Я сразу же заподозрил неладное, увидев в его квартире оседланную лошадь.
– Как это ты ее на седьмой этаж? - оторопело спросил я, обходя сторонкой большое дышащее животное. - Лифтом?
Он горько усмехнулся в ответ.
– Лифтом… - повторил он. - Да разве такая зверюга в лифте поместится? В поводу вел. По ступенькам…
Собственно, я уже тогда имел право арестовать его. Лошадь была не просто оседлана - на ней был чалдар… Что такое чалдар? Это, знаете, такая попона из металлических пластинок. Похищена в феврале прошлого года из энского исторического музея вместе с мелкокольчатой броней и доспехом типа "зерцало".
– Удивляешься… - с удовлетворением отметил он. - Понимаю тебя.
Он уже ничего не скрывал. Комнату перегораживало длинное кавалерийское копье, а к столу был прислонен меч, восстановленный недавно специалистами по крыжу XII века. Кроме него из экспозиции пропал еще, помнится, полный комплект боевых ножей.
Я решил не засвечиваться раньше времени и, изобразив растерянность, присел на диван.
– Значит, летим исправлять историю? - придав голосу легкую дрожь, спросил я.
– Летим, - подтвердил он.
– Рязань?
– Калка! - Произнеся это, он выпрямился и сбросил домашний халат. От груди и плеч моего подопечного отскочили и брызнули врассыпную по комнате светлые блики. Его торс облегала сияющая мелкокольчатая броня, усиленная доспехом типа "зерцало". А вот и пропавшие ножички, все три: засапожный, поясной и подсайдашный…
Услышав грозное слово "Калка", лошадь испуганно всхрапнула и вышибла копытом две паркетные шашки.
И тут меня осенило, что у него ведь могут быть и сообщники…
– Сними ты с себя это железо! - искусно делая вид, что нервничаю, сказал я. - Тебя ж там первый татарин срубит! Знаешь ведь поговорку: один в поле не воин…
Крючок был заглочен с лету.
– Один? - прищурившись, переспросил он. - А кто тебе сказал, что я там буду один? В поле?
Уверен, что лицо недоумка вышло у меня на славу.
– А кто второй?
– Я.
– Хм… А первый тогда кто?
– Тоже я, - сказал он, насмешливо меня разглядывая.
Лошадь переступила с ноги на ногу и мотнула головой, как бы отгоняя мысль о предстоящем кошмаре.
– Ну хорошо… - смилостивился он. - Сейчас объясню…
И возложил длань на высокое седло, куда, по всей видимости, и была вмонтирована портативная машина времени марки "минихрон", украденная три года назад прямо из сейфа энской лаборатории.
– Итак, я включаю, как ты уже догадался, устройство и перебрасываюсь вместе с лошадью во вторник 31 мая 1223 года. Провожу там весь день до вечера. К вечеру возвращаюсь. Отдыхаю, сплю, а назавтра… - Он сделал паузу, за время которой стал выше и стройнее. - А назавтра я снова включаю устройство и снова перебрасываюсь во вторник 31 мая 1223 года! Вместе с лошадью! То есть нас теперь там уже - сколько?
– Ну, четверо, - сказал я. - С лошадьми…
И осекся. Я понял, куда он клонит.
– То же самое я делаю и послезавтра, и послепослезавтра! - Глаза его сверкали, голос гремел. - Семь тысяч дней подряд я перебрасываюсь туда вместе с лошадью и провожу там весь день до вечера. Я трачу на это без малого двадцать лет, но зато во вторник 31 мая 1223 года в окрестностях реки Калки возникает войско из семи тысяч всадников! И оно заходит татарам в тыл!…
Весь в металле, словно памятник самому себе, он стоял посреди комнаты, чуть выдвинув вперед правую ногу, и в гладкой стали поножа отражалось мое опрокинутое лицо.
"Брать! - тяжко ударила мысль. - Брать немедленно!…"
Но тут он дернул за свисающий с потолка шнурок, на который я как-то не обратил внимания, и со свистом развернувшаяся сеть из витого капрона во мгновение ока спеленала меня по рукам и ногам.
– Почему бы тебе не предъявить свое удостоверение? - мягко осведомился он. - Ты ведь из Группы Охраны Истории, не так ли?
"Спокойствие! - скомандовал я себе. - Главное, не делать резких движений!… Это витой капрон!"
– Ты, видимо, хочешь сказать, - вкрадчиво продолжал он, - что мои семь тысяч будут слишком уж уязвимы? Что достаточно устранить меня сегодняшнего - и не будет уже ни меня завтрашнего, ни меня послезавтрашнего… Достаточно, короче, прервать цепочку - и все мое войско испарится на глазах у татар. Так?
– Да, - хрипло сказал я. - Именно так…
– Так вот, во время дела, - ликующе известил он, - я сегодняшний буду находиться в самом безопасном месте. Как и я завтрашний, как и я послезавтрашний… А вот последние будут первыми. То есть пойдут в первых рядах…
– Между прочим, дом окружен, - угрюмо соврал я.
Он тонко улыбнулся в ответ.
– И окрестности Калки тоже?
Мне нечего было на это сказать.
На моих глазах он препоясался мечом и взял копье. Затем выпрямился и с княжеским высокомерием вздернул русую недавно отпущенную бородку. Я понял, что сейчас он изречет что-нибудь на прощанье. Что-нибудь историческое.
– Татарское иго, - изрек он, - позорная страница русской истории. Я вырву эту страницу.
Причем ударение сделал, авантюрист, не на слове "вырву", а на слове "я". Потом запустил руку под седло и, на что-то там нажав, исчез. Вместе с лошадью.
– Семь тысяч? - Руки шефа взметнулись над столом - то ли он хотел воздеть их к потолку, то ли схватиться за голову. - Семь тысяч… А ты сказал ему, что у него прабабка - татарка?
– Н-нет… - ответил я. - А что? В самом деле?
– Откуда я знаю? - огрызнулся шеф. - Надо было сказать!…
Его заместитель по XIII веку давно уже бегал из угла в угол. Возле стенда "Сохраним наше прошлое!" резко обернулся.
– Почему ты не хочешь оставить засаду на его квартире?
– Потому что он туда больше носа не покажет, - ворчливо отозвался шеф. - Будь уверен, ночлег он себе подготовил на все семь тысяч дней. Как и стойло для лошади. А вот где его теперь искать, это стойло?… Нет, брать его, конечно, надо там - в тринадцатом веке…
– Как?
– В том-то и дело - как?…
Шеф поставил локти на стол и уронил тяжелую голову в растопыренные пальцы.
– Семь тысяч, семь тысяч… - забормотал он. - Ведь это же надо что придумал, босяк!…
– Но, может быть, нам… - осторожно начал заместитель, - в порядке исключения… разрешат…
– Снять блокаду? - Шеф безнадежно усмехнулся. Я тоже.
Дело в том, что прошлое по решению мирового сообщества блокировано с текущего момента и по пятнадцатый век включительно - на большее пока мощностей не хватает… А ловко было бы: вырубить на минутку генераторы, потом - шасть в позавчера - и в наручники авантюриста…
– А у тебя какие-нибудь соображения есть? - Вопрос был обращен ко мне.
– Есть, - сказал я и встал.
Это произвело сильное впечатление. Шеф и его заместитель по XIII веку ошарашенно переглянулись.
– Ну-ка, ну-ка, изложи…
Я изложил.
Вообще-то я редко когда высказываю начальству свои мысли, но если уж выскажу… Молчание длилось минуты три. Заместитель опомнился первым.
– А, собственно, почему бы и нет? - с опаской поглядывая на шефа, промолвил он, и сердце мое радостно встрепенулось.
Шеф затряс головой.
– Ты что, хочешь, чтобы я отпустил его в тринадцатый век о_д_н_о_г_о_?
– Да почему же одного? - поспешил вмешаться я, очень боясь, что предложение мое сейчас зарубят. - Меня же тоже будет семь тысяч!
Шеф вздрогнул.
– Ты вот что, сынок… - сказал он, почему-то пряча глаза. - Ты пойди погуляй пока, а мы тут посоветуемся… Только далеко не уходи…
Я вышел в коридор и, умышленно прикрыв дверь не до конца, встал рядом. Профессиональная привычка. Кроме того, там, в кабинете, решалась моя судьба: расквитаюсь я с моим подопечным за сетку из витого капрона или же дело передадут другому? Запросто могли передать. Что ни говори, а были у меня промахи в работе, случались…
Я прислушался. Начальство вело ожесточенный спор, погасив голоса до минимума. В коридор выпархивали лишь случайные обрывки фраз.
ШЕФ:…не представляешь… дубина… таких дел натворит, что… (Это он, надо полагать, о моем подопечном.)
ЗАМЕСТИТЕЛЬ:…клин клином… ручаюсь, не уступит… (А это уже, кажется, обо мне.)
ШЕФ:…семь тысяч! Тут одного-то его не знаешь, куда… хотя бы руководителя ему… (Вот-вот! Это как раз то, чего я боялся!)
ЗАМЕСТИТЕЛЬ:…ну кто еще, кроме… семь тысяч - почти двадцать лет… а там и на пенсию…
Последнего обрывка насчет пенсии я, честно говоря, не понял. При чем тут пенсия?… Вскоре меня пригласили в кабинет.
– В общем так, сынок… - хмурясь, сказал шеф. - Мы решили принять твое предложение. Если кто-то и способен остановить этого придурка - то только ты…
Утро 31 мая 1223 года выдалось погожим.
Опершись на алебарду, я растерянно оглядел окрестности. Как-то я все не так это себе представлял… Ну вот, например: я иду перед стройной шеренгой воинов, каждый из которых - я сам. Останавливаюсь, поворачиваюсь лицом к строю и на повышенных тонах объясняю ситуацию: вон там, за смутной линией горизонта - река Калка. А за теми холмами - войско из семи тысяч авантюристов. Или даже точнее - авантюриста. Что от нас требуется, орлы? От нас требуется умелым маневром блокировать им дорогу и не дать вмешаться в естественное развитие событий…
И вот теперь я стоял, опершись на алебарду, и что-то ничего пока не мог сообразить. Остальные-то где? Кажется, я прибыл слишком рано…
Тут я вспомнил, что пехотинец-одиночка для тяжеловооруженного конника - не противник, и в поисках укрытия двинулся к виднеющемуся за кустами овражку.
– Эй, с алебардой! - негромко окликнули меня из кустов.
Я обернулся на голос, лязгнув доспехами. В листве поблескивал металл. Там прятались вооруженные люди. Лошадей не видно, вроде свои.
– Быстрей давай! - скомандовали из кустов. - Демаскируешь!
Я пролез сквозь чащу веток и остановился. Передо мной стояло человек десять воинов. И еще с десяток прохаживалось на дне овражка. Из-под светлых шлемов-ерихонок на меня отовсюду смотрело одно и то же лицо. Мое лицо. Разве что чуть постарше.
– Который год служишь?
Тон вопроса мне не понравился.
– Да что ты его спрашиваешь - и так видно, что салага, - хрипло сказал воин с забинтованным горлом. - Гляди-ка, панцирь у него… Ишь вырядился! Прям "старик"… А ну прими алебарду как положено!
Вот уж чего я никогда не знал - так это как положено принимать алебарду.
– Вконец "сынки" распустились! - Хриплый забинтованный недобро прищурился. - Кто давал приказ алебарду брать?
– А что надо было брать?
– Топор! - негромко, щадя простуженное горло, рявкнул он. - Лопату! Шанцевый инструмент!… Если через голову не доходит - через ноги дойдет! Не можешь - научим, не хочешь - заставим! С какого года службы, тебя спрашивают?
– Да я, в общем-то… - окончательно смешавшись, пробормотал я, - в первый раз здесь…
Ко мне обернулись с интересом.
– Как? Вообще в первый?
– Вообще, - сказал я.
– А-а… - Хриплый оглядел меня с ног до головы. - Ох, и дурак был… Панцирь прямо на трико напялил?
– На трико, - удрученно подтвердил я.
– К концу дня плечи сотрешь, - пообещал он. - И алебарду ты тоже зря. Алебарда, брат инструмент тонкий… И, между нами говоря, запрещенный. В тринадцатом веке их на Руси еще не было… Ну-ка, покажи ему, как правильно держать, - повернулся он к другому мне - помоложе. Тот принял стойку "смирно" - глаза навыкате, алебарда у плеча.
– Вот, - удовлетворенно сказал хриплый. - Так примерно выглядит первая позиция. А теперь пару приемов. Делай… р-раз!
Всплеснуло широкое лезвие. Мне показалось, что взмах у воина вышел не совсем уверенный. Видимо, хриплому тоже так показалось, потому что лицо его мгновенно сделалось совершенно зверским.
– Который год службы? Третий? Три года воюешь - приемы не разучил?
Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.
– Пятый год службы - ко мне! Есть кто с пятого года службы? Ну-ка, собери молодых и погоняй как следует. До сих пор не знают, с какого конца за алебарду браться!
Веселый доброволец пятого года службы сбежал в овражек и звонко приказал строиться. Кое-кто из молодых пытался уклониться, но был изъят из кустов и построен в две шеренги.
– Делай… р-раз!
Нестройно всплеснули алебарды.
– А ты давай приглядывайся, - посоветовал мне хриплый. - И дома начинай тренироваться. Как утром встал - сразу за алебарду. Раз двадцать каждый удар повторил - и под душ. Днем-то у тебя здесь времени уже не будет…
Вдалеке затрещали кусты, и вскоре на той стороне овражка показались еще человек пятнадцать воинов - крепкие мужчины средних лет. Несколько лиц (моих опять-таки) были обрамлены бородами разной длины. А самый старший воин - гладко выбрит. На плечах вновь пришедших покоились уже не алебарды, а тяжелые семиметровые копья.
– Делай… три! - донеслось из овражка.
– Это еще что такое? - удивился бритый. Он шагнул к обрывчику и заглянул вниз.
– До сих пор алебардами не владеют, салаги! - пояснил хриплый. - Вот решили немножко погонять…
– Отставить! - рявкнул бритый. - Какой еще к черту, тренаж? Нам сейчас марш предстоит - в пять километров! Давай командуй общее построение!
Хриплый скомандовал, и воины, бренча и погромыхивая доспехами, полезли из овражка. Поскольку все были одного роста, выстроились по возрасту. Я уже начинал помаленьку разбираться в их (то есть в моей) иерархии. На правом фланге - "деды": загорелые обветренные лица, надраенные до блеска старенькие брони и шлемы. Собственно, это были одна и та же броня и один и тот же шлем - из нашего запасника. Пятый год службы играл роль сержантского состава. Он занимал центральную часть строя. Дальше располагались "молодые" и, наконец, на левом фланге - самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.
– А кто это там влез на левый фланг в панцире? - осведомился захвативший командование бритый ветеран. - Штрафник, что ли?
Ему объяснили, что я новичок и в панцирь влез по незнанию.
– Ага… - сказал командир. - Значит, для тех, кто в этот отряд еще не попадал или попадал, но давно: задача наша чисто вспомогательная. Конница противника будет прорываться по равнине, там их встретят первая и вторая баталии. Ну это вы и так знаете… А нам, орлы, нужно заткнуть брешь между оврагами и рощей. Значит, что? Значит, в основном земляные работы, частокол и все такое прочее…
Не снимая кольчужной рукавицы, он взял в горсть висящую поверх панциря ладанку и поднес к губам.
– Докладывает двадцать третий. К маршу готовы.
– Начинайте движение, - буркнула ладанка моим голосом, и командир снова повернулся к строю.
– Нале… уо!
Строй грозно лязгнул железом.
Как и предсказывал хриплый, плечи я стер еще во время марша. К концу пути я уже готов был малодушно нажать кнопку моего "минихрона" и, вернувшись, доложить шефу, что переоценил свои возможности. Однако мысль о сетке из витого капрона, в которой я оказался сегодня утром, заставила меня стиснуть зубы и продолжать марш.
– Стой!
Колонна остановилась. Справа - заросли, слева - овраги.
– Перекур семь минут…
Строй смешался. Человек пятнадцать отошли в сторонку и, достав из шлемов сигареты, закурили. Я обратил внимание, что среди них были воины самого разного возраста. Из этого следовало, что годика через три я от такой жизни закурю, потом брошу, потом опять закурю. И так несколько раз.
Броню мне разрешили снять. Пока я от нее освобождался, перекур кончился. Стало шумно. В рощице застучали топоры, полетели комья земли с лопат. Меня как новичка не трогали, но остальные работали все. Задача, насколько я понял, была - сделать гиблое для конницы место еще более гиблым. Темп в основном задавали воины пятого года службы. Сияя жизнерадостными оскалами, они вгрызались в грунт как экскаваторы, успевая при этом страшно орать на неповоротливых салажат в байданах. "Старики" спокойно, не торопясь орудовали саперными лопатками. И все это был я. Причем даже не весь, а только крохотная часть меня - каких-нибудь человек сорок. А там, за тем холмом, на равнине, развертывалась, строилась и шла колоннами основная масса - сотни и тысячи…
Рвы были вырыты, частоколы вбиты. На бугре выставили наблюдателя, в рощице - двоих, Потом достали свертки и принялись полдничать. Я, понятно, ничего с собой захватить не догадался, но мне тут же накидали бутербродов - больше, чем я мог съесть.
– Здесь еще спокойно… - вполголоса говорил один салага другому. - Окопался - и сиди. А вот в первой баталии пахота…
– В первой - да… - соглашался со вздохом второй. - Я на прошлой неделе три раза подряд туда попадал. Набегался - ноги отламываются. Сдал кладовщику байдану, шлем, выхожу на улицу, чувствую - шатает… Ну, думаю, если и завтра опять в первую! Нет, повезло: на переправу попал…
– Ну, там вообще лафа…
– Никак спит? - тихо, с любопытством спросил кто-то из "стариков".
Все замолчали и повернулись к воину, который действительное задремал с бутербродом в руке.
– Во дает! Ну-ка тюкни его легонько по ерихонке…
Один из бородачей, не вставая, подобрал свое огромное копье и, дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом древка. Тот, вздрогнув, проснулся и первым делом уронил бутерброд. Остальные засмеялись.
– Солдат спит, а служба идет, - тут же съехидничал хриплый. Голос он, однако, при этом приглушил.
– Виноват, братцы… - Проснувшийся протер глаза и со смущенной улыбкой оглядел остальных. - Тут, понимаете, какое дело… Женился я вчера…
Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.
– Согласилась? - ахнул он.
– Ага… - подтвердил проснувшийся. Лицо его выражало блаженство и ничего кроме блаженства.
Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во всю глотку "ура!", но одумался, вздохнул и сел. Лица у этих двух сияли теперь совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен.
– Погоди, а на ком?
– Да ты ее еще не знаешь…
Бородачи наблюдали за происходящим со снисходительными улыбками. А вот на лицах "молодых" читалось явное неодобрение.
– Додумался! - пробормотал один из них. - Военное время, а он - жениться!… Дурачок какой-то…
На беду слова его были услышаны.
– Голосок прорезался? - зловещим шепотом спросил, оборачиваясь, сильно небритый "старик". - Зубки прорезались? Это кто там на "дедов" хвост поднимает? А ну встать! Первый, второй, третий год службы! Встать, я сказал! Вы у меня сейчас траншею будете рыть - от рощи и до отбоя!
"Молодые" поднялись, оробело бренча железом. Небритый подошел к новобрачному и положил руку в кольчужной рукавице на его стальное плечо.
– А тебе я, друг, так скажу, - задушевно проговорил он. - Хорошую ты себе жену выбрал. Кроме шуток.
Сидящий в сторонке командир отряда скептически поглядел за него и, вздохнув, отвернулся.
К часу дня подошла разведка противника.
Человек двадцать конных в голых "яко вода солнцу светло сияющу" доспехах подъехали к выкопанному нами рву. Я и еще несколько салажат в байданах, как наиболее уязвимая часть нашего воинства, были отведены в заранее подготовленное укрытие и теперь с жадным любопытством следили поверх бруствера за развитием событий.
Постарел авантюрист, осунулся. Я имею в виду того, что командовал их отрядом. Ударив саврасую лошадь длинными шпорами, он выехал вперед и долго смотрел на заостренные колья, вбитые в дно рва.
– Пес! - бросил он наконец с отвращением. - Успел-таки…
Он поднял глаза. Перед ним с того края рва грозно топорщился так называемый "еж". "Молодые" подтянулись, посуровели, руки их были тверды, лезвия алебард - неподвижны.
– А почему у него лошадь саврасая? - шепотом спросил я одного из салажат. - Была же белая…
Действительно, лошади под противником были и той, и другой масти.
– Белая во время атаки шею свернула, - также шепотом пояснил салажонок. - Да ты сам сегодня увидишь - покажут…
– Предлагаю пропустить нас по-хорошему! - раздался сорванный голос старшего всадника. - Имейте в виду: сейчас сюда подойдет еще один отряд - в пятьдесят клинков…
– Да хоть в сто… - довольно-таки равнодушно отозвался с этого края рва наш командир.
Мой противник оскалился по-волчьи.
– Ты вынуждаешь меня на крайние меры, - проскрежетал он. - Я вижу, придется мне завтра прихватить сюда…
– Пулемет, что ли?
– А хоть бы и пулемет!
– Прихвати-прихвати… - невозмутимо отозвался командир. - А я базуку приволоку - совсем смешно будет…
– А я… - начал противник и, помрачнев, умолк.
– Сеточку, - издевательски подсказал командир. - Сеточку не забудь. Такую, знаешь, капроновую…
Тот яростно крутнулся на своем саврасом.
– Червь! - выкрикнул он. - Татарский прихвостень! Там, - он выбросил закованную в сталь руку с шелепугой подорожной куда-то вправо, - терпит поражение князь Мстислав Удатный! А ты? Ты, русский человек, вместо того, чтобы ударить поганым в тыл… Сколько они тебе заплатили?…
– За прихвостня - ответишь, - процедил командир.
Тяжелый наконечник семиметрового копья плавал в каких-нибудь полутора метрах от шлема всадника, нацеливаясь точно промеж глаз.
– Куда, нехристь?! - Это уже относилось к противнику из "молодых", не сумевшему сдержать белую лошадь и выехавшему прямо на край рва. В остервенении старший всадник хлестнул виновного шелепугой. Тот взвыл и скорчился в седле - рогульчатое ядро пришлось по ребрам.
– А мы еще жалуемся… - уныло проговорил один из наших салажат. - У нас "деды" хоть орут, да не дерутся…
Я же с удовлетворением отметил, что "еж" из копий и алебард не дрогнул ни разу. Воины по эту сторону рва стояли, нахмурясь и зорко следя за конными. Что-что, а дисциплина у меня всегда была на высоте…
Потом подошел обещанный противником отряд. Пятьдесят не пятьдесят, но клинков сорок в ним точно было. На той стороне началась давка и ругань. Всадники подъезжали группами, смотрели с содроганием на заостренные колья и снова принимались браниться. Наконец вся эта масса попятилась и на рысях двинулась прочь, оставив после себя перепаханную, изрытую копытами землю.
– Вроде отвоевали на сегодня, - сказал командир.
Возле рва оставили охранение и разрешили салажатам вылезти из укрытия.
– Ну что он там? - нетерпеливо крикнул новобрачный, чуть запрокинув голову.
– Уходит, - ответил ему наш наблюдатель с холма.
– Все правильно, - заметил командир. - Убедился, что все лазейки перекрыты, и теперь концентрирует силы на равнине. Напролом попрет…
Наблюдателей на бугре сменяли часто. И не потому, что служба эта была трудной, - просто каждому хотелось взглянуть, что делается на равнине.
– Вторая баталия пошла, - сообщил только что спустившийся с холма бородач. - Пусть новичок посмотрит. Ему полезно…
– Можно, - согласился командир. - Пошли, новичок…
Мы поднялись на бугор. Открывшаяся передо мной равнина была покрыта свежей, еще не выгоревшей травой. И по этому зеленому полю далеко внизу, грозно ощетинясь копьями, взблескивая панцирями и алебардами, страшный в своей правильности, медленно полз огромный прямоугольник - человек в тысячу, не меньше.
– Эх, мать! - восхищенно сказал наблюдатель. - Красиво идут!
– Да я думаю, - отозвался командир. - Там же "старики" в основном! За десять лет и ты строем ходить научишься…
– Так что служи, служи, - не преминул добавить поднявшийся вместе с нами хриплый. - Тебе еще - как медному котелку.
– А вон и первая баталия строится, - сказал наблюдатель.
В отдалении муравьиные людские потоки струились из-за бугров и пригорков, смешиваясь на равнине в единую массу, постепенно преобразующуюся во второй такой же прямоугольник.
– Да что ж они так вошкаются сегодня? - с тревогой проговорил хриплый. - Не успеют же!…
– Успеют, - сказал командир.
Он перевернул ладанку и взглянул на циферблат.
– Ну, минут через десять начнется…
И минут через десять - началось! Конница выплеснулась из-за пологого холма, ослепив сверкающими на солнце доспехами. И она продолжала изливаться, и казалось, ей не будет конца. Никогда бы не подумал, что это так много - семь тысяч человек! И вся эта масса разворачивалась во всю ширь равнины и с топотом, с визгом, с лязгом уже летела на замершие неподвижно баталии.
Я зажмурился. Ничто не могло остановить этот поток сверкающего и как бы расплавленного металла.
– Что? Сдали нервишки? - злорадно осведомился командир, обращаясь, как вскоре выяснилось, не ко мне, но к противнику на равнине. - Это тебе не сеточки капроновые бросать…
Я открыл глаза. Ситуация внизу изменилась. Баталии по-прежнему стояли неподвижно, а вот первые ряды конницы уже смешались. Всадники пытались отвернуть, замедлить разбег, а сзади налетали все новые и новые, начиналась грандиозная свалка.
– Смотри, смотри! - Хриплый в азарте двинул меня в ребра стальным локтем. - Туда смотри! Сейчас белая шею свернет!
Упало сразу несколько лошадей, и одна из них так и осталась лежать. Чудом уцелевший всадник прыгал рядом на одной ножке - другая была схвачена стременем.
– Все, - с сожалением сказал хриплый. - Конец лошадке.
– А где он взял саврасую?
– С племзавода увел, гад! - Хриплый сплюнул. - Предупреждали ведь их: усильте охрану, обязательно будет попытка увода… Нет, прошляпили!
– Ну вроде дело к концу идет, - удовлетворенно объявил командир и повернулся к отдыхающему внизу отряду. - Кончай перекур, орлы! Все, по возможности, привести в прежнее состояние. Ров - засыпать, частоколы - убрать. Найду хоть один окурок - заставлю похоронить. С почестями.
В пыльных доспехах, держа шлем и алебарду на коленях, я сидел на стуле посреди кабинета и смотрел в скорбные глаза шефа.
– Ты не передумал, сынок? - участливо спросил он.
– Нет, - ответил я со всей твердостью. - Не передумал.
– Понимаешь, какое дело… - в затруднении проговорил шеф. - Я-то предполагал раскидать эти семь тысяч дней на нескольких сотрудников - хотя бы по тысяче на каждого… Но ты войди в мое положение: вчера какой-то босяк прорвался в XI век и подбросил в Гнездовский курган керамический обломок твердотопливного ускорителя, да еще и с надписью "горючее". Теперь, видимо, будет доказывать освоение космоса древними русичами. А сегодня - и того хлеще! Целую банду нащупали! Собираются, представляешь, высадить славянский десант в Древней Греции. Ну там Гомера Баяном подменить и вообще… Давно у нас такой заварки не было.
– Да не нужно мне никакой помощи! - сказал я. - Людей у меня там хватает…
Впервые я смотрел на своего шефа как бы свысока, что ли… Ну вот сидит он за столом - умный ведь мужик, но один. Совсем один. И что он, один, может?… Я зажмурился на секунду и снова увидел ощетиненный копьями, страшный в своей правильности огромный квадрат, ползущий по зеленому полю. Воистину, это был я…
– Да боюсь, тяжело тебе придется… - озабоченно сказал шеф. - Сам ведь говоришь: дедовщина там у вас…
– Да какая там дедовщина! - весело возразил я. - Вот у него дедовщина так дедовщина! - Тут я не выдержал и радостно засмеялся. - Сам себя шелепугой лупит!…
Любовь ЛУКИНА
Евгений ЛУКИН