бориса Николаевича, но такого... Нет, такого не ждал.
Он же, сука, на рельсы обещал лечь, если цены повысятся!
Какое-то злое, беспощадное бешенство голодного человека, которому не на что купить хлеба, поднялось во мне...
Забывая о плюрализме мнений, я ненавидел сейчас и Ельцина, вздувшего цены, и Векшина, который до сих пор не вернул сто рублей. Более того, я готов был усомниться сейчас в самых основополагающих принципах демократии, хотя и стараюсь всегда сдерживать свои эмоции по этому поводу.
К счастью, мимо проходил Иван Иванович Луков — глава комитета демократических реформ, в прошлом сотрудник обкома партии. То ли он вспомнил, как нас знакомил Редактор, то ли вид у меня был такой, но, выбравшись из своей машины, он не шарахнулся в сторону, не попытался — это у него бы и не получилось — укрыться в лимузине, а широко и дружески улыбнулся мне.
— Как дела? — спросил он. — Какими новыми стихами собираетесь нас порадовать? Читал в журнале, читал. Очень солидно. Весьма-весьма. Почти двуспально .
В другой раз я бы обязательно спросил его, как он мог прочитать стихи, если они еще не опубликованы, но сейчас было не до этого. Я сказал, что голоден и что у меня — задерживают пенсию, а долг не возвращает депутат Ленсовета! — нет денег на хлеб. Не мог ли бы поэтому Иван Иванович одолжить мне на буханку?