— Здесь есть монахиня, которая проссвещает меня время от времени…
Бутыль вина стояла у него на столе. «Comprene» сверкало в бокале — хрусталь, оставшийся от прежнего владельца номером.
Мизель проснулась по обыкновению раньше него.
Он нащупал конверт.
— Я обещала вам семь процентов от той суммы, которую обычно получаю с выдаваемых мне банком.
— Я рантье, — улыбнулась она.
Конверт она положила на столешницу с латунной оковкой. Колдун даже не прикоснулся к нему. Не прошелся взглядом.
Дайадан Локке стоял на мосту один. Он был одет неброско.
Колдун сжал руку. Левая ему в этот день помогала также как и правая.
Она пробежала к нему. Дайадан Локке немного отстранился, отклонился назад, встречая ее объятия.
Она не знала, ударить ли его по лицу или обнять. Какие карты тасовала в тот день судьба? Любовь, верность. Счастье, печаль. Глупость, доверие и добродетель…
— Вы завидуете мне?
— Нет, — проговорил сквозь зубы колдун. — Но дождь вроде бы не собирается…
Дайадан натянул капюшон.
— Возможно… он пойдет позже. Я слышал сводки магов Покрова.
— Возможно…
И этой ночью действительно шел дождь. А на утро светило солнце.
Мизель Гранжа просидела всю ночь у него во «Взгляде Морганы».
Они вышли из нее по утру. Прошлись по мосту, зашли в парк и минули фонтанчик. Фонтанчик журчал…
Он помнил этот звук, глядя на кровь, сочившуюся у нее из-под груди. Ткань, пропитавшуюся кровью. В разводах. И убегающую спину кого-то неопределенно-размытого. Рассеянного в толпе без следа. Солнечные лучи. Конверт. И семь процентов с той суммы, которую она получает из банка, со сберегательного счета. Тридцать три тысячи шестьсот пятьдесят четыре серебряных…
— Никогда не умел прощаться.
— Я тоже.
— В общем, — он харкнул в могилу. Желтые зубы, украшенные табачным налетом, озарила улыбка, — как говорит Шакьямунья, у каждого из нас в голове по одной большой дырке, и эту дырку волнуют дхармы. Нирвана же, если я правильно понял сданзо, закодировавшую меня от пьянки, это путь к просветлению. Для кого-то это любовь, для кого-то зайцы…
— Если ты не прекратишь наступать на мои мозоли, клянусь, я прикончу тебя на месте.
— Нет проблем, парень. Просто я хотел сказать, что обрел просветление. В моем понимании… Я занимаюсь любимым делом. Благодаря тебе. Вот и все. Я подумал… тебе будет полезно об этом знать…
Он шел из парка по аллейке со склепом, мимо крестов и надгробий, небольшой часовенки, отделившейся и обособившейся в стороне от них, оставив куртизанку позади. Возле оградки. Слегка смущенную восходом солнца.
«Ничто не ново…
Этот восход напоминает полдень…»
И лишь в клубках дыма он выглядит обыкновенным.
Мимо проплывающих округлых форм из выщербленного камня, разглаженных задов, воздевших руки статуй. И распростерших крылья.
Какое-то невыразимая кантабиле было в их летящей позе, какая-то досадная ирония калечащая все прекрасное. Но что-то было в них еще. Что-то чего он не улавливал. Кто-то неправильно расставил их или же он все время обращал внимание на этот ракурс.
— Они прекрасны, не так ли, — проговорил старик. Немытый, очень дряхлый, подпирающийся костылями. Единственный ботинок, что на нем был, оборачивался вдрызг разбитой куклой. Разносившейся и полной дыр.
Старик осмотрел ботинок, поерзал им, вздохнул и отвернулся.
— Хорошие, — сказал колдун.
Руна, девушка в одночасье лишившаяся своих родителей. Мать и отец — единственные кого она любили, единственные кто любил ее.
Сегодня в ее жизни появилось много горя. А на глазах много слез.
Холодная каменная церковь стала ее убежищем на эту ночь. Эта ночь изменила все.
— Виноват дьявол, — произнес святой отец.
— Почему? — Удивилась заплаканная девушка.
— Только одержимые им сгорают семьями, — последовал ответ.
Руна стояла перед ним на коленях, и была настолько беспомощна, насколько невинна.
Месть, ревностное чувство. Она решила уничтожить дьявола, навсегда избавив мир от зла.
— Но что мне делать, святой отец? — спросила девушка.
— Молись дитя, — произнес священник и погладил бедняжку по голове.
В горе, стоя на коленях Руна молилась великому Микалу, всемогущему ангелу. Она просила его явиться, как только тот исполнит уже полученные просьбы других людей, и помочь ей, покарать дьявола…
Здесь тихо. Здесь все мое.
Я срываюсь с места и бегу. Бегу, навстречу ветру, которого еще не придумал. Кричу во все горло, падая с отвесной скалы, которой еще не создал.
Я плачу, но не знаю, что такое слезы. Мне страшно, потому что не знаю боли.
Я бегу, бегу,… но ничего нет, еще ничего нет. Что я такое, как появился, зачем? И я один… Один.