Размечтавшись о приятном вечере в компании «магов и принцесс», Иван не заметил, как из-за елочки около заводоуправления выступила темная фигура.
— Ван?
Вопрос был задан явно ему (поблизости больше никого не было) и Иван обернулся. Рот его самопроизвольно распахнулся, а глаза быстренько приняли форму семи копеек. Благо было от чего!
Перед Иваном переминался с ноги на ногу узкоглазый мужчина, одетый явно не по сезону — в легкие туфли с загнутыми носами, синие шелковые штаны и желтую рубашку с металлическими шариками вместо пуговиц. Из-под маленькой шапки типа тюбетейки свисала длинная коса.
— Ну, Иван!
Приехали-таки, басурманы! Но если они думают, что ради них он опять на завод попрется, то фиг им — рабочий день закончен!
— Хельсинга?
— Ну, Хельсинки! — что-то этот мужик ему совсем не нравился! И так фамилия дурацкая, а он ее еще уродует!
Мужик же наоборот — прямо засветился от счастья.
— Чеснока сегодня ела? — неожиданно спросил он.
— Чего? — опешил Ваня. — Нет, чеснока не ел!
— Оченя, оченя хорасе! — незнакомец улыбнулся во весь рот, блеснув неестественно длинными клыками. А потом внезапно так мотнул головой, что его коса метнулась, словно гадюка из-под колеса. Конец ее пребольно резанул Ивана по глазам.
— Обалдел?! — заорал молодой человек, пытаясь в слепую отмахиваться кулаками. Кажется, даже пару раз попал во что-то мягкое.
И тут удар по голове погрузил его в глубокую темноту.
Очнулся Иван от запаха рассола. Голова болела зверски!
С трудом, приоткрыв один глаз, Иван огляделся. Он по-турецки сидел на столе в центре громадного подноса, укутанный в какую-то хламиду из тончайшей ткани.
Толстенный мужик в черно-красном халате и поварском колпаке сосредоточенно протирал ему шею губкой, от которой и шел запах укропа, гвоздики и соленого огурца.
Покосившись, Иван обнаружил, что живописно увешан гроздями винограда, а вокруг него на подносе разложены нарезанные ломтиками свежие и маринованные бананы, апельсины, помидоры, ананасы… Присутствовали также неизвестные простому русскому мастеровому фрукты-овощи.
Повар отошел, и, прищурив глаз, критически осмотрел свое творение.
— Худощав! — процедил он сквозь клыки. — Эх, жаль, нет времени подкормить!
Иван обиделся — своей фигурой он гордился по праву. Из-за постоянно работы с молотком, пилой и прочими инструментами на теле не было ни капли лишнего жира, а все остальное — мускулы там, пресс — очень даже имелось.
— Сам худой! — высказал он в лицо повару явную неправду и попробовал встать. Бесполезно — тонюсенькие, похожие на паутинки нити надежно оплетали все его тело, оставляя свободной лишь голову.
— Эй! Как там тебя! Отвяжи меня — а то хуже будет!
— Вах, зачем шуметь! — огорчился повар. — Еда должна быть красивой, а не громкой!
И он ловко засунул в рот Ивану лимон. Ха, нашел, чем напугать! То ли еще приходилось пережевывать русскому человеку! Однако Ваня демонстрировать свои способности не торопился, справедливо полагая, что следующий кляп может оказаться из перца. А жевать перец без красного вина — удовольствие еще то!
Повар между тем позвонил в жестяной колокольчик. Где-то за спиной Вани затопало, и на кухню ввалились два бугая с абсолютно дебильными лицами. Горилоподобные субъекты щеголяли в лакейских ливреях все того же черно-красной расцветки.
— Доложите его сиятельству, что главное блюдо готово! И отнесите его в пиршественный зал!
Лакеи слаженно кивнули, и неловко приподняли поднос. Иван закачался. На пол упало несколько кусочков померанца.
— Кретины! — завопил повар. — Олухи! Осторожнее, уроните! Барон нам тогда головы поотрывает!
Иван совсем бы не отказался посмотреть на этих типов в безголовом варианте, но замечание насчет осторожности поддержал целиком и полностью.
Во время разноса лакеи тупо пялились на повара. Не выдержав, тот безнадежно махнул громадной поварешкой.
— С какими безмозглыми тварями приходится работать! — пожаловался он. — Ну, легкой смерти тебе, Охотник!
Пока лакеи несли его по каменному коридору, освещенному чадящими факелами, Иван пытался понять — с чего это его назвали охотником? Рыбаком — да, он был! Да еще, каким заядлым! Но охотник… Ему всегда было жалко этих несчастных зайцев и уток, которые могли противопоставить, желающей попалить прямой наводкой толпе пьяных мужиков только скорость и осторожность. Рыбы — другое дело! Ты ее не видишь, она тебя тоже — все по честному. А если какая и соблазниться червячком на крючке или блесной — сама виновата, никто силой не заставлял. А то, что попалась — так такова видно ее рыбья судьба.
А вообще, что происходит? Куда он попал?!
За этими размышлениями Иван и не заметил, как его донесли до высокой двустворчатой двери из резного дуба. Тут дорогу носильщикам преградили двое стражей в шлемах и начищенных кольчугах.
— Не велено! — буркнул один из них. — Его сиятельство барон речь произносят!
— Глав-ное блю-до! — по складам выговорил один из лакеев, беззастенчиво капая слюной на парадную ливрею.
— Подождете здесь! — стражник древком алебарды махнул в сторону портьерного полога. — Закончит барон, тогда на стол и накроете.
Носильщики затопали по указанному адресу.
Комната ожидания оказалась неожиданно большой. Но отнюдь, не просторной, так как была набита такими же бугаями с подносами. На всех подносах лежали и сидели люди, разнообразно оформленные продуктами питания. Многие из них рыдали или просто ругались. Вдоль украшенной гобеленами стены похаживал знакомый Ивану китаец, с гордостью посматривающий на кулинарное сборище. Этого Ваня вынести не смог. Быстро прожевав лимон и сплюнув набежавшую слюну, мастер дал волю словам.
— Ты, китаеза лохматая! Учти, я тебя запомнил! Лучше вели всех отпустить, а то я тебя…
Дальше полились такие фольклорные выражения, пожелания и исторические экскурсы, что пойми злодей хоть половину из них, и сердечный приступ с летальным исходом были бы ему обеспечены. Но китаец то ли не понял, то ли обладал слишком крепкими нервами. Он скользнул по Ивану безразличным взглядом.
— А, Вана Хельсинга? Запоминая, запоминая… Памятливые лучше перевариваются!
И отвернулся. Вот когда Ваня пожалел, что зря потратил слюну — хоть бы плюнул в паразита!
Тут он обнаружил, что в комнате стало очень тихо. Присутствующие замерли, словно верующие в престольный праздник в ожидании чуда.
— Ты — знаменитый Ван Хельсинг? — с соседнего подноса послышался благоговейный шепот.
Иван повернул голову и увидел красивую девушку, завернутую в политые соусом пласты тонкого теста. Ее голые ножки аппетитно торчали из листьев салата.
Раздался слышимый только ему удар грома, сверкнула молния.
— Иван Хельсинки! — представился он, не в силах оторваться от голубых глаз незнакомки. — Но лучше называйте меня просто Ваня!