И лунный свет хоть со дна океана
Я для тебя принесу.
— Сам придумал? — восхищенно глядя ему в глаза и улыбаясь спросила Марина. — Как красиво! Я тебя люблю!
Через четыре месяца и двенадцать дней на свет появился Усманов Игорь Маратович.
Ребенок сладко спал в своей кроватке.
Трехмерная картинка стала тускнеть, подернулась рябью и вскоре пропала совсем.
— Ты думаешь, теперь у нас получится? — спросил Он.
— Я просто уверена, — сказала Она.
— А он придет?
— Конечно, ведь в нем — часть меня.
— А если земная часть победит, и он откажется?
— Посмотрим, — ответила Она.
КОНЕЦ
У каждого бывают моменты, когда вся жизнь проносится перед глазами. Вот ты ещё учишься говорить, а через несколько секунд уже оканчиваешь институт с отличием. И в этот миг ты на несколько мгновений зависаешь на критической точке между небом и землёй. Всё смешивается в одну непрерывную картину — визг, скрежет алюминия, крики отчаяния, брызги крови на лице, искорёженные лопасти тяжёлой боевой машины. Этот миг так ничтожно короток, что ты не успеваешь даже испугаться, во всей полноте ощутить удушающий, животный ужас. Если смысл твоего существования исчерпан, ты медленно погружаешься в пучину безразличного небытия. Именно на этой точке как раз и умирает надежда. Ты уверен, что тебя больше нет. Ты уверен, что это твой личный эпилог, за которым уже ничего не будет, в лучшем случае — многоточие. Но, возможно, кто-то свыше смилостивится и тебе будет дан последний шанс доказать, что живёшь не зря. Вот перед моими глазами пробегают два года работы в редакции. А поверил бы я, скажи мне кто тогда, что буду отстаивать своё право на жизнь в месте, где она уже не имеет власти? Наверное, нет. А между тем, невидимая киноплёнка замедляет свой бег, и вот я уже отчётливо различаю последние несколько дней своего бытия…
Четвёртое сентября, 2011
Старый военный «Урал» — гордость советского автопрома — довольно юрко бежал по размытой дороге через лес, как будто отрабатывая свой неофициальный титул. Вместе со мной в крытом брезентом кузове тряслись учёный, пятеро солдат, и пара туристов, кажется, из Германии, один из которых на ужаснейшем русском что-то выспрашивал у основательно «поддатого» "защитника отечества".
— Я тебе говорю, у нас элитная воинская часть государственного значения, о! У нас там, понимаешь, военные тайны разные, а таким как ты я во чо скажу, — рядовой показал не понятливому иностранцу популярную у нас и в странах теперь уже ближнего зарубежья трёхпальцевую комбинацию. Тот, покраснев, пытался что-то возражать.
— Да видели мы ваше телевидение, буржуи хреновы! Я, понимаешь, патриот своей родины и охраняю объект мирового значения от отребья всякого, вот! А ты, ты сначала научись по рашен шпрехать, ферштейн? Гитлер капут, раша фарева! И вообще, в другом месте мы бы с тобой по-другому говорили. Понял, фашист хренов?
Патриот умолк, гордый за родину и уверенный в том, что и Америку мы ещё на дно океана опустим, и в Китае демографию на место поставим. Его сослуживцы сидели не менее довольные. Немец, видимо, тоже усвоил, что от него хотели, и не мешал больше солдату лениво переваривать хмельные мысли. Лист брезента, служащий здесь дверью, хлопал на ветру. Через щели в кузов неохотно пробивался мутный серый день…
Дождь лил с тех самых пор, как этим ранним утром наш АН-24 опустился под слой тяжёлых туч к импровизированному аэродрому. Именно отсюда началось моё знакомство с внешним периметром Зоны. Пусть взлётно-посадочная полоса представляла собой бетонные плиты, брошенные на поле у опустевшей деревни на границе леса. С момента установки внешнего периметра это был ближайший аэродром к чернобыльской зоне отчуждения, а соответственно, самый лёгкий способ добраться сюда. Здесь нередко садились грузовые самолёты, и, как следствие — поле было оцеплено военными. Откуда я так много знал? Каждый местный рад был при первой же возможности поучить "такую зелень как я". Многие спрашивали, "какого чёрта я сюда приехал", но почему-то не находились с ответом, когда я задавал им аналогичный вопрос. Мокрая бетонка, пожухлые колосья заросшего сорняком поля и ржавый комбайн отсвечивали частыми вспышками молний. Тогда мне подумалось, что вчера вечером я видел солнце в последний раз…
Кузов сильно тряхнуло, затем грузовик круто развернуло, и он встал на месте. Кто-то из военных смачно выругался, поднимаясь с грязного пола, иностранцы испуганно вжались в сиденье. Кто-то схватился за автомат. Все затихли. Поползли секунды тяжёлого ожидания, каждая из которых казалась нам вечностью. В любом другом месте планеты кто-нибудь да вылез бы уже поглядеть, что стряслось. Но не здесь. Ни один не сделал движения в сторону выхода. Ни один. Озирая испуганные лица солдат, я примерно догадывался, о чём они сейчас думают. Я мало что слышал об этом месте. Может быть, именно поэтому мне не было сейчас так страшно, как им? Тишину разорвал хлопок двери кабины. Я вздрогнул. Тяжёлые шаги снаружи прошлёпали к задней части кузова. Я слышал, как стучат зубы у солдата с автоматом. Брезентовый полог приподнялся. Это был всего лишь водитель.
— Колесо лопнуло, ребят, поищите там домкрат и запаску. И пойдём кто-нибудь со мной.
Дождь неистово лупил огромными каплями, как бы пытаясь пробить брезентовый навес, под которым мы укрылись. "Понимаешь, патриот своей родины" нервно заржал и ткнул в плечо немца.
— Ха! Ну чё, фрицы, обгадились, наверное?
Я, если честно, тоже испытал несказанное облегчение. Даже на большой земле ходит немало леденящих душу рассказов об этом месте. Несколько минут вояки решали, кто пойдёт под ливень. Патриот предложил отправить немцев. В итоге пришёл офицер из кабины и построил пятерых снаружи под ливнем. Отправив одного на помощь водителю, остальных заставил отжиматься. Солдаты вернулись грязные и злые, но всеобщего спокойствия больше не нарушали. Рядовой и водитель возились с колесом, по щиколотку в жидкой грязи, под стеной непрекращающегося дождя. «Урал» стоял поперёк дороги, передними фарами освещая ближайшие деревья непроглядного мрачного леса, обступавшего нас со всех сторон и нависавшего над дорогой тяжёлыми ветками. Где-то далеко в лесу раздавался протяжный, печальный вой. Эти звуки прокрадывались внутрь и порождали в душе чувство тяжёлой грусти и скрывшегося за ней приглушённого страха. За время вынужденной остановки я успел познакомиться с учёным. Всю оставшуюся дорогу Анатолий, как его звали, просвещал меня относительно зоны отчуждения.
— Вояки только хорохорятся, на самом деле мало кто из них на самом деле входил в Зону, и тем меньше возвращалось обратно. Но у них здесь сила и власть…
… Если приграничные районы ещё относительно безопасны, то в глубокой Зоне тихий ужас… От всей души советую, брат, не суйся туда, я там был. И такое видел, чего и врагу не пожелаю…, - Анатолий на время умолк.
— А если всё же решишься перейти границу, запомни одно. Здесь с тобой считаются, здесь ты — полноправный гражданин своего государства. А там ты никто. Пересекая границу, ты теряешь все права, в том числе право на жизнь. И тот, кто здесь улыбается тебе в лицо, в Зоне выстрелит тебе в спину. По ту сторону кордона практически нет людей, живущих по совести. Там вообще нет людей. Одни животные. Пусть и внешне людей напоминают…
— У-у-у, б-р-р-р… Нагнал ты на меня страху, что и говорить… Я вообще это… журналист, хочу материал сенсационный издать. С прилагающимися фотографиями. Народ жаждет. По телику и в газетах только съёмки и интервью с границы, внутрь масс-медиа ещё не прорвалось. Это была бы как минимум революция! А сейчас даже и не знаю… Мне немалых расходов стоило сюда добраться. Можно сказать, по блату долетел. Редакция родная помогла, низкий им всем поклон. Только что им мой поклон, они там меня все с материалами ждут. Надеются на меня…
— А…, - Анатолий махнул рукой, мол делай как знаешь, — Только знай, что всё виденное тобой по телевизору и прочитанное в газетах — это только сотая доля тех ужасов, что могут ждать тебя за кордоном. Ага, вижу, что нам только ужасы и подавай, а? Эх, дерзай, что ещё могу сказать. Только про мои советы помни. Авось пригодятся.
— Слушай, а давай я свой рассказ с тебя начну, а?
Учёный только пожал плечами. Я сделал его фото. Затем протянул диктофон. — Анатолий, какова причина вашего пребывания здесь?
Научный сотрудник поднял на меня грустный взгляд. И надолго задумался…
Стоянка гражданских представляла собой огромный цех на границе леса, окружённый палатками, а также автобусами и прочим транспортом. Грузовик добрался сюда после обеда. Меня и немцев высадили здесь, а «Урал» отправился к воинской части неподалёку. Я стоял под проливным дождём и как завороженный смотрел вслед грузовику, скрывшемуся за укреплёнными воротами бывшего производственного комплекса. С трудом верилось, что по ту сторону части начиналась опаснейшая на планете территория, подробности о которой так хотели узнать простые смертные.
Это была в первую очередь работа, но работа с интригой, подхлёстываемая немалыми собственными интересом и амбициями. В голове крутились десятки вопросов, на которые хотелось найти ответы. Я сгорал от предвкушения, а в груди зарождались первые признаки волнения. Первые признаки сладостного волнения в ожидание чего-то грандиозного и необъятного. Именно так я считал тогда. Грандиозное и необъятное.
— Четвертое сентября, двадцать один-двадцать. Я на границе чернобыльской зоны отчуждения. Это место дислокации так называемого четырнадцатого блокпоста, возле которого находится гражданский городок. Большинство приезжих, как и я, расположились в огромном заброшенном цехе в центре городка. Фото прилагаются, файловая папка 04. Изнутри он полностью освобождён от оборудования. Здесь установлено великое множество палаток. Помещение освещается посредством костров — электричества давно нет. Собравшиеся здесь — представители многих стран мира — США, Германии, Китая, и т. д. Немало моих коллег по работе, в том числе и с телевидения. Мне удалось пообщаться с некоторыми приезжими. Многие едут сюда с целью прославиться или заработать денег. Некоторые придерживаются религиозных убеждений и совершают своеобразное паломничество. Есть группа людей, твёрдо намеренная в ближайшие дни входить в Зону. Видел у них немало интересного оборудования. Говорят, без него внутри не выжить. Также несколько минут назад наблюдал небольшую группу людей, предположительно представителей криминального мира. К сожалению, ни одного человека, бывавшего по ту сторону границы, здесь, по-видимому, нет.
Я отключил диктофон, завернулся в спальный мешок в тени большой жёлтой палатки у стены цеха и погрузился в свои мысли. От костра неподалёку лились звуки гитары. Артист-самоучка неуверенно выводил популярную мелодию и подпевал дрожащим голосом. Но народу нравилось, я слышал весёлые голоса, смех и стук алюминиевых стаканов. За толстыми стенами всё так же лил дождь, раздавались раскаты грома, но здесь было тепло и уютно. Жизнь кипела, этот цех напоминал маленький самобытный муравейник. Немцы, мои недавние спутники, предлагали подсесть к их костру, но я предпочёл хорошенько выспаться после долгой дороги и набраться сил перед первым трудовым днём. И, со всех сторон укутанный теплом, я медленно проваливался в спокойный, безмятежный сон. В предвкушение чего-то грандиозного и необъятного…
Казалось, прошли часы, прежде чем я открыл глаза. Все спали. В помещении стояла почти непроглядная темень. Снаружи всё так же лил неистовый дождь. От меня к далёкому потолку поднималась обшарпанная кирпичная стена. В свете молний я заметил нечто странное, пробравшееся в цех через разбитое окно под потолком, в каком-то десятке метров надо мной. Некоторое время тень сидела на карнизе, как бы вслушиваясь или принюхиваясь. А потом медленно поползла вниз по стене. Меня сковал панический ужас. Судорожный глоток воздуха застрял в горле. По лбу скатилась капля пота. И тут я понял, что не в силах пошевелиться. Всё что я мог — наблюдать. Жуткое существо создавало впечатление чего-то ловкого, быстрого и цепкого. Но сейчас мерзкая тварь не торопилась, растягивала себе удовольствие, как бы зная что жертва обездвижена. Как ни старался, я не мог разглядеть создание в деталях. Мне оно представлялось бесформенной чёрной массой. И тут ужасное нечто оказалось рядом со мной. Я ощутил на своём лице смрадное хриплое дыхание и шершавую когтистую лапу у себя на горле. Хотелось кричать, но я не мог. В лёгкие больше не поступал кислород, а перед моими глазами, в каких-то нескольких сантиметрах, возникла раскрытая пасть с сотнями острых, как бритва, клыков… И тут я проснулся. В помещении мирно тлели несколько костров. Все давно спали. Вокруг было тихо, даже дождь снаружи успокоился. Я слышал отдалённые раскаты грома. Часы показывали пол пятого утра. Я вытер холодный пот со лба и поплотнее укутался в спальник. Сон, это был всего лишь сон.
Окончательно встал около восьми. Что-то внутри подсказывало, что здесь лучше не лениться. Да и дел было по горло. Умывшись в ручейке у самой границы леса, я незамысловато позавтракал. От земли, пропитанной кислотным дождём, поднимались обильные испарения, солнце с трудом пробивалось через тяжёлый слой тумана. Но, всё равно, по сравнению со вчерашним, сегодня стоял просто райский день. Погода автоматически настраивала на позитивные мысли, а моя миссия здесь больше представлялась пикником на обочине дороги. Усевшись на багажник ржавой разбитой «девятки», я принялся размышлять. Планировал поторчать на границе, пособирать материал, с людьми пообщаться, пока не представится возможность договориться с опытным сталкером на экскурсию в Зону на пару дней. Хотя, исходя из местных слухов, сталкеры здесь вообще не появляются, а если и приходят из Зоны, то сразу на большую землю подаются (за вчерашний вечер успел уже нахвататься словечек из местного жаргона). Чаще — двухсотым рейсом. Ну, даже если найду живого и здорового, даже если согласится тот меня сопроводить, где гарантия что он меня не пришьёт за кордоном? Не с пустого же места Анатолий взял все эти рассказы. И вдруг мне стало страшно. Необъяснимый ужас возник из глубин меня и на несколько мгновений захватил власть над моим сознанием. Захотелось собрать вещи и убраться отсюда куда подальше. Нечто изнутри схватило мой дух за горло и сжало так, что перехватило дыхание. Перед глазами всё покраснело. Я почувствовал, как по вискам бегут капли пота. К горлу подкатил тошнотный ком. В этот момент я готов был выкинуть на траву свой скудный завтрак и забыться. Последнего я ждал с нетерпением, потому как это состояние становилось невыносимым. Разъярённое солнце, казалось, готово было прожечь меня насквозь. А что потом? А потом наваждение испарилось так же быстро, как и пришло. Утреннее светило всё так же испаряло влагу изрядно повядшей травы под ногами. Над грудой всякого хлама, что у цеха, всё так же вилась кругами стая ворон. Один из работников телеканала монтировал спутниковую «тарелку» на крыше микроавтобуса. Медленно восстанавливая утраченное самообладание, я пытался осмыслить, что со мной произошло. Доводилось некогда слышать про психотропное воздействие Зоны, правда, из не самых надёжных источников. А секунду спустя мне в голову пришла замечательная мысль. Сейчас запишу превосходный материал. Надо только пролезть на территорию части и найти Анатолия, если тот ещё не ушёл в Зону. Я соскочил с багажника и припустил в сторону цеха. Каково же было моё удивление, когда я застал на своём месте трёх бритоголовых ребят, самозабвенно роющихся в моих вещах.
— Эй, вы что тут делаете? — профессиональный скандалист-провокатор, я говорил нарочито громко. Самый быковатый на вид, вероятно, главный, неторопливо поднял глаза.
— Ревизию проводим, а что, проблемы?
Второй чертила коротко хохотнул.
— Ты это, иди, погуляй, в натуре. Мы тебе отчёт факсом пришлём. — И заржал, очевидно, довольный своим "чувством юмора". Из ближайшей палатки показался рослый, крепко сложенный турист. Реакция была моментальной.
— Вы чё, шакалы, совсем охренели? В прошлый раз мало было?
— Ты иди, погуляй, дядя. Без тебя разберемся.
— Я те щас пойду! Мужики, айда сюда! - из палатки вышли ещё четверо.
— Ну чё, козлы, будем значит русский учить? Потому как вы, видимо, ни черта не понимаете
когда вам русским языком говорят, — мужики двинулись на "братков"
— А ну стоять всем! Стоять, я сказал, завалю на хрен! — глаза главного испуганно бегали по сторонам, голос дрожал. Но в руке он держал хороший аргумент — пистолет зарубежного производства. Наступавшие остановились как вкопанные.