…………………то будет повесть
Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, в нужде подстроенных лукавством,
И, наконец, коварных козней, павших
На головы зачинщиков.
Адмиральским ушам простукал рассвет
«Приказ исполнен. Спасенных нет».
Машинист звонил в звонок и отчаянно жестикулировал за стеклами кабины. Толпа военных недовольно гудела. На высоких оборотах выл ходовой мотор. Аппарат дергался и рвался в тоннель, но автоматика удерживала его на месте.
Ракетовоз стоял из-за двух приятелей, которые не давали захлопнуться грузовому створу. Здоровый как бык Авраам Кинг боролся с пневматикой. Федор Конечников помогал ему. При этом первый лейтенант умудрялся попадать по клавиатуре сигнального браслета, набирая заученный сотнями повторений номер. Раздолбай Стрелкин молчал. Экран прибора равномерно вспыхивал и гас, отмечал прохождение сигналов вызова.
— Васька, ты что там застрял? — спросил Фёдор у Стрелкина, когда тот отозвался.
— Момент… — ответил Василий, пытаясь смотреть в камеру и что-то делать свободной рукой.
— Опаздываем.
— Крок, я воронку посеял, все мимо льется.
— Васька, давай, не время, — взмолился Фёдор. — Пешком пойдем.
— Отвянь! — бросил второй лейтенант.
— Стрельников, давай уже, — в сердцах крикнул Авраам. — Тяжело.
— Ну тормозни ты машиниста. Всему вас парни учить надо…
— Нас тут порвут, пока ты возишься, — в сердцах крикнул Кинг..
— Васька, сюда бегом, — приказал Фёдор.
— Так точно! Есть, товарищ офигенный командир! — проорал Стрелкин.
Гул взлетел на тон выше. В толпе образовалось движение. Желающие выкинуть Конечникова и Кинга двинулись к створу. Федор что-то орал и махал руками, умоляя подождать.
Через две минуты и сорок секунд, Стрельников пулей выскочил из шлюза.
Толпа разразилась воплями, топотом и свистом.
Второй лейтенант вихрем одолел отрезок гулкой, металлической лестницы и оказался на платформе.
От командира операторов-наводчиков остро тянуло пролитой им «оптической жидкостью». Василий быстро выдернул что-то из под кителя и сунул Федору. Тот моментально спрятал это в карман. Все вокруг сделали вид, что ничего не заметили.
Машинист обьявил, чтобы все надели дыхательные маски, — в тоннеле можно было задохнуться. Механизм с гулом сорвался с места.
Фонари вытянулись в длинные черточки. Платформа сильно раскачивалась. Стоял жуткий грохот. Вдруг стало тихо. Вагон ненадолго вылетел из под брони на поверхность орбитальной крепости.
Материал тоннеля был прозрачным. Прямо перед пассажирами, буквально на расстоянии вытянутой руки оказалась огромная, окутанная облаками планета. Через мгновение поезд опять рухнул в потьма железного ада, а перед глазами осталась постепенно меркнущее видение удивительной небесной красоты.
Короткое путешествие окончилось. Их встретил полковник Гагарин. Крича как резанный, он погнал народ по лестнице. Наверху нижние чины военной полиции встали живым коридором. Сзади напирал полковник Гагарин, издавая рев раненного носорога.
Очень скоро все офицеры были собраны. Послание князя-императора должно было оглашено ровно в 18 часов.
Оглашение совершалось в малом зале собраний. Его стены когда-то были украшены барельефами, вензелями, гербами. Теперь сумрак милосердно прятал все это былое великолепие, которое за многие столетия покрылось серым и зеленным налетом, растрескалось, облупилось и выцвело.
В колодцах потолка безысходно метались тени. Пыльные линзы бронеблистеров то наливались пламенем в свете звезды, то темнели, затененные конструкциями станции. Казалось, будто над орбитальной крепостью бегут низкие, тяжелые облака.
Генерал внезапно появился из темноты. Его шаги сотрясали пыльную пустоту зала. В руках командующий эскадрой нес пакет с красной сургучной печатью.
Командующий эскадры обязан был лично зачитать подчиненным адресованное им послание.
Генерал с хрустом сломал печать и извлек плотный бумажный лист. Он пробежал глазами по строчкам и его благообразное лицо помрачнело.
Торжественного, радостного тона у командира четвертой эскадры не получилось.
«Мои верные поддданые, храбрые офицеры Дальней Разведки…» — прочел он.
Одно это звучало нестерпимо. Монарх не любил конвойную службу, называя трусами и неумехами. Личный состав старательно обходили в наградах и званиях. Вооруженные корабли, не нуждающиеся в стационарных телепортах, нарушали дух и букву Конвенции. Созданная, как подразделение сопровождения и охраны исследовательских звездолетов, группа продолжала числиться на бумаге за Дальней Разведкой.
Подразделение было предметом насмешек. Маленькие кораблики не выдерживали «благородного» боя и гибли в сражениях пачками. О том, что штурмовой «Тондро» десятикратно превосходит скаут по массе, вооружению и боезапасу старались не вспоминать.
«В этот тяжелый час, я обращаюсь к вам не как ваш государь. Я обращаюсь к вам, как вас старший товарищ и друг. Наша Родина в смертельной опасности. Под угрозой ее территориальная целостность, жизни миллиардов человек, наша вера и государственность.
Пользуясь численным превосходством, жестокий враг теснит нас на всех театрах боевых действий. Его не смущают потери, ведь проклятая банда эланских подонков каждый месяц получает новые корабли с верфей Гало.
Что мы можем противопоставить разнузданному, уверенному в своей безнаказанности противнику?
Только умелые, решительные, самоотверженные действия флота смогут исправить положение.
Сейчас единственным, по настоящему действенным способом добиться перелома в войне является уничтожение комплекса верфей в системе Альбено, единственном центре строительства и ремонта боевых кораблей эланского флота.
Как показало прошлогоднее нападение третьей эланской эскадры Бессмертных на наши верфи у Тэты Волка, атака тяжелыми кораблями является наименее эффективной и приводит к полному уничтожению нападающих. Пойти на потерю эскадры, в условиях, когда восполнение флота Нашего Величества, Божьей милостью князя-императора Деметрианского, связано с серьезными трудностями — преступное легкомыслие. Только малые гиперпространственные ракетоносцы смогут с честью выполнить поставленную задачу — войти в систему Альбено и разгромить центр воспроизводства…»
Слушатели окаменели. Многие надеялись, что ничего хуже Тэты уже не будет. Как оказалось — зря.
Командующий остановился, наблюдая за реакцией подчиненных.
Мысли бригадного генерала унеслись далеко вперед. Судьба тех, кто сидел перед ним сомнений не вызывала. Командующий думал о том времени, когда эланцы придут к Солейне, чтобы скитаться за нападение. Даже целая эскадра не сможет одолеть орбитальную крепость. А не подавив ее огневые форты, эланцы кольца телепорта не возьмут. У Тэты адмирал Скорпио сделал ставку на управляемые ракеты и проиграл. Скорей всего, эланцы до отказа нагрузят корабли полками десанта.
Теперь у крепости не будет маленьких, маневренных кораблей, которые разогнали бы злую мошкару десантных лодей. И обдолбанные гераклином эланские командо рухнут на броню орбитальной крепости, пробив заслон зениток. Десантники обильно зальют кровью палубы и казематы, повернув исход боя.
Бригадный генерал с тоской вспомнил былые дни, когда зал на таких мероприятиях был полон.
Лицо генерала приняло недовольно-скорбное выражение.
Вдруг его взгляд остановился на последнему ряду, где отдельно от всех сидела несвятая троица местных оригиналов. Компания слушала послание владыки безо всякого внимания и почтения. Командующий подумал, что похожий на рыжего клоуна парень здорово портит своих приятелей.
Не будь его, первый лейтенант — медлительный философ с Амальгамы и капитан, смуглый мечтатель, безнадежно влюбленный в подругу академика Корсакова, оставались бы безобидными чудаками.
Усталые глаза командующего с надеждой посмотрели на друзей, прося хотя бы промолчать. Но, увы.
Стрельников отозвался на слова Даниила XIII тем, что резко выдернул носовой платок и трубно, на весь зал высморкался. Сморкался он долго, со знанием дела выводя звонкие рулады. Все в зале повернулись в его сторону, просверливая негодующими взглядами. Закончив, Стрелкин, ничуть не смущаясь, аккуратно сложил платок, преувеличено долго разглаживая складки. Нарушитель спокойствия посмотрел по сторонам c выражением недоумевающей невинности.
— Будьте здоровы, второй лейтенант Стрельников, — произнес командующий. — В другой раз потрудитесь соблюдать тишину, когда оглашается послание нашего государя.
— Виноват ваше высокоблагородие! — отрапортовал второй лейтенант. — Все сквозняки проклятые.
— Если вы такой болезненный, — загрохотал бригадный генерал, — меньше увлекайтесь винными порционами, ведите здоровый образ жизни, закаляйтесь.
— Так точно! — также громко, работая под идиота, отрапортовал Стрельников. — Как говорят матросы, по-простому: — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет».
— Сядьте на место, вы, позор вооруженных сил! — гадливо сказал командующий эскадрой. — Услышу от вас еще один звук — дослуживать будете в матросской робе. Как вообще на собрание попал этот клоун? По моим данным он числится командиром группы операторов-наводчиков и присутствовать здесь не должен.
— Осмелюсь доложить, господин бригадный генерал, — безо всякого усердия, с ленцой поднимаясь, ответил сосед второго лейтенанта. — Командир крейсера, майор Тихонов находится в очередном отпуске. В его отсутствие, согласно устава и по прямому распоряжению командира крейсера майора Тихонова, я, первый лейтенант Фeдор Конечников, командир артиллерийских и ракетных систем крейсера или иными словами боевой части 2, являюсь исполняющим обязанности командира корабля.
— Ну, как исполняйте, первый лейтенант, — раздраженно сказал командующий.
— Осмелюсь доложить, — также спокойно и ровно, голосом, в котором пробивался говор жителя далеких от центра империи окраин, продолжил офицер. — Согласно устава, второй лейтенант Стрельников исполняет обязанности командира артиллерийских и ракетных систем крейсера иными словами боевой части 2, на время отсутствия командира корабельной артиллерии, поскольку я, командир корабельной артиллерии, первый лейтенант Конечников, согласно устава, не имею права совмещать должности командира корабля и командира корабельной артиллерии. Посему, я, господин бригадный генерал, согласно данных мне, как временно исполняющему обязанности командира корабля, уставом полномочий, назначил второго лейтенанта Стрельникова, моего заместителя как командира корабельных артиллерийских систем, старшего группы наведения противокорабельных дистанционно управляемых ракет второго поколения, временно исполняющим обязанности командира корабельной артиллерии.
Командующий попытался понять крутые повороты смысла в рапорте, но запутался окончательно.
— Сядьте оба, — приказал он, багровея от злости. — Какая незавидная доля досталась малому ракетоносному крейсеру 2803. Перед решающей битвой, командование боевым кораблем перешло к двум жалким клоунам. И теперь, в момент великого испытания, когда сам великий государь, князь-император лично просит встать за нашу любимую Родину, они устраивают идиотские представления в духе учеников низших классов заштатной уездной прогимназии. Какая низость! Какой стыд! Куда могут привести крейсер такие командиры!? Только под белым флагом в эланский плен.
Ладно, господа, продолжим.
Как вы понимаете, вам оказана великая честь…
Первый лейтенант Федор Конечников ушел от сладенькой водички, в свои невеселые мысли. Он попытался представить, как все это будет.
«Командир группы поступит согласно канону». — подумал он — «Это у полковника Гагарина на уровне рефлексов. Ничего другого он не знает и не умеет. Ему плевать, что правила боя придуманы в седой древности для совсем других кораблей, — главное не отступить от Кодекса воинской чести. Он заставит малые крейсера с боем прорываться друг к другу, построит в предписанный уставом строй и устроит дуэль с линкорами охранения. Этим все окончится. Упокои Господи душе рабы твоя».
Федор поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул.
— Первый лейтенант Конечников, встать! — рявкнул генерал. — Зачем я тут распинаюсь?!
— Простите, господин бригадный генерал. Задумался, — ответил Федор поднимаясь.
— Я полагал, что вы по крайней мере порядочный человек, лейтенант. Но видимо вы ничем не лучше своего спившегося дружка, подонка Стрельникова. В тот момент, когда наш государь говорит о судьбах Родины, воинской части и взывает к нравственному чувству патриотов вы сидите и мечтаете о вечернем свидании с Евдокией Кулаковой, — отыгрываясь за подробное и точное, но издевательское по — сути, объяснение Конечникова, припечатал командующий эскадрой.
В рядах раздались смешки. Больше всего ржал капитан Никита Симонов, старательно разевая пасть и бросая взгляды на командующего — видит ли он его усердие.
— Никак нет, — также спокойно и обстоятельно ответил первый лейтенант. — Нам жизненно необходимо использовать все свои сильные качества и не создавать ситуаций, в которых проявятся слабые стороны.
— Вопрос в том, как это сделать, — заметил командующий.
— Для начала — использовать маневр и скорость для прорыва. Потом ударить ракетами, сбросить мины и в упор добить верфи противника корабельной артиллерией.
И сразу же уходить в гиперпространство, пока не подошли броненосцы врага.
Зал негодующе загудел. Первый лейтенант сказал немыслимую вещь, несовместимую с неписаным Кодексом воинской чести, которого придерживались деметрианцы и эланцы, войска Союза Небесных Городов и даже злые, полудикие вояки ратхора Каранги.
— Сядьте, Конечников, — мягко, со вздохом, предложил ему командующий. Затем продолжил, словно растолковывая маленькому ребенку. — Вот если бы вы, первый лейтенант, продвинулись по службе хотя бы до должности командира отряда, то имели бы право обдумывать и даже обсуждать такие вещи.
Но до сих пор вы со своими собутыльниками Стрельниковым и Авраамом Кингом отличились только в ресторанных дебошах, драках с комендантской ротой и бордельных погромах. А посему, делайте пока, то, что прикажет ваш командир, полковник Гагарин.
Капитан Кинг хотел было сказать что-то в свое оправдание, но видя как завелся генерал решил промолчать.
— Как защитник Родины и патриот я имею на это право, — ответил Федор. — Наш государь, Его Величество князь-император Деметрианский только что попросил нас сделать все возможное и невозможное для победы.
— Да ты Крок понимаешь, что так только негодяи воюют, — завопил на весь зал капитан Симонов. — Мы благородные воины, а не бандиты с большой дороги.
— Родина в опасности! — парировал Федор.
— Отставить! — перекрывая гвалт, закричал бригадный генерал. — Прекратить!
Шум понемногу улегся.
— Если бы вы, Конечников внимательно слушали послание нашего монарха, то заметили бы, что его Величество употребил слово «с честью». А посему задачу нужно выполнить так, чтобы никто не смог упрекнуть нас в бесчестии.
— Если сегодня Его Величество отдает приказ атаковать верфи, значит вопреки очевидному это тоже соответствует правилам. Его величество князь-император всегда был хранителем правил благородного боя. Кодекс воинской чести всегда был нашим всем.
И на Омикроне Персея, когда малые крейсера держали строй, пока не погибли до последнего корабля. И на Тэте, когда скауты приняли на себя удар эланских ракет, закрывая броненосцы. Но я все равно не верю, чтобы наш добрый православный государь, отдавая приказ, имел в виду чтобы десять тысяч человек убили сами себя таранными ударами.
Наступила неудобная тишина.
— Ну ты завернул… Уважаю, — тихонько произнес Василий, с неописуемым удивлением глядя на Федора.
— За много лет я так и не понял, кто вы такой на самом деле: циничный нигилист или просто наивный дурак. Единственное, что я могу для вас сделать, это скорее забыть ваши слова, — сказал командующий. — Но если еще раз такое услышу…
— Судить его надо, — зашелся капитан Симонов. — Судить судом офицерской чести.
— Капитан Симонов! Не сметь перебивать старшего по званию! Ты у меня капитаном до конца службы останешься! Никого мы судить не будем. Я сам своей властью разжалую и расстреляю. По законам военного времени! Конечников, сесть!
Конечников опустился в кресло. В животе зябко сквозил предательский холодок, а сердце частило. Но Федор чувствовал болезненное удовлетворение оттого, что высказал все в лицо командиру эскадры.
— «Интересно», — подумал первый лейтенант, — «Задумывался ли тот, кто отправляет нас на смерть, что офицеры и матросы живые люди, которым тоже отчаяно не хочется умирать? Прав Стрелкин, когда говорит, что эланцев бьют, представляя на их месте своих командиров и правителей».
Федору вспомнился старый полковник Томасон. Он вдалбливал курсантам, что только мудрость нумерованных вождей империи, использование старинных верфей и космокрепостей, вкупе с кодексом воинской чести являются залогом победы в войне. В те времена, когда броненосные рейдеры князя-императора были пришвартованы к каждому пирсу Базы, а стаи гиперпространственных крейсеров бороздили небо над Солейной, это могло сойти за правду. Но сейчас, когда убыль тяжелых звездолетов заставила выставлять разведывательные корабли против эланских линкоров, стало предельно ясно, как соотносится возвышенная теория и грубая практика.
Наконец, бригадный генерал закончил. Прозвучала команда: «Встать! Смирно!».
По привычке собравшиеся трижды прокричали: «Ура, ура великому государю-императору!»
Величание деметрианского князя в этот раз прозвучало оскорбительно кисло.
Бригадный генерал недобро взглянул на своих офицеров, отступил в темноту и стремительно скрылся за маленькой потайной дверкой.
Приговор был объявлен. Притихшая группа кандидатов в покойники устало вывалилась из зала собраний в роскошь Первого коридора станции.
На лицах служивого люда застыли страх, злоба, растерянность. Сомнительная честь умереть во искупление промахов тупоголовых стратегов, в откровенно разбойничьем, бесчестном набеге, душ не грела.
Люди старались или не думать вовсе или вспоминали родных, милые сердцу места, пытались радоваться наступающему вечеру с его нехитрыми развлечениями: ужину, трехрублевым девочкам из дома терпимости, «чекушке» винного провианта, ожидающей их в казарме.
— Тормозим, — тихо скомандовал Василий.
— Давай, — отозвался Авраам.
Сначала Стрелкин сделал вид, что завязывает шнурки, потом Крок долго и сосредоточенно искал что-то по карманам. Капитан Кинг остановил знакомого научника и перекинулся парой слов.
Приятели потихоньку отстали от основной группы. Полковник Гагарин пытался контролировать движение подчиненных, но у него хватало проблем и без отпетых хулиганов. Отого он сделал вид, что не заметил.
Вечер пятницы опьянял сладкий свободой. Заманчиво горели витрины бутиков. За прозрачными стеклами ресторанов мигали огоньки свечей. Там, в тягучем, интимном полумраке за столиками сидели красивые дамы и галантные, прекрасно одетые офицеры. Из залы Благородного Собрания плыла музыка гарнизонного оркестра. По коридору взад и вперед сновала толпа.
Простой гарнизонный народец просто глазел на роскошь, пуская слюни. Люди побогаче обстоятельно выбирали чем заняться.
Три офицера Дальней Разведки были лишними на празднике жизни. К тому же только Стрельников был одет в повседевную форму. Конечников и Гут были в заношенных «техничках» с погонами. Это привлекло внимание патруля — в рабочих комбинезонах находиться в Первом коридоре без крайней надобности запрещалось.
Патруль в хромовых касках и парадных мундирах с аксельбантами обступил приятелей.
— Здравствуйте, господа офицеры, — приветствовал третий лейтенант военной полиции приятелей, заранее готовясь к буче. — Нарушаем?
— Да вот были на собрании, обратно идем. Дорога дальняя… Пить захотелось, сил нет… А без мундира в ресторан не пускают. Бутылочку водички бы… — попросил Стрелкин.
Обычно Василий обращался с патрульными высокомерно-вызывающе, что было причиной постоянных разборок и драк, но тут он решил не связываться.
Полицеские недоуменно переглянулись. О репутации Стрельникова знали все.
— Ну хорошо, — сказал командир патруля. Вы только на виду не стойте, отойдите к окошку. А второго лейтенанта я сам провожу до «Белой лилии» и обратно.
Кинг с Федором отошли и остались там в компании полицейского.
Конечников стал смотреть в затененное кросс-фильтром окно.
Бронированная громада древнего спутника плыла над блестящими облаками мертвой планеты. Орбитальная станция жила своей жизнью. В рейдовой зоне стартовали и причаливали корабли. Громадные параболы дальних локаторов выстреливали в космос мощные пучки энергии и надолго замирали, ловя далекое эхо отражения. На бастионах остро вспыхивали лазеры оптических дальномеров и крутились антенны стрельбовых радаров.
— Ты хорошо сказал на собрании, — заметил Гут. — Мне показалось, что командующему стало стыдно.
— Слова — звук пустой. — ответил Федор. — Выпьет водки на ночь и снова орел.
Подошел Стрельников. Он мотнул головой в сторону запасного выхода и компания убралась из парадного великолепия в темные и грязные части станции.
Предписанная военнослужащим дорога из Главного Коридора в ангары была длинной. Вначале на громадных лифтах сквозь центральные уровни жилой зоны, потом на своих двоих. Путь вел по широким магистралям и открытым прогулочным галереям. Он мыслился как долгое, неспешное путешествие для любителей неторопливо обдумать свои дела.
Командиры, ездящие по крепости на комфортабельном внутреннем транспорте, имели по этому поводу другое мнение. Оттого их починенные были обязаны преодолевать дистанцию бегом. Считалось, что легкая пробежка очень полезна для здоровья.
Присутствовал и короткий путь. Эта дорога вела по тесным коридорам технических этажей и галереям машинных залов. Не зная дороги тут можно было заблудиться и в разы увеличить время движения.
Немного в стороне от «трассы косителей» находилось место, куда друзья приходили отдохнуть.
Помещалась оно в закутке, со всякой дребеденью: отработавшими свое полевыми эмиттерами, шестернями и подшипниками, огнетушителями, ведрами и швабрами. При всех недостатках у «точки» были несомненные достоинства, которые перевешивали все. Во-первых сюда можно было приходить со своей выпивкой, а во-вторых, не нужно было следить за политкорректностью своих бесед.
Сегодня, кроме горячего желания расслабиться от словоблудия командующего эскадрой и выговориться без свидетелей по поводу идиотизма отцов — командиров, был серьезный повод для выпивки.
Конкретной даты операции названо не было, оттого приятели решили, что ничего не случится, если матросы двух номерных скаутов лишнюю ночь поспят спокойно.
Конечников, который видел в темноте также хорошо, как при свете, прошел вперед, и зажег лампы аварийной подсветки. Приятели двинулись вдоль линии огоньков до секции, в которой, после всех перепланировок остался один небольшой прямоугольный иллюминатор. Прозрачный материал, заполняющий проем, здесь, по недосмотру проектировщиков не был заменен блоком компресситовой брони.
Даже если станция находилась на теневой стороне Солейны, это оконце давало немного света, который позволял обходиться без демаскирующего «точку» электрического освещения. Сколько друзья ни собирались в этом месте, тут никогда не было слишком светло или слишком темно.
Эта сторона никогда не выходила под прямые лучи Кары или на блестящие облака Солейны. В моменты, когда небесный остров был в глубокой тени планеты, в окошко заглядывал сияющий Альбигор, разгоняя тьму.
Троица быстро подготовила место. Из-за корпусов списанный генераторов приятели достали картонки и разложили нехитрую закуску — сухарик, парочку конфет, несколько лавровых листочков.
Ресторан «У пакадура» был готов к работе. Не хватало самого главного блюда — «пакадуровки». Напиток собственноручно готовился вторым лейтенантом Стрельниковым из 2,5 частей воды и полутора частей осаженного денатурата с добавлением апельсина. В армии спившегося владыки, князя-императора деметрианского этот коктейль пользовался особой любовью и уважением.
Стрелкин с ловкостью настоящего бармена самозабвенно тряс пластиковую бутыль, добавляя туда «концентрат» из плоской фляжки, периодически раздавливая деревянной палочкой плавающие в растворе оранжевые дольки.
Свои манипуляции он сопровождал какими-то невнятными междометиями, через которые временами пробивалось: — «Хрен ты угадал, Дубила. Имел я и тебя, и твоих козлов-начальников».
Он долго священнодействовал, переливая «пакадуровку» из емкости в емкость, перемешивал часовой и против часовой стрелки, пока самому не надоело.
Лейтенант-артиллерист признал «живительный напиток» готовым к употреблению и разлил для первого «залпа». Конечников погасил свет, содрал со стекла иллюминатора тонкую светозащитную пленку. Тьма была, хоть глаз коли.
— Мать твою, — вырвалось у Стрелкина. — Романтический ужин при звездном свете отменяется.
Альбигор загораживала какая-то темная масса. Конечникова темнота не касалась. Когда глаза привыкли и включилось ночное зрение, Федор увидел виновника затемнения.
Это был «косорылый», — линейный рейдер проекта «Король неба», узнаваемый по диагонально расположенным артиллерийским фортам. Конечников сначала удивился, зачем корабль эскадры пришвартован к пирсам техзоны, потом сообразил, что это несчастный «Князь Иван», бывший флагман 4 эскадры, который перегнали из сварочного дока после капитального ремонта корпуса поближе к мастерским:
— Парни, к нам в гости «Князь Иван».
— Тоже выпить просит? — поинтересовался Авраам.
— Хуй ему, уроду, — грубо сказал Стрельников. — На нем Ястреб погиб.
— Да ладно, на Тэте месиловка была. Виркоко своими «обузами» три полка скаутов и эскадру в щепки разнесли. — То, что из нас четверых только он погиб, просто чудо — возразил Конечников.
— И нам это скоро предстоит, — вставил капитан Кинг.
— В бардаке телкам плакаться будешь, — оборвал его Стрелкин. — А сегодня мы будем пить и пошли все нахрен… Не будем нарушать традицию. Никакого электричества. У меня на этот случай свечечка припасена.
Второй лейтенант пошарил в ведерке, извлек коротенький огарок толстой восковой свечки, явно позаимствованный в гарнизонной часовне. Зажег его и поставил на картонку, рядом с выпивкой и закуской.
Пространство наполнилось оранжевым, осязаемым светом. В тишине было слышно, как негромко поет пламя. Некоторое время друзья заворожено смотрели на чудо живого огня.
— Много лет назад на второй луне планеты Тэра, что в системе Эпсилона… — начал Стрельников, выдержал театральную паузу, потом продолжил. — На гаубтической вахте училища военного звездоплавания 144/21, в тесной камере блока строгой изоляции случилась встреча четверых оболтусов. Эта встреча положила начало долгой и крепкой дружбы, которую мы пронесли сквозь годы и кампании. Пусть сегодня с нами нет Сережки Ястребова, славного парня, надежного друга, выдумщика, весельчака, мечтателя. Но мы всегда будем помнить о нем.
Офицеры, не чокаясь, выпили.
— Это я так гладко сказал — немного помолчав, сказал Василий. — На самом деле нас с Ястребом туда кинули за драку, а Федьку за членовредительство и пререкания с командиром. Абрашка только ни за что попал. За стихи.
— Был дневальным… — усмехнулся капитан — Пришел наш комроты, Головастик с ночной проверкой, а я прикрыв глаза, декламирую изящную словесность. И еще сказал ему, что он ничего не понимает. Вот дяденька и взьярился.
— Нет, — заметил Стрельников. — Просто некомплект получался. Нас туда заперли вместе, чтобы Федьку зачморить. Очень Головастику не понравилось, что мебель по казарме летает. Был бы Пашка Анисимов цел, его бы привлекли. Но Крок ему в лоб табуреткой серьезно вьехал. Госпиталь и все такое…
— А потом и вовсе признали негодным, — заметил Федор. — Знал бы он, как ему повезло.
— А тебе повезло, что четвертым оказался наш любитель поэзии — беззлобно сказал Василий.
— Да, — согласился Федор, — повезло.
— Я сам не знаю, чего. Вот взял и влез. — усмехнулся Авраам. — Решил наверное помочь брату-ботанику. Нехорошо вдвоем одного бить.
— Нифига себе ботаник, — усмехнулся Стрелкин. — Он нам так вклеивал. Мы его вдвоем одолеть не могли.
— Да брось прибедняться, — сказал Федор.
— Я вот Федьку долго понять не мог, — сказал Стрелкин. — Вроде сидит днями в библиотеке, а про крокодилов не знает.
— А, это… — вставил Авраам. — Летающие крокодилы… Федора дразнили сначала «летучей крокоидлой», а потом просто «Кроком». На мой взгляд лучше, чем «Синоптиц». Или «Гуталин».
— Да откуда я знал про крокодилов тогда. Что я их видел что-ли? — смутился Конечников.
— Да ладно, — прервал его Василий. Но вот про Синоптица никогда не забуду. «Я Федор Конечников по прозвищу „Синоптик“. И все упали.
Стрельников с улыбкой посмотрел на Федора.
— Но вот когда я его записи увидел… Эскиз „Претендента“ с пометками, перечень слабых мест линкора и номер „10149“. Про номер Крок мне потом уже обьяснил. Но я сразу понял, что если парень молчун, то это оттого, что есть у него в жизни цель…
— Слушайте, парни, как же здорово, что мы не поубивали там друг друга, — воодушевился Авраам. — Иначе бы кто нашего Головастика доводил… А как бы мы в самоволки ходили… Да и не в этом дело. Не в пьянке, не в гулянке по бабам, не в буче казарменной. В чувстве соединенности каком-то. А с ним любое дело спорится и невзгоды отступают.
— Мы молодые были, — сказал Федор. — Жизни радовались.
— А что, сильно изменились? — с вызовом поинтересовался Стрельников.
— Какими были, такими и остались, — заметил Авраам. — Ты, в особенности. Всегда мог нагнуть любого командира.
— И всю дорогу этим гордился, — с радостной улыбкой сказал Стрелкин.
Друзья хлопнули по второй стопке.
После третьего „залпа“, когда „пакадуровка“ в полной мере оказала свое действие, темы разговоров стали отдавать государственной изменой.
— Господа, знаете ли вы, — мрачно улыбаясь, спросил капитан Кинг, — отчего матросов меньше чем по — трое никуда не отправляют?
— Нет, — пожал плечами Конечников. — Может оттого что — больше народа, больше бестолковки. А наши командиры любят поорать и народ построить.
— Не, не угадал Крок. Это потому, что если их будет меньше, то кто-нибудь непременно повесится.
— А, — разочарованно сказал Конечников, — это был бы смешно, если б не было так грустно. Знаете, отчего у орудия сажают не меньше трех канониров сразу?»
— Это что, чтобы не повесились? — не особенно въезжая, спросил Авраам.
— Да нет, — ухмыльнулся Конечников. — Вдруг какая-нибудь сволочь на спецтранспорте мимо пролетит.
— Так ведь можно его «пакадурой», противокорабельной ракетой, достать. Оператор-наводчик в одиночку управиться может, — хмыкнул Стрелкин.
— Однако… — только и сказал капитан Кинг. — Давайте лучше выпьем.
— По последней? — спросил второй лейтенант, разливая остатки жидкости из бутыли.
— По последней, Стрелкин. А потом пойдем весточку друзьям — эланцам отправим, чтобы знали. Раз уж нашим козлам нельзя ее послать — ответил ему, первый лейтенант, подставляя стакан.
— Вы о чем это, ребята? — поинтересовался Авраам.
— Добрым словом и «пакадурой», можно добиться больше, чем только одним добрым словом, — ответил первый лейтенант.
Стрельников усмехнулся, поняв, на что намекает Крок.
— А вот чего вы задумали… Блин, мужики, но ведь это тупизм полный. Ведь на смерть идем, а вам все игры… Ладно, Васька раздолбай по жизни… Но ты в первые лейтенанты вышел, начальником артсистем стал на корабле. Тебе командование звездолетом доверяют, а все детство в жопе… Брось херней заниматься…
— Да, Гут, — с насмешкой ответил ему Крок, — был бы я правильным как ты, то не скаутом командовал, а в Нововладимире на паркете кренделя выписывал… Перед светлыми очами Дубилы, три залупы ему в очко разом…
— Скажешь тоже, — Авраам не обратил внимания на «Гута», сокращение от слова «Гуталин», обидную кличку, которая пристала к капитану Кингу за оттенок кожи. — Давно бы уже капитана бы дали, если бы не залеты и теорийки всякие вредные.
— Парни, давайте выпьем, — предложил Стрелкин.
— И еще раз помянем, ребята Сережку Ястребова, — предложил Гут.
Офицеры выпили, помолчали. Кинг вытащил пачку «Глобуса», «Made in UST». Вытянул длинную, тонкую сигарету сам и протянул курево приятелям. Федор взял благоухающую мятой «дымную палочку». Стрелкин демонстративно вынул из-за уха папироску армейского табачного довольствия.
— Курите сами это буржуйское барахло, — сказал он, щелкая зажигалкой.
Смешиваясь с ароматом дорогого табака, потек вонючий ядовитый дымок.
— Говорил я Сережке, — «На кой ляд тебе рейдер», — в задумчивости произнес Гут. — А он мне ответил, что надоело задницами на «собачках» толкаться. Вот и перевелся орудийным фортом командовать на свою голову…
— Никто не думал, что нас на Тэту, в мясорубку отправят, — возразил ему Василий. — Да и жена ему попалась — не то, что на рейдер, в петлю загонит.
— Ленку бы не трогал, — посоветовал ему Авраам.
— Намек понял, умолкаю.
— Абрашка, ты с нами? — спросил Гута Конечников.
— Нет. Это война, а не балаган.
— Пусть знают, суки, за что гореть будут, — зло сказал Конечников.
— Нет, парни. Это сами. В бою сработаем как положено. А вот такой дебилизм не для меня…
— Как знаешь… — ответил Василий. — Чем займешься? Будешь компрессию в магистралях мерить или упругость вакуума проверять? Под сопливую сказочку о любви, разлуке и «последнем разе», можно хорошо так проверить. Качественно…
Авраам ничего не ответил. На смуглом лице румянец не был виден, но Федор почувствовал, как запылало лицо капитана.
— Ну что за привычка святое марать, — разозлился Авраам.
— Взял бы Крока с собой, — иронически добавил Стрелкин — А то загибается человек без практики.
— Это в бордель пожалуйста. Три рубля, — и пусть тренируется пока елду не сотрет.
— Зря… И ей хорошо, и тебе облегчение… — ехидно заметил Стрелкин.
Авраам хотел было ударить Ваську, но сдержался. Капитан с каменной физиономией развернулся и отправился по своим делам.
— Пойдет он… — несколько раздраженно сказал Стрелкин. — Он к «мандаме» в гости собирался.
— Ну и чего, — возразил Конечников. — Взрослые люди.
— «Папик» не знает, — ответил Василий. — Вот бы пистон обеим вставил.
Приятели вышли из закутка и двинулись по узкому коридору.
— Что это вы с Гутом сцепились?
— Да он, дурачок, всерьез влюбился. Руку и сердце предлагал. Пусть задумается, полезно.
— А может, он нашел свое счастье?
— Да она всем подряд дает… Три пахаря разных в неделю должно быть. Иначе барынька хандрит. Ты никогда не слышал про вакуум второго порядка? — вдруг резко поменял тему Стрельников.
— Нет. А это при чем?.
— Силовое поле взаимодействует с потоком тяги.
— Ерунда, — отрезал Конечников. — Бред.
— А отчего стартовые компенсаторы горят, если взлетать без катапульты?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Федор. — Делают кое-как, вот и горят.
Стрельников долго и внимательно посмотрел на Конечникова, потом хлопнул его по плечу.
— Пойдем, Крок. Не слушай меня. Как перепью, чердак сносит. Порю всякую чушь.
Остаток пути до корабля Конечников пытался думать над словами второго лейтенанта, но пьяный бред Василия забивала другая, более насущная мысль — как оказаться в ракетном арсенале.
Конец 1 главы.
Путь в склады второго ракетного арсенала охранял часовой. Во внерабочее время он не имел права допускать туда никого, кроме разводящего и начальника караула, будь то командир Базы или сам Господь Бог.
Посты арсенала в подразделениях охраны справедливо назывались «вешалкой», уступая лишь пресловутому посту № 1 с ветхой тряпкой за пыльным стеклом. Прямо на КПП выходила прозрачная стена клетушки начкара. Начальник караула, по обыкновению болея на непохмеленную голову, с пристрастием надзирал за исполнением постовым правил несения службы. Зачастую скучающее «ихнее благородие» «учил по-свойски» матроса лишь за то, что караульный на мгновение прислонился к стене или оперся ладонью о тумбочку с селектором. Обмануть две пары глаз было просто нереально.
Оттого пьяные друзья не стали ломиться туда через «парадный» вход. Первый лейтенант Федор Конечников и второй лейтенант Василий Стрельников вернулись на скаут обмозговать задачку.
Корабль изнутри был удручающе тесен. Пространство для живой начинки было урезано до предела ради боезапаса и индукторов гиперпространственной установки. Опорные основания артустановок и ракетопускателей нависали над головами. Кабеля — волноводы проходили в отсеках прямо под койками. В коридорах из стен выступали корпуса блоков накопителей. Местами элеваторы орудий и зарядные бункеры стискивали проходы так, что с трудом могли разойтись 2 человека.
Короткие лесенки идущие на артпосты второй батареи подставляли предательские подножки любому зазевавшемуся. А об массивные «тарелки» люков разбивали лбы даже опытные матросы.
Из-за невероятной тесноты экипажи скаутов не могли пользоваться скафандрами и жили в бою столько, сколько позволяла целостность корпуса, переборок отсеков и исправность генераторов полей воздушной отсечки.
— Крок, — повернув к нему красное лицо с обалделыми от «пакадуровки» глазами спросил Стрельников, — кто там сегодня начальник караула?
— Вроде бы Разлогов, — ответил Конечников, борясь с чувством отделения от тела, которое возникало у него, когда он чересчур набирался спиртного.
— А, Вован, — разудало сказал Стрелкин. — Тут у нас проблем не будет. Открой-ка сейф.
— Васька, не многовато ли будет? — поинтересовался Федор, доставая бутыль.
— Так то для дела, — не моргнув глазом, ответил второй лейтенант. — С «горючкой», мы, куда хошь пройдем.
Стрелкин для убедительности встряхнул наполовину осушенным пластиковым штофом с «пакадуровкой».
— А как? — поинтересовался Конечников.
— Учись, мальчишка, — важно сказал Стрельников.
Второй лейтенант нацедил в емкость спирта, добавил воды, взболтал. Понюхал смесь, попробовал, поморщился. Но, решив, что сойдет и так, поднес руку с коммуникатором к самому носу. Строя уморительные рожи и отпуская ругательства, непослушными пальцами набрал номер.
Второй лейтенант Разлогов, бывший сегодня начальником караула артсклада появился на экране.
— Вован, здорово, — приветствовал его Стрелкин.
— Кому здорово, а кому служба, — безо всякого энтузиазма ответил офицер.
— Что, трубы горят? — поинтересовался Василий.
Разлогов по кличке «Лох», долго изучал лицо на экранчике коммуникатора. Наконец он, в результате тяжкого мыслительного процесса сообразил, что Васька не издевается, а напротив, хочет что-то предложить.
— Да, Стрелкин. Хоть в петлю, бля.
— А у меня есть, — сказал Васька, поворачивая объектив на бутыль.
— Ты чего, Стрелкин, издеваешься? — мрачно поинтересовался второй лейтенант, сглатывая слюну.
— Нет, Вован. Место у тебя тихое.
— Ну, — согласился второй лейтенант.
— Ты нас поил? — продолжил обработку Стрелкин. — А долги отдавать надо.
— А как? — живо поинтересовался Лох. — Я то ведь на дежурстве, отличие от вас, ухари.
— Ты нам скажи коды доступа к грузовым воротам, а сам заходи мимо придурка на тумбочке. Да не ссы Вован, все будет путем, — добавил Стрельников, глядя на мучительные колебания Лоха.
— Вторые грузовые устроят?
— А то, — ответил Стрельников. — А код?
— Набери 442154. Когда будете?
— Через четверть часа, Вовчик.
— Договорились.
В назначенное время начальник караула, для острастки сунув кулак под нос постового, прошел на территорию склада, с трудом отодвинув массивную, простроченную правильными рядами громадных заклепок, сверхпрочную дверь.
Еще минут через пять на втором грузовом створе погас глазок генератора поля отсечки. Воздух из тоннеля завыл в щелях, загоняя в зал арсенала пыль. Коротко скрипнуло сдвинутое вручную полотно ворот. Немой покой снова окутал зал.
Две пары внимательных глаз долго и внимательно обшаривалили темное, мрачное пространство артиллерийского склада.
Потом друзья огляделись в последний раз, ища посторонних и не найдя таковых, направились к одинокой фигуре второго лейтенанта, который приготовил место у светильника.
Лох постелил на пол чистую картонку, положил на нее пластиковый стакан и завернутый в металлизированную пленку заветрившийся, измусоленный сухарь.
Все это, по факту содержания водорода в молекулярной структуре, относилось к детонирующему материалу, и не должно было находиться на территории склада. За одно это полагался трибунал. А уж за смесь воды и спирта можно было огрести по полной программе.
Лейтенант Разлогов сильно рисковал, впустив посторонних на склад. Но расслабляющее действие «пакадуровки» окончательно преодолело служебное рвение Вована.
Очень скоро, Лох потерял всякую осторожность, окосев от пойла. Он тупо глядел на импровизированный столик, что-то бубня про друзей, которые не дадут пропасть в трудную минуту.
Федор, который лишь делал вид, что пьет, выбрал удобный момент, поднялся и пошел в темноту, сказав событульникам, что хочет отлить.
— Крок, ты только на ракеты не ссы… Лучше куда-нибудь в уголок, — напутствовал его Разлогов.
— Ну что я, без ума, — ответил первый лейтенант. — Нахрена я западло вам делать буду.
Федор знал, что Стрелкин способен загрузить Лоха болтовней так, что тот не отобразит сколько отсутствовал Конечников. Когда командир операторов-наводчиков «принимал на грудь» ему это не было в тягость, даже нравилось.
Ночное зрение Федора позволяло обходиться без фонаря. Крок перемахнул через бруствер эмиттера и оказался в зоне складирования противокорабельных ракет.
Первый лейтенант нашел нужную ячейку хранения. Для верности посмотрел номер в бумагах. Потом достал баллончик с краской, на мгновение замер и принялся выводить буквы на угольно-черном борту…
Закончив, Конечников вернулся. Васька повернулся к Федору и неожиданно трезво подмигнул ему. Первый лейтенант кивнул головой.
На лице Стрельникова появилась умиротворенная улыбка. Теперь он мог трепаться в свое удовольствие до конца времен, а точнее пока хватит «горючки» в штофе. Конечников, зная, что Стрелкина теперь не вытащить даже орбитальным буксиром, смирился с этим и ушел в себя.
Но вскоре бутыль опустела, и офицеры-нарушители, покинув впавшего в меланхолию Лоха, убрались восвояси.
Известие о предстоящей операции до сих пор не дошло до низов. На малом крейсере размеренно протекала обычная жизнь.
Корабль готовился ко сну. Матросы опускали жесткие, неудобные койки, раскладывали на них промятые матрасы, тонкие, колючие одеяла и серое, неприятно пахнущее белье.
Боевые отсеки корабля становились большой, тесной спальней для личного состава.
Старослужащие, надеясь спастись от надвигающейся ночи, оккупировали курилку и туалет. Там по кругу гуляли «косяки», раздались взрывы хохота. По всему кораблю завоняло палеными тряпками.
Новички, еще сохранившие остатки деревенской наивности, с чувством читали молитвы, призывая Богородицу сохранить их от злых человек и погибели в лихом бою.
Стрелкин, отстал от Федора, давая своему товарищу поиграть в командира. Конечников вызвал дежурного, первого лейтенанта Ильина. Потом прошел с ним по отсекам.
Федор проверил каждый угол корабля, внимательно глядя на подчиненных. Все эти люди скоро будут мертвы. Все эти люди будут надеяться на него, первого лейтенанта Федора Конечникова, которому не повезло оказаться сейчас исполняющим обязанности командира. Перед смертью, горя и задыхаясь на боевых постах, они будут ругать и проклинать его. И не им не обьяснишь, что в такой ситуации от него, первого лейтенанта ничего не зависело.
Дневальный прокричал команду «Отбой». В помещениях выключился верхний свет, загорелись несколько синих светильников, обозначающих проход. Стали слышны далекие голоса в курилке.
Первый лейтенант распорядился прекратить хождения и смех. Ильин, взяв на подмогу дневальных свободной смены, отправился на усмирение нарушителей. Короткое, на повышенных тонах разбирательство, закончилось парой оплеух, отчетливо слышимых в тишине. Тихо бормоча ругательства, мигом протрезвевшие матросы, легли на свои тесные, неудобные ложа, наедине с собой, своими мыслями и темнотой.
Во мраке, который создавал иллюзию одиночества, эти люди, закрученные в бараний рог скорыми на расправу командирами, стиснутые чудовищной теснотой, занятые внутренними разборками у кого больше прав, ненадолго снова стали собой, вспомнили, что они чьи-то мужья и любимые, сыновья и внуки.
Федору показалось, что он физически ощущает, как перед закрытыми глазами засыпающих людей встают картинки мест, где они были свободны и счастливы и которые, может быть, не увидят никогда.
Тяжелое, грустное время наступило после отбоя… Словно распрямились стиснутые за день оболочки, делая воздух отсеков крейсера вязким, липким как кисель. Общий минорный настрой разлитый в душной атмосфере заставил первого лейтенанта переживать давно прошедшие дни, старую боль и радость. Этот момент, наполненный грустными, напряженными, горькими мыслями в темноте Конечников и раньше не любил до дрожи. А сегодня это было просто мучительно.
Особенно обидно было для Федора осознавать, что именно детское желание летать на космическом корабле и увидеть обратную сторону звезд, обернулось бесцельным, стертым существованием, предельно сжатым, неудобным бытом, долгими, монотонными вахтами и скорой смертью в оправдание тупости отцов-командиров.
В темноте и покое память стала возвращать лица близких: дед, Алена, брат, тех, — кто любил и рассчитывал на него, и кого он, Федор, оставил, пойдя за кораблем в небе.
В такие моменты, Крок испытывал огромную потребность непременно куда-нибудь выйти, хоть на вонючую палубу ангара, хоть в холодную пустоту за дверью шлюза.
И сейчас Федор решил убраться из отсеков, где можно перемещаться лишь боком, касаясь выставленных рук и ног, вдыхая вонь вспотевших тел, слушая всхрапывания, присвистывания и сонное бормотание.
Обычно он забивался в свою каюту с ее относительным комфортом отделенного от общей спальни помещения, кондиционированным воздухом, а главное с целыми шестью квадратными метрами на четверых. Но сегодня Конечникову выпала редкая возможность побыть одному. Федор не пошел слушать храп соседа по каюте, командира первой батареи лейтенанта Миронова.
Конечников по пути заглянул в рубку, проверяя, на месте ли дежурный расчет, что было вовсе нелишним, поскольку в предчувствии новой боевой операции народ расслаблялся спиртным.
Еще раз, проверив наличие личного состава, вернулся дежурный офицер.
Ильин, его тезка, был зампотехом, вторым заместителем командира корабля. Сейчас, догадываясь, что затевается что-то очень серьезное, он откровенно испытывал облегчение по поводу того, что майор Тихонов доверил командование кораблем в свое отсутствие не ему.
— Что было-то? Зачем вас так срочно с места сорвали? — спросил Ильин, имея в виду собрание командного состава.
— «Умрем за Бога, князя-императора и родное Отечество», Федька — ответил Конечников. — Сборная эскадра гиперпространственных кораблей пойдет рейдом к Гало. Нам дана задача — любой ценой разрушить верфи на ее орбите. Командиром, как всегда, будет назначен полковник Гагарин.
— Мать твою… — выругался Ильин. — Сдается мне, тезка, что всем нам крупно не повезло. Те, кого не расстреляют эланские линкоры, с чувством глубокого удовлетворения смогут врезаться в их бронированные корпуса. Жили грешно, и умрем смешно. Напечатают про нас в «Имперском сплетнике» трогательную и проникновенную статейку, зарегистрируют в списках потерь и уберут в архив личные дела.
— Прямо как в банк… В активы Тупил Дубилыча гребаного. Скольких еще положит не за хрен собачий, — нервно усмехнулся Конечников.
— Почему людям не объявил? — вдруг поинтересовался Ильин, заранее складывая на лице гримасу осуждения.
— Пусть поспят сегодня спокойно. Погрузка зарядов будет идти пару дней. Успеют еще написать прощальные письма и поворочаться ночью без сна.
— Может ты и прав, — ответил зампотех. — Ты командир, тебе решать.
— А раз я командир, то у меня к твоим техникам задание будет.
— Какое? — насторожился Ильин.
— Помнишь, мы лет пять назад хотели попробовать? — зашел издалека Федор.
— Лапин по секрету дал знать, — сказал Ильин, — что Никитка Симонов снова суд чести готовит.
— Кого в этот раз? — спросил Федор.
— Тебя…
— И за что? — поинтересовался Крок
— За публичное оскорбление государя.
— Еб его мать, стукача долбанного, — вырвалось у Конечникова.
— Не кричи, люди спят, — осадил его Ильин.
— Оптимист он однако… Ну да бог с ним. А пять лет назад мы с тобой…
— Крок, допрыгаешься ты до суда офицерской чести, — перебил его Ильин. — Тебя тогда предупредили. А за это точно не помилуют…
— Федор, просто узнать очень хочется. Сейчас или никогда. Или здесь, или нигде.
Ильин хотел возразить, но вдруг осознал подтекст слов Конечникова.
— И что, теперь получается можно? — задумчиво произнес он.
— Последнее желание смертника, — сказал Федор. — А разве ты сам не хочешь узнать, как работает программа интерпретатора команд? Твоя, между прочим. Я помню, с каким удовольствием ты ее писал.
— Одно дело абстрактное творчество, другое дело его применение, — ответил Ильин. — Крок, ты вправду решишься на глазах у всех…
— По обстановке, — остановил его Конечников. — Давай так. Я дал тебе команду смонтировать дополнительный мануальный интерфейс на капитанском посту, а объяснил это тем, что операторам-наводчикам корабля потребуется моя помощь.
— Хорошо, — ответил Ильин. — Есть смонтировать, командир.
Конечников кивнул, и прошел в капитанскую каюту — закуток 2 на 1,5 метра.
Федор погасил верхний свет, зажег маленький уютный светильник, запустил на компьютере медленно сменяющие друг друга красивые виды разных планет. Конечникову редко удавалось побыть одному, в тишине и покое, чтобы беспрепятственно уйти мыслями за пределы корабля, своего тела и печальных обстоятельств экзистенции.
Но сегодня недоступная для среднего офицера роскошь ему не помогла.
Подстегнутые дозой алкоголя, мысли снова закрутились вокруг того, что жизнь его, скорее всего, оборвется через несколько дней… Ничего великого, о чем мечталось, он не совершил… Не отомстил эланцам за ядерную зиму на родной планете, за сотни лет существования его предков в пещерах…
Экспериментальный корабль С-29, явясь на Амальгаму призраком другого мира, привел его сюда. Круг замкнулся. Теперь он сам командует таким кораблем, и его ждет смертельная битва с эланскими линкорами в самом сердце чужой империи… Сбылась мечта идиота…. Все как заказывал маленький амальгамский дикарь. Воистину, дитя молит о том, что его мудрый отец просит Бога отвести от своего неразумного чада.
Федор, в который раз подумал, что благодаря своему давнему выбору просто напрасно потерял время, заставив себя пройти чужой путь, бросив свой собственный.
Единственно, что он реально получил за многолетнюю службу — это копейки, скопленные с заурядного лейтенантского жалования. Но на дикой планете, на которой и денег-то не знают, его сбережения может быть и не нужны вовсе.
Конечникову захотел, чтобы пришел Стрелкин, и они вдвоем, а лучше втроем, взяв для массовости Гута, устроили очередной погром в борделе, гоняя полуголых шалав и круша обстановку дома терпимости.
Или снова прицепились в Благородном Собрании к какому-нибудь офицеру штаба, устроив шумный мордобой прямо в зале…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Стрельников. Выглядел он неважно: глаза красные, лицо с зеленоватым отливом, волосы мокрые. Второму лейтенанту было холодно, он зябко ежился и кутался в бушлат.
— Крок, мне бы добавить, — перешел сразу к делу Стрелкин.
— Васька, ты бы поспал до утра, глядишь, легче бы стало.
— Тебе легко говорить, крокодил ты амальгамский. Не пьешь, а только вид делаешь, что выпиваешь.
— Вась, ну правда, сколько можно? С Гутом пили, с Лохом пили. Выглядишь так, что краше в гроб кладут, а все мало. Что случилось? В толчок упал что-ли?
— Не… Как пришли, так в гальюне прописался, — Стрельников вздохнул — Наизнанку выворачивало, пока все не вышло. Федя, мне бы чуть — чуть.
— Да без проблем, — ответил Конечников — Пять минут…
Крок вынул канистру с «оптической жидкостью» из сейфа, добавил пару апельсинов и принялся готовить пойло.
— Вот возьми водички хорошей, — сказал Василий, протягивая емкость. — Я ее и переливал, и отстаивал, и даже магнитами зарядил. Это не отрава газированная из «Лилии».
— Тебя от нее так? — спросил Федор.
— А то, — вздохнул Стрелкин. — А все ты… Быстрей! Быстрей! Вот и забыл.
Конечников в ускоренном режиме перемешивал компоненты, а Васька знаками показывал, что делать. Скоро напиток был готов. Стрельников понюхал, добавил воды и кусочек сахара, сделал несколько глотков.
— Моя школа, — довольно сказал Василий.
Алкоголь совершил с ним разительную перемену. Глаза загорелись привычным боевым огнем, лицо порозовело. В тело второго лейтенанта возвратилась жизнь.
Василий не остановился на этом и справедливо рассудил, что такое ценное средство не должно пропасть. Федор охотно присоединился к Стрелкину.
— Крок, — поинтересовался Стрельников, когда одолел пару шкаликов пакадуровки, — Когда нас.… Ну, в смысле на Гало. Тютя говорил много, а конкретики — ноль.
— Васька, я точно не знаю, — произнес Федор, нервно выдергивая из пачки сигарету. — Думаю через пару дней. Подышим еще.
— Все мы родились, росли, на мир смотрели, водку пили, баб любили. Думали о чем-то, мечтали. А теперь нас всех балластом сделают. Лишних сто пудов, чтобы лучше эланцу в борт войти. А налети мы по-твоему, — и сами бы уцелели и врагов бы положили, — зло сказал Стрелкин. — Тошно делается… Никак в солдатики не наиграется пидор лысый. Идите и умрите красиво. С развернутыми знаменами, в парадном строю.
Василий сложил пальцы кроме среднего в известный от начала времен жест и показал его изображению князя-императора.
— Васька, похоже, тебе хватит, — обеспокоенно сказал Федор.
— Не хватит, — зло выкрикнул Стрелкин. — Пусть слушают, козлы. Пусть они хоть самому докладывают. У, рожа…
Василий метнул в портрет владыки калькулятор со стола. Прибор отрикошетил обратно, попав второму лейтенанту в лоб.
— Мать твою, — выругался Василий, хватаясь за подбитое место.
— Точно хватит, — подвел итог Конечников.
— Я вот как не крутился, попал гаду очкастому на мясо. — остывая, произнес Стрельников. — А ты на таран пойдешь с радостью. У тебя своя задача в жизни есть, с эланцами поквитаться.
Второй лейтенант с тоской посмотрел в глаза Федору. Конечников, отделенный от грязи и рутины своей целью и не предполагал что такое может быть. Чувствовать такое и продолжать служить, потому, что просто некуда деться. Первому лейтенанту почему-то стало стыдно.
Федор влез на стул, разглядывая повреждения на ткани. Калькулятор оставил практически незаметную вмятину. Зато рядом во множестве красовались куда более явные следы. Василий был не первым, кто таким образом высказывал свое несогласие.
До Федора наконец дошло, что имел в виду Стрелкин. Именно он, первый лейтенант, и.о. командира корабля отдаст в бою последний приказ — включить маршевые моторы и не сворачивая держать курс на эланца.
— Если бы от меня это зависело, я бы сам знаешь что сделал, — сказал Конечников.
— Да ладно, не грузись. Это лишь сейчас страшно. Когда из разбитого корпуса воздух будет хлестать и двигатели гореть, а на нас повалятся десантные лодьи, убиться об линкор за счастье покажется. А куда блядь денешься… Или таран, или сдохнешь на колу в эланском застенке…
— Я слышал, туда «семнадцатый» недавно ходил на разведку. — сказал Конечников. — Давай посмотрим, что изменилось у Гало.
Он выдвинул монитор и переключил компьютер.
— Ну, что нового написали? — поинтересовался Стрельников.
— Первая эскадра… 12 линкоров, 18 «Тондро», орбитальная крепость класса «субстандарт».
— Зря на ракете малевал. Мог бы прямо на борту нашего «ноль третьего» рисовать, — заметил Стрельников. Там твой любимка будет, «Эстреко», регистровый номер 10149. А мы все равно, по любому — жмурики.
— С точки зрения логики все гладко. Верфи несравнимо дороже стоят. А малыми кораблями можно пренебречь.
Друзья плеснули себе в стаканы «пакадуровки» и выпили.
— Стрелкин, по отгрузочной ведомости нам подадут всего две ракеты, — заметил Конечников.
— Это понятно, — ответил второй лейтенант. — Своим ходом пойдем.
— А зачем так? Через кольцо лучше… Больше ракет, мины, полные накопители энергии.
— Чего непонятного, Крок? Если вонь пойдет, наши командиры что скажут? Моя хата с краю. Записей в тепепорте «Солейны» нет, идите лесом.
— Но сам посуди. Вместо 130 ракет — 260! Да еще по 2 полуактивные мины на каждый борт.
— Крок, ты помалкивай об этом. — Василий приблизился к первому лейтененту и зашептал ему на ухо. — Ты лучше Федя измени в конечных координатах одну цифирку.
— Это как? — не понял Конечников.
— Выйдем мы в пространство… А там ни войны, ни эланцев, ни наших козлов. Сами себе хозяева. Благодать. Планету найдем, баб добудем, заживем.
— А остальные? Мы что пацанов бросим на смерть, а сами дезертируем!? С бабами как тараканы в щели забьемся? — взорвался Федор.
Иногда он подумывал о подобном, но его мысли, высказанные другим человеком привели его в бешенство.
— Тише, тише, — зашептал Василий. — Не ори, услышат. Мы наших подговорим. Гута, Лапу, Ваньку с «десятки», старпома с «ноль первого». Там Симяна не любят совсем, пером по горлу и весь разговор. Никто умирать не хочет. Все уйдем. Нас никто и искать не станет. Кто проверит сколько кораблей у Гало погибло.
— Ты мне Стрелкин друг, но если я еще хоть раз от тебя это услышу, ты из моих друзей выйдешь.
Василий замолчал.
— И вот еще, чтобы ты знал. Координаты вводятся засетителем по матчасти начальником штурманской группы и старшим пилотом. Только вместе. Командир корабля просто контролирует правильность ввода, потом отправляет телеметрию на контроль и получает код запуска. Смыться, введя неверную цифирку — утопия.
Василий сел. Повисло долгое, неприязненное молчание. Федор снова запустил видеоряд.
Василий изредка поглядывал на первого лейтенанта.
— И не то, что умирать сильно страшно. За Дубилу умирать противно, — наконец признался он.
— Или всем или никому, — отрезал Конечников. — Верно, Федя так лучше всего, — согласился Стрелкин. — Но как всех поднять… Нереально.
— Завтра я подам рапорт командующему эскадрой с предложением отправить сборную эскадрилью через кольцо, — сказал первый лейтенант. — С полной нагрузкой может и отобьемся. Это наш шанс.
— Это ты хорошо придумал, — заметил Стрелкин. — Месяца через два в канцелярии рассмотрят. Федька, давай звонить командующему.
— Стрелкин, ты чего, перепил? — поинтересовался Конечников.
— А я чего… А я ничего…, - Стрельников задумался и отбарабанил радостно — идиотским тоном. — В Уставе сказано, что любой военнослужащий, в случае чрезвычайных обстоятельств может обращаться напрямую к вышестоящему начальнику.
— Ну и как ты это сделаешь? — иронически спросил Федор. — Пойдешь к нему прямо сейчас? И мы чудесно проведем остаток ночи в камере…
— Крок, ты умный, но иногда как упрешься… — Стрелкин торжествующе усмехнулся. — Собирайся.
— Куда?
— Не боись, паря. Васька Стрельников тебе плохого не предложит. Компьютер свой возьми.
14 апреля 10564 г. по н.с. 19 ч. 13 м. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
Наконец, Рогнеда решила, что сегодня с литературой надо заканчивать.
Девушка вздохнула, притворно показывая, как она огорчена и убрала аппарат.
— Ну, как? — поинтересовался Управитель.
— Для настоящего мужчины погибнуть за Родину высшая доблесть. А эти… Вот уж действительно, грешно и смешно, — ответила девушка. — И не оттого, что этих взрослых мальчиков послали на смерть. И не отого, что офицеры, мужчины забыли о своем предназначении. А оттого, что они не хотели, а пришлось из под палки.
— А как иначе? — возразил Андрей. — Вряд — ли кто-то мечтал помереть во цвете лет. Тем более за сильно пьщего болванчика с порядковым номером 13… Вот уж был действительно Тупила… Не рыба, не мясо…
При нем только ленивый не крал и не вешал на себя медали. А «помазанничек» все только пил и блевал. Голубая мечта алкоголиков всех времен и народов.
— Полегче с моими родственниками, — посоветовала Рогнеда, не то в шутку, не то всерьез.
— А тебе было, наверное, хорошо при дворе Громовской династии, — сказал Управитель. — Фамильное сходство со знаменитой Рогнедой — это капитал.
— Великих княгинь при дворе было как собак нерезаных… Одна надежда на сходство… Ты это хотел сказать? — поинтересовалась девушка.
— Нет. Я хотел сказать только то, что сказал.
— Порой придворные жалели, что не могут сделаться птичкой и упорхнуть на волю. Или мушкой, чтобы забиться в самую дальнюю щелочку летающего города Нововлада. И уж почти всегда завидовали людям, которые ходили на работу, смотрели по вечерам визию до тошноты, жили от получки до получки и имели ну хоть какие-то права…
— Как же так случилось, что все это безобразие длилось целые эпохи, прежде, чем окончательно сгинуть? — подивился Управитель.
— Это все потому, что перед тем длилось другое безобразие… Во главе с нежно любимым всеми Управителями Князем Князей.
— Не знаю… — задумчиво сказал Управитель. — По сравнению с тем, как все обернулось, время Даниила Первого, пожалуй, было не таким уж плохим.
— Ты еще Большое Вторжение вспомни, — посоветовала Живая Богиня. — После того, как мы заигрались до уничтожения планет…..
— Слушай, Ганя, а зачем тогда эту дрянь устроили? — спросил мужчина. — Воевал себе народец, воевал. Все было нормально. И вдруг…
— Андрей, — укоризненно сказала Рогнеда. — Ты уже забыл?
— Нет, — ответил мужчина. — Кстати, а что я должен помнить?
— Ну конечно, не помнишь, — усмехнулась девушка. — Ваше болото отбивает память о годах, когда все упивались запретными до той поры эмоциями, торопились жить и чувствовать.
— Не понял, — честно ответил Управитель.
— Любой наркотик вызывает привыкание, — пояснила Рогнеда. — Приходится увеличивать дозу.
— Ты про это, — пренебрежительно ответил Живой Бог. — Не бери в голову.
— Как скажешь, — в тон ему ответила девушка.
— Вот и ладно, — заметил Управитель. — Мы, я смотрю, не будем больше сегодня читать.
— Да, — с благодарной улыбкой ответила Рогнеда. — Я как-нибудь продолжу на днях.
— В твоих интересах одолеть весть текст, — многозначительно сказал мужчина. — Мне он ни к чему. Я его редактировать не буду, это твоя привилегия. А ты не стесняйся, читай при мне, читай без меня. Прочтешь, подредактируешь. Потом во всем мирах будут писать агитки по образу и подобию. Ведь только ты можешь гармонично соединить древнюю энергию с нынешней, дав жизнеспособный гибрид.
— Ну, вот уж нет. С чего ты взял Пастушонок, что я соглашусь делать это для тебя? — поинтересовалась Управительница. — Я эту писанину в Совет отнесу с надлежащим комментарием. Вы меня за такое 3000 лет на Мароне гноили.
— А вот этого бы тебе не надо делать. Получится, что унтер-офицерская вдова сама себя высекла.
— Что, припас очередной компромат? — спросила девушка.
— Нет, что ты, — притворно-ласково сказал мужчина. — Мне на слово поверят. И в такие места загонят, что ты о своем болоте мечтать станешь.
— Ну, как всегда, — заметила Рогнеда.
— Тогда я пойду. Дела…
Пастушонок улыбнулся, поднялся с кресла. В дверях он остановился, медленно повернулся. Долго и насмешливо он смотрел на бывшую покровительницу, наслаждаясь своим триумфом. Наконец, он произнес:
— Не надо было девочка делать из меня дурачка. Если ты хотела, чтобы я тебе помог, то должна была попросить по старой памяти. В счет прошлых заслуг, так сказать. Может быть я бы и поспособствовал твоему горю. А я знаю, девочка, твою печаль. Так сказать, насквозь вижу.
Рогнеда не ответила, но опытный взгляд Управителя отметил злость и досаду, которая промелькнула на лице Живой Богини.
Девушка весь вечер посвятила себе, внешне продолжая блаженное ничегонеделание. Потом Управительница переместилась в свой дом на Деметре, возвратясь в альфа-реальность.
Только там Рогнеда дала волю своему гневу, расколотив обстановку в малом парадном зале. Успокоившись, она наскоро перекусила и отправилась спать.
15 Апреля 10564 по н.с. 09 ч.21 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
Рогнеда спала плохо и проснулась рано. Она долго валялась, делая вид, что спит. Но потом тело настоятельно потребовало, чтобы она встала. Девушка поднялась и занялась приготовлениями. «Это все равно должно было случиться» — сказала она самой себе. — «А раз так, в постели не спрячешься, не отлежишься».
Рогнеда умела принимать вызовы жизни. Бессмертная ведьма была когда-то амазонкой, воительницей. Ей доводилось участвовать в долгих походах и самоубийственных атаках.
Не один раз дочь владимирского князя чувствовала как смерть подходила совсем близко, милостливо протягивая сладкое покрывало небытия. Но всякий раз лишь воля удерживала Рогнеду в больном, раненом, стиснутом чудовищными обстоятельствами теле. Вот и сейчас она решила победить, что бы ей это не стоило.
В одиннадцать часов Управительница появилась в искусственной реальности, готовая готовая совершить все, что потребуется для достижения своей цели.
Живой Бог ждал ее там. Девушка сухо поздоровалась и запустила воспроизведение.
Андрей не стал говорить ничего обидного своей подопечной, лишь где-то внутри стало тепло от сознания своей безраздельной власти над ней.
Из коридоров орбитальной крепости исчезли рабочие команды, бурлящие толпы курьеров, порученцев и просто праздношатающихся. На станции висела густая, неправдоподобно глубокая тишина.
Верхние люминесцентные панели были погашены, темноту разгоняли редкие пятна светильников, да синие огни на полу и в дверных проемах. На пикетах ночного патруля угадывались тени солдат в шлемах и тактической броне.
Федор, как и.о. командира корабля, знал пароль, поэтому часовые пропускали его и Стрельникова беспрепятственно.
Немного срезав путь через мертвые, пустые отсеки, так и не восстановленные за 57 лет после последнего нападения на станцию, приятели вышли к центру связи.
Туда сходились все линии военной, секретной, эсбешной и правительственной связи. Стрелкин сделал Конечникову знак, чтобы тот молчал и ничему не удивлялся.
Они спокойно прошли мимо вахтенных операторов, клевавших носами за пультами, и нырнули в один из закоулков.
Второй лейтенант остановился. Он аккуратно выдернул проволочку из пломбы, которой была запечатана дверца пульта пожарной сигнализации. Федору показалось, что Василий собирается объявить тревогу. Первый лейтенант представил как опускаются под аккомпанемент сирены герметичные перегородки. Стрелкин уверенно пошарил в углублении и вынул ключ, спрятанный за панелью.
Федор вздохнул с облегчением…
— Пошли, Крок, — гордясь собой, произнес второй лейтенант.
Он открыл ничем не примечательную дверь с надписью «аппаратная № 3».
Друзья оказались в темном, заставленном стойками с электроникой зале, где сходились толстые лианы световых и электрических кабелей. Василий выбрал ящик, уверенным движением дернул навесной замок и распахнул дверцы. Потом раскрыв перочинный нож, свинтил панель, оголив ряды оптотронов линейного усилителя. Прочел номер на схеме и вскрыл корпус одного из приборов.
— Замок здесь ржавый. Сами техники его так же открывают и закрывают, — произнес Василий, с грустью разглядывая полуштофную бутыль, некогда наполненную огненной влагой императорских винных порционов, а ныне пустую, сухую и пыльную.
— Стрелкин, ну ты даешь, — только и сказал Федор. — Это…
— Да, Федька. Даже проводки подцеплять не надо.
— Ну ты мастер. Откуда узнал?
— Хожу, слушаю, запоминаю, — довольно сказал Стрельников. — Со временем все пригодится. Брякнул как-то старый Иван Иванович про тестовый интерфейс сервера.
— Вась, может зря? — спросил Конечников. — Узнают, что были тут, лет по 5 арестантских рот нам обеспечено.
— Ну, я тут был, — усмехнулся Стрелкин. — Что, посадили? Техники тут бухают и народ разный приводят. Все бы сидели, считай полгарнизона в лагеря упрятали.
— Все равно стремно. Компов ручных на станции — по пальцам можно пересчитать. На меня выйдут в элементе.
Василий серьезно и зло взглянул на Федора.
— Боишься, что по попе отшлепают?
— Не только, — сказал Конечников. — Они что, сами не понимают?
— Приказ дан, — поплевались, послали. Не самим ведь дохнуть. А вот напишешь все обстоятельно и подробно, что без допкомплекта «дур» мы к верфям не пробьемся, будет повод у командиров задуматься. Только убедительней тему обрисуй, чтобы мертвого проняло.
— Погуляй пока, — попросил он Стрельникова.
— Так точно, мой командир, — ответил Василий.
Через половину часа письмо было готово. Злость и опьянение придали первому лейтенанту сил и послание вышло на редкость легким для восприятия и убедительным.
Крок свистнул Стрельникова, сунул экран под нос. Василий несколько раз прочел, растеряно взглянул на Федора и сказал только одно слово — «Могешь».
— Устроим старику экстренный вызов по правительственной связи? — спросил Конечников, глядя, как в пространстве монитора ползут данные сканирования сети.
— А пока ты «ляля» будешь, тебе ласты скрутят.
— Текстовое сообщение, с отсрочкой отправки на 30 минут, — усмехнулся Федор.
— Крок, вставь что «малява» от самого Тупилы.
— Да ну тебя, — отмахнулся Федор. — Придумаешь же беню.
Первый лейтенант принялся за работу. Установив соединение с тестовым сервером, отослал письмо и хладнокровно дождался уведомления о том, что короткий файл начал свое путешествие по недрам секретной сети.
Чтобы не вызывать подозрений, приятели вернулись на корабль и заняли места в койках.
— Крок, а Крок, — поинтересовался Васька, глянув, спят ли соседи, — кайся, что ты на «дуре» намалевал?
— Да так, слово одно…
— Колись, давай. Я-то имею право знать…
— Ладно, — Федор оперся рукой об пол, приблизил свою голову к голове Стрельникова и прошептал ему на ухо.
— Крок, ну и ты придурок, — вырвалось у второго лейтенанта. Потом Василий улыбнулся и добавил: — А впрочем, я был уверен, что ничего другого ты не напишешь. Молоток!
Второй лейтенант протянул ему руку, и Федор с радостью пожал ее.
Конец 2 главы.
Ночью первый лейтенант Конечников проснулся с ощущением того, что кто-то встряхнул его за плечо.
Он открыл глаза и осмотрелся. Все спали. На часах был четвертый час ночи. Состояние было мучительным. Федору хотелось спать, но нервное возбуждение заставляло прокручивать в голове мысли о том, что будет завтра.
Федор стал уговаривать себя уснуть. Больше толку от него будет если он просто элементарно выспится. Капитан с тяжелой, неработающей головой и наводчик с трясущимися руками — обуза в бою.
Федор пытался настроиться на сон, устроился поудобней, отпустил мысли. Это длилось мучительно долго. Потом пришло забытье, в котором Конечникову тоже хотелось спать…
Сон никак не приходил. В горнице горела масляная лампа — дедушка заносил в летопись что случилось за день. Федор подумал, как здорово было бы уметь складывать буквы в слова.
Тогда бы он записал бы все дедовские рассказы о давно минувших временах, когда древние только осваивали дикие планеты. Перенес бы в тетрадь и совсем непонятные сказки о старинной магии, о том, как люди говорили друг с другом без приборов через громады звездных пространств и сохраняли себя за черным кругом смерти.
Федя почувствовал как ему хочется дать пинка младшему брату, который мирно сопел рядом.
Витька — «тонкослизка» вскрикивал и закрывал глаза, когда дед рассказывал об Одинокой Леди, зато вот теперь спит без задних ног.
А он, Федор, который смеялся над ним, ворочается без сна, представляя как древняя ведьма плывет с потоками воздуха в облаках, высматривая маленьких мальчиков, которые безрассудно выходят ночью из дому. Одинокая Леди подлетает, лаской и посулами уводит со двора и ворует души, чтобы слепить из них того, что когда-то потеряла.
Мысли пошли дальше. Он стал представлять, как могут выглядеть отобранные ведьмой души и где она их прячет. «А что такое душа?» — спросил себя Федор. И тут же сам себе ответил. — «Дедушка обьяснял, что душа это сам человек, но не его тело». Как такое может быть, Федя не мог себе представить. Чтобы как-то понять, он вообразил душу в виде маленького человечка.
«Дед говорил, что Одинокая Леди прячет их темной пещере», — подумал он. — «А что такое темнота?».
В рассказах деда часто встречалось это слово. Федор не мог представить что это такое. Темнота — это короткий момент серых сумерек, когда все вокруг из цветного превращается в черно-серо-белое, словно светящееся изнутри?
Он вспомнил, что дедушка обьяснял, что «темнота» — это когда смотришь как бы с закрытыми глазами. Федор представил, как маленькие человечки с завязанными глазами трясутся от страха и холода.
«Наверное плохо там, у Одинокой Леди» — подумал он. — «Как хорошо, что я дома, в постели. А за стенкой дедушка. Он в обиду меня не даст».
И тут Федор почувствовал, что сильно хочет писать. Делать было нечего. Он поднялся, сунул ноги в чуни.
Вдруг по глазам ярко ударила вспышка. Сначала свет был ослепительно белым, потом стал гаснуть, проходя через все оттенки желтого и красного, пока снова не осталось ничего кроме черно-белых тонов ночи. Федор стал ждать громового раската, но его не было.
На всякий случай он взял свое коротенькое, почти игрушечное копье и нарочито громко топая, пошел к двери.
— Ты куда собрался, Федечка? — спросил дед.
Феде только этого и было надо.
— Деда, там, там, что-то сверкает, — начал он.
— Это, наверное, луна.
— Нет, — уже почти закричал Федор, — Оно — то белое, то желтое, то красное. Вдруг это шаровая молния.
— Так ты чего, охотиться на нее идешь? — спросил дедушка, показав глазами на копье.
— Страшно.
Дед со вздохом встал, очевидно, решив, что мальчик боится выйти на улицу один.
— Пойдем, охотник, — с изрядной долей иронии сказал он.
— Я правда видел, — с обидой ответил Федор.
Дедушка в ответ нетерпеливо махнул в сторону выхода.
Темная летняя ночь жила своей особой жизнью. Во мраке шумели деревья, аукались совы, где-то далеко выли волки. Небо было чистым, звездным. Маленький, мутный диск Крионы стоял низко над горизонтом.
— Ну и где твоя молния?
— Она была… Правда была, дедушка.
— Ладно… Писай, и пойдем.
В этот момент на западе вспыхнуло снова. На мгновение стало ослепительно светло, ярче чем днем. Федор и дед смотрели в другую сторону, но все равно перед глазами потом долго прыгали разноцветные пятна.
— Ты видел!? — закричал Федор. — Видел?!
Дед и он повернулись, пытаясь разобрать, что происходит в небе. Из зенита полетели длинные, быстрые искры, словно кто-то невидимый швырялся горящими угольками. Это было красиво и нестрашно, однако дед нахмурился и приказал внуку:
— Давай в дом, буди Витюню. Я Дусю подниму. На Хованку пойдем.
— Зачем? — удивился Федор. — Посмотри, как красиво.
— Это метеоры. Что там в космосе над нами делается, один Бог знает. Лучше в горе отсидеться.
— Смотри, деда, звезды летят.
В небе, набирая высоту над лесом, стала медленно всплывать пара ярких звезд. Как показалось Федору, вокруг них плясали какие-то светлые точки. Дедушка вынул из-под рубашки продолговатый медальон. На табло прыгали циферки и перемигивались красные огни.
— На орбите идет бой, — сдавленным голосом произнес дед. — Дождались.
Он зачем-то погрозил кулаком небу, потом подтолкнул Федора к двери. Дедушка вошел за ним следом, долго рылся на полке в сенях, пока не нашел старую, пыльную коробку. Вынул из нее несколько смешных, похожих на блюдца очков.
— Одень это, Федечка, — сказал он. — И Витюне надень. И смотри, пусть не снимает. Ладно?
— А зачем? — поинтересовался Федор.
— Вспыхивает так, что ослепнуть можно. А это глазки прикроет.
— А что это такое? Очки?
— Да. Поляризатор. Когда станет очень ярко, стекла сами потемнеют. Помнишь, как мы затмение смотрели? Не забудь только включить.
Дедушка надавил на кнопку сбоку и на дужке зажегся крошечный красный огонечек.
— А еще кому?
— Тете Дусе и Алене.
— Понятно.
— Вещи с Витей возьмите. Шапки зимние, кожушки, носки теплые. Неизвестно, что теперь будет.
Дед прошел со мной в комнату, снял со стены ружье, ссыпал в котомку заряды.
— Собирайтесь, я быстро, — сказал он.
Через пять минут, Федор с братом стояли на крыльце. Витя отчаянно дрожал от холода, зевал со сна и хныкал: — «Мне холодно, страшно, я спать хочу», пытался снять с глаз поляризатор и посмотреть на небо без темных стекол защитного устройства. Потом, словно его переклинивало, он, кутаясь в теплый овчинный тулуп, делал попытки лечь на крыльцо.
Где-то вдали раздались звонкие удары. В поселке гудел набат. Словно отвечая ему, на небе разгорелся яркий огонь. Вспышка была долгой. Из точки она разрослась до размеров солнца, потом стала еще больше, теряя яркость и блеск, проходя через все оттенки от лимонно-желтого до медно-красного.
Почти тотчас же началось падение метеоров. На этот раз их было много, они чертили небо не тоненькими лучиками, а целыми колоннами света, сопровождая свой полет ревом, визгом, ворчанием и грохотом. Небо засветилось сполохами разных цветов, что, как Федор слышал от деда, называлось «полярным сиянием».
Из темноты вынырнули дед, мелкая Алена, и тетя Дуня. Из-за черных провалов защитных очков, они были похожи на вурдалаков.
Тетка успела одеть девчонку, но сама была простоволосой, в ночной рубашке, поверх которой была накинута душегрейка. В руках у тети Дуни был объемистый мешок с вещами, на ногах — наспех зашнурованные мокасины.
Увидев Федора и Витю, она запричитала, стала проверять, все ли дети одели, подтягивать портки на Вите, проверять их торбочки — что смог бестолковый мужик собрать своим внукам.
Она ругалась плачущим голосом, проклиная деда, чертовых звездолетчиков, которым не сидится дома, гнусные, последние времена.
В домах поселка замелькали огоньки. Огненный ливень в небе объяснил все даже самым непонятливым.
Даже по прошествии 900 лет, от старших к младшим передавались жуткие рассказы, как сначала с неба пришли огненные трассы и грянули взрывы, потом прилетел ураганный ветер, наполненный палящим пламенем, а после установился лютый, небывалый мороз, который на столетия сковал землю…
Жители поселка стали подниматься по склону горы Хованка — древнего, давно мертвого вулкана.
Там, почти у самой границы снегов находился вход в древний бункер, который когда-то спас их предков.
Колонна представляла жалкое зрелище: наспех одетые, навьюченные домашним скарбом мужчины и женщины, еле плетущиеся старики и старухи, плачущие дети.
Рядом хныкал Витька, он просился к деду на руки. Дедушка, обремененный поклажей и тетрадями с летописью, просто физически не мог этого сделать. Федор периодически поднимал брата с земли и с удовольствием отвешивал ему подзатыльники, заставляя идти вперед.
Ревели голодные лоси, истерически визжали свиньи, блеяли козы, лаяли и скулили собаки, которых волокли с собой поселяне. Стенания, плач, тихая, вполголоса брань, сдавленное дыхание, тяжелый топот сотен ног и звуки, издаваемые несчастными, испуганными животными сливались в один невнятную многоголосицу — музыку беды.
Федору хотелось спать, он мечтал об оставленном на произвол судьбы уютном, маленьком, теплом дедовском домике, своей лежанке, на которой так удобно развалиться, вытянуть ноги, задремать, накрывшись толстым одеялом.
Внезапно по серому предрассветному небу помчался ком огня, расчерчивая его пополам своим дымным следом. Истошный вопль раздался на дороге, люди, бросив скарб и скотину, стали разбегаться кто — куда. Женщины прикрывали собой детей, дети плакали, мужчины ругались и молились.
Дед остался стоять, наблюдая полет небесного гостя, бормоча ругательства и проклятия эланцам. «Отольется вам, ироды проклятые», — повторял он.
По его щекам текли слезы от невозможности что-либо изменить. Было видно, как вращается похожий на огурец корпус, как отлетают от него раскаленные добела мелкие части в моменты, когда он разворачивается длинной стороной поперек движения.
Федор, с ужасом наблюдал за падением горящего корабля, остро чувствуя свою беспомощность и то, что сейчас они все умрут. Витька со страху обмочился и сам этого не заметил.
Летящее в высоте пламя осветило дорогу. По земле пробежали легкие тени, точно это души людей уносились прочь от тел, оставляя пустые оболочки на растерзание огненной стихии.
Баба Дуня выла и дергала деда за рукав:
— Что стоишь, дурак старый, — истошно кричала она. — Делай что-нибудь, не стой столбом.
— Не суетись, Дунька, не срамись. Помирать только раз. Добежать-то до схорона надежного мы все равно не успеем. — старательно сдерживаясь ответил дед. Говорил он это почти спокойно, но неправильные интонации и долгие паузы между словами его выдавали.
Пылающий корабль тем временем скрылся за горизонтом. Сейчас над землей встанет огненный сполох и все кончится…
— Деда, мы умрем? — спросил Федор, чувствуя, как немеют от страха ноги.
— Не знаю, внучок, — ответил дед дрожащим, слабым голосом. — Даст Бог, пронесет. Пойдем, как шли. Может, успеем ко входу подняться.
Издалека пришел тихий, слабый, едва ощутимый толчок. Баба Дуня завыла: «Ой, смерть пришла».
— Упал, — недоуменно сказал дед. — Нет взрыва.
Лицо старика просветлело.
— Нет взрыва, мальчики. Нет взрыва, хорошие мои. Бог даст — не помрем, — как заведенный радостно повторял он, и, не слишком понимая, что делает, снова и снова отряхивал внуков, поправлял им одежду и приглаживал волосы. — Пойдемте скорей, до Хованки рукой подать. Посидим там, глядишь и обойдется.
Конечников, заново пережив один из самых страшных моментов жизни, крепко заснул. Как тогда в детстве, с ощущением избавления от смертельно опасности.
Первый лейтенант спал недолго.
Светящиеся цифры на табло бортового времени показали «06–00». Дневальные двинулись по тесным отсекам крейсера, выдергивая матросов из царства снов нарочито истошными воплями. Крики, ругань и лязг механизмов разорвали тишину внутри металлического дракона.
Федор очнулся. Услышав будничные звуки побудки, какая-то часть Конечникова вдруг отчаянно не захотела, чтобы день наступал. Первый лейтенант с удовольствием пропустил бы то, что им всем предстоит сегодня.
По обыкновению в чадной, тяжелой голове назойливо завертелись печальные и неприятные мысли, вытанцовывая собачий вальс.
Но странный сон-воспоминание вернул ему к тем временам, когда рутина еще не заела первого лейтенанта, снова подсказал ему, зачем он вообще пришел в армию. Сегодня он сможет расквитаться с эланцами за все. Сотни поколений об этом дне мечтали жители Хованки. И вот теперь именно ему выпало осуществить их мечты. Разбитость моментально ушла.
Конечников вновь пробежался по самому главному.
— «Ракеты доставили и погрузили, заряды к пушкам и плазмометам есть, продукты получены. Секретный пакет прислали… Время старта до сих пор не объявили. Однако и так ясно, что все случится сегодня, самое позднее в полночь. Письмо домой написано. Указания относительно денег на счете, — даны. Если что — отправят».
«Пора вставать», — решил Федор, сбрасывая одеяло.
— Команда «подьем» была. Чего дрыхнешь, Васька?! — поинтересовался он, увидев, что Стрелкин не собирается просыпаться.
— Крок, дай поспать, — отозвался с верхней койки командир первой батареи лейтенант Миронов. — Еще пять минут, блин.
— Дрочить закачиваем и быстро все поднимаемся! — отрубил Конечников.
— Дурак ты Федька великий, — сонно пробубнил Стрельников, возвращаясь из царства сна в тесное нутро корабля. Командир операторов-наводчиков потянулся за рассолом, который стоял у него на тумбочке. — А, блядь… Я понимаю, когда водку оставишь — выжрут, но чтобы рассол…
Василий с огорчением посмотрел на ополовиненную банку с мутной бурдой, в которой плавали ошметья лука и зелени, потом жадно выхлебал все.
— Это Комар, наверное, когда ночью на смену поднялся, маленько принял для бодрости, — сказал Миронов.
— Мирон, а что ты за него заступаешься? Сам небось приложился.
— Да ладно, Стрелкин, пожалел говна. Не водка ведь.
— Да чтоб ты обосрался, гондон штопаный… — в сердцах пожелал ему Василий.
— От гондона и слышу, чудила грешная, — обозлился лейтенант.
Он приподнялся на кровати, готовясь вскочить.
— Отставить! — резко и отрывисто крикнул Конечников. Потом добавил более спокойным тоном. — Мордобой и бухло отставить до возвращения.
— И не бухло, а рассол, — ворчливо заметил Стрелкин. — Напиток, который сейчас ценнее винного порциона.
— Хороший артиллерист тоже многого стоит, — буркнул себе под нос Миронов.
— Парни, не копайтесь, — подстегнул их Федор. — Я хочу, чтобы «дуры» на «ять» летали, и расчеты пушек были не обкуренные.
— Да ладно, тоже мне командир нашелся, — ворчливо сказал Василий. — Палыч вон по курортам, наверное, а мы тут…
— Ты еще вспомни, что мы не армия, а Дальняя Разведка, — заметил Конечников, засовывая ноги в штанины брюк. — Часто мы своими прямыми обязанностями занимались?
— А вы знаете, господа, — произнес Василий мечтательно, — с каким бы удовольствием я сейчас сопроводил бы транспорт. Висели бы над какий-нибудь планеткой, от скуки угорали, дурь шмалили. А по вечерам при параде летели бы к научникам в гости. Водку пить и пороться с тетками. У планетологов красивые бабы есть, прямо киски.
— Пиписки, — в тон ему ответил Федор, завершая процесс одевания. — Вставай, страдалец. Будет тебе сегодня групповуха.
Конечников вышел в коридор. Дневальный на посту у боевой рубки прокричал — «Здравия желаю, господин первый лейтенант» и вскинул руку, отдавая воинскую честь.
— Вольно, вольно, — ответил Федор, кивая головой. — Малявин где?
— Второй лейтенант Малявин, к командиру! — заорал дневальный.
— Чего глотку дерешь? — недовольно заметил Конечников. — Радио зачем? Попроси, чтобы подошел через 15 минут.
Федор не стал объяснять, что хотел бы еще и умыться, почистить зубы.
Но Антон Малявин, старший дежурной смены наряда, был поблизости и явился на призыв. Федор огорченно вздохнул, и приказал себе успокоиться. «На тот свет пустят и так», — подумал он.
— Привет, Малява, — сказал Конечников.
— Привет, Крок, — ответил второй лейтенант.
— Как настроение? — поинтересовался Федор.
— Настроение бодрое, горим синим пламенем.
— Сплюнь.
— Тьфу! Привычка дурацкая.
— Происшествия были?
— Нет.
— Контейнеры закрепили?
— Да.
— Надежно? Систему сброса проверили?
— Да, Крок, порядок.
— Антон, а в твоей епархии как?
— Штурманская группа трезвая! — отрапортовал Малявин. — Толку от нас… Все равно через кольцо пойдем.
— А кто траектории эланских кораблей считать будет? — спросил Федор.
— Полковник Гагарин, — зло ответил Малявин.
— Да ладно, Малява, прорвемся. Действуй по распорядку.
Малявин, позевывая, отправился к терминалу, заказывать завтрак на личный состав.
Боевая рубка находилась в дискообразном расширении корпуса за «гребнем» первой артиллерийской батареи. Конечников приложил браслет к считывателю замка. Толстая компресситовая дверь нехотя отползла в сторону.
В плотно заставленном оборудованием отсеке стоял полумрак. Необходимость экономить каждый миллиметр обьема, заставила конструкторов корабля спрессовать огромные, на целые залы, посты управления в компактные рабочие места для десятка операторов.
Темноту рассеивали экраны мониторов, неяркая подсветка рабочих мест и разноцветные огоньки индикаторов на пультах. Ходовая смена была на своих местах.
В самом начале рубки находились пилоты. В этой ее части блистеры остекления доходили почти до пола, давая приемлемый обзор носовой по курсу.
За пилотами помещался островок наблюдателей, окруженных десятками разнокалиберных мониторов от стационарных и поисковых камер.
Позади «галдящей команды», располагались рабочие места расчетчиков штурманской группы, операторов локаторов, энергетиков, техникок и инженеров группы защиты, радистов.
Все люди были заняты делом. На обзорных экранах и приборных дисплеях отображался ход самопроверки.
Большинство специалистов встало за 2 часа до подъема, чтобы обстоятельно проверить свои системы. Федор обошел тесное пространство, поздоровался с зампотехом корабля, пилотами, инженерами, радистами. Конечников подробно расспросил, как обстоят дела на скауте, как настроение коллег.
Люди храбрились, один лишь первый лейтенант Ильин с усмешкой сказал — «А не все ли равно где…»
У пилотов Конечников ненадолго задержался. Они тоже занимались своим хозяйством: проверяли резервные пульты управления для ручных переключений, штурвалы с цифро-аналоговыми преобразователями и системы управления голосом. Именно над ними колдовали Комаров и его напарник второй лейтенант Кольцов, настраивая блоки этой редко используемой системы под свое нынешнее произношение.
Федор оглядел их внушительное и тяжеловесное оборудование, прикидывая, смогут ли 2 коробочки мануального интерфейса полностью заменить его в бою.
Потом Конечников хотел было по привычке залезть на «скворечник», боевой пост наведения ракет и управления огнем, но вовремя спохватился и вернулся к капитанскому месту — второму «острову» аппаратуры и пультов, куда сходилась все информация о корабле.
Федор уселся в глубокое, удобное кресло, бегло взглянул в мониторы, запустил тестовый режим.
Руки сами нашли кнопки включения «мануалки». На непривычно большом экране появилась проекция корабля. Руки вошли в рецепторную зону, давая команду на режим эмуляции.
Судя по всему, техники исправили ляпы. И теперь интерпретатор работал безупречно. На проекции корабля загорались значки запуска моторов, вектор и сила тяги. Корабль 8 раз больший по линейным размерам маневрировал гораздо быстрей, чем управляемая ракета. Энерговооруженность крейсера и более мощные процессоры компьютеров вносили свой вклад, но дело было в первую очередь в программе интерпретатора. Написанная обыкновенным синемундирным офицером, который не догадывался о том, что он гениальный программист и математик, программа учитывала любые варианты.
Конечников стал последовательно отключать маневровые группы, имитируя повреждения в бою. Интерпретатор справлялся с управлением, пока первый лейтенант не деактивировал 75 % моторов. Это было лучше чем отлично.
Федор и представить себе не мог, что так получится. Теперь наступит черед эланцев беспомощно наблюдать за беспощадными маневрами деметрианских rabiaj hundoj.
Первый лейтенант включил нормальный режим и устроил сумасшедшую гонку с препятствиями, имитируя прорыв зенитного заслона и маневры над самыми башнями вражеских кораблей. Что это означало в реальном бою трудно было переоценить. Маленький кораблик становился неуязвимым для огня неприятеля. Сам же он мог делать с противником все, что заблагорассудится. Опробовав самые разнообразные варианты, Федор отключился.
«Все будет хорошо», — подумал он. — «Если только сегодня я осмелюсь пойти против командира и Кодекса… Но за это могут и расстрелять».
Конечников обнаружил, что рядом стоят Ильин и Васька. Оба внимательно и придирчиво, каждый по-своему оценивали работу командира. Конечников смутился.
«Да ладно, не тушуйся», — сказал зампотех, словно почувствовав его мысли. — «Если придем обратно, — скажут молодец, герой. Не придем, — упрекать некого будет».
Васька просто поднял большой палец в знак одобрения.
Федор посмотрел на экран. К скауту двигался лифтовый транспортер с кухни.
— Завтрак приехал, господа, — произнес Конечников. — Всем принимать пищу. Обо всем постороннем на время трапезы — забыть.
После еды Конечников смог привести в порядок и себя. Дела кончились. За три дня все было приведено в норму и вмешательства больше не требовало. Началось придумывание себе занятий. Первый лейтенант приказал Ильину устроить для матросов практические занятия по отработке борьбы за живучесть корабля. Отсеки ракетоносца наполнились топотом и криками. Там и тут сновали люди в масках, устанавливая портативные полевые генераторы, вытаскивая из условных зон поражения условно раненых.
Конечников сам пожалел, что все это затеял. Но для матросов это было лучше, чем отнимающее силы томительное ожидание старта.
Спасаясь от бедлама, Федор решил заняться артиллерией скаута. Он переоделся в рабочий комбинезон, надел теплую куртку, ранец с левитатором, магнитные ботинки. Натянул на голову «хрипун» — легкий дыхательный прибор. Приспособление было необходимо для выхода в пространство ангара, заполненное смесью гелия и азота.
Конечников выбрался в тамбур шлюза, чувствуя, как его тело меняет вес при каждом шаге — гравитатор малого радиуса действия не обеспечивал равномерного ускорения по всему объему.
Федор, насвистывая какую-то привязчивую, глупую мелодию, снял блокировку, поднялся по лесенке, открыл люк на потолке с перемежающимися ядовито-желтыми и угольно-черными полосами, с табличкой «ОСТОРОЖНО, АТМОСФЕРА НЕПРИГОДНА ДЛЯ ДЫХАНИЯ».
С той стороны люка было темно. Сверху пробивался жиденькие лучики света от габаритных огней. Федор сделал несколько шагов, и зона гравитации закончилась. Поддержание искусственной тяжести во всем громадном объеме ангара было делом ненужным, расточительным и откровенно вредным, увеличивающим и без того немалую нагрузку.
Первый лейтенант привел в действие левитатор, двигаясь по стене вверх, пока не выбрался внешнюю смотровую галерею. Галерея по совместительству была ребром жесткости системы базирования, также как и «стена», которая на самом деле была циклопической несущей балкой.
Несмотря на отсутствие веса, масса каждого корабля в 70 000 метрических тонн, требовала особой прочности деталей из-за сил инерции, чем и объяснялась чудовищная толщина балок.
Все тонуло во мраке, создавая впечатление пустого пространства вокруг. Но Федор знал, что сверху и снизу, в ячейках хранения, один над другим лежат громады боевых звездолетов.
Для рационального использования подъемных механизмов за пустым пространством, в котором перемещался исполинский подъемник — платформа 50х200 метров располагался такой же стеллаж с малыми крейсерами-разведчиками.
Но обычными зрением лишь угадывался сосед по уровню, скаут с номером 2812, корабль капитана Лапина, обозначенный лишь призрачными габаритными огнями и тусклым свечением приборов за прозрачными стенками «скворечника».
Его черный, как крыло ворона корпус, сливался с окружающим мраком. Корабль выглядел небольшим, хотя его длина приближалась к двумстам метрам.
С-29 разрабатывался не только как малый ракетоносный крейсер, но и как атмосферный штурмовик. Это заставило придать кораблю аэродинамическую зализанную форму с короткими, широкими крыльями в кормовой части и центральным оперением, роль которого выполняло дискообразное утолщение по миделю.
На скауте 2803 вдруг ярко засиял блистер артиллерийско-корректировочного поста, превратив звездолет в фантастического одноглазого дракона. В свете, проходящем через фонарь кабины, стали видны покатая поверхность корпуса, универсальные башни центральной площадки первой батареи с короткими, убранными под обтекатели стволами комбинированных артиллерийских установок. Отблески света заиграли на выпуклостях брони главной массометной башни, которая лежала за пределами светового круга.
— Стрелкин, слышишь меня? — вызвал Василия Конечников.
— Слышу, Крок, — отозвался Стрельников.
Крошечная фигурка в фонаре кабины помахала рукой.
— Я на месте. Выключи иллюминацию, глазам больно.
— Есть, командир.
Свет потух. Федор поморгал глазами, настроился. Тьма начала расступаться, открывая перспективу, прорисовывая уходящую глубоко вниз пропасть, наполненную гигантскими балками, фермами, распорками, и такую же, но развернутую вверх бездну. Черные туши звездолетов нависали сверху и уходили вниз, насколько позволял видеть корпус его крейсера.
На армейском жаргоне система называлась «обойма». Конструкция была памятником надеждам двадцатилетней давности на новое чудо-оружие. В то время гиперпространственные корабли прятали от посторонних глаз в бронированне ангары и думали, что именно они смогут добиться решающего превосходства в растянутой на тысячелетия бесконечной войне.
Ночное зрение превратило слабый свет далеких габаритных огней в ослепительные пятна. Федор хотел было попросить убрать габариты, но подумал, что глаза привыкнут. Конечникову вдруг вспомнилось, каким шоком было для него узнать, что нормальные люди в темноте не видят.
Наследие времен, когда предки Конечникова прятались в толще горы Хованка, древнего, источенного ходами потухшего вулкана, оказалось кстати. Способность видеть в кромешной тьме, в сочетании с абсолютно ненужным для обычного человека прозрачным колпаком «скворечника», давало первому лейтенанту значительное преимущество в бою, позволяя видеть то, что порой не замечали локаторы и не могли вычленить в потоке помех гравиметристы.
— Стрелкин, у тебя все комендоры работают? — спросил Федор.
— Да, — прохрипело радио.
— Пусть мидель правый повернет точку прицеливания с 10 от курса, 45 верх, точно 12/8 по сектору на 30 от курса, 90 вверх, точно 8/5 по сектору.
— Есть, — ответил Стрелкин.
Правая боковая башня на миделе повернулась, задирая стволы.
— Василий! То, что орудия смотрят наверх, вижу сам, 8/5 по сектору на твоей совести, но почему так медленно? У тебя что, Гаврилин гашика вчера обкурился? Замени. Сажай его вторым номером.
Повтор получился гораздо лучше. Федор перешел к центральной массометной установке, от 125 миллиметровых снарядов которой в бою многое зависело. Тут канониры был на высоте. Носовая плазменная башня тоже порадовала Конечникова.
Федор стал мучить кормовую универсальную и кормовой массомет — оружие, на которое ложится основная нагрузка, когда крейсер драпает. Обычно, комендоры второй батареи показывали лучшие результаты, но тут…
От мыслей его вдруг отвлекло движение огромной массы над головой. Подъемник опускался от уровня шлюза вниз, чтобы принять первый корабль.
— Крок, — сообщил Стрельников по радио, — получен приказ. Наша очередь не скоро, можно особо не торопиться, но, наверное, с проверкой пора закругляться.
— Спасибо, понял. Возвращаюсь. Разберись, отчего у Иванова сегодня руки из жопы.
15 Апреля 10564 по н.с. 16 ч.31 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
— Пастушонок, ты кофе хочешь? — спросила Управительница.
Она не слишком любила технические подробности.
— Да, Ганя, не откажусь, — ответил Андрей.
— Ну, пойдем, — позвала его девушка.
Управители пошли огромными, гулкими залами громадного дворца. В окна то заглядывала ненормально огромная Луна, то открывался вид на громадные, покрытые снегами горы. Иногда с одной стороны сиял ярчайший полдень, а с другой в стекла заглядывала непроглядно черная ночь.
Иногда несколько солнц сразу заливали своим сиянием простор поросших лесом равнин. Причудливые цветные тени от искривленных деревьев тревожно колыхались на полу и стенах.
Попадались и совсем нереальные пейзажи, где опрокинутое оранжевое небо с плывущими в нем зелеными облаками находилось ниже серо-черных песков тверди.
По мере продвижения в бесконечную глубину залов девушка стала меняться. Управитель пропустил момент, когда на девушке оказалось платье, блестящее как змеиная чешуя и обтягивающее тело словно латекс. Ее длинные, стройные ноги стали еще длиннее из-за туфель на шпильках. В тишине зала неестественно громко застучали каблуки.
— Занятно, занятно, — повторял Управитель, глядя на высокие стеллажи, наполненные фолиантами, открытые полки с разными разностями, сотворенными безвестными людьми за долгие тысячелетия пустой эпохи без неба.
Там пылились разнообразные чудеса и диковинки времен вычеркнутой из истории эры дикости и рассеяния. Технологические артефакты соседствовали со свидетельствами странностей эволюции: от раковин экзотических морей и минералов разных миров, до голографических изображений причудливых монстров и мутантов.
Мужчину вдруг посетила мысль, что красивая и аппетитная девочка в своем переодевании обязательно должна была пройти через стадию, когда на ней ничего не было. А он, как деревенский дурачок пялился по сторонам на всякую ерунду, вместо того, чтобы глядеть на действительно стоящее.
Рогнеда повернулась и лукаво посмотрела на Андрея.
— Зачем мы так далеко идем? — поинтересовался Управитель.
— А разве ты не хочешь кофе? — спросила Живая Богиня. — Лично я — очень. И вкусную булочку с корицей…
— Вот проблема… — иронически заметил Управитель.
— Настоящего, — ответила девушка. — Ну, собственно говоря, мы пришли.
Девушка толкнула низенькую дверку и оказалась в небольшом помещении с плитой и мойкой. Одинокий, слабый светильник пытался рассеять мрак. Холодные, белые лучи лампы одновременно и слепили, и ничего не освещали. В ее свете нестерпимо блестели кастрюли и ободки тарелок, сушилки, стекла шкафчиков. Больно бьющая по глазам газоразрядная трубка отражалась в металле, керамике и полировке, давала густые темные тени.
Было тихо. Спрессованная тишина висела во мраке упругой, тормозящей движения массой.
В воздухе пахло деревом, водой, пылью, угадывались ароматы специй и кофе и тот особый запах, который накапливается в нежилых помещениях.
Чувствовалось, что хозяйка не часто бывает в этом месте.
— Вот это да, — поразился Андрей, повертев головой. — Мы оказались в альфа-реальности?
— Да, это Деметра, — ответила Рогнеда. — Малая резиденция князей Громовых. Располагайся, будь как дома, не забывай, что в гостях.
Она занялась поисками необходимого.
— Ты столько водила меня по закоулкам, что я даже не заметил, как мы сюда попали. И все это ради одной чашки пойла? — спросил Управитель.
— Будешь так говорить, ничего не получишь, противный, — с грустной улыбкой ответила девушка и провела руками по волосам Управителя. — У меня редко бывают гости. Есть повод.
— Даже такой как я?
— Даже такой как ты, — Я угощу тебя настоящим кофе, со Старой Земли. С лучших субтропических плантаций в верховьях Индигирки. Чтобы больше не называл его пойлом.
— А по мне лучше экваториальный из Антарктиды или Гренландии, — сказал Управитель.
— Под гурмана косишь, — усмехнулась Рогнеда. — Вот налью тебе помоев из синтезатора… А ты и разницы не почувствуешь, Пастушонок.
— А ты? — поинтересовался мужчина.
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила девушка.
— Твои способности сомнений не вызывают. У меня тоже со вкусом у меня все в порядке. Ведь недаром я числюсь куклоделом при «высших особах».
— Ох уж эти ваши синтетки… — поморщилась девушка.
— Не синтетки, — возразил Живой Бог. — Вполне полноценные люди из плоти и крови. Кое-кто слушал, что говорила бывшая императрица…
— Не поняла, — сказала она.
— Я ведь помню те дискуссии на Совете. Когда ты называла топорной практику с гипновоздействием и управляющими чипами в мозгу.
— И ты, наслушавшись чокнутой девчонки, и сам перешел от грубых методов к тонкому и плавному изменению реальности?
— И преуспел в этом. Теперь по воле моей рождаются и созревают к назначенному сроку целые гаремы идеально подходящих для заказчиков красавиц. Правда, далеко мне до тебя.
— А мужчин ты пробовал делать? — как бы, между прочим, поинтересовалась Рогнеда.
— Живые Богини тоже нуждаются в любви и ласке? — с улыбкой поинтересовался Андрей.
Девушка пристально взглянула ему в глаза, оценивая, что стоит за фразой Управителя.
— Ладно, давай пить кофе, — предложила она. — Соловья баснями не кормят.
Очень скоро Управители пили сваренный Рогнедой ароматный напиток. Мужчина преувеличенно жмурился от удовольствия, показывая, как ему вкусно. Девушка с улыбкой смотрела на него. Она явственно видела игру Живого Бога, ей все равно было приятно.
— Ты не представляешь, как это вкусно, когда из твоих рук, — наконец, сказал Андрей.
— Тонкие ощущения в грубом мире, — вот контраст, который привлекает души сюда, — ответила она. — Наслаждение вкусом, — одна из подлинных вещей, которые не обманывают.
— А может просто это одна из немногих радостей в жестком, плотном окружении? — спросил он, обведя глазами неживую кухню с ее режущей глаза, ослепляющей тьмой.
— Пастушонок, — с мягкой укоризной сказала Живая Богиня. — Это ведь все настоящее, в отличие от мыльных пузырей искусственных реальностей.
Именно так начинают свой день простые люди. Те, кого ты хочешь заставить воевать за ненужные им планеты и звезды, которые они не увидят даже в телескоп. Именно здесь, темными зимними утрами и можно понять, чего каждый из нас стоит на этом свете.
— А поэтому, — расплылся в улыбке Живой Бог, — эти люди с большим удовольствием бегут от собственной малости в мир общих великих дел и грандиозных свершений. Сначала смертный будет радоваться сопричастности большому и значимому для него. Будет утверждать себя как часть великого процесса, жадно собирать похвалы, награды, должности и звания.
А на деле он просто тянуть на себе воз абсолютно ненужных ему лично идей и убеждений. Однако, по мере того, как ему будут подкладывать все новые и новые глыбы чугунных смыслов называемых «общественной пользой», «патриотизмом», «истинной верой» и «государственного благом», он вдруг все ясней будет сознавать, что это все полная муть.
Но обычно это случается уже тогда, когда силы истрачены и пришло время околеть в оглоблях впереди чужой телеги. Умереть с сознанием того, что свою собственную задачу он не выполнил. Инерция велика, трудно свернуть в сторону. Вот эти ребята тоже ничего не смогли сделать.
Управитель, торжествуя, посмотрел на Рогенду…..
— Я бы не радовалась и не злорадствовала, — ответила девушка. — Из воплощения в воплощение они остаются ни с чем. Так накапливается неодолимая усталость духа. Приходится искать новые способы заставить смертных добровольно исполнять задачи, указанные им Живыми Богами.
— А гипноиньекторы? — спросил Управитель.
— Андрей, вспомни — только вера и любовь исторгают сладкие потоки энергий из смертных сердец. Ты не представляешь насколько это приятно — лететь впереди толпы крылатой богиней победы, направляя единый порыв людской массы.
А пользуясь иньектором мы приходим к Башням Энергоконтроля. С одной стороны из марионетки выкачиваем, с другой вливаем. Тупой механический процесс.
Глаза Управительницы на мгновение вспыхнули красным огнем.
Андрей довольно улыбнулся.
— Такое случается, когда кто-то искренне начинает верить в свою непогрешимость. А оттого не имеющий намерения возиться с чувствами и желаниями каких-то недоразвитых существ. Кое-кому, пожалуй, нужно больше смотреть на кольчатых червей. С большой высоты больней всего падать.
Девушка бросила быстрый, недоуменный взгляд на Управителя.
— А не пора ли нам продолжить наши изыскания? — поинтересовалась она. — Приятные были времена, когда большинство предпочитало умереть за веру, чем томиться в безверии.
— Нет, это было гораздо раньше. Перед Большим Вторжением люди уже начинали брыкаться, — сказал Андрей. — Ганя, при редактировании все эти «взбрыкивания» подай будто народ «хотел», но «верхи» сдерживали творческую инициативу. Ну, не мне тебя учить.
— Скажешь тоже, — Управительница рассмеялась. — Никогда людям не было так легко и просто, как в том мире устоявшихся понятий и незыблемых правил. Им не приходилось думать как поступить. Доблесть и трусость, верность и предательство были соотнесены с вполне определенными поступками. Это понимали даже последние маргиналы, которые искали оправдание своей низости в технике и тактике. Пойдем, хватит уже болтовни.
Управители вернулись в зал и снова запустили автомат чтения.
К кораблю Конечникова подошел подьемник. Прозвучал стандартный диалог швартовочного оператора и пилотов. Заскрежетали захваты, гулко хлопнули о броню присоски гравитаторов. Раздался лязг, гудение и вибрация, чувствующаяся сквозь сиденье кресла.
Потом заскрежетали тормоза, громадная масса корабля ударилась о причальные амортизаторы. Корабль ощутимо встряхнуло.
Ракетоносец начал плавный подьем. Габаритые огни сменились яркими прожекторами выпускной площадки. Полевые компрессоры вытеснили из камеры газ и подталкиваемый гидравлической катапультой 2803 выплыл из шлюза.
Зведолет мягко развернулся и пошел вокруг станции, ожидая своей очереди на телепорте.
Конечников, может быть в последний раз рассматривал все ее линии, изгибы и углы. Орбитальная крепость была красива. Древние знали толк в гармонии форм, соединив в ней практичность удобного инструмента и изящество произведения искусства.
Нутряное чутье подсказывало Федору, что с ним в этот раз ничего плохого не случится. Сон который ему привиделся это подтверждал. Но Федор срашивал себя, отчего так нехорошо и тоскливо стало у него на сердце при виде станции, места, которое долгие годы было его родным домом.
Повинуясь пилоту, скаут по пологой спирали стал подниматься над станцией, направляясь к исполинскому кольцу телепортатора.
Орбитальная крепость в этом ракурсе выглядела слегка выпуклой равниной, светящую в ночь огнями окон, обитаемым островом посреди космической пустоты.
Над островом бушевала гроза, — вспышки энергии в телепортаторе на миг разрывали темень, пронизывая пространство нестерпимо ярким разрядами. Рукотворные молнии срывались с излучателей 30 километрового кольца телепорта, чтобы, сойдясь в центре установки открыть дорогу в нуль-пространство еще одному кораблю.
Операторы портала торопились, заряженные на полную емкость громадные накопители отдавали установке всю запасенную энергию. Очень скоро очередь дошла и до корабля Конечникова.
В первое мгновение после темноты Федор не мог понять кто он такой и где находится. В сознание назойливо проникал холодный, бесстрастный женский голос, информирующий об удачном переходе.
Память тут же изобразила на внутреннем экранчике совсем молодую Хелену, еще не Ястребову, а Тернер, старательно читающую лекцию офицерам об основах мгновенных перемещений в континууме.
В этот момент мозг, наконец, справился со сменой вакуумных метрик.
Пелена серого сумрака отступила, открыв громадные пространства, где под лучами ярко-голубой звезды плыл радующий глаза чудесными красками бело-зелено-синий шар планеты. «Ноль третьего» выбросило далеко в сторону. Место предстоящей баталии располагалось глубоко внизу.
По низкой орбите неторопливо двигались арки сборочных стапелей. В них были покоились недостроенные броненосцы разной степени готовности. Над производственными корпусами сновали транспортеры. От цеха к цеху двигались стационарные лифты с контейнерами. Яркими огнями горели пламенные зевы огромных реакторов-плавильников.
Немного в стороне располагались громадные жилые модули, где в невероятной тесноте казарм обитали сотни тысяч рабочих.
Над комплексом нависала орбитальная крепость класса «Субстандарт», похожая на многозубую шестеренку толщиной 4 и диаметром 12 километров.
Эланцы явно не ждали нападения. Бастионы крепости только просыпались. По прозрачным шахтам плыли кабины подьемников с расчетами. На глазах загорались лазеными светляками дальномерные посты и начинали свое вращение шустые тарелки стрельбовых локаторов.
Ядро эланской эскадры — клин из десятка линкоров, с запредельной перегрузкой разворачивался на перехват кораблей группы. Корабли охранения отчаянно боялись того, что деметрианские ракетоносцы пользуясь выгодной позицией накроют верфи.
Флагман эланцев отчаянно бил оптическим телеграфом: — «Мы вызываем вас на бой, если вы мужчины, сразитесь с нами». Эта архаическая формула приглашения была выдумана в незапамятные времена. Уклониться от от вызова считалось позорной трусостью.
Однако, верный канонам «стратег» и не помышлял об «подлом» ударе. Командир группы полковник Гагарин не придумал ничего лучше, как радируя открытым текстом собирать скауты в кучу для перестрелки с эланскими кораблями.
Начало сражения было необратимо испорчено.
Конечников чуть не взвыл от злости и отчаяния, негодуя на непроходимую тупость командира. «Виркоко» можно было взять тепленькими. Дело решили бы внезапность и скорость нежданного нападения.
Но поздно… Большие и маленькие корабли уже угощали друг друга с дальней дистанции ракетами и снарядами, а крепость все верней пристреливалсь пробными залпами лазерных пушек.
Малиновые вспышки отмечали попадания зарядов в энергощиты звездолетов. Из перегретых полевых эмиттеров сыпались искры.
В бессмысленной бойне был единственный положительный момент — эланцы тоже выстраивали все свои «Циклоно» и «Тондро» в «журавлиный клин».
Эта позиция признавалась Кодексом единственно допустимой для «честного» боя, когда корабли противника сходились на параллельных курсах и лупили по неприятелю на оптимальной для пушек и плазмометов дистанции, пока все не становились металлоломом.
Общий сбор сил к месту баталии означал, что боевое охранение снято, и никто не сможет помешать «собачкам», в любой момент воспользоваться возможностью быстрого набора скорости для атаки верфи.
— Не спим, — заорал первый лейтенант. — Навигаторы, энергетики, бронеполевая группа, радисты, наблюдатели! Докладывать!
Матросы и офицеры боевых расчетов опомнясь начали действовать. Пошли доклады наблюдателей и командиров БЧ:
— Третья секция накопителей — норма.
— Четвертая секция накопителей — норма.
— Пятая секция накопителей — норма.
— Корабль на 15–35 от курса. Дистанция 0,05. Масса около 800 тысяч метрических тонн. Наблюдаю характерное для эланских тяжелых крейсеров расположение артиллерийских фортов трехлучевой звездой на корме летательного аппарата. Поля и орудийные системы активированы.
На экране появилось изображение тяжелого крейсера противника. Смерть заглянула в глаза первого лейтенанта.
«Попали» — пронеслось в голове Конечникова. В стороне от основных сил группы, в неравном бою один на один, шансов уцелеть практически не было. Эланский «Тондро» раздавит маленького «хундачо» словно слон комара…
Федор вдруг ясно увидел, как бригадный генерал читает с листка очередное словоблудие канцелярских писак, за подписью императора — алкоголика про «погибших в бою доблестных защитников Отечества»… Потом традиционное построение матросов и офицеров эскадры с предписанным официозом для такого случая выражением скорби… Странички «Имперского вестника» с именами в траурном обрамлении…
Конечников не боялся умереть, но внезапное осознание того, что он и после смерти будет служить дебильному Деметрианскому государству жупелом, которым погонят на смерть очередное пушечное мясо, пронзило Федора насквозь отвращением, отрицанием и злобой.
Федор четко осознал, что родная империя, просто адский механизм, назначение которого подсовывать молодых здоровых людей под зубья космической мясорубки.
Он даже увидел эту апокаллиптичесмкую конструкцию. Музыкальный автомат, красиво и завлекательно поющий про «героизм», «общую борьбу», «единство» и работающая с ним паре фаршмашинка, куда попадают околдованные сладкими песнями.
Конечников не успел понять для чего миллиардам подданных навязывают сомнительные удовольствия испытаний ненужной лично им войны.
Он опомнился, вернулся из своих мыслей в реальность. Надо было действовать.
«Я не дам, не дам убить себя и моих людей. Любой ценой…», — подумал первый лейтенант. — «А там будь что будет».
— Шестая секция накопителей… Блядь, замыкание! Стравливает заряд.
— Отключить! — перекрикивая гвалт, приказал Конечников. — Запустить гасители! Ремонтную бригаду на выход! Радист, связь!
— Господин первый лейтенант! Командир группы приказывает атаковать и отходить к основной группе.
— «Пакадуры», внимание! Обе дуры на внешнем подвесе — товсь! Ракеты по «Тундеру», цель основание второго форта, интервал 6 — пли!
Корабль дернулся, выпуская сначала одну ПКДР, затем другую. «Дуры», повинуясь наводчикам, запетляли в пространстве, уклоняяясь от выстрелов зениток.
— Вторая батарея, плазмометами, цель главный дальномерный мостик «Тундера», — пли! Пустые контейнеры отстрелить! Пилоты — маневр отхода!!! Быстрее!!
Тяжелый эланский крейсер окутался облаком перегретой плазмы.
— Есть попадание! Еще! Горит, сволочь!
— Прекрасная работа, «пакадуры».
Корабль качнуло. Это орудия первого форта неприятельского корабля дали ответный залп. Картечь и плазма зацепили скаут, заставив его вздрогнуть.
— Что с защитой? — крикнул Федор.
— Выдержала. Температура в эмиттерах 850.
— Вторая, продолжать огонь. Первая батарея, бить по гасителям эланца. Пилоты! 45 градусов на 3 часа и тут же на обратный курс.
— Командир, «Тундер» идет за нами! Включились маршевые и маневровые.
«Хана», — пролетело в голове у Федора.
— Пилоты, не спите, они сейчас вдуют нам еще раз со всех стволов, — проорал он. — И не думайте, что сумеем от него убежать.
Скаут чувствительно дернулся.
— Прямое попадание, — доложил зампотех. — 14-го, 15-го 22-го сегментов поля нет.
— Эмиттеры?
— Вроде не горят.
— Гасители на всякий случай!
— Уже, командир.
— Васька, готовь третью! — проорал Конечников. — Засади ему в движки через дырку в поле, иначе, эта сволочь до Солейны за нами переться будет.
Экраны переднего обзора озарила вспышка. Стрельников запустил ракету.
Несущий смерть снаряд помчался навстречу вражескому крейсеру. Но залп массометов, перенацеленных с корабля на ракету оказался удачным для вражеского ТШК. Из расстрелянной «пакадуры» брызнули искры, ее перекорежило и развернуло, разбрасывая обломки.
Дело принимало крайне скверный оборот. Надо было действовать немедленно. Помощи ждать было неоткуда. Последние сомнения Конечникова улетучились.
— Пилоты — отключиться от управления! — скомандовал он.
— Командир! Не понял! — закричал спереди Комаров. — Повтори приказ!
— Я сам поведу корабль.
— Есть, — привычно ответил пилот.
Подчинаясь рукам пакадура крейсер легко соскользнул в вираж, уклонясь от залпов эланца. Федор не стал убегать от «Тондро». Скаут, будто танцуя, пошел навстречу штурмовому крейсеру. Корабль трясся от попаданий по энергощиту.
— 23, 28 и 30 сегменты поля снесло. Есть картечное попадание в корпус по касательной! Еще одно! Еще!!! — со страхом кричал инженер защиты. — Не надо подходить к эланцу! Один снаряд, — и нас размажет.
— Не каркай! — крикнул Фёдор. — Поле убрать.
— Не понял?!
— Тебе сколько раз повторить надо! Поле убрал, быстро. Оставить только накачку бронеплит!
— Есть!
Большинство людей в рубке беспомощно наблюдали за действиями командира. Они так и не могли понять, губит их первый лейтенант или спасает.
Неприятельские орудия открыли ураганный огонь по сумасшедшей «собачке».
Скаут лавировал среди снарядных трасс и огненных фонтанов плазмометных выхлопов.
Конечников физически ощущал, как рядом, очень, очень близко к броне проносится смерть. Эланцы мазали. Их орудия с медленной, плавной, высокоточной наводкой, предназначенные для того, чтобы вгонять заряды в цель на расстоянии многих мегаметров, просто не были рассчитаны на стрельбу по такой близкой, быстроперемещающейся мишени. Малый крейсер вошел в поле чужого корабля на уровне верхушек фортов. 2803 окутался голубым пламенем. Мощность защитных генераторов эланца заструилась плазменными разрядами по металлокерамике корпуса. Без энергощита неприятельский корабль стал просто мишенью. Добраться до скаута, который крутил спираль вокруг эланец не мог.
— Артиллерия, огонь! — скомандовал Федор. — Жги его!!
Коктейль из плазмы и скоростных бронебойных болванок обрушился на корпус неприятельского звездолета. На броне встали гроздья взрывов. Артиллеристы скаута не теряли времени даром, вдребезги разнося плотным огнем дальномеры, локаторы, зенитные установки, эмиттеры энергощитов и полей гашения.
Светящиеся струи снарядов рвали броню тяжелого крейсера, пробивая линии подачи боеприпасов и энергии у основания фортов. Из пробитого корпуса били длинные языки пламени.
В оптику можно было различить как в пламени взрывов вклочья рвутся и кровавыми ошметьями разлетаются тела вражеских канониров.
Впервые артиллеристы видели так близко результаты своей стрельбы. Впервые маленький кораблик наносил такой урон колоссу в восемьсот тысяч тонн.
Полосуя очередями эланский крейсер, расчеты пушек в упоении ревели: «На, получи!!» «За все! За все!!!» «Сдохни!!»«Жри!!!». И даже почему-то: «Сосать, суки!»
В огне, охватившем вражеский корабль, Федор видел тех, кто под страхом суда запрещал маневры в бою, кто сгубил сотни кораблей на Омикроне, Тэте и еще десятках мест Обитаемого Пространства во время этой бесконечной войны. Именно этим людям мысленно адресовал первый лейтенант снаряды своего корабля.
Уничтожить огромный крейсер в одиночку скаут не мог, однако, жесткие, удары по уязвимым местам отбили охоту у «Тондро» связываться с бешеной, больно жалящей осой.
Конечников не стал больше испытывать судьбу и непрерывно маневрируя, начал уходить от эланского ТШК. Тот беспорядочно и редко засевал пространство картечью, не делая, однако, попытки преследовать малый крейсер. Огонь неприятеля заметно ослабел, — средняя и легкая артиллерия корабля была уничтожена, а перебитые линии боепитания перестали подавать заряды к мощным орудиям фортов.
Гравиметрические локаторы вдруг захлебнулись негодующим звоном.
— Зафиксирован выход из гиперпространства малого ракетного корабля. Дистанция одна тысячная, — выловил из хаоса выкриков Конечников.
«Еще немного, и столкнулись бы» — промелькнуло в голове у первого лейтенанта.
— Кто это? — проорал Конечников.
— 2805, - ответил один из наблюдателей.
«Повезло, однако», — подумал Конечников. — «Теперь мы с Гутом этому „Тундеру“ такую клизму вставим!»
— Радио на скаут, пусть поддержат огнем.
— Крок, пускаю ракету, — крикнул Васька.
— Стрелкин, отставить, это последняя.
— Температура корпуса критическая! Я реактор запустил…
— Когда?!
— Когда они «дуру» сбили!
— Блядь, Васька!!! Ты хоть иногда думай! Стреляй теперь, хули делать!
— Командир! Командующий отрядом, запрещает пуск ракеты, — отозвался радист.
На экранчике появился полковник Гагарин.
— Конечников, какого черта?! Не сметь разбрасываться ракетами! — заорал он.
— Один удар, и мы добьем «Тундер».
— Отставить, первый лейтенант! Пока вы там развлекаесь, нам тут несладко приходится. Обоим кораблям — встать в строй!
— Господин полковник! На «пакадуре» запущен ходовой реактор!
— Отключить!
— Но мы снова запустить-то не сможем, господин полковник!
— Раньше думать надо было, командир. Ты у меня и за это ответишь, и за за свой кордебалет ответишь, подонок.
Гагарин отключился.
«Гагара — идиот!» — промелькнуло в голове Конечникова. — «Пусть через жопу, зато как он решил».
— Второй лейтенант Стрельников! Слышали все?
— Так точно!
— Выполняйте.
Конечников с тоской посмотрел на неприятельский крейсер. Еще бы пара «пакадур» и гасители эланца не справились бы. «Тондро» превратился бы в комок огня, разлетелся раскаленными обломками…
Боевые действия в группе вторжения разворачивались по наихудшему варианту.
Хаос внезапного столкновения сделал неприменимым все правила ведения войны в плотных построениях на параллельных курсах, которые выучил командир отряда скаутов полковник Гагарин.
Выполняя его приказ, деметрианские малые крейсера, с боем прорвались сквозь выстрелы «Циклоно» и «Тондро».
Когда ракетоносцы выстроились в классический «клин», они потеряли единственное преимущество перед эланскими тяжелыми кораблями, которые не могли вести огонь главным калибром, чтобы не попасть по своим. Скауты, истратившие свои «дуры», стреляли по врагу снарядами, которые не причиняли линкорам никакого вреда.
Все происходило буднично и страшно. Снаряды и плазма рвали корпуса скаутов, сносили башни. Малые крейсера горели, выбрасывая из развороченных внутренностей искореженные куски обшивки и обломки механизмов. Конечникову показалось, что он слышит, как ломается броня кораблей, и захлебываются кровью разорванных легких матросы.
С каждой минутой боя положение деметрианских ракетоносцев становилось все хуже.
Пара, 2803 и 2805 подошла на дистанцию ракетного залпа вовремя. Эланский флагман, который получил пять ракетных снарядов в корпус, оставался вполне боеспособным и отыгрывался плотным, прицельным огнем на деметрианских «hundakoj» за нанесенные ему раны.
Уничтожив лидера, можно было на время лишить эланцев возможности организованных действий. Эта задача и легла на крейсера Конечникова и Кинга.
По команде Гагарина, 2805 произвел залп. 4 ракеты пошли к цели. «Эстреко» перенес весь огонь на летящую навстречу смерть. Скорострельные картечницы линкора, сбили 2 «дуры», но два остальных ракетных снаряда всеже достигли цели.
На флагмане уже не было защитных полей, поэтому ужасающую силу взрывов ничто не сдерживало.
На корпусе, рядом с основанием форта 2-бис вспыхнуло маленькое, злое солнце. Сквозь фильтры было видно, как огненная волна побежала по корпусу, сдирая 400 миллиметровые броневые плиты обшивки и расцветая очагами вторичных взрывов там, где субстанция распада находила детонирующий материал. Ударная волна вырвала громадную башню форта из корпуса, коверкая площадки артбатарей, разбрасывая орудийные установки. Эланский линкор вздрогнул, повернулся, толкаемый силами реакции, и начал вываливаться из строя, прекратив огонь. Раздались победные крики.
Взгляд Конечникова упал на экран навигации. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. Планета была слишком близко. За время боя корабли, увлекаемые силой тяжести, миновали апогей и неумолимо приближались к перигею орбиты, который лежал в 120 километрах от поверхности Гало.
Немного ниже и… Для сохранивших ход кораблей это было нестрашно. Небольшой корректирующий импульс выправит полет. Но для подбитого металлолома был хороший шанс рухнуть со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Конечников. Конечников!! — проорал полковник Гагарин. — У тебя осталась ракета, добей «Претендента».
— «Пакадура» неисправна!
— А я тебя предупреждал, — не самоуправствуй. Приказываю уничтожить любой ценой!!
— Линкор может упасть на Гало.
— Первый лейтенант, выполнять приказание! — наслаждаясь своей властью над ним, проорал полковник Гагарин.
— Ты думаешь, что мы на таран пойдем, сучонок?! — Конечников с досады ударил кулаком в монитор. И крикнул радисту. — Выруби связь, чтоб я больше этого пидора не слышал.
Сказав это он сам испугался. Такое может позволить себе только тот, кому осталось жизни только до удара корпусом по неприятельской броне.
На носовом обзорном экране вырастала туша «рогатой камбалы» с его высокими, похожими на овальные башни фортами, длинным и плоским корпусом, помеченным «жареной соплей» — эланским гербом. По оплавленому и помятому корпусу шли пробоины из которых хлестало пламя. Мелкие надстройки и антенны были снесены ударной волной, форт 2 — бис был сбит ракетами с «2805». Линкор походил на основательно побитого быка с обломанным рогом.
Много раз в своих мечтах и снах Федор видел этот момент, когда он выходил один на один с «Эстреко», чтобы рассчитаться за все и всех. Но в реальности, все оказалось по-другому. Простреленный, обгорелый, смертельно раненый звездолет врага уже не казался достойным противником. Тем более, что Федор понимал с каким хитрым расчетом его послали. Почин 2803 вызовет целую серию таранных ударов.
Опять Конечников чувствовал эту липкую, холодную определеность правил игры, заданность твердой, чужой волей. И как протест против правил, делающих его послушной пешкой, приносимой в жертву возникло решение.
— Управление мне! Активировать компенсаторы!!! — кринул Конечников.
Корабль начал разгон. Цифры на табло акселерометра перевалили за 200 метров за секунду в квадрате.
Раскаленная дыра с торчащими балками шпангоутов, окруженная хаосом скомканных, горелых, рваных полос измочаленной брони, стала стренительно расти на экранах. Кто-то из расчета завыл в смертной тоске, видя, что командир идет на таран.
Первый пилот, глядя на стремительно приближающийся линкор, выдернул из ниши за подлокотником бутылку «дубиловки», привычно выбил пробку, треснув ладонью в донышко. Торопливо, в два глотка ополовинил, и кинул второму пилоту, чтобы тот успел до удара. Радист попеременно то молился, то ругался, то, включив передачу, просил всех, кто слышит передать жене, что погиб ее супруг в бою, легко и без мучений.
Кто-то кричал, кто-то беззвучно плакал, кто-то в ужасе закрывал руками глаза. Зампотех Ильин саркастически улыбался, видимо вспоминая свою любимую присказку: — «Жил грешно и умер смешно».
— Приготовились! — крикнул Федор. — Васька, кидай «дуру» по сигналу.
— Прости, Крок, это все из-за меня!
— Давай!!!.
Конечников дал максимальную тягу на противоход, пропуская выпущенный снаряд. На борту ракеты явственно читалась надпись: «За Амальгаму».
Пальцы тяжело сложились в непривычную позицию. Первому лейненанту вдруг показалось, что он слышит разочарованный, голодный рев зверя, упустившего добычу.
Этот маневр был невозможен при стандартном интерфейсе. Но мануальное управление, разработанное для противокорабельных ракет, допускало любую возможность.
Запустились два из четырех тормозных и первый маршевый. Застонал от предельной нагрузки корпус. Стон перешел в душераздирающий визг, когда Федор подал полную мощность на ходовые. Волна перегрузки окатила Конечникова, застилая красной мглой глаза. Первый лейтенант увидел, как в опасной близости промелькнул корпус вражеского линкора. На броневых плитах центрального бастиона был выведен номер 10149.
Едва не зацепившись кормой за стапятидесятиметровый утес форта, скаут по сложной кривой нырнул под бронированную тушу, спасаясь от осколков.
В брюхе эланца вспыхнул адский огонь. Чудовищной силы взрыв встряхнул корабль. Горячая субстанция распада вихрем промчалась по звездолету, выжигая все живое, выстреливая языками раскаленного пламени из иллюминаторов и люков.
Казня с детских лет ненавистную Федору «рогатую камбалу», огонь небесной катастрофы долго буйствовал в остатках корабля, пока разбитый линкор не взорвался, войдя в плотные слои атмосферы.
2805 и 2810 решили повторить маневр Конечникова, сбросив как бомбы полуактивные мины. Ни к чему хорошему это не привело. Пилоты «десятки» в последний момент растерялись, и крейсер на полном ходу протаранил линкор «Шигело».
Взрыв был таким мощным, что обломки распахали борта следующего за ним линейного корабля, разрушили форты левой стороны, вывели из строя центральный бастион и ходовую рубку, лишив «Претендента» управления.
«Пятерка», ведомая Гутом, влепила мины по цитадели тяжелого штурмового крейсера «Айдахо», вызвав серию взрывов. Корабль противника и без того был изрядно потрепан, и мегатонные заряды «Чертополохов» переломили эланца пополам. При выходе из пике, скаут налетел на обломок взорванного им ТШК, смяв бронекорпус в районе рубки и главного артпоста.
Все смешалось. Эланцы, видя что «бешеные собачки» идут на таран одна за одной, стали разбегаться.
Огонь крепостных орудий сосредоточился на деметрианских кораблях. Если до этого строй малых крейсеров загораживали линкоры, то сейчас лазерные пушки без помех секли противника своими гигаватными лучами. Спасаясь от бесжалостного избиения скауты шарахались из стороны в сторону.
Потерявшие ход звездолеты горели и взрывались. Полковник Гагарин кричал, чтобы с подбитых машин снимали людей, но эти в принципе правильные в другой ситуации команды были бредом сумасшедшего. «Семидесятый» попробовал пришвартоваться к погибающему «тридцать шестому» и оба корабля сгорели как бенгальский фейерверк в луче.
Оставшиеся скауты предпочли войти в боевые порядки эланцев. Эта запоздалая мера предотвратила уничтожение группы вторжения.
Малые ракетоносцы кто умело, кто не очень, вились вокруг кораблей противника, вгоняя в броню крейсеров и линкоров остатки боекомплекта. Бой затягивался.
Но тут со стороны крепости волнами пошли черные тучи десантных лодей. Подданные регул-императора применили самое дешевое и универсальное средство. Плодовитые эланцы людей не жалели. Рой маленьких корабликов коснулся первого скаута. С прилипчивой нечистью тяжело было справляться даже неповрежденным кораблям. Машинам без снарядов и разбитыми артиллерийскими батареями это было просто не по силам. Замелькали вспышки выстрелов и вдруг по радио донесся отчаянный голос радиста: «Прощайте, мужики!» Скаут разлетелся огненным шаром. Это было лучше, чем плен и пытки… Потом еще и еще. Эфир наполнился воплями, криками и проклятиями.
Сохранившие ход звездолеты рванулись из кольца врагов к верфи. Кому жить, а кому умереть решилось очень просто. Те корабли, которые сохранили достаточный запас энергии в накопителях, смогут уйти обратно к крепости над зеркальным облаками Солейны. Остальные останутся умирать у чужой звезды.
Зная, что никакая сила уже не сможет им помочь, пилоты сильно поврежденных скаутов, неспособных к прыжку в гиперпространство, с максимальным ускорением пошли к верфям. Оптический телеграф на кораблях бил:- «Погибаю, но не сдаюсь».
Оставляя огненный след перегретой плазмы из развороченных корпусов они на полном ходу ударили в гущу цехов и сборочных платформ. Что-то оборвалось в Федоре. Это не могло быть правдой, но первый лейтенант видел все своими глазами.
Десятки вспышек затмили светило. За неполные пять минут тысячи людей, ребят из сборной эскадрильи, погибли страшной огненной смертью.
Федор почувствовал неукротимую, бешеную злобу. «Карать!» — крутилось у него в голове.
«Мочи виркоков!!!» — вдруг пронеслось в эфире. Дважды повторять приглашение не потребовалось. Перед тем, как нырнуть в темную глубину гиперпространства, остатки группы засыпали минами стапеля и производственные корпуса, с садистической пунктуальностью накрыли залпами плазмометов каждый жилой модуль.
Звездолет Конечникова вывалился из гиперпространства. Скаут долго трясло и молотило силами нескомпенсированной реакции, запущенной остатками энергии в болванке телепортатора.
Конечников не слишком хорошо помнил, что было потом. В сознании отпечатались лишь смутные, смазанные фрагменты:
Ругался на весь корабль Стрелкин, крича: — «Нет, Крок, ты понял!? Они ведь на это и рассчитывали!!!»
2805, управляемый с запасного поста управления в корме, сильно рыскал по курсу, с корабля отбивали, что рубка при столкновении сильно пострадала, командир ранен, треть боевого расчета погибла.
В сознание врезалась страшная картинка: строй из 15 сильно побитых крейсеров, на бортах которых рдеют словно язвы раскаленные дыры проломов, с горящих эмиттеров поля летят искры, а над ними танцует зеленоватое марево полей гашения.
Обожженные плазмой и лучами, с рваными дырами в корпусе, поврежденные корабли с большим трудом, при помощи буксиров заталкивают в ремонтные доки орбитальной крепости.
Федор носился по палубам, руководил выносом раненных, отправил команду на корабль Гута, кричал, ругался, в запале орал на лейтенанта медслужбы, угрожая, что если капитан Кинг умрет, то он лично разберется, как этот медик получил свой диплом.
Воспоминания заканчивались тем, что под одобрительные возгласы сослуживцев он извлек из капитанского сейфа надежно закрепленную, тяжелую металлическую канистру со спиртом.
Конец 3 главы.
Из всех кораблей только один 2803 сохранил полную боеспособность. По нужде к условно годным отнесли звездолет командира группы и машину капитана Лапина. «Ноль третий» выглядел неприлично целым, словно и не побывал в деле. На корабле первого лейтенанта потери были минимальными. Трое матросов были убиты и один ранен осколками брони при ударе шального снаряда на последних минутах боя.
В скауты натолкали боекомплект и загнали в опустевший ангар с глаз долой, из сердца вон. Там их никто не трогал и не вспоминал про них.
«Безлошадные» экипажи подвергли экспресс-мерам жестокой, но действенной военной педагогики. Нервы людей врачевались традиционными методами: неумеренной строевой подготовкой и физкультурой, зубрежкой уставов и отработкой нормативов.
Оставшихся на боевом дежурстве эти строгости не коснулись. Люди были предоставлены сами себе и поправляли здоровье подручными средствами.
Офицеры и матросы пили до отключки. Потом просыпались и снова лили в себя вино, водку и «пакадуровку». Запасы «оптической жидкости» и винного довольствия стремительно таяли.
Гагарин пытался навести порядок, но его просто посылали на хер и откровенно напрашивались на драку.
Получив отпор, горе-стратег уподобился своим подчиненным. Запершись в каюте, он запил, заливая страх и досаду.
К исходу пятого дня скаут 2803 посетила группа особистов. Они блокировали все входы и выходы на звездолете, положив мордой в пол дежурный расчет и часовых. Натасканные на проведение спецопераций «волкодавы» дробно протопали к каюте Конечникова, сверкая обнаженными клинками катан и полевых куттеров. Поставив пару стрелков в коридоре, чтобы изжарить любого, кто попытается бежать, команда захвата вломилась в каюту. Герои — спецназовцы не встретили сопротивления, если не считать, что один из бойцов поскользнулся и упал, едва не выстрелив от неожиданности в потолок.
Старший постучал по койке, где спал пьяный первый лейтенант.
Когда Федор очнулся от забытья, офицер сделал ему знак, чтобы тот собирался по-хорошему. Конечников сонно кивнул и стал натягивать брюки. Васька, который проснулся следом, попытался бузить, но на шею второго лейтенанта ненавязчиво лег остро отточенный клинок, мягко предлагая завершить излияния. Федор показал Стрелкину жестами, чтобы тот не выступал, все равно он сейчас ничем не поможет. Главное, чтобы его компьютер никуда не «ушел», пока недоразумение не разрешится.
Конечникова бросили в камеру-одиночку. Там 24 часа горел свет, гулко и заунывно капала вода с мокрого потолка.
Первого лейтенанта держали там четверо суток, раз в день, давая минимальный арестантский рацион: миску воды и горбушку черного, черствого хлеба со следами плесени.
Крок, перебрав все свои прегрешения, решил, что, скорее всего он арестован за свои неуставные маневры. Но для суда офицерской чести не сажают в камеру. Даже не лишают оружия, давая возможность провинившемуся самому решить проблему.
К тому же все попытки местных ревнителей воинской чести во главе с капитаном Симоновым, организовать судилище, наткнулись на заговор молчания свидетелей. Напрасно Никита налегал на свое красноречие.
«Отойти, убежать от превосходящего силой противника не так отвратительно», — кричал он — «как нарушить Кодекс воинской чести, замарав себя подлыми эволюциями».
Симян убеждал, что во всем виноват один Конечников. Остальные просто слепо повторили действия ренегата в минуту крайней опасности. Он предлагал всем прочим повиниться, сдать первого лейтенанта и торжественно обещать в другой раз не покидать строя ни при каких обстоятельствах.
Но после Гало словоблудие Симонова было оценено по достоинству. Кто-то подкараулил капитана в темном месте и приласкал железякой по бестолковке.
Федор понимал, что если и удастся довести дело до разбирательства, то это будет очень не скоро. О маневрах первого лейтенанта все забудут. После удачно проведенной операции начальство Базы готовит дырочки под ордена, и возня по поводу нарушения воинского Кодекса во время боя будущим кавалерам высоких наград ни к чему.
Конечников, перебирая варианты, все больше и больше запутывался. Монументальная помпезность задержания не соответствовала известным начальству проступкам.
В уме, обостренном голодной диетой, вставали картины одна страшнее другой.
Броня корпусов вскипала мелкими огненными кратерами от попаданий картечи. Пламя било из отверстий, плавя сверхтвердый компрессит. Внутри взрывались накопители, выталкивая в проломы перегретую плазму и осколки композита.
Федор задыхался, горел, шел на таран. Вытирая злые слезы обиды, активировал взрыватели мин, с тоской смотря вслед уходящим крейсерам. Ему остро хотелось пожить, но больше тянуть было нельзя, десантные лодьи уже падали на корпус звездолета.
Но всего хуже были его сны, в котором он видел себя тараканом в жестяной банке на огне. Он дрался с другими за место в прохладной глубине, но и туда подбирался гибельный жар. Кружилась голова, удушающе воняла горелая плоть.
Конечников просыпался в своей стылой «одиночке» обливаясь потом и хватая ртом воздух.
На пятый день за первым лейтенантом пришли. Лязгнула дверь, в затхлый и влажный неподвижный воздух камеры ворвалась струя сквозняка. В камеру быстро, один за одним влетели четверо людей в комбинезонах без знаков различия. Они были вооружены электродубинками и пистолетами. На лицах были надеты маски. Так одевалась только охрана блока в котором содержались приговоренные к смерти.
Федору никак не мог взять в толк, за какие прегрешения его бросили в камеру смертников.
Тюремщики резко и сноровисто приблизились, завели ему руки за спину и одели кандалы, закрепили их на ногах. Федор противился как мог. Охранники не издали не единого звука, кроме сдавленного хрипения — даже всем скопом им нелегко было справиться со своим узником. Лишив первого лейтенанта возможности сопротивления стражи немного расслабились. Теперь их жертве некуда было деваться.
Один из тюремщиков подтолкнул Конечникова к двери.
— Что, псы, справились? Радость получили? — поинтересовался Фёдор и иронически добавил. — А теперь куда? На расстрел через повешение?
Он хотел спросить совсем другое, требовать обьяснений, кричать, что все происходящее нелепая ошибка, но гордость этого не позволила. Да и бесполезно было это делать.
Охранники не удостоили его ответом, только демонстративно вынули дубинки и до предела затянули стяжку между парой ручных и ножных браслетов.
Вынужденный согнуться назад и приседать первый лейтенант побрел, звеня железом, куда волокли его конвоиры.
Из вонючей и мокрой камеры его доставили в обшарпанную комнату, пихнули на железный стул с отломанной спинкой. Едва Конечников подумал, что в прокуратуре могли бы потратиться на целую мебель, как он понял назначение штыря за сиденьем. Федора прицепили к нему за стяжку кандалов специальным кронштейном, с грохотом выбрали свободный ход цепей и закрепили концы, окончательно обездвижив.
Эта конструкция была гордостью следственного отдела, поскольку позволяла быть допрашиваемого как заблагорассудится дознавателю, но при этом не давала жертве упасть.
За столом напротив этого «алтаря подлинной истины» сидел чрезвычайно важный следователь военной прокуратуры, младший советник юстиции, что соответствовало армейскому чину третьего лейтенанта.
Он даже не взглянул на Конечникова, занятый составлением документа. Следователь внимательно и усердно выводил нечто стилом на планшетке, высунув язык от усердия. Планшетка подсвечивала снизу его лицо, делая офицера похожим на персонаж фильма ужасов.
Федор ждал обвинений, вопросов, обьяснений. Он пару раз обратился к следователю, но тот игнорировал слова прикованного перед ним человека. Делать было нечего. Федор знал о таких штучках. Чем больше унижался допрашиваемый, тем проще было потом диктовать ему свою волю. Оттого Конечников оставил попытки узнать что-либо и сосредоточился на затекающем в неудобной позе теле, пытаясь поддерживать кровообращение ритмичными сокращениями мышц. Он продолжал размышлять о причине, которая привела его сюда и не находил ответа. В голове проходил вариант за вариантом, но все они были какими-то нереальными. Пожалуй, только проникновение на узел связи и взлом сервера могли вызвать такие ответные меры. Но тогда в первую очередь изьяли бы орудие преступления — его портативный компютер. В конце-концов Конечников решил, что хватит себя виноватить, выискивая свои проступки. Ведь именно на это и рассчитано действо с задержанием, водворением и зловещим молчанием. Не бьют пока — и то хорошо.
Над следователем прокуратуры висел большой визиоэкран. Федор, занятый своими мыслями не сразу обратил на него внимание. Но когда он разглядел сюжет ему стало плохо. Шла запись боя в системе Альбено, маневр его крейсера, полет ракеты и крупный план неисправной «пакадуры» с надписью на борту.
— «Значит всеже неуставные маневры?!» — пронеслось в голове. — «Но прокуратура с этим не разбирается, предоставляя свои сексотам творить суд и расправу от имени „честных патриотов“».
Словно отвечая на вопрос первого лейтенанта на экране пошли кадры падения эланского линкора. Разбитый, окутанный огнем корабль снижаясь вошел в атмосферу. Дойдя до ее плотных слоев «Эстреко» взорвался. Ослепительная точка разгорелась над моментально потемневшей землей. Багровая субстанция детонирующей М-плазмы коснулась земли, вырывая из ее глубины фонтаны огня. Реакция полного распада захватила сотни километров. В небо взлетели миллионы тонн превращенной в прах породы. Волна пламени с громадной скоростью побежала по планете. Стена пламени сжигала леса и города, заставляя кипеть океаны.
После огненного вала от ярких красок Гало оставалась только грязно-серая пелена дыма и пара с просвечивающим сквозь нее заревами пожарищ.
Видеть во что превратилась красивая, теплая планета было мучительно. Конечников прикрыл глаза, встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение. «Это не может быть правдой» — уговаривал он сам себя. — «Сейчас я снова посмотрю на панель, а там будет зелено-голубой шарик с белыми облачками над ним». Но ничего не изменилось. На экране была все тот же диск в мутной пелене и огни, просвечивающие сквозь грязно серую вуаль.
Следователь внимательно наблюдал за реакцией первого лейтенанта. Он смерил Федора взглядом, не сулящим ничего хорошего. Потом зажег настольную лампу и направил ее резкий свет в глаза Конечникова.
— Теперь ты, подонок, получишь по заслугам, — словно плюя в лицо, прошипел дознаватель. — Таких, как ты, мразь, в детстве давить надо.
— Потрудитесь объяснить ваш тон, господин следователь, — твердо сказал Конечников, чувствуя, как закипает в нем темная злоба.
— Ты сотворил это, — сказал дознаватель, подойдя к нему, хватая за ворот кителя и притягивая к себе настолько, насколько позволяли цепи кандалов. — Запомни, падаль, только ты виноват, — произнес дознаватель, сверля зрачками глаза первого лейтенанта.
— Потрудитесь объяснить! И извольте обращаться со мной, согласно моему положению и чину! Я остаюсь законно назначенным командиром боевого звездолета, первым лейтенантом флота его Величества. Я вас на дуэль вызову! — решительно выкрикнул Конечников.
Федор почувствовал, что столь экспрессивное начало допроса — это неспроста. Да, он страстно хотел уничтожить этот эланский линкор. Он хотел сквитаться с эланцами за родную Амальгаму. Можно было считать, что Федору сказочно повезло — одним ударом решить обе задачи. Но первый лейтенант скорее чувствовал сожаление и желание все вернуть, чем удовлетворение и гордость. Однако, признать право тыловой крысы казнить и миловать его, Федора Конечникова, он не мог и не хотел. Гордость и инстинкт выживания взяли верх. Родная империя с легкостью виноватила и строго наказывала своих подданных, оттого совестливые и впечатлительные жили недолго.
— Если сможешь, — сказал следователь, отпуская Конечникова. — Я ведь тебя, родной, замордую до смерти.
— Слушай ты, столоначальник, если мои офицеры узнают, как ты тут со мной обращаешься… Станция большая, уголков темных много, — зловеще пообещал Федор.
— Ну-ну, — сказал офицер, усаживаясь на место. — Хорошо, господин первый лейтенант, пусть все будет официально. Не знаю только, понравится ли это вам… Итак, вы, находясь на выполнении боевого задания, при помощи неуставного маневра атаковали эланский линейный боевой корабль «Эстреко», что привело к его падению на поверхность планеты Гало и гибели мирного населения на вышеупомянутой планете.
— Я выполнял приказ командира группы — «сбить любой ценой».
— И вы не отдавали себе отчета, какие последствия это может вызвать?
— Не только отдавал, но и предупредил об этом полковника Гагарина.
— Хм… — произнес дознаватель. Чувствовалось, как он мучительно ищет, что еще можно поставить в вину Конечникову. — Вы действовали не по Кодексу.
— У последней ракеты на моем корабле отказал двигатель… Можно было лишь сделать то, что сделал я или пойти на таран. Вы полагаете, что сохранение боевого звездолета и экипажа это преступление?
— Вы можете доказать, что получили такой приказ?
— Вам даже не придется опрашивать свидетелей. Достаточно послушать записи переговоров на «черных ящиках».
Следователь устало провел рукой по лицу, потом связался по телефону с оперативным отделом. Конечникова увели обратно в камеру.
Федор представил себе, что происходит сейчас на корабле. Спецназ и «опера» опечатывают и изымают устройства для записи переговоров, попутно улучшая при помощи пинков и зуботычин дисциплину матросов, пытаются «строить» замечаниями и придирками офицеров… Короче, грязь, кавардак, вражеское нашествие из разряда будничных драм флотской службы.
Как не старался Федор забыть воспоминания об увиденном, картина взрыва снова и снова вставала перед глазами.
Совсем некстати вспомнились данные о погубленной планете. Гало была теплым уютным миром с прозрачными морями и удобными пляжами. Обильные морские течения с экватора поддерживали умеренный климат до высоких широт. На равнинах и в лесах росли прекрасные, только на Гало встречающиеся растения и жили дружелюбные, смышленые животные.
Планета была обречена. Железная взаимосвязь мыслей, ситуаций и поступков разных людей вела к падению «Претендента» на эланскую планету. Поколения подземных жителей Хованки сумрачными днями вечной амальгамской зимы мечтали об этом дне.
Теперь все встало на свои места. Месть — блюдо, которое подается холодным… Но все равно Федору было муторно.
Лежа на жестких нарах он ушел мыслями в тот день, когда сильно побитый экспериментальный корабль совершил посадку на его родной Амальгаме. Вспомнил лица людей, больших, сильных, умных…
И, конечно же, он вспомнил второго лейтенанта медслужбы, Дарью Дремину, которая казалась ему тогда такой взрослой, но на самом деле была совсем молодой девушкой, почти девчонкой.
Федор уснул с теплым хорошим чувством встречи с давними знакомыми и удовлетворением оттого, что, наконец, расквитался с этим треклятым «Эстреко» за их гибель.
Федор провел в камере еще день, прежде чем его вызвали снова. Его не заковывали в кандалы, не волокли, не подталкивали электроразрядниками.
В кабинете дознавателя был накрыт шикарный стол. С ресторанным размахом были выставлены: суп, мясо по-купечески в горшочках, салат, фрукты, шоколад, красное вино, коньяк, водка. Все это было прекрасно сервировано и вызывало слюнотечение одним своим видом.
У Федора при виде всех этих кушаний случился голодный спазм.
Следователь предложил ему садиться, с ловкостью профессионального официанта наложил ему еды и плеснул в бокал коньяку.
Сочувственно и виновато глядя на первого лейтенанта, он объявил, что на Федора Конечникова пало подозрение в совершении особо тяжкого военного преступления — уничтожении населения планеты Гало.
— Как можно было сдержаться после этого, — извиняющимся тоном произнес офицер прокуратуры.
Он снова запустил запись на мониторе. Кадры сменялись каждые 2 секунды, приближая зрителя к поверхности. Очевидно, снимали с разведывательного корабля камерой высокого разрешения.
В иллюзорной трехмерной глубине, созданной пересечением лазерных лучей на управляемой полевой матрице, вырастал пылающий город. Длинные языки пламени тянулись из окон. Нагретые огнем конструции обвисали и обваливались, разбрасывая искры.
Город был типично эланским. Конечников понял это по намертво вбитым в голову особенностям архитектуры, планировке кварталов и организации транспортных развязок. В свое время Федора, вместе с другими курсантами школы звездоплавания, долго и основательно учили бомбить и расстреливать поселения противника…
Временами дым застилал все поле зрения, и оператор переходил на инфракрасный режим съемки. Тогда изображение бликовало всеми цветами радуги, согласно встроенному алгоритму дискретизации температурных зон.
Конечников не мог понять, зачем ему показывают эти картинки. Но вот изображение стало настолько большим, что стали видны сотни, тысячи, сотни тысяч обгорелых и скрюченных тел. Трупы лежали один на другом в несколько рядов. Было видно, что умирали они долго и мучительно, давя друг друга в бесполезных попытках скрыться от смертельного жара.
— Это Лакосто, столица Гало. Термическая волна пришла сюда сильно ослабленной, — прокомментировал следователь. — Этим людям повезло меньше, чем остальным.
Не отрывая глаз от экрана Конечников машинально выпил стакан с коньяком, даже не почувствовав вкуса.
— Вот, батенька — сказал следователь. — На Гало жили 500 миллионов человек.
— Эланцев, — машинально поправил его Федор.
— Человек… Спаслись немногие.
— Я выполнял приказ.
— Никто не приказывал вам сжигать планету.
— Я предупредил командира группы об опасности падения корабля.
— Да-да, мы проверили…
— Все экипажи слышали, чего проверять, — взвился Конечников. — Разобраться — пять минут работы, а я в камере уже почти неделю парюсь.
— Простите, виноват. Но надеюсь, хороший обед хотя бы отчасти компенсирует ваши мучения, — пристально вглядываясь в лицо первого лейтенанта сказал дознаватель. — Вы кушайте, а я, чтобы не терять даром, времени сниму с вас показания, чтобы все было, как положено. А потом вы пойдете к себе в казарму…
В течение получаса Конечников с набитым ртом отвечал на вопросы, а следователь тщательнейшим образом записывал это.
Когда он закончил, Федор едва смог поставить закорючку под протоколом допроса. Сказался прием 3 стаканов крепчайшего «клопида» и отупляющее действие обильной еды после многих дней вынужденного поста.
Конечникову очень не понравилось, что называется эта бумага «протокол допроса обвиняемого», но когда первый лейтенант обратил на это внимание, дознаватель заверил его, что такова форма документа. Что касается самого текста, то Конечников как не старался, не смог разобрать половины каракулей следователя.
Федор едва помнил, как вышел из кабинета дознавателя. Когда Конечников проснулся, он почему-то снова был в камере…
Когда Федор стал стучать в дверь, крича, что это ошибка и следователь его отпустил, какая-то тюремная крыса из охраны, открыв окошко, пустила в лицо струю слезоточивого газа…
Еще через пару дней состоялся трибунал.
Первого лейтенанта отвели в маленький зальчик, где сидели 3 полковника военной прокуратуры, и зачитали протокол допроса, подписанный им.
Из документа явствовало, что он, будучи исполняющим обязанности командира корабля, приказал атаковать эланский линейный корабль «Эстреко», не приняв во внимание, что тот находился на чрезвычайно низкой орбите, Это привело к падению подбитого линкора на поверхность.
Когда Федор стал говорить, что он этого не подписывал, более того все обстояло совсем не так, мордовороты из охраны просто заклеили ему рот скотчем и надели кандалы.
Высокий суд, посовещавшись, объявил приговор — разжалование и расстрел. Приведение в исполнение должно было состояться через час после объявления решения «тройки».
В этот момент двери зала заседаний распахнулись. Вошел командующий эскадрой во главе своего многочисленного штаба и охраны. В толпе сопровождающих мелькнул серый мундир офицера флота Союза Небесных Городов.
Конечников крайне удивился.
Еще во времена его обучения, преподаватели настойчиво вдалбливали курсантам устройство небесногородских ARSSов, как кораблей вероятного противника.
«Торгашеский» коммандер подошел и встал рядом с генералом. На его лице бродила надменная и презрительная улыбка. Когда первая волна удивления схлынула, Конечников смог различить на шее золотой жетон в виде полумесяца на цепочке — знак наблюдателя Координационного Совета Союза Семи, — организации, стоящей над всеми государствами Обитаемого Пространства. «Вот влип», — тоскливо подумал Конечников. — «Теперь не просто расстреляют. Скорее всего, выдадут эланцам для, так сказать, „справедливого“ суда».
Это означало только одно — не просто смерть, а смерть позорную и мучительную, от изуверских пыток, мастерами которых были противники деметрианской империи.
Федор почувствовал, как холодеют от ужаса руки и ноги.
— Надеюсь, высокий суд разрешит нам присутствовать, — не сулящим ничего хорошего тоном спросил бригадный генерал.
Судьи переглянулись, будто они попались на чем-то постыдном и противозаконном.
— Пожалуйста, Николай Иванович. Но, знаете ли, мы уже почти закончили, — произнес председатель.
— Ну и каков был ваш вердикт, — хмуро поинтересовался бригадный генерал.
— Конечникова, как допустившего чудовищную халатность, повлекшую гибель гражданского населения — расстрелять.
— А позвольте мне взглянуть на протокольчик заседания, — с кривой ухмылкой попросил командующий.
Писарь задрожал и попытался скомкать листы. Телохранители генерала мгновенно вырвали у него бумаги.
— Так, почитаем, — сказал командующий, листая записи и качая иронически головой. — Ца-ца-ца… Ах, каково, однако! Ну, надо же, какой подсудимый разговорчивый оказался! Спорил, доказывал, кричал, шумел… А потом, как сказать под тяжестью доказательств, сломался и даже просил прощения у товарищей по оружию в последнем слове… Весьма забавно, особенно, если учесть, что рот у этого бедняги заклеен, а заседание еще, как я понимаю, не закончилось.
Судьи молчали.
— Ну, что ж, я думаю, высокий суд не будет против, если мы все повторим, — генерал грозно посмотрел на членов трибунала.
Председательствующий, скрежеща зубами, кивнул в знак согласия.
Генерал стал что-то вполголоса объяснять наблюдателю. Тот слушал, просверливая командующего презрительным и оценивающим взглядом. Потом они долго и оживленно о чем-то говорили. Наконец, коммандер кивнул головой и раздраженно произнес: — «OK, OK, general. Let begin!»
— Иудино семя. Крысы, — ни к кому конкретно не обращаясь, зло заметил генерал, потом не терпящим возражения тоном приказал. — Начинайте!
— Слушается дело об истреблении гражданского населения на эланской планете Гало, — прокашлявшись, произнес председательствующий. — Обвиняемый, Конечников Федор Андреевич, мещанин, уроженец планеты Амальгама, первый лейтенант флота его величества князя-императора. На момент совершения им военного преступления, обвиняемый исполнял обязанности командира малого гиперпространственного крейсера — разведчика.
— Возражаю! — остановил его командующий. — Вина первого лейтенанта не доказана. И не валите все на стрелочника! — командующий вопросительно посмотрел на серомундирного офицера.
Наблюдатель важно кивнул.
— Я есть считат, что фесь дело надо расобрат по — порядок, — произнес он. — Рассказывайт нам, как этот лойтнант комин то Хэло, я хотет сказайть есть оказайтся у этэт плэнет.
— На этот вопрос наиболее полно смогу ответить я, — сказал командующий.
— ОК, please. — ответил коммандер
— После того, как эланские корабли подло и вероломно напали на нашу верфь на Тэте Волка, была задумана акция возмездия.
— О, yes, — иронически вставил коммандер, — ви свой верф есть проспайт, так это из «подло» и «фероломно». Наш разфедыфательний спутник, обнаруживайд эланский эскадра еще бефоре ван манс до атак.
— Атака верфей это подло! — возразил бригадный генерал. — Это все равно, что украсть оружие у благородного воина во время сна, чтобы потом напасть на него, когда он станет беззащитным.
— А чтожь вы нападайт на Хело? Федь это есть подло… — с насмешкой поинтересовался «торгаш».
— В борьбе с подлецами все средства хороши.
— Really? А то еще и от себья добафит и плэнет сжеч, — торжествующе сказал коммандер. — Нье тэк ли?
— Это был несчастный случай, — сердито возразил бригадный генерал.
— Ньесчастный? Поссибл… Но очень фыгодный для Дэметр. Тьепер ригул-импэрэйтор Илано много сто лет не есть мочь репэйр свой верф. Faire storm на повьерхности не только сжечь насьелений плэнет, но разрушайт все плэнт энд фзкториз, то есть фабрик и завод на поверхност. А то, что спрятано под земля был дистроед мощный сейсмик вэйв от землярясений. А очьен скоро на повьерхност будет ван хан… то есть сто градус саб зиро и жизн станет нефозможн… Иланцам горазд прощ строит нофый верфв нофый мест, чем восстанвлифайт эта. Редкий по удач несчастни случай…
— Значит, СНГ сможет продавать эланцам еще и боевые корабли, которые они раньше покупать не хотели. Коммандер, мы уклоняемся от темы.
— Продолжайте, please.
Генерал сердито взглянул на офицера и продолжил:
— Для проведения операции были отобраны добровольцы, которые готовы были умереть, но выполнить задачу.
— Фот как, — иронически произнес «торгаш». — Лойтнант, — обратился он к Конечникову. — Вы есть доброфольно соглашайся?
— Так точно! — отрубил Федор, и лишь краткая пауза и пара взмахов ресниц показали, что первый лейтенант впервые слышит о том, что он был «добровольцем».
— ОК, — сердито произнес представитель Союза Семи. — Отсутсфий в телепортейторний книга старт запись, вообще фсякий инфомейшен о запуск групп, тоже есть следствий этот «доброфольност». Оббросиф вся лож, который я есть услышайт, могу резюмироват: был софершен пиратский этэк, причьем фсе был оформлен так, чтобы можно бы отказаться от сам факт нападьений.
— Извольте не передергивать, господин коммандер, — возразил генерал. — Была проведена военная операция, на которую, ввиду ее крайней опасности были отобраны те, кто знал, на что они идут. Кстати, можете спросить любого.
— О, — махнул рукой офицер, — не есть сомнефайся в их энсез.
— Итак, продолжим. Линейный корабль «Эстреко» был сбит в бою. Не наша вина, что экипаж оказался укомплектованным трусами, которые больше всего заботились о своих поганых задницах. Они могли направить корабль в сторону от планеты, но, видимо, предпочли покинуть его в спасательных капсулах…
— Хо, — коротко усмехнулся коммандер, — по мои дэйта никто и не пытайся бежайт с «Истреко». Олл пипрл есть умирайт от попаданий мазл, сброщенный этот молодчик.
— Был бой, — возразил ему бригадный генерал, — Первый лейтенант выполнил приказ командира.
— Итс гуд, что ви не пытаться перекладывайт вина на стрелочник, — довольно произнес «торгаш». Ай эм неве… простит ми, я никогда бы не есть ферид, что он сам это делайд без команд.
— Но на борту выпущенной им ракеты было написано «За Амальгаму», а это родная планета первого лейтенанта, — подал голос председатель суда.
Воцарилось неловкое молчание.
— Its really? — ледяным голосом спросил представитель Союза Семи.
— Казимир Игнатьевич, вы ничего не путаете? — с убийственно — ледяной вежливостью поинтересовался бригадный генерал.
— Нет. Я сам видел эту запись.
— А, — иронически произнес генерал, — нашлась, значит, таки. А вы говорили, что потеряли, что испарилась бесследно.
— Вы знаете, была попытка запись испортить, остался лишь фрагмент.
— Включите, пожалуйста, — также холодно попросил Никифоров.
Ракурс позволял догадаться, что снимала камера, установленная в районе второй батареи. Федор вспомнил, что именно туда угодил картечно — плазменный залп пушек эланского крейсера. Изображение было не слишком четким, видеодатчики пострадали от жара и мощнейшего электромагнитного импульса.
На экране вырастал эланский линкор.
«Приготовились! Васька, кидай „дуру“ по сигналу». — услышал Конечников свой собственный голос.
«Крок, это все из-за меня» — ответил ему голос Василия.
Через весь экран пролетела неживая туша «пакадуры». На борту ракеты явственно читалась надпись: «За Амальгаму».
Потом картинка крутилась и прыгала под наполненные смертельным ужасом мольбы принять, даровать спасение и жизнь вечную. Затем огненный сполох, частично прикрытый корпусом вражеского линкора, окончательно испортил светочувствительные элементы камеры.
— Я думаю, все ясно. Особенно эта надпись — «За Амальгаму». Обращаю внимание, что Конечников — уроженец Амальгамы, на которой 900 лет назад случилось всем известное несчастье, причины которого до сих пор неясны. Обвиняемый считает, что эту самую Амальгаму расстрелял эланский линейный корабль, что вызвало антипарниковый эффект и гибель практически всего населения на планеты.
Обвиняемый неоднократно подавал рапорты и даже пытался обратиться напрямую в суд по правам человека Союза Семи с целью начать производство по делу о гибели гражданского населения на Амальгаме.
По показаниям капитана Симонова, обвиняемый все свободное время посвящал разработке планов уничтожения эланских кораблей и планет. Налицо преступное намерение. Обвиняемый заранее подготовил план мести, выносил его и осуществил, когда сложились благоприятные условия. Как вы считаете, Николай Иванович? — спросил судья командующего.
Тот в задумчивости покачал головой и с откровенной ненавистью посмотрел на председателя суда.
— Что вы об этом думаете, господин коммандер? — спросил после некоторого молчания генерал.
— Фаш косподин судиа, есть желат уверяйт меня, — от волнения «торгаш» еще больше стал коверкать рич, — что официрс арми феликий конясь, есть мечтайт kill, crash and destroy, цивил житьель плэнэтс Иланиш эмпэйр. Я есть не ферить и полагайт, что у косподин судья есть личный мотиф ффодит менья в саблуждений.
— Точно так, господин коммандер, — отозвался бригадный генерал. — Наш господин судья приходится троюродным братом отцу полковника Гагарина.
— О, я есть понимайт, — после напряженной паузы отозвался серомундирный офицер. — В фаш государсв родстфо есть играйт очьен болшой рол.
Бригадный генерал несколько сконфуженно кивнул. Конечников отметил некоторую наиграность в этом жесте.
— Конечников, скажите, что означала фраза «Крок, это все из-за меня», и кому она принадлежала? — спросил бригадный генерал Федора.
— Крок — это мое прозвище, — ответил первый лейтенант. Обращался ко мне второй лейтенант Стрельников. А фраза… — Конечников задумался. — Я полагаю так. Думая, что через несколько секунд умрет, второй лейтенант выражал сожаление о потере ракеты, расстрелянной канонирам эланского крейсера, что и заставило атаковать таким вот образом.
— Хорошо, — ответил ему генерал и Федор увидел, что в глазах командующего мелькнули лукавые чертики. — А зачем же вы вообще на рожон полезли?
— По приказу полковника Гагарина, господин командующий!
— Вы можете это доказать? — уже откровенно веселясь, спросил Никифоров.
— Спросите любого офицера, посмотрите записи черных ящиков других кораблей, и поймете, что я говорю правду — ответил Конечников.
— Боюсь, что вопросов станет еще больше, — для острастки сказал командующий.
— Йес, косподин дженерал, please start your record — поддержал его наблюдатель Союза Семи.
Никифоров с кривой улыбкой кивнул адъютанту, и тот извлек из портфеля объемистый блок перманентного документирования повышенной надежности — так официально назывался корабельный «черный ящик».
— Прошу обратить внимание на серийные номера и наличие пломб. Прошу отметить исправность внутреннего таймера, — сказал бригадный генерал, обращаясь вроде бы ко всем, но имея в виду в первую очередь «торгашеского» коммандера.
— Я есть желать смотрейт, — сказал тот, протягивая руку к прибору.
— Извольте, — произнес адъютант, давая ему тяжелый блок рекордера.
Наблюдатель видимо не ожидал, что «черный ящик» будет таким тяжелым, и уронил его на пол. Потом поднял, покраснев от натуги, отстранив адъютанта, который предупредительно попытался прийти ему на помощь.
— Уфф, — сказал он, — до чьего тьжелый фещь. У нас, этот девайс мэйк, простит, рекордерс делайт гораздо более легкий.
Он достал приборчик и обвел им вокруг корпуса, проверяя отсутствие следов проникновения, сверил цифры на табло таймера со своими часами. Потом, не доверяя электронике, стал разглядывать пломбы через лупу.
Генерал, который при других обстоятельствах непременно бы съязвил, напряженно глядел на офицера. Он сделал знак адъютанту, который вытащил объемистый талмуд с номерами «черных ящиков», установленных на кораблях флота его величества князя деметрианского.
— No, thanks, — ответил коммандер, не отрываясь от своего занятия.
Удовлетворенно кивнув, «торгаш» достал портативный комп и сверился по нему.
— Карашьо, — сказал он после. — Я желайт смотрет.
Конечников удивился — данные были строго секретными.
Прямо в зале, чтобы наблюдатель был уверен, к прибору подключили кабель. Коммандер поманил пальцем одного из техников, и когда тот подошел, также знаком показал, чтобы тот положил рядом маленькую плоскую коробочку. Когда датчик-считыватель оказался рядом с черным ящиком, на экране портативного компьютера «торгаша» побежали данные настройки, потом возникла картинка. Кто-то из офицеров завистливо вздохнул, ведь в деметрианском флоте для рядовых офицеров даже простейшие текстонабиратели были роскошью, не говоря уже о навороченных КПК.
Конечников, несмотря на всю серьезность момента, вдруг вспомнил, что его старенький карманный компьютер, на котором он держал программу-имитатор, будет, пожалуй, лучше, чем этот разукрашенный, сверкающий красками лазерного голографического экрана, но более слабый по параметрам и до отвращения хрупкий «торгашеский» «Меркурий».
Когда запись окончилась, все долго молчали.
— У вас, господин коммандер будут вопросы? — осторожно поинтересовался бригадный генерал.
— Йес, оф кос, — отозвался тот. — Ми стал ясн, что фесь фина пытаться сваливайт на стрьелочник, как есть говорит у вас. Но исфолте обьясняйт ми, эбаут этот злощастный надпис на рокет.
— Ну, кто писал, тот пусть и объясняет, — отозвался командующий.
Он демонстративно откинулся на спинку кресла, показывая, что его мало интересуют эти детали.
— Ай есть внимателн слушай, косподин ферст лойнтант, — светлые рыбьи глаза наблюдателя впились в лицо Конечникова, подмечая малейшие изменения мимики.
— Я, это, — мучительно соображая, что соврать, сказал Федор. Тут его осенило. — У нас на флоте есть традиция такая, матросы и офицеры пишут, где только можно дату призыва и место.
В непроницаемом лице своего командира, Федор вдруг на мгновение увидел одобрение. Казалось, бригадный генерал беззвучно произнес — «Молодчина, парень».
— Это ест правда? — обратился к Никифорову торгаш.
— Точно так, — не моргнув глазом, ответил тот. — Боремся, боремся — и все без толку. Все стены, все сортиры этим расписаны. И откуда только эта зараза пошла, — сокрушенно махнул рукой он.
— Если позволите, господин бригадный генерал, я расскажу, — вклинился Конечников. — Все пошло от второго лейтенанта Косопузова, еще много лет назад. Ему очень долго не давали очередного звания, тогда он с горя накарябал в сортире: — Кассия, год призыва 7093, все еще второй лейтенант. Буквально через 2 недели ему кинули пару звезд. Поговаривали, что кто-то из высшего начальства увидел и распорядился присвоить. Косопузов рассказал другим, — и понеслось.
— И что, есть помогайт?
— Да, господин коммандер, — вставил генерал, — десять суток ареста заработать.
— О, — задумчиво покивал головой наблюдатель. — Я есть понимайт. И что, этот перфый лойтнант есть мечтайт стать кептен?
— Боюсь, что за все его художества, пьянки и нарушения устава ему это не светит.
— Кстатьи, — лицо коммандера стало жестким. — Не кажьетс ли каспадин дженерал, что вы мне тут сказка рассказывайт. Я ясно был видеть, что на мазл было написано «За Амалгама». Вкупье с тем, что рассказывайт судья, дело выглядейт так, будто в диметрский арми официрз есть желайт смьерт всем эланцам.
— Это всего лишь стечение обстоятельств. То, что написал этот молодчик на борту, до включения реакторов выглядело совсем не так.
— Так точно, господин бригадный генерал, — произнес Конечников. — Там было написано: «7099 Амальгама».
— Конечников, получите 20 суток ареста. Вы опозорили нас перед Союзом Планет. Теперь все будут считать, что в армии его высочества великого князя служат суеверные тупые дебилы.
— Виноват, господин бригадный генерал, — бодро отозвался Федор.
— Oh, I`m understand. Этот официр писайт, краска после запуск рокет горьет и вместо «7099» выходит «За».
— Мы этого писаку примерно накажем, не сомневайтесь, господин коммандер.
— Этот молодой парьен уже и так слишком наказан. Он всьего лиш виполняйт приказ. Что би не говорьил фаш судья, я своими ушами слишайт, что лойтнант предупредайт об опасность. Если би он хотейт погубит плэнет, врьядли он би об это говорийт. Я не есть видейт его комэндер. Кто есть тут колонел Гагарин?
— Наполеона этого доморощенного, стратега великого, еб его мать, полковника князя Гагарина сюда, — приказал командующий.
— Как это непорьядочно, — поджал тонкие губы «торгаш». — Судийт инокент, то есть нефиновн, бедный, незнантный официр, чтоби отфести подозрений от его богатый и родофитый комендер. В наш государств демократий и такой случай есть бит невер.
— Будьте покойны, господин коммандер, мы разберемся.
По знаку генерала нижние чины взяли под стражу судей трибунала и вывели прочь.
Сам собой возник перерывчик. Служащие суда меняли таблички с фамилиями на судейских местах. Генерал чирикал на техно с наблюдателем на отвлеченные темы.
Федор смотрел на командующего эскадрой, на его слащаво-приторную, обращенную к наблюдателю Союза Семи улыбку и вдруг в какой-то момент стал понимать, о чем они беседуют. Поначалу это совсем не удивляло Конечникова, пока он не понял, что разбирает и ответы иностранца, который сидел к нему спиной.
— То, что вы так поспешили с судом над этим несчастным первым лейтенантом, наводит меня на очень нехорошие мысли, — устало произнес коммандер.
— Поверьте мне, господин Свинг, я и сам случайно об этом узнал. Судейские, проклятая каста, подчиняются только своему начальству, — Никифоров вздохнул. — Мне еще нужно будет объяснить свое самоуправство, как-то вмешательство в судебный процесс и арест членов трибунала.
— У вас могут быть неприятности? — переменив деловой тон на заботливый и заинтересованный, спросил наблюдатель. — Я могу помочь.
— Не думаю, но все равно спасибо.
— Господин бригадный генерал, — сказал коммандер, — эланцы требуют выдать им офицеров, причастных к преступлению…
— Боюсь, что это придется согласовывать на самом высоком уровне…
— Иначе, вы никогда не отмоетесь от клейма убийц мирных жителей.
— Кого вы хотите?
— Князя Гагарина и этого, первого лейтенанта.
— Помилуй Боже, Конечникова то за что? — изумился генерал.
— У меня есть все основания полагать, что он хотел смерти эланцам, пожалуй, больше, чем его тупоголовый командир.
— Отчего вы так решили? — спросил Никифоров.
— Оттого, что этот дурак написал на ракете, черт возьми!
— Господин Свинг, ну это же просто смешно! — почти выкрикнул генерал. — Все сортиры этим расписаны, а вы хотите парня отдать на медленную и мучительную смерть ли за то, что он имел глупость по пьяной лавочке побаловаться баллончиком с краской.
— Вы, господин бригадный генерал, похоже, симпатизируете этому офицеру?
— Он вроде местного дурачка. Никто его не воспринимает всерьез, мужчины считают ниже своего достоинства с ним общаться, дамы игнорируют. Даже проститутки, и те, кобенятся, требуют с него деньги за то, что для других делают бесплатно. Наказывать его — просто несправедливо.
— Но вы ведь видели, как он подорвал эланский линейный корабль.
— Повезло. Два других корабля, которые пытались проделать то же самое, повторить маневр не смогли. Да и у него самого толком не вышло. Его крейсер крутило так, что будь строй погуще, он бы непременно в кого-нибудь врезался. Просто бесстрашие от глупости. Терять ему нечего… А пойти на таран — любой сможет.
— Хорошо, пусть будет так, — усмехнулся «торгаш». — Я лично осмотрю сортиры… И не дай Бог там не окажется этих надписей.
Генерал подозвал к себе адъютанта и приказал ему проверить сообщения на сервере текстовой связи, а в конце несколько раз настойчиво спросил офицера: «Ты все понял?!». Тот кивнул, откозырял и ушел, почти убежал.
— Кстати, господин бригадный генерал, — произнес наблюдатель. — Как вы отнесетесь к тому, чтобы отправить этого вашего Конечникова в командировку? На уровне правительств обсуждается вопрос о закупке вашей империей новейших моделей наших ARSS. Будет сформирована комиссия, куда должны войти и боевые офицеры для испытаний кораблей на полигоне. Могу я рассчитывать, что он будет в числе представителей от вашей эскадры?
— А если нет? — напряженно поинтересовался генерал.
— Боюсь, что у меня сложится о его виновности другое мнение, — отрубил наблюдатель. — Вы согласны?
— Конечно. Парень молодой, толковый, заграницу посмотрит, на кораблях ваших полетает.
— Вот и хорошо, господин бригадный генерал, — удовлетворенно произнес коммандер. — Надеюсь, вы человек чести, и слово свое сдержите. Ведь мир тесен…
— Господин Свинг, вы делаете непозволительные намеки, — сухо заметил генерал.
Разговор прервал офицер Особого отдела, выглядевший сконфуженным и пришибленным. Он прошептал генералу несколько слов на ухо.
Федор прочел по губам: — «Господин командующий, полковник Гагарин застрелился».
— Как, — вне себя от злости заорал Никифоров. — На что годится ваш хваленый спецназ!? Одного пьяного мудака взять не смогли!!
— Он поджарил себе мозги, когда мы стали ломать дверь капитанской каюты. Видимо, его предупредили.
— Что ест происходийт!!! Ви что, ест играйт здес комедий!!! — как резаный, на весь зал заорал «торгаш».
— Господин коммандер, непредвиденные обстоятельства, — извиняющимся тоном отвечал ему генерал.
— Я желайт смотрет меньедленно! Ведит менья на мест! Я ест хотейт видет труп и бит убеждейн, что это ест дейтвителн коняс Гагарьин, — наблюдатель вскочил и стремительно направился к дверям.
Бригадный генерал махнул рукой, и опрометью бросился за ним, что-то втолковывая на ходу.
Новый судья махнул рукой, закрывая заседание.
Конец 4 главы.
15 Апреля 10564 по н.с. 20 ч. 38 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
Светило, пользуясь тем, что Управительница отвлеклась, быстро ушло за горизонт, стремясь достигнуть правильного положения в пространстве. Небо стало совсем темным. На лугу появился туман, потянуло холодом. В открытом павильоне стало зябко. Рогнеда позабыла, что надо притворяться нежной девушкой и совершенно не реагировала на холод. Живая Богиня могла часами находиться в легкой одежде при минус 30 градусах и вечерняя свежесть ей совершенно не мешала. Ее гость напротив сильно мерз и ерзал на стуле, напрягая мускулы в попытке согреться.
Когда компьютер произнес: — «конец 4 главы», Рогнеда встрепенулась, поняв, что слишком увлеклась и прошло уже много времени. Девушка остановила чтеца. Прибор, теряя очертания, растворился в мраморе пола. Появились стены и обстановка богатого загородного дома. Мягким, уютным огнем загорелись лампы.
Управительница в задумчивости взяла в руку камень. Она позабыла обо всем, любуясь игрой отражений в подаренном ей аметисте. В пространстве образовалась гигантская копия кристалла, повторяя движения оригинала в руках Рогнеды. Яркие блики разорвали полумрак, заполняя пространство всеми оттенками сиреневого. От фантома побежали фиолетовые волны, окутывая ласковым, расслабляющим теплом.
Девушка вдруг переменила направление своих мыслей. В воздухе сгустилось небольшое туманное окошко. В его глубине стали возникать контуры кораблей, жесткие, железные закутки кают и технических помещений станций, стены простроченные рядами заклепок, давящие низкие потолки.
— Когда вспоминаешь те времена, то, кажется, что из стали были те люди, перенося то, что их изнеженные потомки посчитали бы невозможным, — отвечая на невысказанный вопрос, сказал Управитель. — Но на самом деле страх и невежество двигали ими, заставляя отдавать свои жизни за своих правителей, которым до них и дела никакого не было. Лишь бы плодились, исправно платили налоги, ходили на амбразуры, вылупив глаза, и не высказывали вслух своего неудовольствия. Как они там говорили, — «У пушки должно быть не меньше 3 человек, иначе, куда она выстрелит — один Бог знает».
— Ты хочешь сказать, что они были несчастными жертвами обстоятельств? И все делали из страха друг перед другом и боязни сурового наказания охочих до расправы карательных органов?
— Конечно, — усмехнулся мужчина.
— Нет, ты не прав Андрей. Это были чистые души… Тебе не приходило в голову, что именно страх и ежовые рукавицы требовательной и придирчивой власти позволяли им проявлять лучшие душевные качества? Именно так они могли забывать собственный эгоизм и становиться героями, ради общего дела превозмогая свою малость и смертность.
Оттого ты хочешь смешать их с дерьмом, что сам труслив, своекорыстен и расчетлив? — остро парировала Управительница.
— Вовсе нет, — ответил Управитель. — Оттого, что время игр кончилось. Нынче мы не можем позволить наслаждаться битвами. Дорого нынче героизм обходится. Мы проиграли эту войну, потому, что сражались с машинами по старинным правилам, которые предписывали бойцам как мухам дохнуть во славу сверхчеловеческой, государственной общности. Но нельзя больше жить иллюзиями.
— Ты прямо свою статью цитируешь, — с улыбкой ответила Управительница.
— Ничего удивительного, — сказал Живой Бог. — Я ведь ее писал. — И еще… Ты ведь помнишь про Амальгаму? Или про ад на Гало? Вы ведь вылетали туда для оперативного анализа.
— Да, это было ужасно. Именно тогда, в умах многих, появилась непреклонная жестокость, стремление не сражаться, а побеждать любой ценой. Мстить, утоляя соленой водой чужих слез жажду неправильно понятой справедливости.
— Ну, вот видишь… — вставил Управитель.
— Но мне жаль, что время нарочито-героических битв кончилось. Для многих душ это единственный способ почувствовать свою нужность. И потом… — девушка сделала паузу, с тревогой поглядев на Управителя. — Тебе самому не страшно?
— Чего? — не понял мужчина.
— В старые времена, когда люди больше понимали подноготную своих поступков, действовало мудрое правило — три человека на одну пушку.
Сила, которая находится в распоряжении экипажа «Дракона» просто чудовищна. Мощь новой звезды спрятана под броней этого корабля. Ты подумал, кто остановит твоих «черных ангелов», если они захотят повернуть орудия в другую сторону?
— Это что, воевать за берсерков? Вместе с кораблями — роботами? Чушь…
— Не уверена, — ответила девушка. — Скорее бороться против законной власти государства. Расстреливать пассажирские транспорты, разносить с таким трудом восстановленные порталы гипертранспортировки, громить обитаемые миры. Не боишься новой генерации сообществ космических бродяг и пиратов, кочующих как саранча от планеты к планете?
— Мы позволяем им жить так, как они считают нужным. Мы даем им лучшее. И это того стоит.
— На твоем месте я бы не пела «черным» дифирамбы. Когда все захотят стать такими как они, с кого будут тянуть энергию Башни Контроля? И кому мы будем вешать лапшу на уши, заставляя бежать за колбаской, подвешенной перед носом?
— А… — только и смог сказать Управитель и осекся, понимая справедливость слов Рогнеды. Потом он всеже собрался и произнес. — Ну, это еще когда будет…
— Оттого вы все не умеете мягко изменять мир, что не хотите видеть даже на шаг вперед, — сказала Живая Богиня.
— Хорошо хоть ты умеешь, — неопределенным тоном заметил Андрей.
Управительница внимательно посмотрела на него, не издевается ли…
— А меня сегодня мальчик будет ждать, — сказала она, меняя тему. — Я договорилась пойти с ним на «поганку».
— И что?
— Ничего ты не понимаешь. Танцы — это так здорово. А после танцев — драка, когда народ выдавливает крайних за ограждения висящей в пустоте площадки. Парни и девушки падают с высоты в полтора километра. Потом они попадают в зону мягкого силового поля, которое позволяет благополучно приземлиться, — девушка встала и прошлась пружинистой походкой, словно танцуя. — Бывают, конечно, и несчастные случаи, но редко. Они лишь придают остроты.
Вообще, мне нравится такая жизнь. Может быть, я прожила бы так лет 100 в 3–4 приема, забыв про свои заморочки.
Там все просто. День за партой. Потом, когда станешь старше, служишь девочкой на побегушках в каком-нибудь офисе.
И каждый вечер — забегаловка, танцпол и компания. Танцы, поцелуи, пиво, драки наших мальчиков с чужими, завывание сирен полицейских глайдеров, погони, прятки во тьме. А если кончится хорошо, — отвязный секс на скамейке в парке или в кустах. Это все настоящее, в отличие от того, и чем мы себя тут потчуем…
Живая Богиня преобразилась. Она самозабвенно стала танцевать под слышимую только ей музыку. Движения были нарочито небрежными, вызывающими. Ее зеленые глаза стали пустыми, на лице проступило странное выражение — смесь удовольствия, интереса, настороженности, легкой угрозы и деланой скуки.
— И это говорит Управительница Жизни, — недовольно сказал Андрей.
— Это говорит Управительница Жизни, которая давно уже поняла, что сила, власть и мудрость не в состоянии сделать ее счастливее девочки-пустышки, жизнь которой на мгновение появляется слабым огоньком и сразу исчезает в потоке бытия, — продолжая дергаться ответила Ганя.
— Когда ты была императрицей, ты считала также?
— Думаешь, что по больному бьешь, Пастушонок? — сказала Управительница останавливаясь. — Я сотнями лет жила одна, разговаривая с камнями и птицами, столько раз забывала себя и заново восстанавливала, что там уже не осталось ничего от меня прежней.
Мир вокруг потерял цвет, став однообразно серым.
— Ладно… Давай еще немного послушаем, — помолчав, предложила девушка.
Конечникова отправили обратно в гарнизонную тюрьму, но в другой отсек, в камеру побольше и почище. К положенному времени принесли стандартный офицерский обед и даже бутылек винного довольствия. Вечером был соответствующий чину порцион.
Надзиратель принес кипенно-белое белье, заботливо поинтересовался, в какое время господин первый лейтенант желает, чтобы у него погасили свет.
Конечников разложил постель и упал на хрустящее великолепие чистых простыней.
Мысли снова вернулись к процессу…
Новый судья подошел к делу очень просто и непредвзято. Поскольку и.о. командира звездолета выполнял приказ и предупреждал об опасности, судья быстро перевел его из категории военных преступников в просто нарушители кодекса.
На мертвого полковника Гагарина повесили всех собак, обвинили в игнорировании инструкций командования.
А потом вызвали научного консультанта из группы бурового оборудования. Им оказалась Хелена, вдова Сергея Ястребова. Она с серьезным видом рассказала об условиях возникновения реакции полного распада и вывела, что случившееся с точки зрения современной науки невозможно.
Когда взбешенный командер заголосил про очевидное несоответствие практики и теории, Хелена сначала произнесла странное словосочетание «второй вакуум», потом испугано взглянула на бригадного генерала.
— Господин командер, — вмешался тот, — Мы не можем отвечать за незаконные эксперименты эланцев.
Больше вопрос не поднимался. По поводу проступка Конечникова было вынесено частное определение и было предложено рассмотреть этот случай на суде офицерской чести. Однако, судья особо отметил, что в сложившейся ситуации действия первого лейтенанта были абсолютно правильными.
Дело развалилось. Виноватых в смерти 500 миллионов не нашлось. Единственный человек, на которого можно было возложить вину за произошедшее лежал в портативном холодильнике с разнесенной вклочья головой. Останки бывшего командира группы подготовили для отправки на независимую экспертизу в Аделаиде.
Чтобы не дразнить наблюдателя, Коненчикова снова отправили в тюрьму. Он понимал, что через пару дней его отпустят и свобода это только вопрос времени. Удача снова улыбнулась первому лейтенанту.
Ночью Конечников услышал, как тихонько клацнул замок. Федор подошел к двери, потянул за ручку. Дверь отошла. Он вышел из камеры в коридор. Посты пустовали. Конечников беспрепятственно прошел к запасному выходу из блока. Так он мог сразу миновать центральные пропускные пункты и оказаться в знакомых технических отсеках.
Конечников стараясь не греметь тихонько прошел по гулкой железной лесенке пару пролетов, как вдруг где-то далеко завыла сирена.
«Этого еще не хватало» — подумал Федор. — «Хватились, суки».
Бабахнул звонкий, отрывистый, больно ударивший по ушам звук взрыва. Лестницу основательно встряхнуло. Пошли трески и скрипы, посыпалась штукатурка. Федор со всех ног побежал, прыгая сразу через несколько ступенек, пока не добежал до самого низа. Он нырнул в какую-то дверку и оказался в развороченном холле здания. Раздумывать было некогда. Лестница за ним складывалась с жутким грохотом. Наконец, она рухнула, выломал часть стены и наполнив пространство клубами пыли.
Конечников быстро выскочил на улицу. Тротуар и проезжая часть были завалены грудой битых стекол, остатками бетонных блоков и осколками кирпича. Стекла противно хрустели под ногами. Иногда первый лейтенант наступал на что-то мягкое. Краем сознания он отмечал, что идет по раскромсанным ударной волной трупам.
На улице собиралась толпа. Люди в испачканных известкой и пылью костюмах выглядели ожившими мертвецами. На неестественно бледных лицах выделялись обширные тени под глазами и запекшиеся, черные губы.
Хуже всего, что в невнятном говоре толпы, похожем на стон, отчетливо различались характерные черты неолы, эланского языка.
Как можно выйдя из камеры орбитальной крепости оказаться на чужой планете было выше понимания Федора. Он аккуратно лавируя, выбрался из толкучки и скорым шагом двинулся прочь.
Что-то во внешней следе было неестественным, странным. Не густой до непрозрачности дым, траурной вуалью налетающий с порывами ветра. Не хлопья черного снега, идущего с ясного неба. Ни ослепительное, темное солнце в зените. Конечников не мог подобрать определения — будто ночь и день сосуществовали одновременно. Анализировать было некогда.
Сзади раздался треск, это подплавленные жаром реакции полного распада складывались конструкции здания. Конечников побежал.
Удалясь на приличное расстояние от сборища, он чувствовал себя лучше. Федор скосил глаза вниз и с ужасом увидел, что на нем «техничка», армейский рабочий комбинезон. Он оказался во вражеском городе в деметрианской военной форме. На какой-то миг первого лейтенанта охватил страх, что в нем признают врага, но к нему никто не обращался. Более того, эланцы старательно отводили глаза, делая вид, что не замечают его. Большинство мужчин были или совсем молодыми или старыми. Сверстников Федора было совсем мало, причем все с видимыми физическими недостатками.
Леденящей кровь особенностью встреченных им людей, была их полная заторможенность. Эланцы двигались деревянной размеренной походкой, говорили практически без интонаций, не меняя отстраненного выражения лиц.
Какая-то часть сознания подсказывала ему, что он не должен показывать страха, а главное не пускать его вглубь, иначе живые манекены вокруг обратят на него внимание. Что тогда будет, Конечников не захотел себе даже представлять. Он и так слишком напуган.
Чем дальше уходил Федор от взорванного торгового центра, тем менее реальным становился мир. Ослепительно блестели громадные стекла зданий. В неживом зеленоватом свете отражений все вокруг теряло фактуру, становясь условно очерченной, выглаженной картинкой без деталей.
Ноги несли Федора сами, не подчиняясь его воле. Поначалу Конечников не обращал на это внимания, но потом ему стало совсем страшно.
Шаг за шагом, он выбрался из толчеи центральных улиц пока не вышел на широкий, тенистый бульвар, засаженный огромными, незнакомыми ему деревьями. Без этого сводящего с ума зеркального блеска все вернулось в норму. Федор вздохнул с облегчением.
И оказалось напрасно. Если люди в плотной, компактной группе имели хоть какое-то человекоподобие, то здесь они были похожи на зацикленную на бесконечный повтор голографическую запись.
Особенно поразил Конечникова человек, непонятного возраста, глаза которого едва виднелись через чудовищно опухшие черные веки.
Он совершал движения руками, словно бы неуклюжий, старинный робот, изображающий оживленную жестикуляцию. При этом ему не хватало оперативной памяти, и каждые 2–3 минуты он снова в точности повторял свои движения. Самое странное было в том, что буквально на половине шага человек исчезал, растворялся в воздухе, чтобы вновь возникнуть в начале своего пути в тени дерева, рядом с ларьком мороженого и прохладительных напитков, где Конечников его впервые увидел.
Но вот ноги-предатели повернули к одному из двухэтажных домов, нельзя сказать, что роскошному, но и не бедному.
Несмотря на ужас ситуации, это строение Федору понравилось. В жарком климате такой особняк с огромными террасами и крытыми галереями был очень удобен для жизни.
Дверь сама собой распахнулась. Повинуясь чужой силе он вошел вовнутрь. Чуткий нос дикаря сразу уловил присутствие какого-то еще запаха, старательно забитого хорошим, дорогим дезодорантом.
Внутри дома стоял прохладный полумрак. В неосвещенном холле угадывались ковры и кресла, темные панели стен и прямоугольники картин. У затемненных почти до полной непрозрачности окон угадывалось какое-то смутное движение. Федор сначала обомлел, подумав о том, что нечто живое бросится на него сейчас из мрака. Но в следующее мгновение он понял — это всего лишь занавески, колышущиеся от сквозняков.
Его потащило дальше, через длинный, полный черноты коридор к далеким отблескам света. Там была лестница, залитая сверху рассеянным сиянием дня.
Первый лейтенант стал подниматься, разглядывая снимки в простеньких металлических рамочках на стенах: папа, мама, любимая кошка и ребенок. Стало совсем светло. Конечников прошагал еще один пролет и оказался в зале бельэтажа. Тут были большие, от пола до потолка окна, камин, столик и несколько диванчиков в центре. В отделке белые плоскости стен странно сочетались с темно-коричневым, почти черным деревом пола, опор и потолочных балок. Бросился в глаза большой голографический портрет. На нем девочка с стереоснимков была уже взрослой — черноволосая, кареглазая девушка типично эланской наружности. Она старательно улыбалась в объектив, словно пыталась влезть в зрачки тому, кто будет смотреть на фото.
Тут Федор почувствовал, что чужая сила отпустила его ноги, и первым делом подошел к камину, чтобы позаимствовать совок для углей. Длинная, массивная ручка делала его неплохим оружием.
— Не надо разжигать огонь молодой человек, — раздался голос. — Сегодня и так жарко.
Конечников обернулся. Хозяйка дома стояла в дверном проеме, открыто и радостно улыбаясь ему. Она была молодой, высокой, длинноногой. На бледной матовой коже лица проступали трогательные веснушки. Светлое платье с глубоком вырезом подчеркивало большую крепкую грудь и тонкую талию эланки.
Изображение не передавало и десятой доли прелести этой молодой, полной жизни девушки.
Рядом с ней Федор, одетый в немыслимо грязную робу, выглядел последним оборванцем. Федор смутился, и не нашел лучшего, чем выдавить из пересохшего горла:
— Извините меня за вторжение, но дверь была открыта.
— Открыта? — девушка почти смеялась. — Или открылась?
— Открылась сама собой.
— А ты испугался? — девушка хихикнула. — Это я открыла ее тебе. Пора привыкнуть к дверным приводам.
— У нас все вручную.
— И твоя бабушка унитаза боится? — не удержалась хозяйка дома.
— А при чем моя бабушка? — не понял он.
— Тедо, кончай эту комедию, — со смехом сказала девушка. — Я понимаю, что тебе не слишком хочется идти к Софочке на свадьбу… Но по-моему это слишком. Являешься в каком-то затрапезном виде и пытаешься изобразить будто видишь меня впервые в жизни.
— Я правда вас не знаю, — сказал Коненчиков чувствуя мучительное неудобство. — Я никогда не был тут раньше. Я не знаю как оказался в этом месте… Вы наверное принимаете меня за другого.
— Ну приехали… — иронически заметила девушка. Она еще улыбалась, но на лицо легла тень страха и тревоги. — Вот обижусь… Будешь тогда 2 недели под окнами серенады петь, умоляя о прощении.
Она демонстративно сложила руки на груди, сложила на хорошеньком личике недовольную гримаску и слегка топнула ножкой.
— Извините, правда в голове сумбур. На бульваре бродит какой-то странный тип… Он словно сгорел заживо, а потом вдруг воскрес. И вообще… Там все словно зомби…
Девушка переменилась в лице. Она подошла к Федору, с тревогой заглянула ему в глаза.
Она взяла первого лейтенанта за руку и подвела его к креслу.
— Хорошо, Тедо… Присядь. Рассказывай, что случилось.
— Я стал спускался по лестнице. Раздался взрыв. Лестница стала обваливаться, я едва успел выскочить из здания. Вокруг оказалось много людей. Они все выглядели как мертвецы — белые лица, красные глаза, черные запекшиеся губы.
— А где это произошло?
— Не знаю, — ответил Конечников. — Вроде недалеко. Минут пятнадцать хода отсюда.
— Подожди, — прервала его девушка и подошла к окну.
На фоне ясного неба был виден высокий столб дыма.
— Бог мой, — сказала она. — Опять террористы… Кажется взорвали торговый центр.
— Очень на то похоже, — заметил Федор. — Много витринного стекла валялось.
— Тогда понятно. Люди пострадали от термической и ударной волны, в шоковом состоянии…
— Я понимаю, отчего на меня смотрели с укором, злобой, досадой и отвращением… Но почему они все отворачивались? — спросил Конечников.
— Не знаю Теодоро кто тебя надоумил одеть свою старую форму?! Ты что хочешь себе неприятностей? И хотя война кончилась, люди помнят что вы убивали наших. Спасибо императорскому эдикту о статусе и неприкосновенности. Наказывают за деметрианцев очень сильно. Оттого люди предпочитают не связываться. Но как тебя сейчас не прибили под горячую руку…
Девушка с досадой покачала головой.
— Я был на орбитальной крепости над Солейной и тут же оказался неизвестно где…
— Все гораздо хуже, чем я думала, — сказала она. В глазах ее появились слезы. — Господи, да за что это мне. Это с тобой уже не в первый раз.
Девушка подошла к нему, заглянула в глаза, приложила его ладонь к своей щеке.
— Тед, ну это ведь я, Лара, — плача сказала она. — Вспомни как мы гуляли в парке или как ходили в «Прекрасную Артемис». А помнишь, как читал мне стихи Петро Альбано о белых цветах?
— Нет, не может быть. Я по элански только отдельные слова понимаю.
— Тедо, ты издеваешься?
Лара оттолкнула его руку.
— На каком языке по-твоему мы сейчас говорим? — поинтересовалась она.
— На риче… — сказал Федор, и в ужасе осекся. Он понял, что сам произнес эти слова как «пароли ричо». — Боже, что со мной?!
Он схватился за голову. Почему-то кисть левой руки была в перчатке. Конечников попытался ее снять, но она не снималась. Внезапно Федор почувствовал, какие твердые и холодные пальцы под этой перчаткой…
— Лара, что это? Где моя рука?
— В бою у Гало ты попал в плен, был ранен.
— Не может этого быть! — твердо сказал Федор. — Я же помню, что все случилось не так. 13 наших кораблей вырвались из огненной ловушки, взорвали верфи и ушли на базу.
Девушка перестала плакать и удивлением посмотрела на него.
— Тедо, — сказала она. — Никто из ваших не ушел тогда от Гало. Тебе еще повезло. Крейсер «Агло» снял с твоего «хундачо» остатки экипажа. Костя хотел узнать, кто так лихо маневрирует. Остальные скауты просто расстреляли.
— Неправда! — ответил Конечников с неожиданно нахлынувшей злостью. — Мы «Эстреко» сбили и еще 3 корабля. «Эстреко» упал и взорвался. Взрыв сжег всю планету. Меня за это судили и хотели расстрелять.
— Тед, мы сейчас в Санта Парадизо, пригороде Лакосто. Ты в плену уже 4 года…
— Не может быть!! — крикнул Федор — Неправда!
Он глядел на искусственную руку, на свое отражение, на девушку, вокруг пока глаза не упали на календарь. Не веря тому, что видит, Федор поднялся, подошел ближе. Там над картинкой с пальмами и какими-то зверушками четко было напечатано «7022». Конечников машинально приблизил правое запястье к глазам и посмотрел на дисплей сигнального браслета.
Он сразу отметил, что это «Argumento», страшно дорогая модель коммуникатора эланской фирмы «Сентако». Цифры на панели гласили, что сейчас 10 сентября 7022 года по универсальному времени. Все завертелось перед глазами Федора.
Он лежал на полу. Откуда-то издалека раздавались странные, хлюпающие звуки. Эти звуки казались чем-то чужеродным, не относящимся к глубокому покою, который охватывал его целиком, заполняя каждую клеточку тела. Через тонированное стекло окна на него равнодушно смотрел ослепительный глаз светила. Лежать было мягко. Он пошевелил рукой, почувствовав тыльной стороной ладони приятное покалывание коврового ворса.
— Тедо, — позвал кто-то его.
В белое пространство потолка перед глазами вплыло заплаканное девичье лицо. Лара… Девушка сидела на полу рядом с ним. В руках у нее был иньектор, а на коленях помещался портативный диагностический процессор.
— Тедо, ответь мне, — просила она между всхлипываниями.
— Ларушка, все в порядке.
Федор положил руку ей на бедро, подумав, что никак не привыкнет к тому, какие у Лары красивые ноги.
— Тедо, как ты меня напугал, — сказала она, пристально вглядываясь ему в лицо.
— Не беспокойся, — сказал он, чтобы ободрить девушку. — Ну хлопнулся в обморок, с кем не бывает.
— А что ты помнишь о том, как пришел сюда?
— Смутно…
— А почему ты оказался в старом армейском комбинезоне? — спросила она.
— Решил наконец оштукатурить стену в ванной. Начал заниматься, как вдруг погас свет. Вышел на площадку. А тут все это началось.
— А ты помнишь, как добрался сюда и что говорил мне? — спросила Лара. Несмотря на все ее старания казаться спокойной, голос девушки высоко зазвучал туго натянутой струной.
— Смутно… Это было как во сне. Похоже я напугал тебя.
— Я неужели ты не чувствовал, что это лишь твоя фантазия?
— Только странную легкость в голове. Слова сами приходили в голову. Странное чувство.
— Да, — ответила она. — Я понимаю, что тебе не хочется быть побежденным и взятым в плен. Ты никак не можешь смириться с тем, что стал инвалидом. Тебе тяжело жить на чужбине, не нравится работать сантехником в торговом центре и из милости ютиться в комнатке рядом со складами. Но пойми, это правда… Даже если ты не хочешь ее принимать.
Все твои друзья погибли 4 года назад. Спустя 2 года пришел черед Деметрианской империи. Половины ее планет больше не существует. Нет ни Алой, ни Амальгамы.
Лара старательно сдерживалась, но надолго ее не хватило. Она вдруг отчаяно зарыдала, выдавливая между приступами плача:
— Ты еще скажи, что не помнишь, что сказал мне в «Прекрасной Аритемис». И как просил моей руки у отца.
Конечников притянул девушку к себе. Она мягко опустилась к нему, уткнулась мокрым лицом в грязный комбинезон.
— Я все помню, Птичка, — сказал Федор. — Как снаряд с «Агло» снес маршевые двигатели моего «ноль третьего»… Как жал на клавишу, а взрыва не было… Как десантник отстрелил мне руку… Как пытал дознаватель на эланском корабле, прижигая мне культю кислотой. Как впервые увидел тебя в госпитале. Косте очень было нужно, чтобы я заговорил. Однажды ночью, когда я отбрасывал коньки, ты вдруг назвала меня не «хундачано», а Тедом. А потом уговорила отца перевести меня к себе домой. Учила говорить на неоле… Гуляла со мной без полагающихся мне охранника и кандалов, взяв с меня честное слово, что я не убегу. Как заступалась за меня перед отцом, дядей и братом. Костя очень меня тогда не любил. А однажды, когда мне снова было плохо, ты поцеловала меня, думая, что я ничего не чувствую.
— Ты помнишь это? — поразилась Лара. — Мне было тебя так жалко, ты был беспомощней ребенка.
Девушка перестала плакать. Она уютно устроилась рядом с ним, обняла Федора, положила голову ему на плечо. Федор и Лара двинулись вместе с ним по воспоминаниям их невозможной любви, которая преодолела враждебность и осуждение, сопротивление родных и мечты о мести. Им почти не надо было слов. Междометий, взглядов, прикосновений было достаточно, чтобы моменты прошлого зримо вставали перед их общим взором. Приятные и не очень, радостные, веселые, грустные.
— Старые распри забылись перед новой общей бедой, — наконец сказала девушка со вздохом. — Теперь чужие корабли жгут планеты без разбору. Плохо конечно так говорить, но без этой напасти у нас с тобой бы ничего не получилось… Это также как твоя рука.
— А что рука? — вдруг напрягся Федор.
Он очень переживал по поводу своего увечья.
— Иначе мы бы не встретились, А если бы и встретились, то ты сейчас был бы очень далеко…
Федор кивнул, признавая правоту ее слов.
— Но все-таки, ведь можно теперь.
— Можно, — согласилась девушка. — Это я тебе как специалист могу подтвердить. Но у тебя особый случай. Кислота отравила ткани… Один подонок в порыве служебного рвения постарался. Чтобы иметь шанс воспользоваться новой методикой, нужно отрезать от культи 10 сантиметров. А если не получится? Так и будем кромсать руку до локтя?!
— Да все получится, я знаю, — сказал Конечников. — Я здоровой мужик, мог бы командовать кораблем, бороться с врагами. А вместо этого занимаюсь унитазами.
— Нет, Тед, вовсе не оттого, что у тебя нейропротез вместо кисти. Ты неплохо бы справился с мануальным управлением даже сейчас. Ведь рука — исполнительный орган. Все в голове.
— Мастерство не пропьешь, — заметил Федор.
Он окончательно пришел в себя и почувствовал, что ему хочется пошалить. Он уложил Лару на спину и стал шарить левой, искусственной кистью по ее груди.
Подключенные к мозгу сенсоры в механических пальцах позволяли чувствовать упругость и величину этих божественно красивых полушарий четвертого размера.
Лара была девушкой, воспитанной в лучших традициях эланского фундаментализма и как могла пресекала вольности своего жениха до свадьбы. Но поскольку ей очень хотелось, она разрешала Федору трогать себя механической рукой.
— А в кого полетят снаряды твоего корабля, если ты опять вообразишь будто воюешь с Эланом? — спросила она прерывающимся голосом, выгибаясь от удовольствия и закрывая глаза.
Федор пустил в ход вторую руку. Девушка сделала вид, что не заметила. С ее губ стали срываться стоны.
Вдруг эланка решительно вырвалась из обьятий Конечникова.
— Не дразни меня Тедо. Я тебе люблю, но у нас ничего не будет до свадьбы, — твердо сказала она.
— Вот так всегда, — с улыбкой заметил Федор.
— Боже мой, на что стал похож ковер после тебя, — восклинула девушка. — И я тоже как чучело.
— Это все, что у меня осталось из одежды. Лишился жилья и всех вещей. Оказалось, что дешевая квартирка при универмаге имеет минусом не только грязный, неудобный подьезд…
— И что, все пропало?
— Да, Птичка. Имущество, конечно, застраховано. Но деньги по страховке выплатят не раньше чем через месяц.
Не говоря ни слова, Лара повела Конечникова на половину дяди. После смерти вдового адмирала и его единственного сына, эта часть дома пустовала.
Эланка привела его в комнату двоюродного брата. В ней было темно, стоял нежилой затхлый запах. Первым делом Лара выключила поляризаторы и распахнула окна. С улицы в мертвую серость помещения ударили лучи солнца и потоки свежего воздуха. Потом Лара открыла дверь в чулан с одеждой.
— Снимай с себя эту тряпку, — решительно приказала девушка. — Вы с Костей одного роста и размера. Подбери себе что-нибудь. Все чистое. Ему это все равно уже не нужно.
Девушка присела на диван, внимательно наблюдая за Федором.
Федор выбрал темно-синий выходной костюм, и хотел было одеть его, как Лара остановила его.
Девушка достала парадную форму Константина.
— Одень, — просто сказала она.
Конечников не спеша одел белые брюки и китель с золотыми погонами. Подошел к зеркалу.
В нем отразился бравый эланский капитан первого ранга. Федор посмотрел на себя, на планку с незаслуженными им наградами и хотел было снять чужой мундир, но Лара его остановила. Она подошла сзади, положила подбородок на его плечо, любуясь отражением своего мужчины.
— Если ты так хочешь — иди, — сказала она, показав глазами вверх. — А я ждать тебя буду. Только возвращайся…
— Никуда я от тебя не денусь, — ответил Конечников, обнимая девушку.
— Ау, Лара, — донесся снизу знакомый голос. — Ты тут?
— Соседка, — шепнула Лара, Федору. И крикнула — Тут я.
— Мы уже собрались. А вы как?
— Через 5 минут.
— Подходи к калитке, пойдем вместе.
— Хорошо, — ответила Лара.
Девушка взяла щетку и стала приводить платье в порядок. Федор, краснея от мысли о том, что его могли видеть в таком виде стал лихорадочно переодеваться.
На тенистой аллее перед второй линией домов их ждали соседи — немолодая бездетная пара. Они с нежностью относились к девочке, которая выросла у них на глазах. Когда Лара стала взрослой, интерес стал менее бескорыстным.
Сказывалась ее врачебная специализация по косметологии и рекреации. Лара не отказывала в им помощи, позволяя экономить большие деньги на поддержании тонуса и продлении жизни.
Мужчины обменялись рукопожатиями, сдержано поздоровались с дамами.
Соседка Фиона шумно приветствовала девушку.
— Здравствуй Птичка, моя радость — сказала она.
— Здравствуй тетя Фиона, — ответила Лара.
Женщины поцеловались.
— Как я тебе? — спросила соседка девушку.
Она отошла на пару шагов, крутанулась.
— Чудесно… Великолепно, — с улыбкой воскликнула Лара.
Они продолжили восторги по поводу нарядов друг друга, Потом защебетали про подарки, которые они приготовили молодоженам.
Удовлетворив первую страсть к общению, женщины снова сбросили цветы и сумки мужчинам, решив, что такие красивые, изящные и хрупкие создания не должны утруждать себя переноской тяжестей.
— Антонио, — капризным тоном сказала Фиона. — Будь добр… И вы, Теодоро не стесняйтесь.
Освободившись, они продолжили болтать о том и о сем. Дамы пошли впереди, предоставив своим спутникам тащить поклажу.
Федор зашагал рядом с эланцем.
Глава семьи, Антонио был капитаном первого ранга, который оттарабанив 30 лет на действительной службе, продолжал карьеру в «формацио синдефенсо» и даже стал там бригадным адмиралом.
«Синдефенса» с некоторых пор перестала быть синекурой, приютом для доживающих свой век заслуженных стариков. После гибели основных подразделений эланского флота, части самообороны стали силой, которая хоть и не могла защитить от инопланетных кораблей, но могла заранее придупредить о нападении.
Несмотря на глупую фамилию Боко, он был неплохим человеком.
К Федору он относился по дружески, несмотря на то, что ему не раз приходилось сходиться в бою со скаутами с базы «Солейна». Старый каперанг как-то признался Федору, что больше всего уважает своего бывшего врага за верность родине.
Конечников не рассказал о своей системе боя ни под пытками, ни за деньги, ни настойчивым просьбам людей, к которым он привязался и был многим обязан. Только когда князь-император из горящего Нововлада освободил последним указом деметрианцев от присяги и просил объединиться с эланцами в борьбе с инопланетными захватчиками, Конечников передал все что помнил по своим разработкам.
— Ну как? — спросил он у Федора.
— О чем ты Антонио? — поинтересовался Конечников.
— О белом мундире, — с легкой усмешкой ответил сосед.
— Лара предложила, я и одел, — смутился Федор.
— Не скромничай Теодоро. Я рад, что ты созрел, чтобы сменить робу сантехника на что-то более достойное мужчины.
— А именно? — заинтересовался Конечников.
— Ну, погоны каперанга не обещаю… Но чин суперлейтенанта без решения коллегии гарантирую. И место командира корабля в разведывательном подразделении. Покажешь себя — переведу в штаб, в отдел тактических разработок. Будем тогда на шаттле вместе на работу летать и каждый вечер возвращаться к девочкам. Ты ко своей, я к своей.
— Заманчиво… — сказал Конечников. — А сроки?
— В понедельник с утра приходи ко мне, поедем знакомиться, — адмирал улыбнулся. — А пока забудь, будем веселиться.
Странная чужинка поселилась в Федоре после приступа. Он как будто не вполне узнавал местность и окружение. Ум отстраненно замечал мелочи, на которые он давно не обращал внимания: какие декоративные заборчики из тонких белых реечек на участках, как хорошо после солнечного пекла на тенистых аллеях.
Люди на террасах здоровались. Конечников отмечал, что именно с ним, причем по-дружески, точно не стрелял он в них орудиями своего корабля.
Свадьба готовилась в маленьком парке у озера. Там были накрыты столы и сооружены навесы на случай дождя. У алтарного камня на раскладном стуле расположился чиновник муниципалитета в строгом черном костюме, с серьезным видом делая какие-то пометки в папке у себя на коленях. Рядом с ним что-то бормотал служитель культа в серебристо-серой хламиде, ритмически встряхивая руками с зажатыми в них ароматическими палочками.
Дым и бормотание досаждали чиновнику. Он морщился, когда прозрачные паутинки пряного дымка касались его ноздрей.
Вокруг сновали дроиды и прислуга. Гости тоже участвовали в подготовке. Звенели тарелки и бокалы, перекликались голоса. Предоставленные сами себе с веселым визгом бегали дети.
Федор шел сквозь это кипение, стараясь непринужденно улыбаться. Он приветливо махал знакомым, пожимал руки приятелям, говорил пару-тройку слов о прекрасной погоде и замечательной организации свадьбы. Но внутри какая-то его часть, недоумевая, глядела на происходящее. Словно впервые видел эланцев вблизи.
Особенно бросалось в глаза, как мало было надето на женщин, какие они стройные и красивые. Их голые руки, плечи и колени, сильно открытые груди не давали отвести взгляд, заставляя чувствовать себя подсматривающим мальчишкой.
Конечников вспомнил, что в родной империи эланок изображали плешивыми, жирными ведьмами, поросшими бородавками. Однако на Лакосто Федор видел нечто отдаленно похожее только в сельских районах, которые и поставляли основную часть пушечного мяса для бесконечной войны.
Гляля на оживленных, веселых мужчин он невольно задумывался, как они умудряются быть еще и злобными, жестокими палачами.
Память подкидывала картинки, когда пленных офицеров и матросов «ноль третьего» месили ногами, кололи и резали обкурившиеся дознаватели-любители с крейсера «Агло».
Старая вражда, боль и злоба, по необходимости спрятанные глубоко внутри снова зашевелились в бывшем первом лейтенанте.
Внешне ничего не было заметно, и только Лара, которая знала Федора лучше его самого, с тревогой поглядывала на своего жениха.
Тем временем свадьба прошла все установленные этапы: регистрацию, обрядовую часть, обязательные поздравления. Гости похлопали, постояли молча с серьезными лицами под монотонный речитатив жреца, вручили подарки, расцеловались с женихом и невестой, высказали свои благопожелания и шумной гурьбой сели за столы.
Конечников удивлялся насколько теплой и какой-то семейно-трогательной получилась такая большая свадьба. Закончив обязательную часть и выпив, народ стал неорганизованно, но очень к месту произносить речи.
Гости показывали свои таланты: пели, играли на музыкальных инструментах, порой весьма неожиданных, декламировали. Получился неплохой импровизированный концерт. Федор тоже блеснул, прочтя стихи собственного изготовления. Эланцы долго хлопали.
Лара была в восторге. Она наконец отошла от кошмара, когда в к ней домой в обличье любимого пришел совсем чужой человек. Болтливая Фиона рассказала ей о планах своего мужа в отношении Конечникова.
Девушка согласилась с соседкой, что лучше, когда мужик под боком, пусть даже сантехник. Но будучи женщиной из старинного офицерского рода, она помимо воли почувствовала гордость за своего избранника.
Спустились сумерки. Загорелись гирлянды огоньков над столами. На эстраде гулко забухали барабаны ансамбля, яростно и пронзительно-весело запели скрипки.
Молодежь, оставив стариков за столами, шумной гурьбой кинулась на площадку.
Начались танцульки. Эланские танцы отличались еще большей свободой, чем дикарские пляски «торгашей». Жгучий ритм, точно рассчитанные движения, заводили партнеров сильней чем обьятья и поцелуи.
Федор с удовольствием чувствовал тело Лары, ее тугую, тяжелую грудь, изгиб тонкой талии, прикосновения упругих бедер эланки.
Но едва Конечников вошел во вкус, Лара вытащила его из круга. Там собралось несколько ее подруг вместе со своими кавалерами.
Девушки обьяснили, что подготовили невесте сюрприз и оттого организуют сейчас маленькое представление. Они попросили обеспечить все необходимое и убежали в дом переодеваться.
Мужчины наскоро разделили обязанности. Очень скоро девчонки возвратились обратно, закутанные с ног до головы в накидки. Музыкантам сунули денег и спешно скинули со сцены инструменты. Вокруг стала собраться толпа недовольных гостей.
Из динамиков полилась совсем другая музыка. Она плавно и тягуче поплыла в пространстве, баюкая и расслабляя зрителей.
На подиуме возникли девушки, одетые служительницами старинного культа. В их руках призрачным синеватым пламенем горели чаши. Отблески колдовского огня играли на смуглых телах эланок.
Материя была почти прозрачной, обрисовывая соблазнительные груди и ягодицы девушек. Куски ткани едва удерживались тонкими поясками, открывая тела при каждом движении. На лица были надеты маски, которые вполне вписывались в таинство древнего обряда. Девушки как змеи плавно изгибались и сплетались друг с другом. Молодые, красивые девчонки исполняли старинный танец благословения. Все вокруг, замерев, смотрели на завораживающее действо. Конечникову показалось, будто он слышит, как сквозь музыку проступает тяжелое, взволнованное дыхание зрителей.
Федор почувствовал, — его тоже заводит магия древнего ритуала. На сцене высокая, статная главная жрица в красной с золотом маске начала сольную партию. Она была лучше всех, красивой, длинноногой, пронзительно женственной. В волосах девушки звездами сияли драгоценности. На запястьях негромко звенели браслеты. На открытой груди мерцали золотые символы древней веры. Движения были отточенными, выверенными, словно девушка и вправду служила старинной богине.
Поначалу Федор признал в танцовщице Лару. Его больно кольнула ревность. Но глядя как уверенно и чувственно она движется в потоках внимания зрителей, завораживая гибкостью своего великолепного тела, Конечников решил, что это не его невеста. Он прекрасно помнил, как Лара с ее удивительно красивыми ногами стеснялась носить короткую юбку. А оттого вряд ли смогла бы прилюдно открывать свои самые потаенные места, заставляя трепетать от удивления, восхищения и похоти сотни людей.
Очень скоро действо опьянило Конечникова и ему стало все равно кто перед ним. Он жадно разглядывал стройную и крепкую плоть танцовщицы, испытывая непреодолимое желание схватить черноволосую, длинноногую красавицу и овладеть прямо на виду у всех.
На сцену почти насильно вытолкнули молодых. Главная жрица вручила им чашу с огнем. Тут музыка оборвалась, во всем поселке погасли лампы.
Все погрузилось во тьму. Осталась лишь призрачное пламя в брошенных танцовщицами чашах.
Конечников знал, что ему нужно делать — не только он вожделел почти голых девчонок. Федор подхватил накидку и кинулся за сцену.
Участницы церемонии спешно грузились на мотоциклы и мобили своих парней, пока зрители не опомнились. Моторные мостры с ревом стартовали, растворяясь во темноте.
— Тедо, я здесь, — крикнула девушка в красной маске.
Федор набросил ей на плечи темную ткань, страстно поцеловал ее в губы. Лара ответила. Девушка дрожала от возбуждения, соски были твердыми, крепкие мышцы живота двигались от каждого прикосновения к телу.
Федор подхватил Лару и они побежали в темноту. Им не нужен был транспорт, чтобы добраться до дома.
Прикрывая их отступление, у сцены забили огненные фонтаны.
Удалась на безопасное расстояние, Лара и Федор остановились. Они долго целовались, распаляясь все сильнее и сильней. Девушка со стоном потянула Конечникова на себя, опускаясь на землю и охватывая его своими гладкими, сильными ногами.
С грохотом и свистом в воздух поднялись ракеты и сполохи огня осветили окрестности. Восторженно закричали гости.
— Я сказала что после свадьбы, но не уточнила после чьей, — задыхаясь произнесла эланка, расстегивая рубашку на мужчине.
Федор судорожно стал стягивать с себя брюки и вдруг почувствовал как стало жарко вокруг.
Все вокруг налилось красно-оранжевым светом, точно салют поджег небо и оно запылало испепеляя жаром землю. Поднялся палящий ветер от которого загорелась трава и верхушки деревьев. Люди продолжали кричать, но уже не от радости. Полный страдания и тоскливого ужаса многоголосый вопль словно пытался оттолкнуть смерть.
Конечников тоже что-то кричал, из последних сил накрывая девушку.
Он чувствовал, как горит у него на спине кожа, а Лара стонет и бьется от боли, пытаясь спрятаться под ним от огненного жара.
Конечников очнулся в своей камере. Ужас был так велик, что он вскочил на ноги, озираясь по сторонам. Ноги обжег холодный пол. Было тихо, черно-белые тона ночного зрения говорили о том, что в камере выключен свет. Разгоряченое кошмаром тело стало остывать. Лара бесплотным, полупрозрачным облаком возникла перед ним.
— Тедо, ты опять бредишь, — печально сказала она. — У меня больше нет сил с этим бороться.
— Птичка, слава Богу ты жива, — с облегчением сказал Федор.
— Эх, ты… — грустно произнесла Лара. — Ты все испортил.
— Извини, — сказал он, не очень понимая, как могла эланская девушка оказаться на орбитальной крепости. Быль и небыль причудливо переплелись в сознании. Федор никак не мог понять кто он на самом деле: пленный деметрианец на Гало, которому кажется что он вернулся домой после кровопролитной битвы или просто арестованный, потерявшийся в видениях созданных нечистой совестью.
— Вернись ко мне, — устало предложила она. — Ну что ты за это бред цепляешься. Ты ведь хочешь, чтобы я была жива…
— Тут все так реально, — в раздумье произнес Конечников, трогая пальцы левой руки и оглядываясь по сторонам.
— Ты ведь все равно вернешься, как это не раз бывало. И снова будешь просить прощения за то, в чем на самом деле не виноват. Подумай, какая реальность тебе милей? Бред, где я сгорела как полено или подлинная правда? В конце-концов, если дело в увечье, то за пару месяцев я тебе кисть восстановлю. Я специально не давала это сделать, чтобы ты не ушел на войну. Я боялась что и ты… Дядя погиб, Костя тоже. Отец уже год числится в без вести пропавших. А я знаю, знаю, что его больше нет.
Лара заплакала. Федор попытался прижать ее к себе, но рука прошла через пустоту.
— Как мне вернуться? — спросил он тоскуя по теплому телу своей любимой, тихим вечерам вдвоем в большом доме.
— Федя, ты должен убить себя в этой иллюзии, — сказала девушка. — Тогда твоему разуму ничего не останется, как признать правду.
Лара подплыла к кровати. Она прикоснулась к маленькой бутылочке и та распалась, образовав несколько острых осколков.
— Сделай это Теодоро, — попросила она. — И мы будем вместе до конца времен.
Конечников под взглядом Лары, плохо соображая, что делает взял этот импровизированный скальпель и прикоснулся к запястью. Боль отрезвила его. Острый испуг захолодил тело, отдался в ноги.
Почему-то стало безумно самого себя. Федор почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Соленая влага закапала с ресниц.
«Как все глупо и быстро закончилось» — вдруг пронеслось у него в сознании.
И тут же вдруг он вспомнил давнее, позабытое. Оно вдруг проявилось ярче, чем убаюкивающее слова призрака в обличье прекрасной молодой девушки… Когда-то он спрашивал себя, как выглядит темнота, куда Одинокая Леди, губительница мужчин запирает украденные души. Сегодня он видел темноту своими глазами. А значит…
Призрачная девушка все поняла. Начался поединок воль мертвой эланки и живого звездолетчика. Осколок был зажат в руке, которая почти не принадлежала первому лейтенанту. Острая линия скола нависала над бьющейся веной как граница между жизнью и смертью.
Лара что есть силы давила вниз, заставляя сокращаться мышцы. Федор стонал, но изо все отводил стекло от запястья. Мир причудливо изменялся перед глазами. Федор оказывался в реальности, где красивая девушка Лара дурачась изо всех сил толкала его руку. То в пустом, холодном, страшном пространстве возникали иные образы… Черная субстанция облаком нависала над первым лейтенантом, иголками разрядов парализуя нервы.
Откуда-то издалека доносился голос. Кто-то стонал, хрипел и звал на помощь. До Конечникова не сразу дошло, что это он сам.
— Ну зачем ты держишься за эту никчемную серятину? — потеряв терпение воскликнула девушка.
Перед глазами Федора стали возникать самое отвратительное из увиденного им на службе. Горели звездолеты, скоростная картечь разрывала людей, вакуум врывался в отсеки заставляя лопаться глаза и легкие.
Лара заставила увидеть безумие попоек, когда водка выпускала наружу страх и напряжение. Дала вновь ощутить невыносимую бессмысленность напрасно ушедших лет, проведенных в боях за ненавидимое государство и придавленной вечным похмельем гарнизонной службе.
— Потому, что это и есть настоящая жизнь — твердо Конечников. — А у нас с тобой не было… — Как ловко ты морок на меня напустила, лиса царьградская.
— Ты думаешь я это она? — оскорбилась и удивилась девушка. — Тед, это неправда. Я добра тебе хочу. Неправильно, что ты здесь. Ты не должен был вернуться от Гало. Твоей судьбой было на полной тяге таранить «Эстреко» и уйти в лучший мир с гордым сознанием своей победы. Ты мог попасть в плен, тогда у нас был бы шанс встретиться…
Но ты, Федор, по своей глупой гордости предпочел третий путь, который поведет тебя в никуда и многих увлечет за тобой. Лучше идем со мной. Я ведь знаю, что ты любишь меня, хоть и ни разу не видел в этом воплощении.
— Исчезни, тварь!!! — заорал вдруг Конечников.
Он вложил в крик всю силу на которую был способен. Но перекрывая его прозвучал спокойный голос призрачной девушки.
— Напрасно ты думаешь, что все это было бредом. То, что я показала тебе, случится в твоей жизни. Если не с тобой, но с близкими тебе людьми. И не надейся, что тебе будет с кем-то лучше чем со мной. Знай, что настоящая Ночная Губительница скоро вновь появится в твоей жизни, и с того дня смерть будет ходить за тобой по пятам, милый мой.
Мертвая эланка исчезла. Вместе с ней пропал глухой звуковой колпак, который не пропускал звуки реального мира.
Первый лейтенант услышал, как по прутьям решетки колотит дубиной надзиратель, в крайнем раздражении, смешанном со страхом крича: «Что орешь, дурак!!! Заткнись! Выпустят тебя! Завтра выпустят!!!»
Услышав, что заключенный притих, тюремщик бормоча ругательства вернулся на место.
Федор долго не мог уснуть. «Око за око, зуб за зуб. Так было, так будет». — повторял он снова и снова.
Чтобы успокоиться, Федор стал вспоминать тот день, когда дед впервые разрешил ему самому читать летопись.
Память воспроизвела все: вес тяжелого фолианта, специфический запах страниц, капли самодельных чернил между строк, блики на желтом листе бумаги от колышущегося пламени светильников, преломленного толстыми самодельными стеклами. И, конечно же, эти строки:
«Даже по прошествии многих лет не могу понять логику тех, кто послал этот корабль, чтобы погубить жизнь на мирной планете. Только „рогатая камбала“ виновата, что мы ютимся в пещерах, спасаясь от девяностоградусного мороза. Только этот странный корабль, с плоским корпусом и огромными башнями фортов был причиной того, что по поверхности нашей планеты прошли волны пламени и лег вечный снег».
«Око за око, зуб за зуб» — как заклинание повторял Конечников, раскачиваясь из стороны в сторону на кровати. — «Тебе не одолеть меня, эланская нежить… Тебе не одолеть меня, эланская нежить… Тебе не одолеть меня, эланская нежить…»
Он старался представить себе, как гордились бы его предки, узнав, что именно он, мужчина из рода Конечниковых, сквитался со проклятыми эланцами за все страдания, которые выпали на долю жителей Амальгамы.
15 Апреля 10564 по н.с. 21 ч. 15 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
— Я думала, мы будем читать о войне, — недовольно заметил девушка. — А тут, оказывается, развоплощенные замешаны.
— Ну, не я же писал, — ответил Управитель.
— И ты хочешь подкинуть это любителям военной истории? — с издевкой поинтересовалась Рогнеда. — Про тактику и недовольство режимом годится. Но знай, что в сети четвертого имущественного класса не было, нет, и быть не может никаких духов, бессмертных, Управителей Жизни. Это все сказки. Или бред психически больных.
Управительница ослепительно улыбнулась стервозной, неприятной улыбкой.
— Да, мы много приложили сил к тому, чтобы все эти темы стали сначала колонкой курьезов, потом чтивом для любителей аномальщины, страшилками для детей и, наконец, просто бредом сумасшедшего, — ответил ей мужчина.
— За этот опус Совет тебя точно закопает. Разве ты не прочел это перед тем, как подсунуть мне?
— Читал… — ответил Управитель, потом поправился. — По диагонали.
— Оно и видно, — с досадой сказала Живая Богиня. — Мне показалось, что стиль очень знакомый. Сначала я не была уверена, но когда пошло про эланцев и развоплощенных, наметилась очень нехорошая тенденция. Кто автор?
— Колыван, конечно — с усмешкой ответил Управитель.
Управительница аж подпрыгнула.
— Теперь можно и Колывана разрешать, — саркастически сказала она. — Свобода, демократия, открытость. Ты просто идиот, Пастушонок. Вспомни, сколько сил было положено, чтобы забылось то, что он разболтал!
И сколько бед случилось из-за того, что долгие столетия власть боялась настаивать на своем священном праве — требовать от людей забвения мелких, собственных интересов и самопожертвования ради великой цели!
Управительница замолкла, укоризненно глядя на мужчину.
— Было время, и сам я почти сочувствовал ему, — помолчав, признался Живой Бог. — Мне казалось, что новая струя выдует все застоявшееся, несвежее. Когда абсолютных владык сменили выбранные народом правители, я был почти в этом уверен. Однако жизнь повернулась странным образом. Посеянные идеи вдумчивого анализа обернулись анархией и нигилизмом, раздробили целостность общества. Ранее скрытые факты стали обоснованием вседозволенности.
Кончилось все тем, что на защиту Родины, людей пришлось рекрутировать далеким от добровольности способом. Но согнанные палками подразделения не обладали ни умением, ни желанием сражаться с врагом.
В итоге — целые тысячелетия Обитаемое Пространство охраняют лишь «черные ангелы», которые все больше становятся рационалами «славных» времен Князя Князей безо всякой помощи его мантры бессмертия.
— А ты помимо прочего собираешься и «драконам» петь осанну? — жестко спросила Управительница. — Признаться странный выбор.
— Я хочу, чтобы нормальные, живые, чувствующие люди оторвались от дискотек, жрачки, сериалов и компов и устремились бы к небу.
— Да, черное становится белым, белое — черным, — мягко и задумчиво сказала Рогнеда, показывая, что она не противится своему надзирателю. — И вновь, черное плавно переходит в белое. И так без конца. Может ты и прав. На новом витке можно и Колывана разрешать. Только ради Бога, — про развоплощенных не надо.
— Вот ты и выкинь, — весело сказал Живой Бог.
— Как занятно сложилась судьба у этого Федора, — помолчав, сказала Рогнеда. — Ненависть десятков поколений жителей Амальгамы, сделала его палачом целой планеты. И по злой иронии судьбы, он убил ту, которую любил когда-то.
— Жизнь порой, делает такие зигзаги, — произнес Андрей. — Мы продолжим?
— Нет, — устало произнесла девушка. — Пожалуй, на сегодня хватит. Может, я еще почитаю, перед сном.
— Намек понял, — проявил сговорчивость Управитель. — Продолжим завтра?
— Да, приезжай с утра.
Великолепие вокруг пропало, растворилось в темноте, пробиваемой злыми, колючими иглами звезд. Осталась лишь платформа, над которой дрожал купол защитного поля и висящий в пустоте крейсер-истребитель. Под брюхом летающего диска слабо светились высокие слои стратосферы ночной стороны Тригона.
— Ганя, по-моему, это чересчур, — произнес Андрей. — Редуцировать искусственную реальность до альфы, лишь потому, что кто-то попросил помочь с написанием заурядной статьи…
— Типа свет включи, выйти из дому страшно, — прокомментировала слова Управителя девушка. — А не боишься, что на самом интересном месте все вдруг пропадет?
— Боюсь, — чтобы не злить Управительницу, признался мужчина…
— Бойся, я такая, — сказала Рогнеда.
Однако же ничего из того, чем пугала своего гостя она не сделала, вернув луг и тихую летнюю ночь, под темно синим пологом неба, усыпанным, мягко мерцающими крупными звездами.
Девушка, дожидаясь, пока Управитель не погрузится на свой корабль, вспомнила, что в одном из отделений кухонного стола лежит заветная пачечка сигарет с тернавью.
Живая Богиня не стала устраивать спектакль с прогулками по громадным залам, а сразу же переместилась в свой огромный, пустой дом.
Набрала еды в автомате, разделась и уютно устроившись в спальне, принялась за ужин, временами бросая взгляд на голографический экран портативного компа, где медленно полз текст старинной книги.
Утром, после завтрака, надзиратели старательно обыскали камеру. Под койкой нашелся разбитый «мерзавчик». На острие одного из обломков остались следы запекшейся крови. Тюремщики только переглянулись и покачали головами.
— Покажите запястья, — подчеркнуто официальным тоном предложил старший.
Конечников с вызовом убрал руки за спину.
— Не надо нас злить, первый лейтенант, — посоветовал надзиратель, поворачивая тумблер электродубинки. — Сегодня вас собирались отпускать. Смотрите, как бы не отстаться тут надолго.
Федор сообразил, что и вправду не стоит. Увидев порез на руке, тюремщики ничего не сказали. Старший посмотрев на напарника лишь покрутил у виска. Было видно, что у чинов тюремного персонала на языке крутится много злых и оскорбительных слов, адресованных своему узнику и друг другу.
При этом они продолжали обращаться с первым лейтенантом очень вежливо, через слово извиняясь за доставляемые неудобства.
Когда обыск был закончен, надзиратели освободили камеру.
Им на смену явился тот, от одного вида которого Федору стало не по себе. Командующий эскадрой как обычно был затянут в безукоризнено выглаженный мундир. Ботинки блестели как темное зеркало, золотом мерцали погоны, на наконечниках аксельбантов мигали острые звездочки драгоценных камней.
Федор вскочил перед бригадным генералом и нарочито бодро прокричал:
— Арестованный первый лейтенант Конечников!
Генерал окинул подчиненного критическим взглядом, поморщился, хотел было сказать что-то по поводу его внешнего вида. Однако, он переборол себя и принял совсем другой тон.
— Не арестованный, а задержанный, — поправил он Конечникова. Потом многозначительно заметил. — А мог быть и расстрелянным…
— На все воля Божия, — ответил Федор. — Но я невиновен.
— Никакой Бог не поможет, если такие показания подписывать! — взорвался генерал, сунув под ему нос вырванный из судебного дела протокол.
— Виноват, — ответил Федор. — Бес попутал.
— Какой, твою мать, бес?! Они что, били тебя?
— Никак нет! — ответил Конечников, и совсем смутившись, добавил. — Меня пять дней не кормили, а потом за стол, да с выпивкой. И еще сказали: «Запишем, как дело, было — и домой». А я… Я, когда подписывал, уже лыка не вязал.
— Вы в Дальней Разведке за стакан любую бумажку подмахнете?
— Так получилось, — опустив голову, сказал Конечников.
— Ладно, чего еще от вас ждать, — устало произнес бригадный генерал. — Дело на тебя не заводилось. Будем считать что за пьянку отсидел. Собирайся.
— Правда? — встрепенулся Федор.
— А как же, — по-свойски улыбнулся командующий. — Скажи вот только, не знакомо ли тебе это устройство?
Никифоров вытащил из кармана кителя портативный компьютер.
Первый лейтенант со страхом узнал в нем свой аппарат. Бригадный генерал, конечно, здорово помог Федору. Но он от этого не перестал оставаться начальником. А значит нежданному благодетелю не следует знать про то как его пьяные подчиненные залезали в центр связи.
Командующий внимательно глядел на первого лейтенанта, пристально изучая реакцию офицера.
Что-то подсказало Конечникову, что бригадный генерал ждет откровенности. И от степени этой откровенности будет зависеть судьба Федора. Но сейчас от языка Конечникова зависеля жизньи и свобода друга, а оттого первый лейтенант не мог поступить иначе.
— Позвольте взглянуть ближе, — сыграл он в благородное непонимание.
— Взгляните, взгляните, — генерал нехорошо усмехнулся. — Особенно на это.
Никифоров нажал сенсор включения, наводя объектив на стену. В зоне проекции, возник текст послания к генералу, отправленный накануне операции через центр секретной связи.
Генерал довольно посмотрел на Федора, потом прокрутил окно редактора дальше. «Довожу до Вашего сведения, что исполняющий обязанности командира малого ракетоносного корабля первый лейтенант Конечников Ф. А. был незаконно задержан группой по проведению специальных операций. В настоящее время, вышеупомянутый первый лейтенант содержится в блоке смертников и ему предъявлено обвинение в совершении тяжелого военного преступления. Могу доказать, что Конечников неви……..».
«Васька?» — пронеслось в голове первого лейтенанта. — «Стрелкин, ничего не понимая в сетевых технологиях, не умея даже набирать текст на клавиатуре, смог сам отправить письмо?!»
— Довольно! — сказал генерал. — Вы узнали компьютер?
— Так точно, мой, — отрубил Конечников.
— И это вы залезли в почтовый сервер секретной связи?
— Так точно.
— Кто еще участвовал?
— Я был один…
— Пожалуй, к себе вы не пойдете… — в раздумье сказал командующий. — Оформим дело, раз уж вы не отрицаете. Суд у нас скорый и справедливый. На пять лет каторжных работ можете рассчитывать смело.
— Виноват — отвечу, господин генерал, — твердо сказал Конечников.
— Смотри-ка, храбрый какой. Не сходится, однако. Ты уже в камере сидел, когда второе письмо мне пришло.
— Не могу знать! — уперся Конечников.
— Стрельников мне все рассказал и передал компьютер.
— Осмелюсь доложить, господин генерал, — вставил Федор, — Стрельников, один из самых бестолковых офицеров на нашем корабле. Вы сами совершенно верно изволили его называть «спившимся подонком». Он бы эту машинку даже включить не смог. Кроме того, от винных порционов у него бывают сонные грезы, которые он от яви не отличает.
— Говорите «бестолковый»?
— Так точно. А еще законченный пьяница и первостатейный врун.
— Ну, хорошо, — генерал кивнул головой. — Из материалов дела следует, что он без команды подготовил последнюю ракету к пуску? И именно это заставило корабль в бою совершать неуставные маневры?
— Он хоть и полный идиот, но на это даже он бы не решился. Я отдал ему команду.
— И каким же образом? — ехидно поинтересовался генерал. — Мы внимательно слушали записи. И, знаете ли, ни намека…
— Не удивительно. Я ему рукой махнул, чтобы он запускал…
— Чушь. Где артиллерийская рубка, а где был ваш пост? Не сходится…
— А я по видеофону… — Не надо делать из меня дурака, лейтенант, — разозлился генерал. — Никогда не слышал, чтобы в бою командир и начальник артсистем пялились друг на друга по видео.
— У нас так принято.
— Ну, хорошо, — генерал плотоядно усмехнулся. — Ответите и за это.
— Как прикажете, — твердо сказал Конечников.
— Ты хорошо подумал, Конечников? — глядя ему в глаза, спросил командующий.
— Так точно.
— Ну, ладно, — Никифоров на мгновение ушел в себя, точно что-то высчитывая. И вдруг спросил совсем уж неожиданное: — Как у тебя с выпивкой?
— Нормально… — искренне удивился Федор. — Да и не пью я почти, только вид делаю.
— А ночью то чего орал? — переменил тему командующий.
— Приснилось наверное что-то, — как можно более спокойно ответил Федор.
— И руки резать пытался? — поинтересовался генерал.
— Как оказалось убить 500 миллионов не так просто.
Командующий долго смотрел в глаза Конечникова, потом покачал головой. Не говоря ни слова удалил злополучные сообщения и вернул компьютер Федору.
В камере повисло тягостное молчание.
— Видел я твои записи, — наконец произнес Никифоров — Не забрасывай это дело… Не рухни «Эстреко» на эту пакостную планетку, быть тебе капитаном и кавалером Алмазного креста. Придет и твое время. Дурь из головы выбрось и жди. А пока в командировку поедешь в Аделаиду…
— Есть в Аделаиду, — ответил Конечников.
— Ты бы лучше командира предложил заменить, — горько сказал командующий. — Говорили ему — «Выстрелил, — и назад». А он… 53 корабля сгубил, гнида…
Командующий повернулся и, не прощаясь, вышел из камеры.
Примерно через полчаса Федор поднялся на борт скаута.
Дневальный вытянулся в струнку и радостно оттарабанил: — «Здравия желаю, господин первый лейтенант».
Федор отдал честь и сделал жест, чтобы дневальный молчал.
Но матрос-первогодок, ошалело хлопая глазами, заорал: — «Начальник дежурной смены! На выход!»
— Чего орешь, дурак! — рявкнул на него Конечников. — Когда инспекция, дневальные молчат. А свои идут, так соловьем разливаются.
— Чего там у тебя? — поинтересовался Стрелкин, высовываясь из дверного проема. — Крок, блин! Живой!
Васька кинулся к Федору, матерясь от восторга.
— Я знал, что есть на белом свете правда! Выпустили, суки драные!
Очень скоро Стрелкин с Конечниковым засели в капитанской каюте, занимаясь приготовлением горячительного коктейля из остатков оптической жидкости на всю офицерскую братию.
Стрелкин рассказывал последние новости.
— Тут вообще такое творилось. Сначала спецы из прокуратуры пришли снимать рекордеры. Я под шумок заменил кормовой на мертвый из запаса. Подумал, что пригодится. И пригодился, когда эти козлы все «потеряли». А потом, ты представляешь, явился спецназ и расписал все сортиры надписями про «ДМБ» и «Амальгаму».
— Видишь, традицию новую открыли, — усмехнулся Конечников.
— Абрашку вот только не застал, — заметил Василий.
— А что случилось? — обеспокоенно спросил Федор. В его голове вдруг мутной тучей всколыхнулись плохие предчувствия.
— На Алую, в госпиталь отправили.
— И зачем? — поразился первый лейтенант.
— Долечиваться типа. А он и согласился. Понятно — водку пить и телок свежих пользовать.
— Тут что-ли баб мало… — вздохнул Конечников.
— Да и я про то. Все Ленка проклятая, — заметил Стрелкин. — А ведь большой уже дядька. Ну да ладно, отдохнет, развеется.
Разговор прервался.
Федор долго крепился, но все же не утерпел и спросил:
— Васька, это ты второе письмо командующему отправил?
— Да…
— С меня бутылка, — только и смог сказать Федор.
— От коньяка эланского не откажусь, — усмехнулся Стрельников.
Стрелкин и Крок посмотрели друг другу в глаза. Можно было говорить много и долго, но ни тот, ни другой не любили сотрясать воздух словесами. Мужчины крепко пожали друг другу руки в знак признательности, а потом продолжили сложный процесс приготовления «пакадуровки».
Конец 5 главы.
15 Апреля 10564 по н.с. 23 ч. 35 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
Рогнеда решила заканчивать. Она погасила компьютер и выключила свет.
Ночью девушке во всех возможных вариациях снился один и тот же сон, в котором из земли пробивался огромный огненный шар. Под ударами рвущегося на свободу из тесной глубины тела поверхность покрывалась трещинами. Они росли и ширились, пока в километровых бороздах не показывалось сияющий призрачным зеленым огнем подземный узник, погребенный в давно прошедшие забытые времена.
16 Апреля 10564 по н.с. 10 ч. 42 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
Управительница проснулась сравнительно рано. Подивилась своему несуразному сну и принялась за обычные утренние дела. Рогнеда против обыкновения позавтракала на кухне княжеской резиденции на Деметре. За окном пламенел долгий день, полыхая ослепительными сполохами на холодной, заваленной снегом равнине. Закончив с завтраком, девушка отправилась в павильон для чтения, в тайне надеясь, что дела не позволят Живому Богу присутствовать сегодня. Но, — увы… Андрей уже ждал.
Девушка сухо поздоровалась и запустила воспроизведение.
Дверь захлопнулась. В комнате было темно. Через краткий миг зрение адаптировалось. Конечников мог не зажигать огня, но густо пересыпанная сияющим жемчугом светил звездная бездна давно действовала ему на нервы. Федор щелкнул выключателем и выкрутил регулятор освещения на максимум. Космос отодвинулся на 7 шагов, отступил в плоскость окна. Федор разделся, сбросив ботинки и летный комбинезон. Небрежно кинутая одежда создала легкий беспорядок, нарушая удручающую безликость помещения.
Конечников взял компьютер и забрался под тонкое серое одеяло. Он имел намерение немного почитать, но пробежав глазами пару строк, понял, что совсем не хочется.
Федор отложил аппарат. Мысли сокользнули на события дня.
Сегодня он гонял MARSS на мерной миле, крутил виражи на слаломной трассе, змейкой облетая пульсирующие бело-голубым огнем буи.
После нудных стендовых испытаний, даже такие простые задания показались всем посещением парка аттракционов.
На удивление вечером не было традиционных ссор, когда офицеры ходили с надутыми мордами и шипели в спину оппонента ругательства.
Федор стал строить планы, как убить долгое, тягостное время в выходные. Он склонялся к тому, что лучше всего провести его в миссии, отогреваясь отблесками чужой жизни.
Последние месяцы жизнь первого лейтенанта была потрясающе однообразной, лишенной всяческих впечатлений.
Федор совсем не так представлял себе заграничную командировку.
Каждое утро он просыпался в узком пенале индивидуальной каюты. Каждый вечер он возвращался в стандартный безликий угол со столом, двумя стульями и стенным шкафом.
По будним дням ко входу погонялся транспортер без окон. Транспорт вез испытателей на полигон, где они выполняли скучные задания под прицелом камер и взглядами наблюдателей.
От транспорта до жилого отсека и в ангарах испытательного полигона перемещение допускалось только строем, под началом горластого лейтенант-полковника, с курсирующим по бокам особистами в штатском.
Разговоры записывались. Во всех углах офицерского общежития, не таясь, горели глазками индикаторов активированного режима видеодатчики.
Любой разговор мог окончиться в кабинете у начальника по режиму с написанием объяснительных, разборками и угрозами.
Это не располагало к откровенности, оттого общение ограничивалось просьбами передать заварочный чайник или блюдо.
Работа на полигоне, обеды, ужины, и неестественная тишина по вечерам… Федор давно утратил чувство реальности происходящего в этом аквариуме.
Был универсальный способ снятия напряжения — шумные пьянки по выходным до зеленых чертиков с отвратительным нетрезвым разборкам на тему: «Ты меня уважаешь?».
Мордобоем они никогда не заканчивались. Угроза вылететь с оргвыводами, безо всяких заграничных надбавок и валюты, остужала даже самые хмельные головы.
Чтобы народ имел хоть какой-то стимул продержаться до конца, начальство обещало, что офицерам устроят большую культурную программу с экскурсиям по знаковым местам Аделаиды — Небесного Города № 1 торговой федерации. Разумеется, в нее войдет шопинг на заработанные иностранные дензнаки в зоне беспошлинной торговли. Нужно лишь дожить до «мертвого» промежутка времени от завершению испытаний до вынесения решения комиссии.
Но выяснение отношений растягивалось на долгие дни, не улучшая и без того тягостную атмосферу.
Единственной отдушиной были субботние танцы, когда офицеры получали увольнительные и на законных основаниях уходили на вечер в миссию. Сенсорный голод удовлетворялся просмотром заграничных фильмов и лапаньем накрашенных красоток, по большей части осведомительниц секретного отдела деметрианской колонии.
Танцы заканчивались в постели тех же «особисток», которые позволяли доставлять себе удовольствие в обмен на жалобы мужчин на свои проблемы и рассказы о «грязном белье» своих коллег.
Именно так особый отдел вычислял «неблагонадежных болтунов», нарушителей «режима секретности» и «воинской дисциплины», после чего выслал офицеров с позором на родину.
Федор не горел желанием осеменять одиноких сотрудниц миссии. Но пить в одиночестве два дня подряд было еще хуже.
С некоторых пор первый лейтенант стал понимать простенькую психомеханику ординарных существ женского пола. Причем понимать настолько, что даже не обижался на банальную цепочку трансакций: — загрузить, обобрать, подоить и заложить. Ничего другого залетного офицера и не ждало.
Эланская девушка Лара сумела отнять много нехитрых мужских радостей, подарив это умение. Конечников вздохнул и бросил взгляд в окно. То, что он увидел среди звезд, повергло его в шок. Тьма космоса, глянцево-черная, непроницаемая жила своей собственной жизнью. Она колыхалась, антрацитово поблескивая, точно за слоем звезд шевелились куски углей. Потом этот колышашийся слой съежился, в нем проступила некая структура, в которой Федор к своему ужасу разобрал короткое и емкое слово — «УБИЙЦА».
Эта надпись, сделанная черным на черном и угадываемая по отблескам граней слагающих ее мелких кристалликов, стала медленно приближаться. Она становилась все больше и больше, пока не заполнила весь створ окна. Внезапно все пропало.
Первый лейтенант долго уговаривал себя, что с ним все в порядке. Он не сошел с ума. Просто нервы шалят. С этим Конечников задремал, провалившись в неглубокий тревожный сон.
Веселый девичий голос позвал его. Федор открыл глаза, и страх пронзил тело до кончиков пальцев. В двух шагах от себя, за окном, он увидел лицо из давнего кошмара.
Эланка внимательно наблюдала за Федором. Глаза призрака выглядели глубокими омутами тьмы, более черными, чем пустота космоса. Девушка убедилась, что Конечников ее заметил и улыбнулась, приветствуя мужчину.
Она отплыла назад, чтобы первый лейтенант мог разглядеть ее всю. На Ларе было одеяние языческой жрицы, открывающее высокую, упругую грудь и сильные, стройные ноги.
Зазвучала недобрая, зловещая музыка. Эланка начала медленный, постепенно ускоряющийся танец. Тело призрачной танцовщицы двигалось чувственно и стремительно. Ее движения завораживали и возбуждали, но вместе с возбуждением в сознание Федора втекал холод межзвездного пространства, лишая разум способности к сопротивлению.
Вдруг фигура девушки закружилась и упала в зрачки Федора.
Конечников очутился в лесу. Было темно. Стылый туман висел между осклизлыми, серыми, лишенными листьев деревьями. Временами налетал пронизывающий ветер, который гнал рваные, белые полотнища этой белой завесы. В молочном облаке тумана чудились обрывки невнятных разговоров, тихие стоны, невнятное бормотание, шорох ног по опавшим листьям и тихий скрип, сопровождающий шаги. Эти тихие звуки дурнотным ужасом отдавались в теле.
Конечников продолжал двигаться, пока не вышел на поляну. Место было до боли знакомо. Когда-то давно, после боя на орбите, тут приземлился экспериментальный корабль. Федор понял, что оказался на родной планете.
В тоже время первый лейтенант осознавал, что все это сонная марь внушенная ему мертвой девушкой. Он решил, что в этот раз справиться с иллюзией будет гораздо проще — дома и стены помогают.
За многие годы на поляне образовалось небольшое озеро. Оно вплотную приблизилось к одинокой могиле похороненного здесь звездолетчика.
Федор подошел к покосившемуся обелиску из обломка бронеплиты. Время ничего тут не пощадило: могильный холмик просел, оградка упала, скамейка сгнила и развалилалсь. В давно прошедшие времена детства он любил бывать здесь, размышляя о небе.
Федор заметил, что рядом с обелиском лежит куча земли. Раньше такого не было. Он подошел ближе и увидел недавно вырытую яму. По ее стенам струился неяркий свет, словно на дне тлели раскаленные угли. Из ямы доносился странный шум, точно кто-то плакал или мелко хихикал.
Конечников осторожно заглянул в глубину и увидел труп, злобно скалящийся сгнившим безгубым ртом. Мертвок тело билось в конвульсиях, отбивая дробь желтыми, раскрошенными зубами.
Черты лица лежащего, попорченные гниением, показались Федору странно знакомыми. Бросилась в глаза деметрианская военная форма и прикрученная к шее табличка. На грязном куске картона было написано «Конечников Ф. А. — палач Гало».
Федор в ужасе шарахнулся назад и был схвачен черным, покрытым коростой существом. Когда-то оно было человеком, пока заживо не пропеклось до угольной корки.
Мертвец сдавил горло Федора холодными как лед руками.
— Здравствуй, Федор Конечников. Как я рад тебя видеть, — произнес он голосом, полным неприкрытой издевки.
— А я не очень, — задыхаясь от зловония горелого трупа, ответил Конечников.
— Ну как же… Ты ведь так гордишься своей победой, — продолжил мертвец. — Но теперь настал черед узнать о ее обратной стороне.
— Ты, паленая эланская вошь! — рявкнул Федор. — Отпусти меня!
Он попытался вырваться, но мертвое тело держало непоколебимо крепко, хоть и крошилось под руками первого лейтенанта.
— Смотрите-ка, — труп скроил на лице подобие усмешки. — Ему не нравится.
Ответом на эти слова был тяжелый гул, который возник сразу со всех сторон. Туман разошелся, и Конечников увидел окружающие его мертвые, скрюченные тела.
— Понял теперь, убийца? — спросил его мертвец. — Мы всегда будем ходить за тобой.
— Что вам надо? — спросил Федор, теряя самообладание. В этот момент он забыл, что все это просто сонная греза, наведенная волей пережившей свою телесную оболочку сущности. — Вы что, судите меня за победу в бою? — прохрипел Федор, пытаясь разжать пальцы мертвеца на горле.
— Именно ты мечтал отомстить, именно ты долгие годы думал, как одолеть тяжелый корабль и остаться в живых.
— Так я виноват в том, что не погиб сам и спас людей, которые мне доверились?!
— Если бы ты пошел на таран, «Эстреко» не рухнул бы на поверхность бомбой полного распада.
— Не пойму только чего ради я должен был думать о вашем благополучии… — заметил Конечников.
— Верно… Ты совсем не сожалел о содеянном. Ты посчитал это неслыханной удачей, провидением Божьим. Ты даже мечтать о таком не смел, придумывая свои мелкие пакостные приемчики. Но скажи, — за что? — мертвец приблизил свое сгоревшее лицо к глазам Конечникова. — Что именно я сделал тебе? А что тебе сделала моя маленькая Эло? Что ты доказал, убив больную четырехлетнюю девочку!?
Мертвец тряс Федора, точно хотел вытрясти из него душу. Обугленное лицо исказила гримаса ярости. Корка на коже с хрустом треснула и из трещин потек гной, смешиваясь со слезами.
Конечников изловчился и пнул по предплечьям живого трупа носками тяжелых армейских ботинок. Руки мертвеца отломились. Федор оторвал и растоптал душившие его куски угля. Мертвец упал и отчаянно пытался подняться.
— Ты даже не понимаешь, сколько смертей ты выпустил в мир своей глупой гордыней, — с горьким негодованием закричал он.
— Да, — крикнул Конечников. Он вдруг почувствовал, что страх ушел, а его место заняла гневная, уверенная, жестокая радость. — Я убил вас! И буду убивать снова и снова за то, что вы сделали с моей планетой. За всех моих предков, за людей, которые погибли, когда ваша «рогатая камбала» жгла Амальгаму. За всех кто замерз, задохнулся, умер от голода в недрах горы за столетия ядерной зимы. Я рад, что исполнил то, о чем они мечтали. Каково вам самим, подонки, попробовать это на своей шкуре? Жрите, наслаждайтесь, чувствуйте в полной мере, каково было нам тогда.
Тяжело ступая, нежить стала приближаться. Трупы со стонами и ругательствами расправляли свои скрюченные руки, протягивая их к Федору. Жалобный скрип стылой, обугленной плоти, вторил невнятной брани, рвущейся из мертвых глоток.
Вдруг мертвецы попятились, бормоча проклятия. Поляна осветилась светом факелов.
Конечников оглянулся. Из леса выходили люди, знакомые и незнакомые. Они были одеты в домотканые одежды и тулупы, заплатанные комбинезоны и термокостюмы. Все умершие на Амальгаме появились тут, тесня горелую нечисть.
«Наши», — с чувством облегчения подумал он. — «Вовремя».
Кошмар закончился.
Конечников очнулся. Первый лейтенант чувствовал гордость. Все жители Амальгамы пришли ему на помощь, чтобы защитить от паленых эланцев.
Давно умершие родные люди дали ему, ныне живущему, свою любовь, одобрение, поддержку и помощь. От волнения на глазах Конечникова выступили слезы, а в груди разлилось теплое чувство благодарности и облегчения.
Федор встал, бестрепетно взглянул в окно. Несмотря на пережитый ужас, внутри росла и крепла уверенность, что горелая эланская нежить ничего ему больше не сделает.
Он повернулся и увидел, что на стуле, который только что был пустым, сидит Лара.
— Справился? — грустно спросила она.
— Скажи, откуда взялись эти мертвецы? — вопросом на вопрос ответил Федор.
— Оттуда, откуда и я, — ответила Лара. — С мертвой планеты, погубленной упавшим линкором.
— А ты тоже меня ненавидишь? — поинтересовался Конечников. — Только действуешь тоньше.
— Как я могу ненавидеть тебя… Я убедилась, что ты был искренним в своем желании свести давние счеты с нами. Но скажи… — печально произнесла девушка. — Неужели, неужели, Федя это было так необходимо? Зачем ты нас убил?
— Это вам за Амальгаму, — ответил Конечников.
— Но почему именно нас?
Она посмотрела в глаза Федору своими печальными карими глазами. Первый лейтенант чувствовал скрытую, изо всех сил отрицаемую им правоту мертвой эланки. Сердце тоскливо сжалось. Под взглядом Лары меркли и расплывались все словесные конструкции, которые построил Конечников. В чем были виноваты люди которые жили спустя 900 лет после катастрофы на Амальгаме? Почему именно Гало, а не Глюкранда, Скерццо или любая другая планета эланской империи? Что дало лично Федору превращение красивого и уютного мира в мертвую пустыню?
— Я могла бы быть тебе хорошей женой, мои соседи добрыми друзьями. Да ты и сам это понял… Мы были созданы друг для друга. Тебя тянуло в небо лишь потому, что неосознано ты стремился ко мне.
Девушка поднялась, подошла к Федору, обняла его…
Мир вдруг поплыл перед глазами… Когда серое ничто разошлось, Конечников оказался в лаборатории со старинным оборудованием. Загорались лампочки, шумели механические приводы и вентиляторы, светились экраны мониторов.
Это не было мороком, сонной грезой навеяной эланкой. Ощущения были крепкими и цельными, поразительно детальными и реалистичными. Собственное бодрствующее сознание отмечало, насколько отличается человек в лаборатории от него по образованию, жизненному опыту, мировоззрению. В тоже время глубинная идентичность личностей позволяла первому лейтенанту глядеть в ту давно прошедшую реальность.
Федор вернее тот человек, глазами которого он смотрел, отдавал себе отчет в том, что он один из немногих избранных, удостоенный чести работать в закрытом институте. Эта мысль была где-то очень далеко.
Ум человека был занят другим. Он шел через громадный зал, пряча за спиной букет цветов, сорванных на институтской клумбе при входе.
Девушка по имени Лариса, любимая, нежная, норовистая, недоступная и дразняще близкая, сидела за пультом компьютера. На экране строился график структурирования физического вакуума в микроячейках подземной установки.
Конечников аккуратно коснулся ее плеча. Девушка подняла голову и озорная независимость в глазах сменилась нежностью…
Мир снова приобрел очертания. Теперь им уже было под девяносто календарных лет. Но сознание Конечникова отмечало, что выглядит и чувствует этот человек лет на 30–35.
Как и многие супружеские пары, в выходной они забрались на колесном мобиле далеко в лес, где провели день до вечера на природе, паля костерок и гуляя между деревьев. Привычные природные ориентиры дали почувствовать, как они несуразно огромны, особенно он, ростом под 2,5 метра. Лара сидела напротив человека, которым был Федор.
Тот с тревогой и любовью глядел на ладное, крепкое тело жены, ее лицо, на котором застыла непреклонная, нерассуждающая убежденность.
— Вчера у нас в лаборатории арестовали Епифанова. Пришли двое молодых людей и увели прямо в халате и бахилах. Просто так, буднично, не дав захватить ни обувь, ни очки. А вечером, в сводке новостей было сказано, что «приговор был приведен в исполнение». Электронные чипы приняли с мозга информацию, подтвердили то, что вычислила служба мыслепрослушивания, подумали двадцать миллисекунд… И все… Он уснул и не проснулся.
— А что сделал этот твой Епифанов? — спросил человек.
— Как обычно, не стесняясь, заявили о плане по свержению государственного строя, разработке диверсии на станции ментального перехвата, замыслах по устранению занимающих ответственные посты людей, — ответила женщина. — На самом деле, мне кажется, что джихан просто изымает из мира людей, чей внутренний статус не соответствует его, Даниила Первого представлениям о норме.
— Между нами говоря, этот твой Епифанов, не слишком был хорош в роли начальника. Греб под себя, работы чужие присваивал, народ давил зазря.
— Но он был человеком! — возразила Лариса. — Любой, даже самый неприятный и мерзкий человек не заслуживает, чтобы его ликвидировали, затратив на решение этого вопроса двадцать миллисекунд машинного времени.
— Ларушка, мне бы хотелось тебя предостеречь… — вставил мужчина.
— Ты то при любом власти не пропадешь — перебила его жена. — Кроме науки тебя ничего не интересует.
— Кроме ТЕБЯ и науки, — мягко поправил ее тот, кем был Федор прежде. — А поэтому послушай, что я скажу. Система выбраковки работала задолго до нашего джихана, дай ему Трехокий Владыка всяческого благополучия. Просто раньше все то же самое делали болезни и несчастные случаи. Но очень медленно, давая сбившемуся с пути человеку испортить не один десяток душ вокруг. А теперь эта грань отслеживается четко, а результат наступает предельно быстро.
— Как ты можешь спокойно об этом говорить, — возмутилась Лариса. — Мы как бараны. А император из нас шашлык делает. Из тех, кто ему не нравится…
— Лара, успокойся, — мужчина взял ее за руку. — Вряд-ли прослушивают этот сектор, но думать об этом в городе — чревато.
Тонкий свист заставил мужчину поднять голову. На посадку заходили глайдеры технического корпуса…
Внезапно снова налетела тьма. Федор возвратился в тоскливую явь деметрианской миссии в главном городе «странников».
— Что это было? — спросил Федор.
— Это было, — как эхо ответила девушка. — Я показала тебе лишь начало и конец. А между ними была целая жизнь, наполненная любовью и счастьем.
— Это были ты и я?
— Тебе хорошо было со мной тогда? — вопросом на вопрос ответила она. — Когда они прилетели за мной, ты уже не думал о лояльности. Конечно, ничего не вышло… Не помог ни мобиль, ни отнятый у «шлемоголового» пистолет.
Нас через несколько минут на вьезде в город… Но за эти несколько минут, я поняла, как сильно ты любишь меня.
— Неужели внутри у тебя ничего не екнуло, когда ты пошел в атаку на корабль? — горько спросила Лара.
— На мгновение мне стало грустно, — ответил Федор.
Спасаясь от нахлынувших на него мыслей, Конечников поднялся на локте, достал компьютер. Включил его, обращаясь за спасением к оставленными предкам записям.
— Хочешь, я зачту тебе небольшой кусок из дедовой летописи? — спросил он. — Когда у меня появилась эта машинка, я скопировал многие ее страницы, когда учился печатать.
Девушка кивнула, соглашаясь. Конечников подивился невозможности происходящего и начал чтение.
«4 мая 6120 года. Температура в помещении верхнего поста плюс 15, видимость в заоконном пространстве 5 метров. Освещенность на момент измерения 50 люкс. За стенами станции сильный снегопад. Отопление работает, люди вернулись в обжитые отсеки. Тепло делает свое дело. Скоро модули биосинтеза выйдут на полную мощность. Еда не вдоволь, но есть. Смерти почти прекратились.
У взрослых есть планы по укреплению сводов и прокладке новых туннелей вглубь теплых недр горы. Биологи заняты экспериментами по разведению грибов, рыбы в подземных озерах и растений, которые обходятся без света — то что случилось не должно повториться.
Я тоже думаю заняться делом. Я возьму у старосты поселка метеоблоки и установлю их так, чтобы не один ледяной смерч их не вырвал. Наблюдения не должны прекращаться. Отец уже никогда не сможет подняться сюда, никогда не может даже писать, но он жив, и поможет мне советом как все наладить.
Я дни напролет слушаю его рассказы о огромных глыбах льда, стометровых разломах наполненных снегом, холоде и тяжелом пути к старому поселку. Рассказывает отец и о том, что слышал от своего отца и деда про города под теплым, синим небом нашей планеты.
Когда-нибудь мы сможем выбраться из недр горы, и все будет, как раньше, во времена, когда эланская „рогатая камбала“ ещё не прилетела к Амальгаме, чтобы погубить планету.
В отсеках пусто, старших осталось немного. Я буду записывать рассказы отца и других людей. Теперь я понимаю, как легко все потерять. Пусть и передать своим детям, о том, как было раньше, нашей жизни в пещерах и кто виноват в том, что пришлось пережить их предкам. И наступит день, когда человек нашего рода сможет отомстить за все.
Артем Конечников, синоптик подземного поселка Хованка»…
— Вот, — сказал Федор. — Смерть за смерть.
— Понятно, — девушка вздохнула. — И этим человеком должен был оказаться ты……
— Это мог быть кто угодно.
— Нет, Федя, — грустно сказала Лара. — Тебя тянуло ко мне. Сила нашего взаимного притяжения подняла тебя в небо, чтобы ты смог найти меня среди звезд. Ты просто этого не понял. И любовь обернулась смертью.
— Зачем ты все это мне говоришь? — спросил Конечников. — Чтобы я сам себя убил, после того, как у твоих паленых друзей не вышло?
— Ну что ты милый, — прерываясь, словно ей было чудовищно трудно выталкивать из себя слова, печально сказала девушка. — Я не держу на тебя зла… Мои мертвые соотечественники не тронут тебя, хоть ты и страшно виноват перед ними….. Но не буду больше. Всему свое время… Ответ всегда был перед тобой. Когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле. И расскажет тебе об этом тот, кому ты поверишь больше чем мне.
Если бы смог прожить хотя бы лет 500, то мы снова бы встретились в Плотном мире и не разлучались бы больше.
— 500 лет… — усмехнулся Федор.
— Это проще, чем ты думаешь, — с улыбкой сказала Лара. — Я помогу тебе, когда ты будешь готов. Это ни к чему тебя не обяжет. Только прошу тебя, не спи с рыжей крысой.
Голос призрачной девушки стал удаляться, тая в пространстве темноты под веками закрытых глаз.
Конечников вскочил на койке. В каюте горел свет, пустота за окном не казалась больше угрожающей. Федор, прежде чем уснуть, еще долго воспроизводил в памяти летучие картинки, которые возникали от прочтения скупых строк летописи, где его давно умершие предки рассказывали о том, как люди выживали среди холодного камня и льда, черпая силы в надежде на лучшее и ненависти к тем, кто разрушил их мир.
Конец 6 главы.
16 Апреля 10564 по н.с. 13 ч. 21 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
Управитель прекратил воспроизведение.
— Пропустил Колыван, — сказал он. — А вот как об этом написано в Амальгамской Летописи.
Он дал команду автомату, и тот стал воспроизводить совсем другой текст.
…Ледяные глыбы, небрежно набросанные на равнине, с высоты горы кажутся небрежно наколотыми кусочками льда. Расстояние, дымка и слабый сумрачный свет, льющийся с вечно серого неба, скрадывают размеры расколотого мощными сейсмическими толчками ледника. По старому календарю в 15 месяцев стоит аурелий — середина долгого амальгамского лета.
Однако, на 82 году великой катастрофы, смена сезонов на планете отсутствует, бывшее лето можно опознать по тому, что морозы слегка отступают и температура становится градусов на 5 -10 выше. Но и сейчас, цифра на дисплее блока выносных метеодатчиков, все равно колеблется между 55 и 60 градусами мороза.
В помещении наблюдательного поста морозно. Отопления нет, станция на вершине горы замерзла. Стены затянуты искрящимся в свете фонарей инеем. Периодически приходится очищать триплексы окон от садящейся на них влаги дыхания.
Чернила в непроливайке замерзают, и пузырек чернильницы приходится держать в подогреваемом боксе для пищи. Сам в теплую коробочку не спрячешься. Холод не дает сидеть на месте, хотя температура в помещении каких-то пять градусов ниже нуля.
Хуже всего что композит передает мороз в глубь горы, выстужая пещеры.
Немного тепла осталось только в глубоких, душных, воняющих сероводородом и гнилью штольнях. В прочих же местах сквозняки создают гиблую, стылую атмосферу, от которой не спрячешься за изодранными термобалахонами и обесточенными электроодеялами.
Замечаю, что народ, все дальше уходит в глубь горы, бросая обустроенные отсеки подальше от проникающего с поверхности холода.
В отчаянной попытке спасти людей поселка, в страшный холод, прибивший землю, уже ушла группа из 20 человек и не вернулась из холодного ада циклопических глыб замерзшей воды и многометровых снежных наносов.
В этот холод скоро уйду и я. Мужчин в схваченной железным обручем мороза горе почти не осталось. Дети и подростки не в счет. Жители Хованки не проживут долго, если наша экспедиция закончится неудачей. Землетрясение, которое случилось 120 дней назад, не только раскололо язык огромного лежащего в долине ледника, но и обрушило штольни восточного склона, и без того искрошенные давним эланским обстрелом, завалив 223 человека, модули биосинтеза и генератор электроэнергии.
Установки биосинтеза раскопали, однако генератор спасти не удалось. Он него осталась одна раскаленная яма.
Теперь, и без того скудный рацион, состоит из мерзких на вкус подземных грибов, рыбьих мальков из затопленных штолен и крысиного мяса. Лишенные энергии нагреватели стоят в отсеках бесполезным барахлом, из освещения — ручные фонарики и масляные плошки.
В Хованке холод и голод. Каждый день в Хованке умирают люди. Больные, раненые, женщины, дети, все, кто смог бы выжить при достаточном питании и тепле.
Люди едят крыс, крысы едят покойников. Такой вот круговорот биомассы в отдельно взятой экосистеме пещер горы.
Настала наша очередь испытать судьбу. В первой группе шли самые сильные и подготовленные, обученные взбираться на вертикальные стены и ночевать в снегах. Туда, где не выжили специально тренированные разведчики, простым людям, которые никогда не выходили на поверхность, лучше не соваться.
Я отвлекся. Итак, сегодня 14 апреля 6120 года. Температура 56 градусов ниже нуля, ветер южный 10 м/с, максимальная освещенность 150 люкс, без осадков, видимость 1,5–2 километра по горизонтали, небо, как обычно, затянуто плотной пеленой низких облаков. Гамма-фон 35–40 микрорентген в час, магнитное поле возмущенное.
Заканчиваю. Записи завтра и до моего возвращения записи будет вести мой сын Артем. Надеюсь, он будет их вносить аккуратно и разборчиво. Данные имеют важное научное значение.
Аркадий Конечников, синоптик подземного поселка Хованка.
15 апреля 6120 года. Температура 53 градуса ниже нуля, ветер южный 5 м/с, максимальная освещенность 130 люкс, без осадков, видимость 1–1,5 километра по горизонтали, небо обычное. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.
И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет.
16 апреля 6120 года. Температура 50 градусов ниже нуля, ветер южный 15 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, без осадков, видимость 1 километр по горизонтали, небо темнее обычного. Гамма-фон 30–45 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.
И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет.
Рогнеда вдруг выключила воспроизведение.
— Зачем? — запротестовал Андрей. — Оставь, тут как раз интересное начинается.
Он снова заставил автомат читать. Рогнеда в отместку сделала голос квакающим и блеющим.
Абсолютно серьезный текст стал воспроизводиться с идиотскими смешками и подвываниями. Управитель никак не отреагировал на глумление над старинной записью, которая рассказывала о древней трагедии.
…17 апреля 6120 года, воскресенье. Температура 65 градусов ниже нуля, ветер переменный 30–35 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снегопад, видимость 5 метров по горизонтали, буря, неба не видно. Гамма-фон 45–50 мкр/час, магнитное поле определить не удается, магнитометр зашкаливает. Был бы папа рядом, он бы исправил. Как он там в этой снежной круговерти?
И. О. синоптика Артем Конечников.
18 апреля 6120 года. Температура 61 градус ниже нуля, ветер переменный 25–30 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снег, видимость 10 метров по горизонтали, буря продолжается, неба не видно. Гамма-фон 45–50 мкр/час, магнитометр не работает. Если есть Бог, пусть он поможет папе. Мама плачет, Рома лежит с температурой.
И. О. синоптика Артем Конечников.
19 апреля 6120 года. Температура 58 градусов ниже нуля, ветер переменный 20–25 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, снегопад почти прекратился, поземка, видимость 30 метров по горизонтали, буря слабеет. Бог услышал мои молитвы. Гамма-фон 30–35 мкр/час. Взрослые уже ни на что не надеются. Ромка совсем разболелся.
И. О. синоптика Артем Конечников.
— Пастушонок, хватит испытывать мои нервы, — потребовала девушка, делая звук еле различимым.
— Слушай, слушай, — откровенно издеваясь сказал Живой Бог.
Звук стал немного громче, но все равно доносился словно бы издалека.
…20 апреля 6120 года. Температура 42 градуса ниже нуля, ветер южный 10–15 м/с, максимальная освещенность 75 люкс, без снега, видимость 300 метров по горизонтали, буря закончилась, небо после нее кажется ярким. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитометр не работает. Мама не хотела меня пускать. Подниматься с жилых уровней наверх очень тяжело. На станции холодно. Умер старик Афанасий.
21 апреля 6120 года. Температура в помещении 22 градуса ниже нуля, максимальная освещенность 50 люкс, без снега, видимость 100 метров по горизонтали, небо неестественно темное. Гамма-фон 25–30 мкр/час. Блок метеодатчиков не отвечает.
И. О. синоптика Артем Конечников.
Последние значение внешних условий зафиксированы вчера в 17 часов: — скорость ветра 300 м/с, температура 98 градусов мороза. Пейзаж за окном неузнаваемо изменился.
Мне страшно за отца и других взрослых. Умерла Инна Васильевна.
И. О. синоптика Артем Конечников.
23 апреля 6120 года. Вчера мама не отпустила меня, плакала, кричала, говорила, что все бесполезно. Сегодня ей не до меня, Ромка бредит. Я по привычке поднялся на пост. Тетя Галя говорит, что это был ледяной смерч. Неестественное тепло вызвало падение давления и заплело воздух в воронку бешено вращающегося потока. Я понял лишь одно — этот смерч был узким, он прошел над станцией и может быть, он до папы не достал. Умерла тетя Аглая.
В помещении минус 15, видимость 1–2 километра. Освещенность на момент измерения 100 люкс.
Артем Конечников.
28 апреля. Умер Рома, еще Алеша, сын тети Даши и Вика Микулина. Еле поднялся, очень хочется есть. Мама не хотела меня пускать, боится, что я простужусь.
Видимость 500 метров. Температура в помещении минус 10. Освещенность на момент измерения 50 люкс. Что такое смерть? Есть ли жизнь после смерти? Тетя Тамара говорит, что после смерти праведники попадают в рай. Там тепло и вдоволь еды. Почему же мама так плачет? На возвращение папы она не надеется.
И. О. синоптика Артем Конечников.
— Птичку… — сказала девушка, состроив притворно-скорбную гримаску, — жалко.
— Ты ведь уже это читала? — спросил Управитель.
— А ты? — вопросом на вопрос ответила Рогнеда.
— Конечно, — не стал запираться Живой Бог. — И это, и те поделки в подобном стиле, которые писали в спецотделе с твоей подачи.
— Вот как? — Живая Богиня нахмурилась.
Она перестала валять дурака, коверкая запись.
Автомат продолжил без помех.
…29 апреля. В помещении минус 10. Видимость…
2 мая 6120 года. В помещении плюс 5, видимость 4–6 километров. Освещенность на момент измерения 200 люкс. Мы будем жить. Папа и дядя Виктор принесли генераторы, лекарства, немного еды. Все это 82 года пролежало в промороженном бункере у бывшего поселка геологов.
В тот день я увидел в сером тумане, как далеко внизу на ледовой равнине вспыхивает красный огонек. Вначале я подумал, что мне это показалось, но свет вспыхивал и гас со следующей закономерностью — три коротких вспышки, три длинных потом снова три коротких. Сигналы повторялись снова и снова. Изредка вспышки пропадали, потом снова возвращались длинными сериями коротких вспышек. Я с трудом развернул визир замерзшего теодолита на источник света и побежал вниз.
Мне поначалу никто не поверил. Лишь мама, которая за эти дни стала похожей на привидение, и дядя Яков согласились подняться со мной. Спасательная команда ушла примерно через 3 часа, а к ночи они принесли папу и дядю Виктора — единственных возвратившихся из 15 человек второй группы. Сегодня впервые попробовал масло — очень вкусно. Продуктов было мало и каждому досталось очень немного.
Папа сказал, что это к лучшему — ребята из снежной команды Подгорного набросились на еду и умерли оттого, что организм не справился с непривычной пищей.
И. О. синоптика Артем Конечников.
Управитель остановил чтеца.
— Полная мура, — скривилась Управительница. Еще и это выслушивать…
— Ну что ты, — иронически заметил Живой Бог, — как можно. Так сказать — от сердца к сердцу. Так можно заставить жечь того, кого любишь на самом деле и миловаться с теми, кого ненавидишь.
Мужчина и женщина долго молчали.
— Ну и… — не выдержала Рогнеда. — Ты хочешь сказать, что понимаешь, как это работает? Отлично. Метода старая как мир, а вот до тебя Пастушонок только дошло. Мои поздравления…
— Я все думал, где ты научилась всему этому, — сказал Управитель. — Все просто. Ты ведь читала эти летописи. А, прочитав, поняла, как можно все это использовать. Сколько таких вот посланий далеким потомкам было состряпано с твоей легкой руки.
— Да, я читала. Еще в те времена, когда Бальдуро II искал повод для почетной капитуляции, — ответила Живая Богиня. — И это та правда, которая была растиражирована десятками тысяч неправд, которые толкали людей к осуществлению наших целей.
— А я думал, что это твое ноу-хау. Что ты сама до этого дошла. Но чтобы использовать отработанный материал и извлечь из него золотой принцип манипулирования, — это могла сделать только ты. Верно говорили — «У князя и петух яйцо снесет».
— И что из того? — напряженно поинтересовалась Управительница.
— Что ты молодец, — с улыбкой ответил Живой Бог. — Эти записи изучали многие, и только ты додумалась, как их можно применить себе на пользу. Представляю, сколько закладок было сделано тобой, сколько потенциальных героев и тиранов ждали своего часа. И дождались бы, если бы ты не застряла на Мороне… Я, наконец, понял, зачем Совет изолировал тебя так надолго. Чтобы наверняка…
— А зачем поминать Амальгаму? Там ведь все получилось без моей помощи.
— Извини, не удержался… Хотел обрадовать. Теперь я знаю, как с этим бороться, — усмехнулся мужчина.
— И каким же способом?
— Способ простой. Не бери в голову и суй, пока дают, — Управитель неприятно рассмеялся.
— Все ты врешь, — заметила Живая Богиня.
— А вот и нет, — весело ответил Андрей. — Почитай пока без меня.
Живой Бог помахал рукой Рогнеде и отправился по своим делам.
Девушка продолжила чтение.
Друзья снова собрались на обычном месте в ответвлении темного коридора. Стараниями Василия на картонке появился обычный набор: стаканчики, сухарик, лавровый лист. Второй лейтенант, подумав, добавил по случаю праздника десяток мятных конфет, разрезанный на три части бутерброд с сыром, плоскую флягу с водой и пачку жевательной резинки.
— Ну что, парни попарим нынче концы?! — поинтересовался Стрельников, скорее утверждая, чем спрашивая.
Он встряхнулся точно мокрый пес, изобразив на лице удовольствие. Василий старательно отпускал обычные плоские шуточки, надеясь развеселить друзей.
Но настроения не было, несмотря на все усилия Стрелкина. Федор и Авраам сегодня были в миноре и не велись на рауздалое веселье. Пить не хотелось. Конечников курил, выпуская дым в потолок, Авраам задумчиво смотрел на приготовления второго лейтенанта.
Василий, видя состояние приятелей, не требовал от них участия в подготовке застолья.
— Разве руки у нас отсохли? — поинтересовался Гут, грустно взглянув на Стрелкина. — Регулярно, быстро, по потребности. Удобно и просто.
— Во блин тебя заколбасило, — поразился Василий. — Так ведь надо разнообразить. Живая пизда она завсегда лучше. Сегодня тетки дают.
— А оно и получается разнообразно. Левая — правая, правая — левая, — с усмешкой ответил Авраам.
— Вы еще в очко друг с другом потрахайтесь, — посоветовал второй лейтенант.
— Вот сказал не подумавши, — заметил Авраам — И без нас «голубков» полно.
Федору всегда становилось неудобно и стыдно, когда Гут говорил о руках. Ирония и показная бравада Авраама не могли скрыть его горечи и боли. Судьба капитана сдалала неожиданный и страшный поворот. Приведенный в порядок хирургами крепостного лазарета, почти здоровый капитан Кинг был отправлен на поправку в стационарный госпиталь.
Корабль был перехвачен эланцами… Жив остался только Авраам. Можно было только догадываться, что творили «виркоко» с ранеными. Единственный свидетель предпочитал отмалчиваться.
Рассказывали, что палубы госпитального судна больше напоминали скотобойню. Гуту повезло, если это можно считать везением. 20 миллиметровый шарик картечи оторвал капитану кисть. Его, залитого своей и чужой кровью, посчитали мертвым…
С тех пор 4 эскадра забыла одно из правил благородного боя. Ракотоносцы стали безо всякого стеснения взрывать гражданские лайнеры и санитарные транспорты эланцев.
Большие корабли обычно высаживали абордажные команды. И озверелый десант устраивал эланским зведолетчикам то, что проделали подданные регул-императора с их товарищами.
Капитан Кинг с тех пор пожелтел и высох. Гуталина списали с корабля и отправили в интендантскую службу, заведовать одним из складов крепости.
Конечников догадывался, что дело здесь не в нейроуправляемом протезе, почти неотличимом от живой руки.
Непереносимый ужас, который испытал офицер на борту летающего госпиталя, разъедал когда-то храброго Гута изнутри. Первый лейтенант помнил слова Лары и догадывался, что на месте Авраама должен был оказаться он.
Василий использовал последний козырь. Он вынул тайника бутылку и показал приятелям. Гут принял из рук Стрелкина емкость, посмотрел на этикетку, уважительно покивал головой.
— Круто, — сказал он. — Респект…
— А то… — с довольной улыбкой сказал Стрелкин.
— Васька, а по какому поводу? — поинтересовался Конечников, бросив взгляд на пузырь в руках Авраама.
— Так это… Праздник нынче, день Военно-Космических сил, — ответил второй лейтенант.
Он забрал емкость у Гута и стал старательно отмерять каждому дозу выпивки.
— С каких это пор ты государственные праздники отмечаешь? — несколько раздраженно спросил Федор. — Кроме ежедневного дня граненого стакана, конечно.
— Этот отмечаю. Сам подумай… Разве не праздник? Единственный день в году, когда теткам приказано давать космолетчикам быстро и без мозгокрутства.
— Да ладно, приняли бы по сто грамм обычной смеси и вперед…
— А ты на наших баб будешь перегаром от «пакадуровки» собрался тошнить? — ответил Стрельников. — Посмотри, что пить будешь…
Стрелкин протянул Федору бутылку, где плескался янтарный напиток. На роскошной глянцевой этикетке гордо сияло золотом слово «Мето» — название дорогого эланского коньяка.
— Ну, ты Василий даешь, — поразился Конечников, вернув бутылку Стрельникову.
— А тетки, поверь мне, знают, запах благородных напитков, — заметил второй лейтенант.
— Ну, теперь все бабы наши, — с улыбкой сказал Гут.
Конечников задумчиво покачал головой.
— Не тормози Крок — подбодрил его Стрельников. — Выпей, и все пройдет.
— Там же будут шампанское давать, — возразил Федор. — Успеем еще…
— Крок, да ты своей кислой мордой всех баб распугаешь, до того как примешь «шипучки» до нужной кондиции.
— Ладно, Федор, чего ты? — вмешался Гут. — Давай примем и пойдем.
Капитан Кинг, словно боевой конь, почувствовал близость волнующего момента, когда сможет на облапить какую-нибудь мадам, готовую отдаться совершенно бесплатно. Сейчас, заведенный приготовлениям, Авраам не сомневался в том, что он сумеет произвести на женщин нужное впечатление.
— Ишь ты, Абрашка, как разошелся. Вздрогнем, что-ли, господа офицеры… За праздник наш профессиональный и чтобы бабы давали. До дна!
— Ни хрена себе ты налил, — попробовал возмутиться Федор, поднимая полный до краев пластиковый шкалик.
— Пей, Крок, оно для отростка полезно. Стоять будет, как лом.
Приятели аккуратно чокнулись и выпили. Конечников, ненавидящий «клопид», через силу опустошил емкость. Почти сразу, согревая тело, разгорелось темное пламя опьянения.
Федор с некоторых пор терпеть не мог это состояние на всех стадиях: от чувства легкого превосходства над окружающими и желания подвигаться до похмельной головной боли наутро.
Но тут первый лейтенант вдруг почувствовал, как печаль, его всегдашняя спутница после Гало, растворилась вдруг искусственном возбуждении, утонула в нахлынувшем грубом веселье. Ему снова стало 25 лет, вся жизнь была впереди и все плохое, как в молодости, казалось поправимым.
— Васька, а ты откуда коньяк взял? — поинтересовался Гут.
— Где взял, там больше нет, — ответил Стрелкин.
— Постой-ка, — с этими словами Федор взял бутылку, разглядывая голографические наклейки. — Вася, это что, та бутылка, которую я привез из командировки?
— Да, — сказал второй лейтенант.
Было видно, что Стрельников смущен.
— Во даешь… — удивился Авраам. — Я и то свою выпил.
— Пошли, что-ли, господа, — уклонился от обсуждения этой темы Стрелкин. — Еще немного, и всех целок разберут. И будем мы как дураки слоняться, хорошего коньяка напившись. Но сначала повторим для храбрости…
Это «для храбрости» было проделано снова и снова, пока не кончилось пойло.
— Двинемся, — со вздохом сказал Василий, разглядывая пустую емкость.
— Давай, — отозвался Федор. — Иначе опоздаем на построение, Палыч съест с дерьмом.
Пока они двигались к покоям Благородного Собрания, Федор размышлял о том, чего стоило Стрельникову побороть искушение выпить эту бутылку.
Особенно в прошлом месяце, когда на корабле закончились запасы денатурата, и вся команда превратилась в свору голодных собак, вынюхивающих, где можно раздобыть желанную отраву.
Технические помещения подходили почти к самому сердцу станции. На площадке «черной» лестницы, у границ сверкающего бронзой и хрусталем пространства Первого коридора, была устроена курилка. Туда «ныряли» господа из зал Собрания, чтобы «засадить» косяк, принять вина или водки, доводя до кондиции свое состояние после изысканных, но крайне дорогих напитков, которые продавались в баре.
Когда приятели, будучи изрядно поддатыми добрались туда, они решили покурить и закусить конфетами, чтобы от них меньше несло выпивкой.
Федор стал разглядывать надписи на стене, усмехаясь глупостям, которые там были. Тут его внимание остановилось на плакате, где могучий деметрианский воин вонзал длинный, как сабля штык в область «пятой точки» отвратительного эланца с лицом регул-императора Бальдуро Второго.
Конечников собрался было пройти мимо — патриотические плакаты давно набили оскомину, но увидел, что неизвестный рисовальщик удачно дополнил стандартную картинку, заменив оружие в руках солдата на огромный половой член.
— Васька, посмотри! Это что-то, — позвал Федор.
Стрельников повернул голову. Сначала он ничего не понял, потом присел и издал звук похожий одновременно на фырканье и хрюканье, затопал ногами, заржал, тыча в плакат пальцем:
— Во блин! Изрядно, — выдавил он в перерывах между приступами хохота.
— Чего вы там увидели? — поинтересовался Гут.
Он долго и неодобрительно разглядывал «произведение» исполненное в стиле тупого и непристойного армейского юмора.
— Художник великий пропадает, — со вздохом прокомментировал он. — Для корабельного боевого листка. Взрослые ведь люди. Пойдемте, парни…
— Нет, постой…
С этими словами Конечников достал из кармана кителя маркер и принялся править лицо эланца.
Лицо регул-императора приобрело характерные пухлые щечки, неодобрительно поджатые губки, круглые очки и бакенбарды.
— Вылитый Симян, — продолжая веселиться заметил Стрелкин.
Федор продолжил. Он добавил деметрианскому солдату ефрейторские погоны комендантской роты, а в левую руку «защитника Отечества» вложил листок бумаги с заголовком «ЗАПИСКА ОБ АРЕСТЕ», а ниже меленько вставил: «Арестованный капитан Симонов направляется на хуй.»
Закончил Конечников тем, что внизу композиции большими буквами написал: «НИКИТКА НА ОТСИДКЕ».
— И ты Крок, — неодобрительно произнес Гут.
Но как не старался Авраам соблюсти серьезность, по его лице все равно проскользнула улыбка. Капитана Симонова — стукача, мозгокрута, председателя суда чести — на Базе ненавидели и боялись.
Стрелкин давился от смеха. Непонятно было, что его заводило больше: доработанный плакат или попытки Гута удержаться. Глядя на комичные усилия Абрашки, начал хихикать Конечников. Наконец, не выдержал и сам Гуталин. Вылупив глаза и корчась от истерического хохота, показывая пальцем на подправленный плакат, он пробулькал: — «Никитка на отсидке, блин… Обоссаться!»
Когда приятели вдоволь насмеялись, Стрельников сказал:
— Целок, небось, уже всех разобрали… А все ты, Крок…
— Вот уж и помечтать нельзя, — возразил ему Конечников.
— Не знал, что ты из «этих», — усмехнулся Гут.
— Сам бы я мараться не стал, а вот случай такой порадовал бы.
— Да ну его, этого пидора ссученного. Пойдемте мужики, а то нам только и останется, что Никитку гомосечить.
Благородное собрание со стороны черного хода скорей напоминало разбомбленный сарай. Особенно сильно это было заметно теперь, когда в темные служебные коридоры вынесли мебель из главных залов.
Бог был добр к пьяной троице. Они пробрались сквозь завалы, не вызвав падения барахла и даже почти не испачкавшись.
Как всегда, торжество начато было с большим опозданием, и друзья пропустили только самое начало. Приятели вынырнули из неприметной дверки позади построения и попытались незаметно занять свои места.
Командующему эскадрой, который зачитывал поздравление великого князя-императора «доблестному звездному флоту», движения в строю совсем не понравились.
Масса облаченных в темно-синие мундиры болванчиков, в этом случаях обязана бы стоять замерев от благоговения. Он повел глазами, пытаясь рассмотреть нарушителей дисциплины, но не смог различить лиц.
Помимо воли, выразительная, радостная декламация генерала Никифорова, полагающаяся при чтении подобных посланий, без счета плодимых канцелярией Дубилы, сменилась саркастически-негодующим тоном. По рядам пошли смешки.
Скорее всего, командующий хотел выразить, все, что он думает об опаздывающих на торжественное построение офицерах. Но со стороны это выглядело как издевательство над поздравлением государя.
Майор Тихонов укоризненно взглянул на Конечникова, когда тот встал на свое место, вздохнул. Краем глаза Федор увидел, как командир 2801, капитан Симонов молниеносно извлек блокнот и сделал там пометку. «Стукач поганый», — подумал Федор.
Закончив с посланием князя-императора, генерал похлопал глазами, незаметно выудил из кармана бумажку и начал произносить речь, которая по задумке полоумного Дубилы должна истекать из уст оратора непринужденным, легким экспромтом, как сердечный ответ верноподданных своему горячо любимому правителю.
Когда бригадный генерал закончил, офицеры, как полагалось, хором спели «Князь великий, князь державный, православия оплот» и долго скандировали Даниилу XIII «многие лета».
Наконец, обязательная часть была окончена. Прозвучала команда «Вольно». Пользуясь тем, что майор Тихонов не горел желанием портить себе праздник разборкой с пьяными подчиненными, Конечников отсалютовал командиру и исчез в толпе вместе со Стрельниковым.
— А Палыч заметил, что мы накирялись, — сказал Федор.
— Да ну, завтра он с бодуна и не вспомнит, — беззаботно ответил Василий. — Найдем Гута, и пойдем целок ловить.
Авраама успел перехватить Никита, и теперь со своим обычным высокомерно-снисходительным видом что-то объяснял ему, явно вешая лапшу на уши. Конечников и Стрелкин подошли поближе.
… Ты не представляешь, каковы эти благородные барышни. Они легко делают то, на что не всякая проститутка согласится. Сосать — пожалуйста. В очко — пожалуйста. А мы шлюх наших на бал не пускаем, хотя они невинные девочки, по сравнению с теми, кто сейчас там будет танцевать.
— В жопу — это круто, — вставил Стрельников. — Как бы глаза на лоб не полезли.
— Да что вы понимаете, сосунки, — презрительно отозвался Никита. — Вам никто не даст. Только для богатых и благородных. Или тех, что раскручивать баб умеет. Вам этого не испытать никогда в жизни, валенки.
Приятели переглянулись.
— Действительно, где уж нам, — с наигранным смирением произнес Конечников. — Но послушай, Ник, ведь действительно, наверное, больно.
— Как очко привыкнет, начинает нравиться, — ответил Симонов, не подозревая о подвохе.
— А ты часто пробовал… Ну, это…? — наиграно-уважительно произнес Федор.
— Да уж. Не то, что ты.
— Не болела задница? — тем же невинным тоном поинтересовался Конечников.
— Да нет, — машинально ответил Никита.
Ответом ему был дружный хохот. Смеялся даже печальный Гут.
— Эй, вы чего!? Не у меня, у них, — спохватился Симонов.
— Короче, с ним все ясно, — подвел черту Стрелкин. — То-то я вижу он не такой как все. Пойдемте, парни, сегодня не его день, сегодня целки дают.
Приятели покинули обделанного по макушку Симяна и направились в главный вестибюль. Там медсестры и нижные чины заканчивали сервировку столов.
Был погашены яркие люстры, бескомпромиссно подчеркивающие неровности лиц, плохо наложенный грим, потертости мундиров, несвежесть воротничков и грязь на сапогах.
Лампы коронного разряда в настенных светильниках едва тлели. В вестибюле царил интимный полумрак. Дамы сидели на скамейках или стояли кучками, оживленно беседовали, деланно смеялись и стреляли глазами во все стороны в поисках стоящих кавалеров.
— А они учли свои ошибки, — с усмешкой произнес Василий. — Впотьмах все выглядит гораздо привлекательней. Вот в прошлый раз люстры не погасили, все от смущения напились и разошлись.
— Я не видел, — отозвался Федор. — Мы с ребятами этот день в Аделаиде, у «торгашей» встречали. Тоже напились и думали, как там наши веселятся.
— Ну а чтож ты потерялся? — спросил Гут. — Приволок бы молоденькую «торгашку» и вздрючил.
— Ну да, — Федор усмехнулся. — Нас даже в сортир под конвоем водили, все боялись, что кто-нибудь сбежит.
— А в миссии?
— Там скорость стука больше скорости звука.
— А… — протянул Авраам.
Полумрак делал женщин моложе, а офицеров более представительными и мужественными. Дамы действительно были хороши. Привычные лица с трудом узнавались под боевой раскраской с трудом угадывались. Освобожденные от униформы тела были затянуты в блестящие, полупрозрачные ткани, которые не только подчеркивали наличие женских прелестей, но и давали возможность пытливому взгляду разглядеть их во всех подробностях.
Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов показывались ноги, причем заметно выше колена. В пространстве текли токи из надежд и возбуждения. Они создавали сексуальное напряжение, кружили голову участникам действа.
В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.
Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, переносили свое внимание на других кавалеров.
Конечников отвечал им тем, что поминутно поглядывал на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал окружающим свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье.
А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельски-невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что давясь слюной рассказывал Симонов.
По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал дам, мимо которых двигалась троица приятелей.
Он развивал свои рассуждения на тему: «ночью все кошки серы», что в понимании второго лейтенанта означало только одно — статус женщины можно определить исключительно по нижнему белью. А оттого ее непременно нужно раздеть.
— Тетка может быть надушена и одета, как мажорка, но, к сожалению и духи чужие, и платье не ее. Раскатаешь губу на богатого тестя, — и облом, — притворно-сокрушенно сказал он. — Семейка бедная, как мыши церковные, и «суженая» страшна, как смертный грех.
— Хочешь богатенькую? — иронически поинтересовался Гут.
— А то, — без тени смущения ответил Васька. — И приданое, и протекция.
— И выпивки — залейся, — вставил Авраам.
— Не, мужики, — подумав, ответил Стрельников. — Пить бы я бросил, карьерой занялся.
Авраам вздохнул. Ему на этой ярмарке «вакансий», с его искусственной рукой и нетрадиционным цветом кожи, ничего путного не светило.
— Все бы в этой ситуации ничего, — вставил Федор в разговор. — Но тут вопросик каверзный возникает — кто в семье мужиком будет?
— Да ну тебя, Крок, — обиделся Василий. — Линкоры с неба валили, а уж этих лохов построить, как два пальчика описать…
— Ну-ну, — только и ответил Конечников.
— Эта вот подруга точно замуж хочет, — произнес Стрельников, разглядывая кучку беседующих теток, — но видать очень долго собиралась, устарела. Той, что стоит напротив нее, не мешало бы жрать поменьше… Эта просто страшная. А вот к этой я, пожалуй, подкачу.
Стрелкин улыбнулся симпатичной, простоватого вида девице, и та скроила в ответ немного ненатуральную, но благосклонную гримаску.
Приятели круто повернули к дамам.
— Стрелкин, а как же приданое? — тихонько поинтересовался Гут. — У этой на лбу написано, что денег у нее не водилось никогда.
— Так это я потом, когда состарюсь, — с усмешкой ответил Василий. — А пока для души.
Он подошел к девушкам, щелкнул сапогами, громогласно представился, завязал разговор молодцевато-пошлым тоном. Дамы старательно смеялись остротам Стрелкина.
Гут и Конечников вынуждены были поддержать разговор с дамами, понимая, что на сегодня судьба предоставила им делать выбор лучшего из худшего. Простушка Таня, молодая, глупенькая телефонистка, откровенно игнорировала Авраама и Федора, которые и чинов не выслужили, и развлекать женщин не научились.
А ее подруги, тетки из лазарета, не вызывали желания совершать вокруг них галантные маневры, хоть и показывали всем своим видом, что для них единственный недостаток в мужчине — это когда у него не стоит.
— А что это у вас с рукой? — спросила пончикообразная Лена у Гута.
— Мода такая, перчатку на левой руке носить, — вымученно ответил он.
— Нет, ну правда, — настаивала та. — Можно посмотреть?
Женщина без церемоний взяла его за кисть.
— Протез? — поинтересовалась она.
Гут кивнул. «Пончик» собралась было переключиться на Конечникова, но вклинился Стрелкин:
— Милые дамы, вы не смотрите, что у Авраама петлицы интенданта. Он раньше был командиром корабля, линкор сбил в битве у Гало. Он у нас парень героический. Был ранен, в плен попал, наши потом отбили.
Ему вот-вот присвоят майора. И приказ о пожаловании ордена Алмазного Креста за тот бой недавно подписан самим князем-императором.
Можно не сомневаться, что Авраам оставит службу лейтенант-полковником или полковником. Это означает максимальную пенсионную ставку и наследственное дворянство. А в кабинете интендантской службы он в полной безопасности.
Гут стиснул зубы от досады и незаметно показал Василию кулак.
Эффект был полный. Дамы, даже Татьяна, защебетали вокруг капитана Кинга, который отвечал на любезности односложно, борясь с желанием послать девиц подальше.
Побыв еще минут пять для приличия, Гут и Федор отошли, сославшись на неотложные дела, не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Стрелкина. Казалось, второй лейтенант просто кричит: «Вот же вам нормальные бабы. Дадут по паре разиков без проблем… Какого хрена вам еще надо, лохи?!».
Приятели пошли на четвертый круг, высматривать то, что осталось… Из зала уже раздавались звуки настраивающегося оркестра: пердел тромбон, на разные голоса блеяли трубы, отчаянно, точно их распиливали напополам, голосили скрипки.
— Я решил… — серьезно сказал Авраам. — С меня хватит тих девочек-пустышек.
— Сам ведь знаешь, что женщина в армии это нечто неприличное, но крайне необходимое, — заметил Конечников. — Бросили вот Ваську… Будем теперь вручную праздновать.
— Это он нас бросил, — зло ответил Кинг. — Вечно о себе только думает.
— Да в этом деле каждый за себя.
— Вот и беги, не поздно еще, — вспылил Гут. — Морду подушкой прикроешь, оно и прокатит.
— Да ну, — скривился Конечников. — Я тоже пустышками наелся.
Авраам вдруг улыбнулся.
— А ведь помнишь как бывало… — сказал он. — По молодости кого только под себя не клали. Была бы дырка. И все в охотку.
— Зря мы отказались от услуг Никитки Симонова, — заметил Конечников.
Стоит сказать «черт», как он появится. Никита был уже здесь.
Симян прибился к компании штатских из лаборатории бурового оборудования. Пользуясь тем, что вестибюль опустел, пьяная компания не стеснялась. Нетрезвый, громкий галдеж был слышен издалека. Как всегда, научники делали вид, что восторгаются остротами своего руководителя, академика Корсакова.
Антон Петрович наивно принимал этот явный подхалимаж за чистую монету. Он с самодовольным и гордым видом рассказывал бородатые анекдоты про аспирантов, мэнеэсов и жен академиков, не понимая, что смеются в первую очередь над ним самим.
При этом академик обнимал за тонкую талию Хелену, свою любовницу и ассистентку, что до крайней степени усиливало комизм ситуации.
— Когда научный сотрудник защищает кандидатскую диссертацию, он в первый раз меняет жену, — громогласно обьявил Корсаков.
— Почему? — спросила одна из слушательниц.
— Ему некогда, а природа женщины своего требует…
Раздался дружный смех. Академик подождал, пока он утихнет, и продолжил:
… Вот тогда у жены возникает молодой аспирант, а ее муж, получив кандидатскую «корочку», узнает про развесистые рога. Это оттого, что теперь, когда у него появилось свободное время, неверность «прекрасной половины» обнаруживается сразу.
Когда веселье утихло, Симонов поинтересовался:
— Антон Петрович, а дальше?
— А дальше, молодой человек, все просто. Новоиспеченный кандидат наук подбивает клинья к жене коллеги, который работает над докторской, и которому тоже некогда заниматься супругой.
Компания захихикала.
— А дальше? — не унимался Никита. — Доктор наставляет рога академику?
— Ах, юноша, — назидательно сказал Корсаков. — Сразу видно военного. У академиков, как правило, молодые жены. Чаще всего девочки, отбитые у своих аспирантов. Тут нужен свежий мальчик, только из института, которому жены академиков помогают пролезть в аспирантуру.
— И, наверное, не один? — внешне почтительно, но с глубоким подтекстом поинтересовался Симонов.
— Ну, это уже по обстоятельствам, — не подозревая о подвохе, ответил Антон Петрович. — Смотря сколько кладется сил на науку мужем этой дамы.
— Простите, а чего на науку кладут? — поинтересовался Никита.
— То самое, чего женам не хватает, — давясь от смеха, выпалил академик.
Народ вокруг согнулся в припадке веселья, завыл и затопал ногами.
Хелена так смялась, что облила Антона Петровича шампанским. Он, будучи в упоении от собственного остроумия, этого даже не заметил.
Вдруг Симонов увидел Конечникова и Гута.
Он показал Хелене глазами в сторону своих коллег.
Она освободилась от клешни академика, бросила быстрый взгляд вниз, проверяя, как сидит платье, облизнула губы и поправила волосы.
— Тед, — окликнула Хелена первого лейтенанта, призывно махая рукой. — Иди к нам.
— Кто это? — с неудовольствием спросил Корсаков.
— Это друзья моего покойного мужа, — с легким нажимом ответила женщина.
Антон Петрович покачал головой и закатил глаза в деланном смирении, словно говоря, что ради нее он готов общаться даже с дубьем из конвойной службы Дальней Разведки.
— Привет, Тед, — промурлыкала Хелена, целуя в щеку Федора и прижимаясь к нему своей упругой, сильно отрытой грудью несколько плотнее, чем требовалось, — Как давно я тебя не видела.
Конечникова накрыло облако дорогого парфюма. Он почувствовал, как его начинает подташнивать от сладковатого запаха.
— Да вот все недосуг. Служба… — ответил он, с удовольствием отдаляясь от слишком надушенной женщины.
— Привет, Авраам, — совсем холодно приветствовала Хелена Гута.
— Здравствуйте, — печально ответил ей капитан, с сожалением вглядываясь в ее привлекательное, покрытое дорогой косметикой лицо.
— Антон Петрович, познакомься — первый лейтенант Федор Конечников, командир артсистем разведкрейсера 2803… Антон… — Хелена бесцеремонно дернула своего научного руководителя за рукав.
— Рад познакомиться, молодой человек, — как хорошо обученный попугай, прогнусавил Корсаков.
— Здравия желаю, господин академик, — на военный манер приветствовал его Конечников.
Они обменялись рукопожатиями. Рука у Корсакова была маленькой, слабой и потной.
— Как служба, молодой человек? — поинтересовался Антон Петрович.
— Превосходно, — тем же нарочито-молодцеватым тоном ответил Конечников, незаметно вытирая свою ладонь о штаны.
— В молодости все превосходно, — снова закатывая глаза, сказал академик. — Скоро начнутся танцы, присоединяйтесь к нам вместе со вашим другом. Наши кавалеры совсем разучились развлекать дам.
— Вот он вам сказки расскажет, — мстительно сказал Никита. — Как в одиночку будет линкоры бить.
— Какие сказки? — поинтересовалась Хелена.
— Да вот… Не ест, не спит, с девушками не встречается. Все думает как победить «Тондро» одним разведывательным крейсером.
— Неужели? — заинтересовался академик. — Это забавно. Господин Конечников, поведайте нам, что вы там такого принципиально нового придумали.
— Байками народ травит только капитан Симонов. Служба у него такая, засорять чужие уши, — отреагировал Конечников. — Я моделирую на компьютере маневры кораблей для достижения огневого и тактического превосходства.
— Слышали, — возмущенно произнес Симян, оборачиваясь по сторонам в поисках поддержки. — Мы, рыцари неба привыкли биться честно и стоять до конца. А первый лейтенант Конечников флот позорит.
— Я думаю, Никита, ты выбрал не лучшее время и не лучшую аудиторию, — прервала его Хелена.
— Постойте, господа. О маневрах — это интересно, — удивленно продолжил Корсаков. — Меня всегда удивляло, что пилоты боевых кораблей знают лишь один маневр — медленное схождение на параллельных курсах.
— Такой способ сражений был обусловлен огромной массой звездолетов и отсутствием антиускорительных систем на большинстве боевых постов, — ответил ему Конечников. — Теперь компенсаторные установки скаута позволяют совершать маневры с перегрузками до 35 «g».
— Скаут? — удивленно переспросил Корсаков. — Это вы имеете в виду гиперпространственный крейсер-разведчик?
— Так точно, — протокольным тоном ответил Федор, желаю замять неуместную на балу тему.
— Простите меня великодушно… э…э, — академик близоруко сощурился, разглядывая погоны Конечникова, — господин первый лейтенант. Очень похвально, что вы любите корабль, на котором летаете и очень здорово, что думаете, как усилить его мощь. Но между нами говоря, гиперпространственный крейсер — это летающий телепортатор, на который надели трубу чуть больше по диаметру, чтобы было, куда затолкнуть полторы сотни членов экипажа и несколько декоративных пушечек.
— Извините, господин Корсаков, — это в разговор вмешался Гут. — Эти, осмеиваемые вами и такими как вы корабли, уничтожили эланские верфи на Гало.
— Наслышан, — Антон Петрович сощурился, пытаясь разглядеть знаки различия на офицере. — Я, конечно, ценю мужество и героизм, но насколько я знаю, после израсходования ракет из действенного оружия на малом крейсере остается лишь только таранный удар. Чем, собственно говоря, в том бою и неоднократно воспользовались.
— Я знаю еще один способ, — произнес Гут.
Его лицо задергалось, он был готов долбануть академика своим коронным ударом с левой, железным кулаком протеза.
— Интересно, какой же? — поинтересовался Корсаков, чувствуя, как ему становится страшно.
— Сбросить как бомбы полуактивные мины.
— Вы знаете, большей чуши я не слышал, — пытаясь сохранить лицо, и отчаянно не веря, что простой офицер интендантской службы, посмеет его ударить, произнес академик. — И вообще, вы до этого в своей каптерке додумались?
Хорошо, что Симонов и Федор были наготове. Гут ринулся в драку, и они едва успели оттащить его.
— Вот и славненько, вот и славненько, — нервно повторял Корсаков, тыча трясущимся, худеньким пальчиком в сторону Авраама. — Это черт знает что такое. Не умеешь пить, не пей. Припадочный какой-то… Прямо страсти африканские. Чурка черножопая.
— Да я тебя… — рычал Кинг.
Сослуживцам стоило большого труда отвести Авраама на приличное расстояние, и успокоить. Компания научников сочла за благо убраться.
Никита, по своему обыкновению испарился, как только представилась возможность, и направился на новый круг охоты. Федор остался рядом с Гутом, который ни к кому не обращаясь, продолжал словесный поединок с Корсаковым:
— Хухрик — урод… Да таких так ты, давить надо… Если бы не ты, может, Сережка жив был бы… Скаут ему не нравится, хорек кабинетный.
Подошла Хелена, как всегда, насквозь фальшивая, неестественно заботливая. Даже сейчас, в туго обтягивающем серебристом платье, открывающем грудь и плечи, с прической от лучшего гарнизонного парикмахера и доведенной до совершенства при помощи тонального крема кожей лица, она не казалась Федору привлекательной.
— Авраам, — сказала она, — глядя почему-то на Крока. — Антон Петрович просит прощения, он не знал.
— Передай ему, пусть поцелует меня чуть пониже спины, — ответил капитан Кинг.
— Фу, какой, — наиграно засмеялась Хелена. — Я передам, что извинения приняты с благодарностью, и ты в свою очередь тоже сожалеешь о своей несдержанности. Ребята, ну чего вы, в самом деле, завелись?
— А чего он? — упрямо возразил Гут.
— Авраам, мне еще Сережа говорил, что скаут кораблик маленький, тесный, боезапаса на полчаса хорошего боя. А когда он закончится — только таран.
— Нет, теперь есть еще одно средство — на полной тяге вдуть движками в полевой створ. Это ведь давно известно про взаимодействие поля и тягового импульса, — сказал Конечников.
— А откуда ты… — начала Хелена, и остановилась по причине крайнего изумления. Но, быстро овладев собой, она предложила: — Мальчики подходите попозже, когда Антон Петрович уйдет. Он, обычно, не задерживается на балах.
— Непременно, — дежурно улыбнулся Федор.
За закрытыми дверями зала играла музыка. Конечникову иногда казалось, будто он слышит сквозь мелодию стук каблуков и шуршание платьев.
А в вестибюле было пусто и тоскливо. Буфетчики готовились к перерыву — сливали недопитое шампанское обратно в бутылки и смахивали сигаретный пепел с бутербродов.
Работники общепита воровато поглядывали на приятелей, но не признав в них опасности для себя, не стесняясь продолжали.
— На генеральские столы поставят все свежее, — откомментировал Авраам. — А нам сунут что-то бывшее в употреблении.
— Какая гадость, — заметил Федор. — Никогда бы не подумал…
— Добро пожаловать в клуб неудачников, — сказал Авраам. — Многое узнаешь об изнанке жизни.
— Почему неудачников? — Федору вдруг стало нехорошо от этих простых слов друга.
— Да меченные мы с тобой оба, — горько и страшно сказал Гут. — Обоих нас у Гало пометили. Никуда от того не денешься.
Авраам, как частенько это делал сам Федор в мари нереальности, медленно осмотрел искусственную кисть со всех сторон. Капитан долго смотрел на свою неживую руку, снова и снова убеждаясь, что это все на самом деле.
— И в морду не каждому дашь. Никитка вот испугался. А другой тебе в лицо скажет, — наконец сказал он. И вдруг круто изменил тему. — Слушай, что это мы как вместе остаемся, так начинаем плакаться?
— От того, что гнилая интеллигенция. Ладно, плюнь…
Конечников сложил на лице разудалую ухмылку и продекламировал неведомо откуда пришедшие на ум строки:
Авраам оценил иронию и предложил, подхватывая игру:
— Может таки Никитоса найдем? Тетки не дали, может тут нам больше повезет.
— Ага… Особенно если один держать его будет…
Гуталин засмеялся.
— Кто поминает меня всуе? — поинтересовался Симонов. Он подкрался к ним сзади и слышал последние слова приятелей. — А вы, похоже, уже нашли друг друга…
Никита был в хорошем подпитии. Получив полный отлуп, он утешался теплой шипучкой.
— А ты видно тоже остался не у дел, — в тон ему ответил Конечников.
— Да нужны мне малахольные телки… Я тут такую девушку видел, закачаешься.
Никита вздохнул, отпил халявного шампанского из бокала и откусил от халявного бутерброда.
— Ну и что, облом? И это у тебя, мастера по съему? — иронически поинтересовался Федор.
— Сам бы попробовал, — огрызнулся Симонов.
— Кто такая? — спросил Конечников.
— Столичная штучка, хороша неземно… Божественно бесподобна, — Никита мечтательно прикрыл глаза.
— Сопли не жуй, Симонов. Где видел? — оборвал его Конечников
— Улетела… Не посчитала нас, лапотников, достойными.
— Если ты валенок, то не равняй всех по себе, — усмехнулся Федор.
— Тоже мне герой, — с усмешкой ответил Симонов.
— Да я бы ее… А уж пригласить на танец… — произнес Конечников, изображая на лице снисходительное презрение к неумехе.
Федора особенно вдохновили слова, что дама уже отбыла из расположения части и не упустил случая поиздеваться над озабоченным Симяном.
— Поспорим? — взвился Никита.
— На что?
— Да хоть бы на твой «Куппермайн».
— Идет, — произнес первый лейтенант, чувствуя, что совершает большую глупость. — А ты публично обьявишь, что попку свою елдаком растягиваешь.
— Отчего ты, Крок, так не любишь меня? — совсем трезвым голосом спросил Никита.
— За то, что ты с этим кодексом носишься… Ведь сам как-нибудь сдохнешь, как других гробишь.
— Вот как, — Никита задумался, потом усмехнулся и сказал: — Ладно, хуй с тобой. Припомню я тебе эти слова… Разбей, Гуталин.
Глаза капитана загорелись.
— Кому Гуталин, а тебе, Никитка, господин капитан Авраам Кинг, — хмуро сказал Гут.
Но все же «разбил» рукопожатие спорщиков.
— Да ладно тебе, зашелся. Дело житейское. В первый раз — не пидорас. А с Авраамом не ссорься, Никитка, — бросил Федор, наслаждаясь возможностью поставить на место ненавидимого им Симонова. — Под левый прямой ему попадешь — сгоришь. Удар пушечный. А я добавлю, если что…
Никита скрипнул зубами от злости, побагровел. Он отвернулся, глядя куда-то вдаль.
Друзья хотели оставить Симонова, как тот вдруг повернулся с торжествующей улыбкой.
— Крок, а Крок… Ты ничего не слышишь? — издевательски поинтересовался он. — Вроде как каблучки стучат… Как часики…
Действительно, в вестибюле раздались голоса и стук каблуков, скрытые до того доносящейся из зала музыкой.
В пустом вестибюле появилась живописная группа из самого «верхнего» начальства «Солейны».
Непривычно быстро, пыхтя и отдуваясь двигались бригадный генерал Никифоров и командующий Базой генерал Соломатин. Немного отставая, за ними шагал неприступный, подчеркнуто правильный майор Лебедянский, адъютант командующего, интриган и мастер подковерных маневров. Рядом с адьютантом тяжело топал начальник службы безопасности полковник Томский, мрачный, бритый наголо атлет в кожаной тужурке, недобро просверливая пространство тяжелым, пристальным взглядом из под кучных бровей.
Конечникову вдруг стало нехорошо. Эти люди наводили ужас даже поодиночке, а когда высший командный состав собирался в кучу, то всякая мелкота старалась не показываться им лишний раз на глаза.
Впереди синих мундиров легко, независимо и стремительно-свободно летела светловолосая, молодая девушка. Было понятно, что начальство Базы почтительно сопровождает незнакомку, а не она идет с местными командирами.
— Это она? — изумленно спросил Конечников.
— Она, родной, она, — наслаждаясь триумфом сказал Симонов.
— Нифига себе…
Гостья была не просто хороша, от нее просто нельзя было оторвать глаз.
Длинные ноги были были открыты до середины бедер, талия умело подчеркнута поясом. Светлое платье сильно оголяло грудь и плечи, обрисовывало тело.
Походка ее была особенной, грациозно-завораживающей. Даже на расстоянии незнакомка действовала словно сладкий наркотик. Она очень хорошо знала о своей силе и намеренно отнимала внимание всех особей мужского пола.
Кровь бросилась Федору в голову. Синие мундиры начальства «Солейны» на заднем плане вдруг растворились. Стало неважно кто эта девушка, и отчего за ней идет табун больших звезд.
— Что, очко сыграло? — насмешливо поинтересовался Никита, протягивая ладонь. — Часы давай, пацан сопливый…
— А вот хуй тебе, — ответил Конечников, со злостью отталкивая руку Симяна. — Смотри, «голубь» как надо.
— Не ходи, Крок, не стоит оно того, — обеспокоенно попросил Авраам.
— Будем жить, мужики…
С этими словами Федор решительно направился к девушке. Он почувствовал себя пилотом одинокого скаута, падающего на неприятельский конвой.
«Интересно, меня сразу на гауптвахту отведут или потом?» — промелькнуло него в голове.
Сосредоточась на генерале, Федор стал слышать, о чем тот беседует со своей спутницей. Расстояние было слишком большим, но Конечников давно понял, что он слышит мысли людей. Это было единственным разумным обьяснением, несмотря на всю его нелепость и антинаучность.
— Я вас уверяю, что мы совершенно напрасно сюда вернулись. Если мы не можем в силу независящих от нас обстоятельств обеспечить вашу отправку в Нововладимир, это не значит, что вы должны проводить время среди этих людей, — бубнил генерал Соломатин.
— Я должна понимать их нужды и чаяния, — возразила девушка.
Федор поразился, насколько красиво и сильно звучит ее голос, воспринимаемый внутренним слухом.
— Вы отдаете себе отчет, — загремел полковник Томский, — в том, что здесь нет вашей личной охраны, а все вокруг полно пьяных вояк заштатного гарнизона, рыщущих в поисках женского тела?
— Ну и что? — удивилась девушка.
— И то как вы одеты, может спровоцировать их на весьма опрометчивые поступки. — вставил командующий эскадрой. — Они могут оскорбить вас, унизить, ударить, наконец. Как мы это объясним вашему отцу?
— Что я сама этого захотела, — в голосе девушки появился металл. — А, кроме того, я вполне могу постоять за себя… Кто это? — вдруг спросила она, увидев направляющегося к ним человека.
Федор увидел, как на ее лице промелькнула целая гамма чувств: узнавание, удивление. Потом эмоции пробежали от удивления к испугу, от испуга к спокойствию.
Конечников вдруг понял, что девушка знает, что он слышал ее слова, но напугало странную гостью совсем не это.
— Первый лейтенант Конечников, — ответил полковник Томский. — Отличился тем, что свалил один из линкоров, который взорвали Гало.
— А сейчас определенно на гауптвахту напрашивается, — со вздохом добавил бригадный генерал.
— Не вмешивайтесь, господа, — попросила девушка. — Это может быть забавно.
— Как скажете, Александра, — без энтузиазма согласился Никифоров.
— Здравия желаю, господин бригадный генерал, здравия желаю, господин генерал, здравия желаю, господин полковник, здравия желаю, господин майор! — пролаял Конечников, отдавая воинскую честь и удерживая на лице предписанное уставом выражение дебильного усердия.
— Чего тебе, первый лейтенант? — спросил бригадный генерал, — мимолетно приложив руку к голове.
— Разрешите обратиться к вашей спутнице!
— Конечников, шел бы ты мимо, — с угрозой произнес Томский.
— Простите, господин полковник, не понял…
— Шагай отсюда, лейтенант, — зашипел особист. — Сгною в кутузке.
— Господин бригадный генерал, — тем же идиотическим тоном продолжил Федор, — согласно правил Благородного Собрания, любой офицер может, с разрешения спутников, завязать разговор и пригласить даму на танец. Если кавалеры этой дамы против, то сообщить они должны об этом вежливо и спокойно. Ваш подчиненный в вашем же присутствии нарушает вековые традиции звездного флота, оскорбляя тем самым и вас, призванного следить за соблюдением правил и распорядка. А вы делаете вид, что так и должно быть.
— Конечников, ты что, пьян!? — рявкнул Никифоров.
— Никак нет, господин бригадный генерал. Я просто хочу пригласить вашу спутницу на танец, — продолжил упорствовать Федор.
Повисла неловкая тишина. Полковник, адъютант и генералы переглянулись, не зная, как поступить с нахальным лейтенантом: да, нетрезв, но в меру, обращается по уставу, апеллирует к правилам и вообще…
Каким-то потаенным чутьем Федор понял, что девушка для них огромная обуза: не напиться, не отойти, ни расслабиться. Пусть у молоденькой девочки нет реальной власти, ее слово, случайно оброненное где-то наверху, может иметь самые разнообразные последствия. Оттого командиры старательно угождают гостье, старательно обходя разные скользкие моменты, которых на Базе было предостаточно.
Еще Конечников догадывался, что отцы-командиры очень боятся, что с вверенной нововладимирской кобылкой что-нибудь произойдет. Рисковать карьерой из-за молодой и глупой дочки влиятельного сановника, которой вздумалось потанцевать, им совсем не хотелось. Они бы с радостью затолкали ее на курьерский лидер и отправили бы туда, где ей и место — в стольный город Нововладимир, но…
Взгляд Конечникова встретился со взглядом девушки. На мгновение первому лейтенанту показалось, что она просто просвечивает его насквозь как рентгеном, оценивая, что же прячется за настойчивостью: пьяная бесцеремонность, беспримерная наглость, уверенность, наивное восхищение, которое заставило забыть об осторожности.
Зелень глаз незнакомки переворачивала что-то внутри Федора. Правильные черты лица, длинная точеная шея и копна светлых волос были до боли знакомы. Федор только не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он видел эту девушку.
«Куппермайн» обреченно сигналил красным глазком секундного пульса. Промежутки между вспышками казались Конечникову вечностью.
У него в голове, в такт помаргиваниям светодиода, пульсировало желание исчезнуть, усиленное зловещим молчанием высшего начальства и осознанием красоты той, которую он хотел получить в полную власть на те несколько минут, пока длится танец.
Внезапно, Федор вспомнил, где он видел эту гордую красавицу…
Он мысленно снял с девушки боевую раскраску и то особое, спокойно-уверенное выражение, которое придают молодым девочкам-мажоркам большие звезды на погонах их отцов.
Это было немыслимо, но глаза не лгали — перед ним была лейтенант медслужбы Дарья Дремина или, по крайней мере, ее точная копия.
Двадцать девять лет, прошедших с того времени, когда он видел эту молодую женщину, не стерли из памяти черты той, что казалась ему в детстве ослепительно-прекрасной жительницей притягательно-манящего мира, где весело вспыхивают разноцветные огоньки на пультах, а на огромных экранах, не мигая, горят как фонари близкие звезды.
— Лейтенант, я думаю, что не нуждаюсь в разрешении моих спутников, — сказала девушка. — И спрашивать надо в первую очередь меня.
Ее голос жаром отдался в теле Конечникова. Он узнал голос той, что снилась ему долгими зимними ночами Амальгамы.
— Так точно, леди, — назвал он ее на манер, принятый в Союзе Небесных Городов. — Но я пытался быть вежливым по отношению к своим командирам. Прошу вас принять мое приглашение на тур вальса.
Лед высокомерного спокойствия в зеленых глазах сменился растерянностью, а потом согласием. Конечников, который, несмотря на бешено колотящееся сердце, не терял способность к анализу, отметил, что девушка сильно потеряла в величии, сойдя с пьедестала и обнаружив нормальные человеческие качества.
Не веря в свою удачу, первый лейтенант склонился в поклоне, и недоступная красавица протянула ему руку, принимая приглашение.
— Конечников, постарайтесь держать себя в рамках приличия, очень вам это советую, — почему-то на «вы», зловещим тоном порекомендовал полковник Томский.
— Господа, я вас покину, — не обращаясь ни к кому конкретно, сказала девушка. — Когда я захочу вас видеть, я дам вам знать.
Бригадный генерал издал приглушенный полурык-полувопль и втихаря показал Конечникову кулак.
16 Апреля 10564 по н.с. 23 ч. 39 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
Девушка, которая успела к тому времени пропустить бокальчик красного вина и выкурить пару косяков, читала с интересом, забыв, разыгрываемую перед Управителем холодную царственную незаинтересованность. Она весело смеялась в местах, где автор описывал незатейливые приключения пьяных приятелей, и ухмылялась рассуждениям героев о женщинах. Но, дочитав, до момента появления Александры, Управительница с досадой покачала головой и нахмурила брови.
Она остановила движение текста на экране, лениво встала, накинула халат и отбила на терминале код, который помнила наизусть. Монитор терминала почернел, на долю секунды выскочила табличка «номер не существует», потом на медальоне вспыхнул крошечный огонек, и в глубоком темном колодце экрана появился Андрей. Мужчина сидел на веранде своего бунгало, наблюдая пронзительный красно-оранжевый закат. В реальности Живого Бога был вечер. Управитель удивленно покосился в сторону девушки.
— Привет, — сказал он. — Что случилось?
— Ты знал? — спросила Рогнеда.
— Конечно, — пожал плечами Андрей. — Что это меняет?
— Не знаю, сказала девушка. Мог бы хотя бы предупредить.
— Сюрприз, — с улыбкой сказал Управитель.
Улыбка вышла кривоватая и неискренняя.
— Завтра ко мне рано не приезжай, — предупредила Рогнеда.
— Ты, типа, уже пьяная и укуренная. Оттого будешь читать, пока не уснешь и проснешься не раньше полудня?
— Да.
— А может мне приехать сейчас? — хитро предложил Живой Бог.
— Ты решил заменить нежного семнадцатилетнего мальчика? — воткнула шпильку в самое больное место мужчины девушка. — На твоем месте, я бы не позорилась. Сравнивать, лучше всего получается по контрасту.
Спокойное лицо Управителя на миг исказила злобная гримаса.
— Хорошо, я не буду приезжать слишком рано… Но ты…
— Что, милый? — ослепительно и призывно улыбаясь, спросила девушка.
— Ничего, — сделав над собой усилие, почти спокойно ответил Андрей.
Рогнеда досадливо вздохнула и отключилась.
Девушка выскользнула из обьятий халата, удобно устроилась в кровати и включила прокрутку на своем компе.
Федор взял девушку за руку и повел в зал. Удалясь от багровых от гнева командиров, он снова приобрел способность к тактильному восприятию. Федор с удивлением осознал какая восхитительно нежная, прохладная и одновременно крепкая, полная жизни ладонь лежит в его ладони.
В дверях он непроизвольно обернулся, точно его толкнули. Симонов с провожал пару растеряно-глупым, обалделым взглядом, а донельзя довольный Авраам со снисходительной улыбкой что-то говорил проигравшему Никите. Похоже советовал купить баночку вазелина.
От девушки это не ускользнуло.
— Господин первый лейтенант, — поинтересовалась она. — Вы ведь меня пригласили оттого что поспорили с этим капитаном?
И опять посмотрела на него своим «рентгеновским» взглядом. Конечников понял, что врать бесполезно, но всеже попытался уйти от ответа.
— Любой мужчина на балу был бы счастлив танцевать с вами, леди.
Она нахмурилась, и уже готова оттолкнуть руку первого лейтенанта. Федор прочитал это на лице девушки и решил сознаваться.
— Да, мы поспорили…
— Вот как… И на что? — холодно поинтересовалась она.
— На мои часы…
— Вот как, — тон ее стал саркастическим. — Чтож… По крайней мере, хоть кто-то готов был рискнуть ради меня чем-то ценным, пусть даже ординарным сигнальным браслетом от «Сентако»… — А что должен был сделать он? Я имею в виду вашего противника в споре.
— Публично объявить что он «голубой», — сконфуженно признался Федор.
Помимо своей воли девушка рассмеялась. Она отчаянно давилась в попытке погасить приступы хохота, потом отказалась от сопротивления и принялась хохотать от души, булькая нечто неразборчивое, типа: — «Педик. Боже ты мой. Святая простота».
— Меня зовут Александра, — закончив смеяться, сказала она. — Я станцую с тобой, как обещала.
— А я — Федор… — представился Конечников. И зачем-то спросил. — А что, ты могла бы отказаться?
— Я и сейчас могу отказаться, — серьезно сказала девушка. — Мне просто хотелось позлить этих провинциальных увальней, особенно бригадного генерала. А заодно и сбежать от них. Но ты удивил меня… Боже мой, надо же поспорить на такое…
Девушка снова засмеялась.
Конечникову не нравился этот смех, но тур танца был непременным условием того, что его «Куппермайн» останется при нем.
За этим разговором, они вошли в зал. Оркестр играл плавную, струящуюся мелодию, кружились пары. Девушка, поймав его взгляд на танцующих, указала на местечко у стены.
Они остановились.
— Федор, — спросила девушка, — а если бы не этот спор, ты бы подошел?
— Я бы, наверное, не стал. За тобой двигался такой грозный эскорт. Одного из такой компании встретишь — считай взыскание получил. А все сразу…
— Ах, вот в чем дело, — Александра усмехнулась. — А я расстраивалась оттого, что со мной общались лишь седенькие полковники или холеные педерасты вроде Лебедянского.
Со стороны Федор и эта странная, но чертовски красивая девушка, выглядели как мило беседующая, почти влюбленная пара. Конечников ловил на себе удивленные взгляды сослуживцев, приятелей, знакомых.
— Александра, если бы не генералы и особист, вокруг тебя бы толокся бы весь гарнизон. В этом случае, я бы не подошел ни за что.
— Отчего? — неожиданно серьезно спросила девушка.
— Обычно я избегаю сборищ, где народ молотит языками, лишь бы не слышать самих себя…
Девушка ничего не ответила, лишь долго и внимательно посмотрела на него. Федору вдруг показалось, что и она страдает от вынужденного общения с пустыми и никчемными людьми.
— Так ты говоришь, что любой был бы рад? — заглядывая ему в глаза спросила она.
— Да, конечно. Красота притягивает и умных и глупых, и молодых и старых. В некотором смысле хорошо, что с тобой ходили наши большие начальники, оберегая от не в меру ретивых господ офицеров.
— И значит получилось — кто смел, тот и сьел? А ты и есть тот самый смелый? — прервала излияния Федора девушка.
— В каком смысле? — насторожился Конечников.
— Ладно, давай заканчивать, Федя. Придется часики отдавать, извини… Облом…, — Александра засмеялась, покачала головой. — Я танцевать не умею.
— Этого не может быть, — вырвалось у Конечникова.
— Может, Федор, может. — сказала она внимательно наблюдая за реакцией мужчины. — Не умею я танцевать ваши провинциальные танцы.
— Ты что, совсем не танцуешь? — поразился Конечников
— Нет, отчего же, — девушка улыбнулась, видимо вспомнив что-то хорошее. Хот спайс, брейк ронд, свинг, дабл степ.
Она бы и дальше перечисляла, но Конечников ее перебил:
— Короче, то, что было модно в прошлом сезоне у «торгашей».
— Фи, как ты их называешь… У нас принято звать их «странниками», — заметила девушка.
— Ну, что же, можно и так. По-другому не будет в государстве без земли, жители которого ютятся в источенных тоннелями астероидах.
Конечников, казалось, принял стоически свое поражение и попытался удержаться хотя бы в роли собеседника.
— Ну отчего же, есть у них Новая Аркадия и Сома — очень приличные планеты, — заметила Александра, высматривая кого-то в толпе. — Милый, ты бригадного генерала не видишь? Когда надо никого не найдешь…
— Оттого они набились туда миллиардов по 15 на каждую. Не вздохнуть, ни еще кое-что сделать — заметил Федор.
— Ты имеешь в виду — «пернуть»? — девушка засмеялась. — И те, «торгаши» отняли за долги через арбитражный суд при Совете Семи. На месте Каранги, я бы «эстешкикам» показала здоровенный кукиш, а к нему добавила бы ударный кулак из 18 эскадр бронированных рейдеров.
Глаза Александры грозно блеснули, словно в них отразилось пламя далекой битвы.
— Чем бы он зарядил пушки своего грозного флота без кредитов UST? Их вождь сильно увлекался кораблестроением, вот и загнал экономику. — Федор, казалось, изо всех сил поддерживал светскую беседу. — А потом эта темная история с исчезновением флота Тарского кагалата три года назад… Куда могли бесследно пропасть больше 200 громадных кораблей?
— В Обитаемом Пространстве много дыр, куда можно ухнуть как в прорубь. И ни одна собака знать не будет, — заметила Александра, глядя куда-то поверх голов. — Все произошло своим чередом. Просто обидно, когда «торгаш» с калькулятором побеждает до зубов вооруженного воина.
Федор не стал интересоваться, в какой морковкиной заднице сгубил ратхор Каранга свои тяжелые, бронированные рейдеры и отчего в этом виноваты жадные интриганы из Скай Тауна-1. Собственная беда была гораздо ближе.
— Александра, если бы нашелся партнер знакомый с этими новомодными танцами и соответствующая музыка, ты приняла бы приглашение?
— Конечно, — безразлично пожала плечиками девушка. — Да вроде нет такого…
— И снова здравствуйте, леди. Первый лейтенант Конечников к вашим услугам.
— Ты?! — изумление княжны было безмерно.
— Я… Был у «торгашей», — сказал он, заканчивая эту короткую двухходовую комбинацию. — Почти семь месяцев. Насмотрелся и наслушался. В нашей миссии каждую субботу были танцы, так что хот спайс и брейк ронд я освоил, когда они только входили в моду там.
Конечников сказал правдоподобную ложь. На самом деле, этим танцам он научился в виртуальной реальности эланки Лары. Но ветреной девчонке этого знать не полагалось.
Александра с хищным интересом посмотрела на него:
— Ты меня еще раз удивил, — сказал она. — Мы станцуем хот спайс, если не боишься.
— Следующий танец — танго. Музыка по ритму подходящая, — ответил Федор.
Александра плотоядно улыбнулась. У Конечникова в желудке что-то тоскливо сжалось. Федор уговаривал себя, что не должен бояться, — он ходил в атаку на линкоры и не терял хладнокровия под перекрестным огнем в своем «скворечнике» артпоста.
Трубы смолкли. Дирижер повернулся к публике, прокашлялся и объявил: «Танго». Пространство зала очистилось — в гарнизоне этот танец считался слишком смелым и вызывающим, в котором партнеры слишком тесно прижимаются друг к другу.
Лишь немногие решались изобразить подобие любовного сплетения тел перед заранее неблагожелательными зрителями-судьями. Конечников отчаянно перебирал в голове многочисленные, сложные фигуры «горячего перца», танца требующего хорошей физической подготовки от мужчины, умения чувствовать ритм и партнершу. На какой-то миг Конечникову захотелось бежать, бросив эту чокнутую мажорку, но на руке тревожно мигал «Куппермайн», умоляя не отдавать его торжествующему Никитосу.
Он поклонился Александре, она присела в книксене, как благовоспитанная барышня, принимая приглашение. Они вышли почти в центр зала, начав вместо неприличного танго, еще более неприличный «хот спайс».
Танец состоял из трех десятков па, идущих в определенной последовательности, в процессе выполнения которых партнерша крутилась, подбрасывалась, наклонялась, прижималась к мужчине грудью, спиной и задом. Краем глаза Конечников увидел, что в зале перестали двигаться даже танцующие пары, изумленно разглядывая это пропитанное сексуальностью дикарское действо.
Федор обратил внимание, на обалделые лица знакомых офицеров, горящие ревностью глаза Хелены Ястребовой, удивление ко всему привычного Стрельникова, злобу, страх и обещание всех чертей наглому, перешедшему все границы подчиненному, исходящие от командующего эскадрой.
Александра, словно мстя за что-то Конечникову, старалась двигаться максимально эротично, прижимаясь к нему сверх всякой меры. Легкое платье не было преградой, и первый лейтенант чувствовал ее всю, ее точеное, крепкое, удивительно ладное тело.
Волосы девушки щекотали лицо Федора, оставляя божественно-прекрасный аромат свежести и ощущение прохлады. Федор с тревогой подумал, что его «перец» долго не выдержит того, как об него трется эта бесстыжая девчонка, но тут музыка кончилась.
Выпуская Александру из своих объятий, он вдруг почувствовал, как много он теряет, отдаляясь от нее. За край сознания ушли пылающие от злости генерал и эсбешник, тяжелое неодобрение присутствующих, горячая досада во взгляде Хелены, прикованной к своему академику, зависть Никиты, смущение Гута.
Федор нехотя отвел девушку к колонне.
Из толпы вынырнул Стрелкин. Он поклонился спутнице Федора, представился, завел на правах друга разговор с Конечниковым, и вдруг поинтересовался, может ли он, Василий Стрельников, пригласить на танец прекрасную незнакомку.
Федор взглянул в глаза Александры и с усмешкой ответил, что его спутница обещала все танцы ему. Стрелкин поклонился и отошел. Конечников заметил, что рядом, якобы совершенно случайно, словно линкор в конвое, барражирует полковник Томский, а вокруг полно молодцеватых особистов.
«По крайней мере, если я сам не справлюсь с нашими разудалыми обломами, найдется, кому помочь». — пронеслось в голове первого лейтенанта.
Совершенно неожиданно оркестр заиграл мелодию «дабл степа». Федор увидел, как от дирижера, бормоча ругательства, отошел бригадный генерал Никифоров. Но ему было уже все равно.
— Пойдем, — предложил он девушке.
Она кивнула в ответ.
Конечников и Александра танцевали снова и снова свои неприличные танцы, пока им не надоело общество неуклюже топчущихся под звуки незнакомых мелодий людей. Девушка потянула Федора к выходу. Где-то вдали, как показалось Конечникову, с большим облегчением, трубы оркестра задудели милый сердцу гарнизонных обитателей вальс.
— Я знаю местечко, где мы смогли бы спрятаться, — сказала Александра.
Федор сначала смутился, потом вдруг понял, что, говоря это, девушка не имела в виду ничего кроме отдыха и разговора.
— Да, спокойно посидеть нам сейчас не дадут, — согласился Конечников.
— Тебе так важно мнение других? Что тебе они? — удивилась девушка.
— Бывает, когда устаешь от людей. Устаешь им улыбаться, произносить какие-то слова, наконец, воспринимать все это человеческое скопище.
Не «устаешь», а «не хочешь», — поправила его девушка.
Да, — согласился Конечников. — Устаешь от тесноты, от обязательного соседства с другими, оттого, что их мысли мешают тебе думать самому.
— Понимаю, — сказала девушка.
Александра открыла универсальным ключом маленькую неприметную дверцу, и они попали в сеть спрятанных в теле станции секретных коридоров. Федор почему-то даже не удивился. Он был готов к чему-то подобному. Девушка, которой так явно угождает командующий эскадрой, может иметь доступ к тайным отсекам для избранных.
Примерно пять-семь минут они шли запутанными, извилистыми, низкими коридорами, пока не вышли к шахте лифта. Его спутница набрала код на панели, и дверцы открылись.
Кабина подняла их на самые верхние этажи станции, в оранжерею.
Федор это понял по сияющим огням основного корпуса, видимым сквозь притемненные стекла. В помещении было темно. Орбитальная крепость была развернута так, чтобы загораживать это место от беспощадных потоков света исходящих от огромного бело-голубого диска Кары и нестерпимо-яркого блеска сияющей как зеркало Солейны.
Воздух был прохладным, влажным. Стояла глубокая тишина, изредка нарушаемая лишь шорохом листьев и звуком падения капель конденсата с холодной поверхности стекол. После жаркой и душной залы тут было холодно.
Конечников непроизвольно пододвинулся к девушке. Она не отстранилась. Федор положил ей руку на талию, легонько прижал к себе. Девушка, тоже завороженная темнотой и покоем, казалось, этого не заметила. Федор прижал ее крепче, провел руками по упругому, точеному телу Александры, положил ладонь девушке на грудь, повернул к себе. Она пыталась что-то сказать. Но Федор нашел ее губы и поцеловал, заставив замолчать.
Она ответила, неожиданно сильно и страстно. Федор почувствовал ее всю, возбужденную, жадную, жаркую. Она льнула к нему и задыхаясь шептала что-то. Федор стал целовать ее в шею, грудь, кое-как справясь с застежкой, расстегнул платье.
Александра потянула его куда-то в сторону. Там был обыкновенный садовый столик и две скамейки. Федор положил девушку на стол, продолжая ласкать ее тело. Александра обхватила Конечникова ногами, прижимая к себе, застонала. Федор дернул ремень брюк, сбросил штаны и собрался было овладеть Александрой, как та задыхаясь сказала:
— Федя, милый, не надо, прошу тебя…
Она прижала руки к паху, не давая снять с себя трусики.
— Ну почему?! — упрямо спросил он, пытаясь отвести ее руки.
— Я наследница престола… Не смей!!! Моя невинность — дело государственное. Тебя, дурак, кастрируют!!
Девушка сумела сказать это так, что возбуждение Конечникова ушло. Желание словно смыло студеной волной.
Александра села на столе, поправляя растерзанное платье.
— Не обижайся, — сказала она. — Я буду распоряжаться сотнями планет и жизнями миллиардов подданных. А вот в такой малости не вольна. Спасибо, что послушался… Иначе такое было бы…
Она притянула его к себе, гладя по спине.
— Я не обижаюсь…
— Обижаешься, по голосу чувствуется. Хочешь я тебе рукой помогу?
— Нет, — поспешно отодвигаясь, ответил Федор. — Я таких извращений не понимаю.
— Ну ладно, — с улыбкой сказала Александра. — Давай тогда покурим.
В ее голосе Федору почудились нотки легкого презрения.
Конечников встретил взгляд глаз Александры, которые пронизывали насквозь. Девушка смотрела на него, но вроде бы и нет, обращенная к чему-то внутри себя.
Конечникову вдруг почудились в ее улыбке равнодушие и скука от тысяч повторений, словно эта юная красавица была старой, все повидавшей, усталой женщиной, прожившей не одну сотню лет и по странному капризу природы, остающейся молодой и цветущей. Повисла неловкая пауза.
Федор в недоумении потряс головой, отгоняя наваждение.
— Что не так? — ласково спросила девушка. — Ничего другого никто и не обещал. Маленькая благодарность за небольшое, волнующее приключение.
— А… — только и нашелся сказать он.
Александра сбросила его руки с себя.
— Приводи себя в порядок, падай, — предложила она.
Федор сел за стол, девушка устроилась напротив. Она пошарила под столом и извлекла коробку. Достала из нее огарок свечи, пачку сигарет и зажигалку. Александра ловко выбила из пачки сигарету. Ярко вспыхнул огонек, отбрасывая в темноту пространство сада. Резкий запах заставил затрепетать ноздри Конечникова.
— Тебе не предлагаю, — произнесла девушка, — удовольствие на любителя. Может не понравиться.
— Что это? — поинтересовался Федор.
— Травка, — сказала она, втягивая дым.
— Гашиш?
— Типа того, — ответила Александра. — Ничего особенного. У нас все это курят вместо табака.
Федор вытащил из кителя пачку.
— Вонючие? — поинтересовалась девушка.
— Нет, «мейд ин».
— Тогда ладно. От того, что смолят наши офицеры, просто тошнит.
— А сама?
— Сравнил тоже, благородную «дурь» и казарменную дешевку.
— Да уж, — только и смог ответить Конечников.
— Ты еще спроси, знает ли отец, что я курю, — Александра засмеялась. — Конечно нет. Он думает, что я еще совсем ребенок, даже разговаривает со мной, чуть ли не сюсюкая. Скажи, ты видел меня прежде, чем поспорил на свой дурацкий будильник?
Федор был сбит с толку крутым поворотом разговора.
— По всей видимости нет, — ответил он и только потом понял, какую глупость сморозил.
— Ты смелый, это я поняла, — сказала девушка. — Но, похоже, с головой у тебя не все в порядке. Как это — «по всей видимости»? — Мне кажется, мы встречались когда-то давно, — ответил Конечников.
— Вот как, — в раздумье произнесла Александра. — Объясни.
Конечников решил, что она раздосадована, ожидая банальных слов о ее красоте, обаянии, внезапном чувстве. Федор собрался с духом и принялся рассказывать. На удивление повествование вышло предельно коротким.
— Когда я был еще ребенком, мне довелось увидеть девушку, которую я запомнил на всю жизнь. Ее звали Дарья Дремина. Она была врачом экспериментального С-29, который сел в нашем захолустье. Вскоре этот корабль погиб в бою на орбите внешней планеты системы Арисса.
— И что, она была похожа на меня? — спросила Александра. — Когда это все произошло?
— Это случилось примерно 30 лет назад.
— И сколько тебе тогда было? — с улыбкой поинтересовалась девушка.
— Восемь. А тебе? — спросил Конечников, улыбаясь в ответ.
— В апреле мне исполнится 22 года. Ты ошибся… В те времена меня и на свете не было.
— Значит, это была другая. Но сходство просто поразительное.
— Где это было? — спросила Александра.
— Амальгама. Четвертая планета звезды Арисс.
— Знакомая планета. Скоро туда будут переброшены серьезные силы. Я слышала, что готовится законопроект о компенсации. Так что, не зря ты, Федор, ломился в закрытые двери, требуя наказать эланцев. Хотя, если честно, эта история дошла до верхов только после того, как сбитый «Эстреко» рухнул на Гало.
— Здорово вот так из первых рук получать информацию, — заметил Федор.
— Хочешь перебраться в Нововлад? И ты будешь в курсе.
— Не знаю, надо подумать… А что я там буду делать?
— Будешь командиром моего личного звездолета. Мне нужен закаленный воин, тот, кто сможет победить врага любой целой… Как тогда у Гало…
— Вот оно что… — произнес Федор.
— Да, я хотела встретиться с тобой, — призналась Александра. — Только вот не думала, что это будет воплощением эротических фантазий амальгамского мальчика. Но может это и к лучшему. Мы могли бы вернуться к этому вопросу через какое-то время.
Конечников вдруг остро почувствовал как фальшивит его новая знакомая, каким скучным, ненужным и незначительным он ей представляется.
«Ну что, убедился?» — иронически произнес в голове знакомый голос мертвой эланки. — «Крыса, — она и на „Солейне“ крыса. Даже Ястребова, — и та лучше».
— А… — хотел что-то сказать Федор.
— Пожалуйста, молчи… не порти… — оборвала его девушка. — Умный, храбрый, сильный. Недогадливый только временами и робкий… Поедем со мной в Нововлад?
— Я… Я должен подумать… — растеряно произнес Конечников.
— Да, конечно. Я подожду, — ласково сказала Александра. — Давай собираться. А то решат, что великая княжна сосет у первого встречного.
Всю обратную дорогу девушка была тихой и молчаливой. Федор чувствовал, что лицо горит от прилива крови, а в паху нарастает нудная, пульсирующая боль, как бывает, если крайнее, запредельное возбуждение не завершилось разрядкой.
В голове было чадно. Где-то на задворках сознания пульсировала чужая, пришедшая, видимо, от мертвой эланки мысль, что все мужчины — кобели проклятые, нуждающиеся в том, чтобы сунуть свое хозяйство в дырку первой попавшейся тетке.
В зале продолжались танцы. Пары вяло двигались под все сильнее и сильнее фальшивящие трубы оркестра, — музыканты в перерыве тоже умудрились принять горячительного.
Как назло, первым, кого они встретили, был Никита. Он странно посмотрел на Конечникова, потом отошел в сторонку и нарочито громко, чтобы услышал Федор начал нести пургу, обращаясь к своему знакомому из батальона охраны:
— Славик, мне тут стишок рассказали, смешной до жути. Хочешь, прочту. И не дожидаясь ответа начал:
Федор переглянулся с Александрой. Девушка брезгливо поджала губы. Конечников понял, что надо действовать.
— Извини, что прерываю, — начал он, подходя к Симонову. — Что ты там про пакадуров гонишь?
— Не про пакадуров, — пьяно покачиваясь и глупо улыбаясь, сказал Симонов, — а про девушку. Пока дура, но скоро поумнеет.
При этом Никита обозначил рукой выпуклость живота, продолжая гнусно хихикать.
— Можно и про «пакадуру», — продолжил Симян. — Сейчас ПКДР-2, а будет ПКДР-3, самонаводящаяся. Там пакадур сидеть будет. Если туда Крока посадить, трандец будет всем эланцами. Голова то у него бронебойная, любой корпус прошибет.
— А ты, малыш, — почти ласково спросил Конечников, — не забыл, что хотел что-то людям поведать? Педик вонючий…
— Как же, забудешь. Ты ведь не только всем уже раззвонил, пакадур хренов, но и плакат вывесил.
— Ты, педрила, что против ракетчиков имеешь? — страшным в своем спокойствии тоном, поинтересовался Федор, и ткнул, почти не размахиваясь, Симонову правой в нос.
Никитка отлетел назад. Сегодня, видимо, был не его день, поскольку тут капитану совсем не повезло. Падая, Симонов толкнул горообразного второго лейтенанта Пахомова, оператора-наводчика с 2811, который, услышав декламацию Симяна, пробирался сквозь толпу, чтобы разобраться с клоуном, который издевается над службой ракетной артиллерии.
Пахомов сграбастал Никитку за грудки, оторвал от пола, от души накатил ему крюком в левую скулу и обратным движением руки наотмашь разбил ему правую.
Потом второй лейтенант швырнул обмякшего Симяна от себя, прямо под ноги жаждущих расправиться с Никитой артиллеристов под предводительством Стрельникова.
Эсбешники моментально среагировали, закрывая Александру от дерущихся. Следом подлетел командующий эскадрой и, перекрывая шум драки, страшным голосом завопил:
— Прекратить!!! Прекратить!!! Всех под трибунал отдам!!!
Откуда-то появились солдаты комендантской роты в полном боевом облачении, в касках, с оружием наизготовку.
Бойцы оттеснили офицеров от поверженного капитана Симонова. Толпа отхлынула, — с бригадным генералом по причине его злопамятности и крутого нрава никто связываться не хотел.
Остались только непосредственные участники: Никитка, второй лейтенант, Федор и девушка.
Никифоров, издавая тихое рычание, первым подошел к Пахомову, как к самому большому:
— Второй лейтенант Пахомов!
— Я! — по-уставному четко ответил тот.
— 20 суток ареста…
— За что? — работая под дурака, плаксиво возмутился тот. — Иду я, никого не трогаю… И вдруг этот… Прямо головой под дых. Больно… Ну, я, на автомате, его и приложил. Нечаянно…
— Можете забыть об очередном звании, второй лейтенант, — прошипел бригадный генерал.
— Ну, он сам же, господин бригадный генерал…
Тот не счел нужным удостоить подчиненного ответом.
— Кто ударил капитана?! — поворачиваясь к Федору, продолжил экспресс-дознание бригадный генерал.
— Я! — бодро отрапортовал Конечников. — Оскорбил ракетную артиллерию!
— Ты!? — со злобной радостью воскликнул Никифоров. — Ты у меня под трибунал пойдешь, плясун!
— Есть под трибунал! — не изменясь в лице гаркнул Федор.
— Оставьте его, Николай Иванович, — вдруг произнесла Александра. — Первый лейтенант защищал мою честь.
— Как прикажете, — растеряно произнес бригадный генерал. — Санитаров сюда. Симонова в лазарет, подлатать, и на гауптвахту бессрочно!
В круг, образованный солдатами вошел майор Лебедянский с крайне озабоченным видом, и что-то прошептал Никифорову.
Пара санитаров медслужбы подняла сильно избитого Симяна с пола и поволокла его к выходу.
— Крок, я этого так не оставлю. Дуэль! — с трудом повернув голову к Федору, просипел Никита, просверливая его слезящимися глазами со стремительно опухающими веками. — Отставить, петух недобитый, — в сердцах заорал Никифоров. — Дуэль отменяется. Эланцы вас рассудят. Кто жив останется, тот и победит. Ты, Симонов, пойдешь со мной. Мне как раз нужна пара разведчиков на флагман. Посмотрим, каков ты герой в деле…
Толпа вокруг охнула. Пронзительно завизжали женщины. В толпе замелькали посыльные с красными повязками на рукавах — офицеров требовали на корабли.
Конец 7 главы.
Хелена сидела за столом у компьютера и рассеянно тыкала пальчиком в клавиатуру.
Федор скучал на диване, просто разглядывая стену. Исцарапанный пластик был разделен примерно пополам, на грязно-белый и бледно-зеленый секторы. Каюта Хелены Ястребовой была покрашена так же, как и прочие жилые помещения орбитальной крепости. Эта казенная расцветка особенно сильно действовала на нервы.
Конечников различал на поверхности точки от затушенных сигарет, еле заметные следы клея и липкой ленты. Обитатели этого куска жизненного пространства крепили к стене фотографии и голографические картинки в надежде придать уют этой стандартно-тесной, индивидуальной конуре размером 2,5 на 3 метра.
Теперь, на стене висело 2 любительских снимка, в тоненьких рамочках из металлизированного пластика.
На одном из них Хелена смеялась, призывно махая рукой неизвестно кому, а на другой была изображена во время венчания. Раньше этих фотографий было три, но теперь женщина прятала портрет с траурной ленточкой в чемодане.
В отсеке продолжала накапливаться безнадежная, неприязненная тишина. Она тяжело опускалась на людей, усиливая их отделенность друг от друга. Дыхание мужчины и женщины, да легкое, почти неслышное, гудение светильника лишь подчеркивали километры глухой ваты, лежащие между ними.
Первый лейтенант смотрел перед собой, погруженный в свои мысли. Поначалу он досадовал, зачем поддался на уговоры этой женщины.
Это было действительно странно: — изнасиловать операторов военных линии связи, разыскивая его, привести и молчать, не предлагая даже чаю.
«Это ведь надо — на корабле готовность номер один, а я сижу у тетки, которая мне даже не нравится»… — подумал Конечников. — «Надо вежливо прощаться и решительно уходить».
Хелена не выдержала. Она поднялась и подошла к окну. Шаги прозвучали неестественно громко.
Женщина потянула за шнурок, и металлические пластины жалюзи с неприятным шелестом повернулись, открыв пространство за листом прозрачного композита.
Далекие звезды центра галактики сияли в космической пустоте, разрезая пополам черноту космоса полосой неестественного, мертвенного света.
Научница застыла, глядя на сотканную из неразличимых точек звезд сияющую реку Млечного Пути, словно отыскивая среди них что-то.
Конечников встрепенулся при звуке ее шагов, повернул голову, внимательно наблюдая за ней.
— От окончания расчетного срока прошло 20 минут. Они вот-вот выйдут на связь, — произнес Федор.
— Надеюсь, — обреченно отозвалась она.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
— Если бы так…
Снова повисло гнетущее молчание.
— А если их адмирал обошел нашего Тютю? И теперь эланская эскадра идет прямо к планете?
— Наш старик неплохо соображает. Головной броненосец эскадры оснащен гиперрадаром. Укрыться от этой машинки практически невозможно. А против наших линейных рейдеров эланские «Претенденты» слабоваты.
— Ну почему же они молчат?
— Тоже мне, нашлись великие главнокомандующие, сэнээс лаборатории бурового оборудования и командир БЧ-2 номерного скаута. Мы об этом узнаем последние.
— А вот и нет, — возразила женщина. Хухрик сообщил бы мне первой.
Федор поморщился.
Роман академика с молоденькой, замужней, а в последствии вдовой сотрудницей, был верхом бесстыдства.
С Хеленой Корсаков составлял весьма комичную пару. Уродливый коротышка, с огромной головой и хлипким телом, нелепо смотрелся рядом со статной красавицей Ястребовой.
Вдруг до Конечникова дошло, что научница обозвала своего любовника крайне обидным для него прозвищем, которое так подходило для этого человека.
Федору стало противно. После «милого», «любимого», «дорогого», после всех заверений в любви и уважении, после признания неоценимой помощи академика, Антон Петрович был пренебрежительно назван ею словом, подходящим для смешного, маленького, заполошного зверька.
На краткий миг Хелена представилась ему в истинном свете — себялюбивой, эгоистичной гадиной, успешно симулирующей любовь, заботу и внимание, когда ее холодный, расчетливый ум подсказывал использовать именно это оружие в очередном витке крысиных гонок.
«Вот и делай женщинам добро», — подумал Конечников.
— Осуждаешь? — спросила девушка, не увидев, а скорее почувствовав гримасу на лице первого лейтенанта. — Успокойся. В установке для охлаждения используется жидкий натрий…
— Причем тут натрий? — поинтересовался Федор.
— Спасибо, — зло сказала Хелена. — Я все ждала, когда и ты мне это в морду ткнешь. Раскололся, наконец.
Федору вдруг вспомнилась цепочка женской логики: «Рыбка — значит щука, щука — с зубами. С зубами — значит кусается. Кусается — значит собака. Кого-кого ты сукой назвал?».
— Что ты хочешь этим сказать?…
— Я не зря ем свой хлеб, имею кандидатскую надбавку к жилплощади и прочие блага, которых лишены простые смертные. Я ученый, в первую очередь, а потом уже любовница академика. Моя работа важна, — женщина подошла к нему, просверливая негодующим взглядом. — Запомни это!
— Ты не поняла, — мягко оборвал ее Конечников, пытаясь сгладить конфликт. — Жидкостное охлаждение в век полей гашения — это ведь анахронизм.
Конечников поднялся, намереваясь уйти, не дожидаясь, пока Хелена его выставит. Он чувствовал облегчение оттого, что эта странная встреча заканчивается.
— Ой Тед, извини меня. Я придумала себе Бог знает что…, - Хелена заискивающе улыбнулась. — А представляешь, Тед, что получится, если вакуум второго порядка начнет выделяться в закрытом объеме?
Девушка положила ему руки на плечи, легонько надавила, предлагая сесть обратно. Федор опустился. Хелена придвинула стул и расположилась напротив, касаясь коленей первого лейтенанта своими твердыми, холодными коленями.
— Ничего не понимаю, при чем здесь это? И что такое вакуум второго порядка?
— В нашей установке созданы условия для образования прон-апроных виртуальных дублетов, второго вакуума. С полями гашения получится осколочная бомба на нереактивной тяге.
— Я не понимаю, — произнес первый лейтенант, делая попытку освободиться.
Ему действительно было непонятно: сочетание популярной лекции по вакуумной физике и кружащего голову, одуряющего ощущения близости тела женщины.
— Если первый вакуум сравним с газом, то второй вакуум — это несжимаемая жидкость. Давления не выдерживает ни один композит.
Глаза девушки были слишком близко. Они были настойчивыми, просящими. Конечников непроизвольно отодвинулся.
— Хелена, давай определимся чем мы тут занимаемся.
Конечников решительно отодвинул женщину от себя, поднялся, отшел к окну.
— Если действительно возникают такие вопросы, то я тебе наверное просто не нравлюсь.
— Не в этом дело, — попытался соврать Конечников. Мы с Сергеем были друзьями. Я не могу…
— Ерунда, — отрезала Хелена. — Ему теперь все равно. Он, наверное, был бы даже благодарен.
— Это так неожиданно.
— Не ври, Тедди, Женское сердце не обманешь. Я же вижу, как ты смотришь на меня. Чувствую, как ласкаешь мое тело глазами.
— Ну и что? — удивленно сказал Федор.
А про себя добавил: «Всякий на тебя смотреть будет, если так задницу обтягивать и сиськи заголять».
— А то, что я ждала этого от тебя.… Мечтала об этом…
— Хела, я тронут, но право же давай отложим этот вопрос до мирного времени. Я ушел с корабля, который может получить команду на взлет в любую секунду.
— Я узнаю об этом первой. Антон скажет мне, когда нужно будет деактивировать «Омегу». Слить жидкий металл и разобрать установку — занятие долгое и хлопотное. Только я смогу грамотно это сделать. На «Солейне» нет ничего важнее нашей установки. Это революция в технике. Новые реакторы, двигатели генераторы, заряды и орудия… — Ястребова замялась, но решилась и продолжила, — излучатели когерентных детонирующих лучей.
Начальство решило погрузить разработки лаборатории на корабль под красным крестом, вместе с женщинами, детьми и раненными, чтобы попытаться ввести противника в заблуждение.
— Напрасная подлость… Их линкоры и тяжелые крейсера, после Гало, не будут церемониться ни с госпитальными транспортами, ни с гражданскими судами, — слова Конечникова сухо прозвучали в тишине, убивая последнюю, призрачную надежду.
— Зачем ты так… — произнесла Хелена, и вдруг, безо всякого перехода добавила. — Все вы, вояки — подонки.
Она заплакала. Конечников физически чувствовал как страшно и одиноко молодой женщине перед лицом грозной неизвестности.
— Обними меня, — вдруг попросила она, подаваясь к нему — мне холодно.
Конечникова передернуло от приторного запаха ее духов, он хотел было отстраниться, но в голове снова раздался голос призрачной эланской девушки.
«И чего ты стоишь?» — иронически поинтересовалась Лара. — «За такие сведения надо платить. Я тоже поучаствую».
Федор неловко положил руки на талию Хелены и притянул к себе. Сквозь тонкую ткань комбинезона лейтенант почувствовал теплоту и упругость тела. Гладкость кожи, словно созданной, для того чтобы ее ласкали мужские руки. Хелена тихонько вздохнула и прижалась к нему, положив голову ему на плечо.
«Может зря я так с ней» — подумал Конечников.
— Извини меня, — произнес он.
— Не за что. Ты просто такой. Ты не можешь врать… Правильный… Рыцарь без страха и упрека.
— Да ну, — Конечников усмехнулся.
Женщина закинула руки на шею Конечникова и поцеловала крепко, сильно, настойчиво. Борясь с невозможной неправильностью происходящего, лейтенант опустил ладони ниже талии Хелены, лаская ее зад, потом, опьянев от возбуждения, потянул молнию комбинезона, обнажая грудь женщины. Очень скоро два бьющихся в экстазе совокупления тела заставили трещать хлипкую стандартную койку.
Федор потерял контакт с реальностью и оказался на Гало в тот момент, когда их с Ларой прервал взрыв в небе. Но на этот раз его жгло изнутри, от совершенно невозможных, запредельных ощущений. Лара ни в чем не упрекала его, но и самому Федору было понятно, как много он потерял, обладая ей в чужом теле…
Хелена, довольная и разомлевшая, сидела на тесной кровати, поджав под себя ноги, накрывшись одеялом. Она курила, с видимым удовольствием выпуская резко пахнущий ядовитый дым.
— Мне нужно было с самого начала выбрать тебя, а не Сергея, — в раздумье произнесла она. — Ты такой свирепый и страстный… Я почувствовала себя девочкой, будто это у меня в первый раз.
— Я бы не потерпел соперника, — произнес в ответ Конечников, усмехнувшись.
— С тобой, его бы не было, — Хелена прижалась к нему, поцеловала. Женщина бросила сигарету и улеглась рядом. — Я думаю, что и ты остался мною доволен.
— Конечно, маленькая, — соврал Конечников.
— Скажи, — Хелена внимательно заглянула ему в глаза. — А кто это Лара?
— Не знаю, — ответил Федор.
— Ты называл меня Ларой.
Хелена хотела сказать это со скандальной интонацией, но ей было слишком хорошо. Часть чувств и эмоций Лары оглушающим наркотиком осталась в теле научницы.
— Значит ты была Ларой, — пожал плечами Федор.
— Ай, ерунда, какая разница, — махнула рукой женщина. — Не буду я с тобой сейчас ссориться. Я тебя звала, чтобы обьяснить тебе очень важную вещь.
— Слушаю, Хела, — заинтересовался Федор.
— Помнишь ты сказал, что если останешься без бомб и ракет, то вдуешь линкору движками на полной тяге в ворота стартового шлюза. Я удивилась, а потом сообразила, подсчитала: мощность двигателя, радиус кривизны защитного поля — достаточно для инициации реакции во втором ваке. Только ты не учел одного.
— Пушек линкора? — спросил Конечников.
— Нет, — задумчиво сказала Хелена. — Там должен быть газ.
— Не понял, — сказал Крок. — Зачем газ?
— Я догадалась, откуда ты все это вывел, — заметила научница. — Наблюдательность… Но ты не знаешь, что в шлюзе слишком высоко остаточное давление газа.
— Не понимаю, для чего газ.
— Это просто. С громадным ускорением бомбардируя силовое поле компенсаторов, он служат инициатором реакции. Вот он, секрет генератора Корсакова. Это так просто, Тед.
— Хелена, зачем ты мне рассказываешь? Это ведь секретные данные.
— Это ведь я открыла. Это мое. Кому хочу, тому скажу. Кого люблю, тому скажу. Может это спасет тебе жизнь.
Хелена протянула к нему руку и погладила его по щеке.
— Вообще-то ковырнуть орбитальную крепость занятие крайне хлопотное. Может мы зря умираем прежде смерти?
Хелена бросила на него быстрый взгляд.
— Раз они решились, то пришли с чем-то, чтобы наверняка… Но может ты прав, и вся хитрость всего лишь во внезапности нападения… Скажи, — вдруг неожиданно спросила Хелена. — у тебя с княжной что-то было?
— С какой княжной? — сыграл в удивиление Федор.
— С этой крысой… — женщина сделала над собой усилие и выдавила: — Александрой.
— А она княжна? — удивился первый лейтенант.
— Да, — ответила Хелена, внимательно наблюдая за его реакцией, — и не простая. Одна из великих княжон, наследница.
— Ого, — только и смог выдавить из себя Конечников. — Я думал так, просто нововладская мажорка, дочь маршала или богатого промышленника.
— Ну и решил приударить? — с напряжением в голосе спросила женщина.
— Нет.… Да и не было у нас ничего.
— Врешь ведь, Тед, — не успокаивалась Хелена.
— Нет, зачем мне врать. Мы разговаривали. Александру очень интересовало, как происходит бой. — Я рассказал.… Потом объяснил, как, на мой взгляд, усилить мощь скаутов за счет их маневренности.
— Конечников, ты врешь, — без всякой уверенности произнесла Хелена. — Ты вернулся такой красный, будто вас застукали с ней, в момент, когда она удовлетворяла тебя при помощи рта.
— Какая гадость, — вырвалось у Конечникова.
Хелена внимательно посмотрела на него, потом тихо засмеялась.
— Сразу видно, что ни разу тебя никто этим не побаловал, — произнесла она. — Лежи, и ничего не бойся. Я умею делать минет лучше, чем твоя драная Шура — Мура.
В разгар процесса зажглась видеопанель телефона, включение при сверхсрочных звонках происходило автоматически.
На экране появился Антон Петрович. Он близоруко щурился, пытаясь разглядеть, что это происходит в комнате, освещенной лишь люминесценцией монитора.
— Хеленочка, птичка, что это ты там делаешь, — поинтересовался академик, постепенно покрываясь бурыми пятнами нервного румянца.
Женщина взвизгнула, вскочила, набросила одеяло на видеодатчик.
— Я все видел, — строго сказал Корсаков. Он был поразительно спокоен, лишь краска на лице и подергивание левого века выдавали, сколько усилий ему это стоило.
— Ну и что, — с пол-оборота завелась пойманная на горячем женщина. — Ты не уделяешь мне внимания, у тебя — то совещания, то не настроения, то не стоит. А я молодая, я жить хочу.
— Трахаться ты хочешь, — глухо произнес Антон Петрович, — не бузи. Я всегда говорил, что ты вольна распоряжаться своим телом, как посчитаешь нужным. Я знаю обо всех твоих похождениях, обо всех твоих кавалерах. Рассказать твоему другу?
— Антоша, перестань, — попросила Хелена, бросив быстрый взгляд на Конечникова.
— Ладно, — произнес академик. — Глаза не видят, желудок не страдает, как говорят в общепите. Но ты потеряла всякую осторожность, а мне это неприятно. И, кстати, может твой новый друг представится?
— Как же, ищи дурака, — буркнул Федор, зажав нос, чтобы изменить голос, натягивая брюки, которые отчаянно сопротивлялись, не желая одеваться на потные ноги.
— Я ничего другого и не ожидал услышать, — Корсаков состроил презрительно-благородное выражение на лице. — Если вы не против, я все равно сейчас зайду к вам пообщаться.
А Конечников в это время уже натянул нательную рубаху, схватил в охапку китель, кобуру с портупеей и был таков.
— Ну что, твой мальчик, Хелена, убежал? — спросил академик, услышав, как лязгнула герметичная двери каюты.
— Да, — глухо и бесцветно ответила женщина.
— Ладно, потом про это поговорим, — Антон Петрович вздохнул. — От бригадного генерала Никифорова плохие новости. Разведчики эскадры вошли в контакт с вражескими кораблями. Время готовить «Омегу» к погрузке.
— Хорошо, Антон, — вздохнув, сказала Ястребова, — через 10 минут я буду.
За окном что-то сверкнуло. Кросполяризатор убрал избыток лучистой энергии, но все равно сквозь моментально потемневший иллюминатор было видно, как ярко осветилась темная, ночная поверхность планеты под орбитальной станцией.
— Ты видела, Хелена, — закричал академик, — видела?! Эскадра вступила в бой!
Конечникова эта чудовищная вспышка застала в коридоре. Окна там не имели кроссполяризаторов, но глаза Федора спасло то, что он находился в тени станции. Зато первый лейтенант смог оценить ее яркость по тому, как осветился диск планеты. Солейна заблестела в лучах далекого взрыва так, что стало больно глазам.
Но вот напор световой энергии ослабел, и тьма вступила в права на ночной стороне планеты. Первый лейтенант к тому времени успел добраться до прохода, который соединял центральные области орбитальной крепости и швартовочные площадки, склады, эллинги 3 терминала — одного из 2 десятков наружных модулей крепости, отданного сборной эскадрилье малых ракетоносцев.
Когда он выбежал на прозрачную галерею перехода, буйство небесных сил утратило свою мощь, лишь в направлении Большого Магелланова облака, вспыхивала и потухала новая, ослепительно яркая звезда, и временами разгорались и гасли какие-то далекие, нестрашные искорки.
На разные голоса выли динамики, призывая солдат и офицеров занять места по боевому распорядку, а Конечников стоял, и не мог оторваться от этой ни на что не похожей небесной гостьи, пока не понял, что больше всего странное светило похоже на сигнальный фонарь, отбивающий сообщение симпл — кодом. Одновременно с этим он стал понимать, что пытаются передать люди, летящие на далеком корабле.
Точки и тире сложились в слова, которые никак не хотели укладываться в голове.
«ВСМ КТО МНЯ СЛЫШ Я СК 2801, КОМ КАП СИМОНОВ ЭСК УНИЧТОЖ ПОЛН УПР АСТЕР С ДВИГ И ДЕТОНАТ ОСТ ОДН НА ХВ 4 ОБЗ ЭСК ПРОТ 4 ЦИКЛ И 10 ТУНДР ДВИЖ К БАЗЕ ПРОЩ ПАК БЫЛ ПРА»
Смысл этого сокращенного до предела послания был прост:
«ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ. Я СКАУТ 2801, КОМАНДИР КАПИТАН СИМОНОВ. ЭСКАДРА УНИЧТОЖЕНА ПОЛНОСТЬЮ УПРАВЛЯЕМЫМИ АСТЕРОИДАМИ С УСТАНОВЛЕННЫМИ НА НИХ ДВИГАТЕЛЯМИ И ДЕТОНАТОРАМИ. ОСТАЛСЯ ОДИН. НА ХВОСТЕ 4 УПРАВЛЯЕМЫЕ РАКЕТЫ. ЭСКАДРА ПРОТИВНИКА В СОСТАВЕ 4 ЛИНКОРОВ И 10 ТЯЖЕЛЫХ ШТУРМОВЫХ КРЕЙСЕРОВ ДВИЖЕТСЯ К БАЗЕ. ПРОЩАЙТЕ».
Что такое «пак» и «пра» для Конечникова осталось непонятым. Неяркая вспышка резанула Федору глаза, и сигналы прекратились. Первому лейтенанту все было понятно — одна из «обуз» противника достала корабль.
Почему-то в этот момент Конечников вспомнил, что у них с Никитой оставалось незаконченное дельце, связанное со ссорой на банкете.
Первому лейтенанту стало стыдно. Только что, на его глазах погиб «2801» с всем экипажем, боевые товарищи, славные ребята, а он обрадовался, что не придется скрестить мечи с их командиром, единственным, кто на этом корабле все портил. Других мыслей не было, весть о чудовищной катастрофе ошеломила и напугала Федора.
Внезапно, сквозь вой сирен, пробился зуммер сигнального браслета. На экранчике коммуникатора беззвучно ругался командир корабля. Федор сделал знак, что ничего не слышит, показав на уши. Майор махнул рукой, приказывая бежать, что есть духу на корабль.
Все тесное и неудобное пространство внутри «ноль третьего» было наполнено движением: сновали матросы, бегали посыльные. Офицеры отборным матом и зуботычинами побуждали команду занять места по боевому распорядку. В полном боевом облачении промчался десантный отряд, заставив запрыгнуть на койку, спасаясь от бронированных монстров, даже старшего дежурного по крейсеру.
Раздавался лязг опробуемых зарядных элеваторов, отделенных от жилого пространства перегородками в толщину бумажного листа.
В довершение всего в коридоре, сняв кожухи стенных панелей, техники в спешном порядке перебирали совершенно некстати забарахливший эмиттер поля. Вспыхивала молекулярная сварка, воняло нагретой вольфрамовой керамикой и горелым железом. Из клубов дыма доносилась бешеная ругань зампотеха, искаженная надетой на лицо дыхательной маской.
Конечников имел надежду, что ему удастся незамеченным проскользнуть на верхний ярус центрального поста в центр управления огнем, но командир корабля ждал его у входа в рубку.
Глаза майора метали искры, было видно, что он сдерживается из последних сил. Федор приложил руку к фуражке, отдавая честь командиру. Тот небрежно козырнул, взял Конечникова за локоть, и почти втолкнул в капитанский кабинет.
Майор аккуратно закрыл дверь и заорал:
— Какого черта, Федор Андреевич! Что вы себе позволяете, милейший!!!
— Алексей Павлович, — Конечников внимательно и твердо посмотрел в глаза командира. — Имею сообщение чрезвычайной важности.
— Господин Конечников, не пудрите мне мозги! Сначала вы на праздничном банкете затеваете ссору, вызываете на дуэль офицера! Теперь шляетесь, Бог знает, где в самовольной отлучке при объявленной 1 степени боеготовности, не изволите являться по сигналу боевой тревоги! Я вас под трибунал отдам!!!
Тихонов еще долго орал про неполное служебное соответствие, что лишит его отпусков на веки вечные и так далее и тому подобное…
— Алексей Павлович, вам не идет ругаться, — мягко произнес Федор, когда его командир выговорился. — Да, я виноват.
— «Виноват»… Федор Андреевич! А если бы дали команду на старт?! — уже не так экспрессивно произнес командир корабля.
— Не дали бы. Я застрял на галерее, где принял сообщение от Симонова.
— Каким образом, разрешите полюбопытствовать, — с ехидцей поинтересовался майор. — Телепатически?
— При помощи глаз. 2801 отбивал сообщение световой пушкой на симпл — коде, пока его не подбили эланцы.
— Вот как.… За симпл-код можно и в штрафную роту загреметь. — Тихонов в задумчивости сделал шаг к первому лейтенанту и втянул воздух. — Вы ведь не пили и не курили траву сегодня?
— Не балуюсь…
— Что было в сообщении? — перешел на деловой тон Тихонов.
— Симонов передал, что эскадра уничтожена при помощи астероидов, снабженных двигателями и превращенных в огромные бомбы полного распада, он остался один, а на хвосте у него ракеты. К нам идут две пары «Фуфлонов» и десяток «Тундеров». Потом — вспышка, и передача прервалась.
— Конечников, вы не ошиблись, уверены?
— А почему не дали команду на взлет? Наши командиры ведь не полные кретины… — ответил Конечников. — У нас против четырех «Претендентов» один сильно побитый тяжелый рейдер, а на 10 армейских «Сарацинов» 12 скаутов из охранных подразделений Дальней Разведки.
— И крепость, первый лейтенант, не забывайте.
— А что им стоит повторить трюк с астероидами? А если у эланцев есть еще корабли, которые не заметил Симонов? Достаточно подойти паре «сучек» с полным боекомплектом, и через полчаса боя, крепость будет превращена в металлолом.
Майор долго молчал, укладывая в голове принесенную Конечниковым страшную весть. Его лицо на глазах теряло жизнь, наконец, командир корабля сказал потухшим бесцветным голосом:
— Не падайте духом Федор Андреевич… Мы все клялись отдать, если понадобиться, жизнь на Отечество, за нашего государя, великого князя. Идите, голубчик к себе на пост… Мы победим… Жаль, нельзя помянуть наших, мне и вам, как никогда нужна будет свежая голова…
Федор бесшумно поднялся на второй уровень командной рубки в центр управления огнем. Это была его епархия. Привычно моргали огоньки боевых систем, перепрыгивали в последнем знаке цифры дальномеров, светились мониторы обзора и проводки целей.
Конечников хлопнул по плечу Стрельникова, который сидел на первом посту управления ракетами. Стрелкин был так увлечен маневрами, что даже не заметил прихода командира.
— Ты где шлялся, Крок? — спросил Василий. — По бабам?
— Воздухом дышал, — ответил Конечников.
— Ага… А воздух был пропитан «Диким садом»?
— Ну, почему бы и нет…
— Ну, ты герой. Раскрутить столичную штучку…
— Какую?
— Не скромничай, — усмехнулся Стрельников. — Только княжна Александра была надушена им. Дорогие, между прочим, душки. 250 «рваных» флакон.
— Ах, если бы, — покачав головой, сказал Федор. — Не только дочке великого князя это по карману…
— Тьфу! Долбоебом был долбоебом и остался. Знал бы что к Ленке пойдешь, — не пустил бы — в сердцах сказал Василий и добавил уже спокойно. — На вот, возьми, а то разит, как от «голубого». Надеюсь не посрамил честь эскадрильи?
Он бросил Конечникову пузырек с уставным одеколоном, который на местном сленге назывался «Термоядерным».
— Дама была в восторге, — ответил первый лейтенант, помимо воли расцветая в улыбке и тут же морщась от зловония казенной парфюмерии, которой он брызгался. — Еще приходить просила.
— Пока мы тебя ждали, я заметил, что одна из звезд как-то странно мигает.
— Ну и чего?
— А потом она совсем погасла.
— Ты записал?
— Нет, но, наверное, на центральной обсерватории все зафиксировали.
— Тебе это ничего не напомнило? — осторожно спросил Конечников.
— Нет…
— Подумай, Васек.
— Симпл — код?!!
— Да. Я расшифровал передачу.
— Ну и…
Федор, покосившись на дежурных наводчиков центральной батареи, притянул его к себе и на ухо прошептал все, что сумел узнать.
— Ни хрена себе, — только и сказал Стрельников. — У тебя выпить есть?
— Нельзя, как никак на боевом дежурстве.
— Да ладно, разве не слышишь?
Снизу раздавался голос командира корабля с характерными нетрезвыми интонациями, который пел: «… И вымпелы вьются, и цепи гремят, последний парад наступает. Готовые к бою орудья стоят, на солнце зловеще сверкая». Майор допел куплет и гаркнул во всю мощь луженой глотки: — «Что, соколики, умрем за веру, князя и отечество?»
— Все мы подохнем не за х*р собачий, — со вздохом Федор.
— Каптенармус, поднимись в артиллерийскую рубку, — приказал Стрельников.
— Слушаю вас, господин второй лейтенант, — подчеркнуто официально, с плохо скрываемой ненавистью отрапортовал каптер.
— А скажи, Иваныч, не осталось ли у нас жидкости для протирания прицельных экранов? — развязно поинтересовался Василий.
— Ты свою норму еще месяц назад высо…, прошу прошения. Господин второй лейтенант вы лимит оптической жидкости на этот месяц использовали еще в прошлом.
Федор знал, что Стрельников, — большой любитель выпить, уже достал каптера просьбами о выдаче спирта, и без свидетелей Иваныч, наплевав на субординацию, просто посылал второго лейтенанта на хуй.
— Иваныч, дай, — попросил Конечников. — Помянем души безвременно погибших рабов Божьих.
— А случилось-то чего? — пугаясь, спросил каптер.
— А ничего особенного… Все мы клялись отдать жизни хрен знает за что, — ответил Федор, и добавил прерывающимся голосом, точно выталкивая слова из последних сил: — Эскадру… Всю… До последнего корабля… До последнего человека…
— Вот ведь еб твою мать!! Простите ваш бродь, вырвалось. Сейчас мигом соображу: и водички, и что разбавить, и закусь, — засуетился Иваныч.
— Ты, это, апельсин, главное, на кухне возьми, — вставил Стрелкин, — и воду из офицерского бачка, а не из того в котором повар ноги моет.
— Ох, и гнида, ты, Василий, — помирать завтра, ты все со своими шуточками погаными лезешь, — в сердцах сказал пожилой каптер.
Наутро, после того, как командующий космокрепостью, генерал Соломатин не смог связаться со скаутом 2803 по видеосвязи. Вполне исправный и готовый к взлету гиперпространственный корабль-разведчик, игнорирал вызовы центрального поста.
Чтобы разобраться с фактом вопиющего безобразия, на 3 терминал был направлен посыльный штаба, капитан Искорин.
Капитан явился в сопровождении группы спецназа Службы Безопасности, готовой в любой момент пустить в ход оружие.
Внешняя и внутренняя двери главного шлюза скаута были открыты нараспашку, лишь было активировано удерживающее воздух внутри корабля защитное поле.
Нижние чины вповалку спали на койках и на полу. В воздухе стоял аромат перегара, кислый запах блевотины, тяжелый дух от множества потных и немытых тел, запахи мочи и кала.
Люки орудийных башен были открыты и висели без движения. Когда один из спецназовцев с усилием захлопнул почти 80 килограммовую нижнюю «тарелку» второй массометной башни центральной батареи, оттуда донесся забористый трехэтажный мат, слышимый даже через 45 миллиметров особопрочной компресситовой брони.
Капитан Искорин, светловолосый молодой человек пухлого телосложения в щегольском мундире, махнул рукой, одетой в перчатку, приказывая разобраться.
Лейтенант — спецназовец дал отрывистую команду, и десантники опустили люк обратно, намереваясь влезть в тесное пространство артиллерийского каземата. Тут на стекла шлемов спецназовцев выплеснулось содержимое чьего-то желудка, и вдрибадан пьяный голос проорал:
— Кто там гниды шутит, воздуху дайте.
— Я те щас так дам, морда, — рявкнул эсбешный лейтенант, делая знак своим громилам.
Десантники стали выволакивать вяло сопротивляющихся членов экипажа в ангар, отвешивая им пинки и раздавая зуботычины.
Не дожидаясь результатов профилактической работы, посыльный штаба прошел в корабельную рубку, брезгливо морщась от запаха, и, стараясь ни во что не вляпаться.
Там он застал спящего сном младенца командира, в окружении дежурного расчета пилотов, техников, локаторщиков и гравиметристов.
Горели все экраны связи, на которых брызгал слюной дежурный по штабу майор Перепелкин. Узнать, что же такое он говорил, не представлялось возможным, поскольку звук был выключен. Видеодатчики были аккуратно заклеены непрозрачной липкой лентой, поэтому штабист не мог видеть идиллически-трогательной картины отдыха уставших от пьянства звездолетчиков.
Искорин, будучи от природы человеком деликатным и не любящим ругаться самому, просто включил на полную громкость динамики, сорвал импровизированные крышки с объективов камер, а сам пошел инспектировать артиллерийский пост.
Но в отличие от первого яруса боевой рубки здесь никто не спал. Видимо, дежурный расчет принадлежал к числу малопьющих, которым сколько не налей, все мало.
Или справиться с «осаженным» денатуратом помог пресловутый апельсин, выжатый в пойло, и разбавление не 50 на 50, а 37 на 63 по фирменному рецепту второго лейтенанта Стрельникова.
Операторы усердно проводили тестовые замеры параметров электронных систем. Стрелкин курил «травку», вслушиваясь в рев бешеного слона, который издавал дежурный. В потоке невнятных звуков можно было разобрать что-то типа «под суд», «гауптвахта», «на каторгу», смазанные плохой артикуляцией уже не владеющего собой майора. Именно эти слова заставляли Ваську Стрельникова мелко ржать и подталкивать локтем Конечникова, который занимался осмеиваемой всеми теорией мобильного боя, гоняя по голографическому экрану силуэты кораблей.
— Да кому это фуфло нужно, Крок. Еще пара дней, и эскадра Убахи… — тут Стрелкин увидел капитана, и слегка покачиваясь, не выпуская при этом, бычок изо рта выкрикнул: — Встать! Смирно! Вольно! Сидеть! Голос!
— Сядете, голубчик, все сядете, — зловеще пообещал Искорин. — Мне ваша клоунада, Стрельников давно поперек горла.
— А чего? — искренне обиделся тот. — Нормально поздоровкались, чай не генерал…
— Господин первый лейтенант, — обратился штабной офицер к Федору. — Извольте унять своего подчиненного. А то я сам это сделаю.
— Господин второй лейтенант, — отреагировал Конечников на окрик офицера связи, — потрудитесь впредь для приветствия старшего по званию употреблять только допускаемые уставом команды.
Искорин важно кивнул, не обратив внимания на пару жестов Конечникова, предназначенных для Василия, которые означали: — «Наведение отменяется. Двигатели на торможение, разворот 180 градусов». В более широком смысле переданное Стрельникову сообщение означало — «Не связывайся с дерьмом».
— С чем пожаловали, господин капитан? — поинтересовался Федор.
— Вы отдаете себе отчет, господин первый лейтенант, что это подсудное дело? — гневно спросил Искорин.
— Неправильная подача команды? — поинтересовался Конечников.
— Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан скаута в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…
— Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная крыса: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.
— Что ты сказал?
— Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось еще два дня, пока Убах не придет сюда и не отправит нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.
Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Пакадур сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.
— Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!
Искорин на заплетающихся ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.
Майор, еще не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно таращась в экран.
— Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул офицер связи лейтенанту спецназа. — И еще… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.
— Сделаем, Викентич, — также тихо ответил эсбешник.
— Рук только ему не сломайте, — напутствовал его Искорин.
На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.
— Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!
Десантники замерли.
— Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.
— Буйствует?
— Так точно.
— Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности. — Слушаюсь, — отчеканил капитан.
— Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.
— Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.
— Ежели господа офицеры не слишком здоровы, командующий немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.
— Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.
— Как чувствует себя господин Конечников?
— Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.
— Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и усмехнулся, понимая глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…
Лебедянский отключился.
Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край кресла второго пилота.
— Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?
На «псарне», все встало с ног на голову: эсбешный спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.
Иван Иванович, личный медик командующего, хлопотал около майора Тихонова, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.
Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери четырехместной офицерской каюты, насвистывая нечто бравурное и залихватское, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.
Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и вдупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который периодически припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво, сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и его невеста, дочь соседа-помещика, с которой он еще ни разу не трахнулся.
Разудалая банда пьяных обломов действовала Конечникову на нервы своими воплями, а также тем, что из-за невообразимой тесноты ему постоянно мешали. Рядом с первым лейтенантом мелькали стаканы с «пакадуровкой», его дергали за китель, предлагая присоединиться, пьяные звездолетчики отпускали едкие замечания по поводу попыток первого лейтенанта привести себя в относительный порядок.
Наконец, придав прическе при помощи слюней и расчески приличный вид, Конечников с облегчением выскочил из пропитанного алкоголем закутка.
На центральном посту генеральский медик заканчивал возню с майором, приглаживая ему мешки под глазами криоинструментом, похожим на небольшой утюг. Алексей Павлович, с глупой, щенячьей радостью хлопал глазами, впервые столкнувшись с медицинским обслуживанием класса элит, в особенно действием энзимного энергетического коктейля, в просторечии называемом «антипохмелином».
У трапа господ офицеров ждала «мыльница» — блестящее лаком обшивки пассажирское транспортное средство внутренних коммуникаций станции, которым пользовалось только высшее начальство.
Медик, внимательно наблюдая за своим пациентом, нырнул в дверь за водителем. Командир скаута с удовольствием плюхнулся на почетном генеральском месте в заднем ряду, первый лейтенант устроился рядом с пилотом транспортера.
— Прикажете начать движение, господин майор? — вежливо справился шофер.
— Трогай, — разрешил командир скаута, с немым восторгом разглядывая кожаную и бархатную отделку салона.
Машина резко взяла с места и скрылась в дыре тоннеля.
Конец 8 главы.
17 Апреля 10564 по н.с. 2 ч.48 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
Управительница Жизни отчаянно хотела спать, но не могла оторваться. Девушка прикладывалась к бутылке, пока та не опустела. В пепельнице прибавлялись окурки. Наконец, Рогнеда решила оставить остальное на потом.
Она провалилась в тяжелый сон, наполненный болотным туманом из которого высовывались зубастые пасти рептилий. Почему — то у всех этих тварей было одно имя — «Пастушонок».
17 Апреля 10564 по н.с. 11 ч.48 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
Утром, около 12 часов, Живая Богиня проснулась. Она долго лежала, глядя в потолок бессмысленными глазами. Наконец, собравшись с мыслями, девушка поднялась и отправилась в ванну. Струи контрастного душа привели Управительницу в чувство, смыли следы вчерашнего опьянения.
Рогнеда пошла в гимнастический зал, танцевать и заниматься на тренажерах. Через полтора часа издевательств над собой, Управительница снова стала собой: — спокойной, собранной, энергичной.
Девушка с аппетитом поела и задумалась, что на самом деле хотел от нее Управитель. Прогнозы получились неутешительные. Управительница хмурилась, перебирая варианты.
Словно услышав ее, с неба пришел вибрирующий звук. Это звучали сирены звездного корабля, предупреждая, что бронированный «Дракон» собирается совершить посадку.
Девушка прошла в зимний сад. Сквозь стекла было видно, как приземляется звездолет Управителя.
Девушка сменила трико и кеды на легкую тунику и босоножки на каблуках. Волосы посветлели, и завились в кудряшки, на лице заиграла легкая улыбка.
Очень скоро Андрей появился в зимнем саду.
— Здравствуй мой господин и повелитель, — в своей обычной, полной иронии манере приветствовала его Рогнеда.
— Я не сержусь, не надо подлизываться, — благодушно ответил ей Живой Бог.
— А я что, подлизываюсь? — с мягкой улыбкой спросила девушка. — Опять будешь меня мучить своим древними сказками?
Он опустилась в кресло, откинулась на спинку, потянулась.
— Можно подумать тебе было неинтересно, — с усмешкой поинтересовался Пастушонок. — Оттого ты сидела, чуть ли не до рассвета?
— Ну, ты умеешь развлечь, — улыбнулась девушка. — Только давай сначала чаю попьем. Ты, наверное, голодный.
— Давай, — согласился Управитель. — Под чаек все гораздо лучше воспринимается.
Рогнеда вскипятила воду, засыпала в заварочный чайник свою фирменную смесь. В воздухе поплыли тонкие, неземно прекрасные ароматы. Даже пресыщенный всевозможными диковинками Управитель стал с удовольствием принюхиваться.
Девушка священнодействуя, разлила ароматный напиток по чашкам, положила на тарелку маленьких крендельков, печенюшек и булочек.
Потом Рогнеда села напротив мужчины, поставив локти на стол и опустив голову на ладони, пристально и нежно стала глядеть на него, словно зрелище пьющего чай Управителя было самым прекрасным в ее жизни.
Андрей, зная о штучках, на которые была горазда Живая Богиня, поначалу старался не обращать на это внимания, но всеже наивное кокетство девушки сумело затронуть его сердце.
Управитель как-то подобрел, отошел, расслабился. Живая Богиня щебетала что-то из репертуара, которым женщины потчуют вернувшихся домой любимых и долгожданных мужчин.
— Спасибо, — поблагодарил он, закончив с чаем. — Ты прекрасная хозяйка.
— Не за что, — скромно поблагодарила девушка Живого Бога.
— Иногда мне хочется, чтобы ты всегда была рядом, Принцесса, — расслабленно — довольно сказал Андрей.
— А что тебе мешает? — спросила Рогнеда и улыбнулась, непосредственно, наивно и радостно, словно действительно была юной девушкой, радующаяся тому, какой домовитой и заботливой она показала себя нравящемуся ей мальчику.
— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — ответил Пастушонок.
Но вопреки зловещему смыслу подтекста, фраза не прозвучала угрожающе. Он вдруг почувствовал себя сильнее, умнее и значительней чем был. Все подготовленные для разговора угрозы и злые слова вдруг растаяли.
Под взглядом сияющих нежных глаз девушки не хотелось верить в то, что подсказывал ему разум. Управитель с трудом заставил себя вспомнить, что Рогнеда, по меньшей мере, на 1300 лет его старше. А всем этим женским приемчикам влияния на мужскую психику она обучала целые поколения придворных амазонок еще в те времена, когда он не родился на свет.
— Опять какие-то подозрения? — поинтересовалась Управительница. — Ловушки, козни, желание утвердить себя. Неужели нельзя по-доброму. Я ведь все для тебя сделаю Андрей…
— Давай послушаем запись, — преодолевая чары Живой Богини, — предложил Управитель.
— Ну вот, — огорчилась девушка. — Давай. Только не будем портить это место.
Они опять долго шли через заполненные всевозможными диковинками залы, пока не вышли в знакомый павильон в для чтения.
— Скажи, Андрей, а почему ты сразу не сказал, что Колыван пишет про тебя и меня? — поинтересовалась девушка.
— Так интересней, — ответил ей Управитель.
— Какой ты был суровый, — тихонько рассмеялась девушка. — Если бы я не знала точно, что это ты, никогда бы не догадалась по описанию.
— И я, если бы не знал точно, что это была ты, не поверил бы в то, что ты смогла такое сделать.
— Что? — удивилась Рогнеда.
— Узнаешь, — ушел от ответа Андрей. — Включай уже.
— Господа, с болью в сердце сообщаю вам трагическую весть, — произнес, поднимаясь с места, командующий Базой, генерал Соломатин. — Вчера ночью, в 1 час 37 минут единого времени, четвертая эскадра деметрианской империи была полностью уничтожена мгновенным ударом неприятеля. Наши товарищи до конца выполнили свой воинский долг. Прошу почтить память погибших минутой молчания.
Офицеры поднялись. Было видно, что у майоров и полковников на языке крутятся слова недоверия и отрицания, и только авторитет командующего не дает тишине взорваться криками о том, что все это ошибка, этого не может быть.
Федор ошущал давление тяжелой тишины на плечи и головы собравшихся, видел как смертельная бледность наползает на лица людей.
— Прошу садиться, господа. — предложил командующий. Начальник штаба расскажет подробности.
— Итак, — начал доклад начштаба, старый полковник со звучной фамилией Томасон, хорошо поставленным, дикторским голосом. — Четвертая эскадра вышла на перехват противника, замеченного в секторе 21/26/54/436.
Данные гиперпространственной локаторной станции, а также пеленгация квик-передатчиков противника и грависканирование дали основание нам предполагать, что против орбитальной крепости «Солейна» выдвинуто крупное подразделение противника. Предположительно, эланский флот задействовал в этой операции до 4 линейных звездолетов класса «Претендент» и до 15 тяжелых штурмовых крейсеров «Сарацин».
Мы смогли противопоставить им 5 линейных рейдеров класса «Король неба», 15 тяжелых крейсеров проекта «Муромец» и 2 корабля из сборной эскадрильи малых гиперпространственных ракетоносцев.
Данная эскадрилья в составе 12 машин, а также линейный рейдер «Князь Иван» были оставлены для охраны станции.
— Спасибо и на этом, — иронически заметил кто-то.
— Должен также заметить, что орбитальная крепость проекта «Цитадель» представляет собой весьма мощный военный объект, имеющий на борту до 12000 массометов, лазеров и плазмометателей среднего и малого калибра. Также, станция может вести огонь противокорабельными дистанционно управляемыми ракетами. Всего имеется в наличии 45 постов, способных проводить наведение на цель до 90 ракет одновременно.
И, наконец, орбитальная крепость имеет на вооружении четыре 5-ти гигаваттных лазера непрерывного действия, 36 крупнокалиберных массометов и 18 больших плазменных пушек.
— Умри все живое, — произнес тот же голос.
— Господа, — строго сказал командующий, — мы здесь собрались решать проблемы ведения военных действий с превосходящим нас по численности и огневой мощи противником, а не для состязания в остроумии друг с другом. Продолжайте, пожалуйста, Зиновий Альбертович, — предложил он докладчику.
Полковник Томасон продолжил перечисление характеристик космокрепости, линейных рейдеров и крейсеров деметрианского флота. Потом он также неспешно перешел на ТТХ боевых звездолетов Эланской империи.
За правильными, убаюкивающими построениями штабиста как-то сам собой терялся тот факт, что 4-ая эскадра была во мгновение ока уничтожена «слабейшим» противником.
От невеселых мыслей Конечникова отвлек голос командира второго форта, полковника Звягинцева:
— Зиновий Альбертович, мне право же очень интересны теоретические выкладки относительно углов обстрела при параллельном и диагональном расположении бастионов на линейных звездолетах, но право же, я, черт возьми, хотел бы знать, как, как они смогли взорвать всю нашу эскадру целиком!!! — последние слова Звягинцев просто выкрикнул.
Пожилой полковник от обиды поджал губы:
— Хорошо, раз аудиторию не интересуют теоретические аспекты противодействия неприятелю, — Томасон скроил на лице презрительную мину, — что характерно, скорее, для нижних чинов, нежели благородных господ, не буду метать здесь…
— Зиновий Альбертович, в самом деле, давайте покороче, — не выдержал, наконец, начальник Базы. Теоретизирование хорошо на академической кафедре, а не тогда, когда враг вот-вот появится на радарах.
— Как прикажете, — совсем обиделся начштаба. — Вчера, в 23 часа 35 минут с флагмана эскадры были выпущены корабли-разведчики из состава сборной эскадрильи охраны Дальней Разведки. В 0 часов 43 минуты линейный рейдер «Царьград», флагман эскадры, передал при помощи монохромного мазера на частоте 23,315 гигагерц сообщение о том, что разведчики вступили в бой, один малый ракетоносец подбит, а второй преследует четверка «Тондро». Эскадра противника, прикрытая маскировочным голографическим экраном, прячется в поле астероидов, обходя наши звездолеты с трех сторон, беря в классическую «вилку». Командующий принял решение пойти на перехват и атаковать эланские корабли.
Последнее полученное сообщение говорило о том, что масса одного из неприятельских крейсеров превосходит, согласно замерам гравиметристов, массу флагмана эланцев. В 1 час 37 минут был зафиксирован мощнейший взрыв, сопоставимый по выделившейся энергии со средним по мощности протуберанцем на звезде класса С, который привел к гибели кораблей нашей эскадры.
Тонкая аппаратура для приема электромагнитных волн была выведена из строя, поэтому в дальнейшем было зафиксировано лишь одно сообщение в оптическом диапазоне.
Томасон взял со стола бумагу и прочел, смешно щурясь и морщась от необходимости произносить вслух это: — «ВСМ КТО МНЯ СЛЫШ Я СК 2801, КОМ КАП СИМОНОВ ЭКС УНИЧТОЖ ПОЛН УПР АСТЕР С ДВИГ И ДЕТОНАТ ОСТ ОДН НА ХВ 4 ОБЗ ЭСК ПРОТ 4 ЦИКЛ И 10 ТУНДР ДВИЖ К БАЗЕ ПРОЩ ПАК БЫЛ ПРА».
— Вы знаете, господа, если вдуматься, это просто какой-то бессмысленный набор знаков, — сказал, закончив чтение начштаба. — Но, по всей видимости, кто-то хотел довести до нашего сведения нечто важное или же это игра службы контрразведки эланцев, которая хочет, чтобы мы так считали.
Несмотря на очевидный, расхожий, бросающийся в глаза смысл, сообщение не так просто, как может показаться на первый взгляд. Я бы хотел…
— Зиновий Альбертович, оборвал его командующий. — По дешифровке принятого сообщения выскажется начальник службы связи и пеленгации.
— Как прикажете, господин командующий, — обиженно произнес Томасон, усаживаясь на место.
— В отличие от уважаемого Зиновия Альбертовича, — командир подразделения связи и пеленгации кивнул в сторону полковника и злобно улыбнулся, — содержание депеши не представляет для меня тайны. Капитан Симонов, зная, что аппаратура квик-связи не работает из-за возмущений в пространственно-временном континууме, имея повреждение приемо-передающей радиоаппаратуры или же подозревая, что взрыв вывел из строя чувствительные ресиверы электромагнитных колебаний на орбитальной крепости, передал сообщение единственно возможным способом, при помощи боевого лазера, ориентированного на крепость.
— Это нонсенс, милейший Анатолий Петрович, — взвился начштаба. — Это ловушка для дураков. Все так нелогично, бессмысленно…
— Зиновий Альбертович, позвольте мне высказаться до конца. Ведь мы же вас не перебивали.
— Мне бы не хотелось, чтобы у присутствующих сложилось упрощенное представление, о произошедшем, которое господин майор предлагает как единственно возможное. Мы должны понимать, что… — Томасон даже вскочил, и хотел, было продолжить, но его раздраженно оборвал командующий:
— Право же, уважаемый Зиновий Альбертович, дайте же, наконец, говорить кому-то кроме себя.
— Как прикажете, господин генерал.
Томасон сел с видом осмеянного презренной чернью пророка чистой науки. Его терпения хватило почти до самого конца совета.
Заставив многоречивого Зиновия Альбертовича заткнуться, командующий Базой перевел заседание в деловое русло.
Быстренько доложился начальник службы перехвата, расшифровав в общем-то ясное и без перевода сообщение с погибающего скаута. На основании записей, сделанных при работе ключом, он подтвердил, что передача велась радистом корабля.
Выступил руководитель группы астрономических наблюдений. Он сообщил, что согласно спектрограммам взрыва и последующего мониторинга газового облака в излучениях в огромных количествах присутствуют излучения, характерные для астероидного вещества при реакции инициированного распада.
Зал наполнился негодующими криками. Один за другим поднимались люди и брызгая слюной, клеймили подлых эланцев, призывая наказать нарушителей кодекса воинской чести и древнейшего, от начала времен договора, подписанного еще отцами-основателями государств Обитаемого Пространства.
Несмотря на печальные последствия, нарушение Конвенции Семи, было скорее на руку для пострадавшей стороны. В общем-то, народ кричал скорее от облегчения. Все боялись, что было использовано принципиально новое оружие, которое одним выстрелом сожгло эскадру. И теперь этот страх находил выход в припадке ненависти к врагу.
Когда народ вволю наорался, слово взял начальник Службы Безопасности.
— Уважаемые господа, — начал полковник Томский, обводя взглядом собрание. — По моему скромному мнению, мы сильно отклонились от темы. Да, эланцы — подонки. Да, они использовали небесные тела в качестве оружия, что строжайше запрещено Кодексом воинской чести и Конвенцией. Но я вас, господа, уверяю, — эсбешник сделал многозначительную паузу, — по этому поводу здесь и сейчас не соберутся, как записано в старинной хартии, флоты семи держав, чтобы покарать военных преступников. Те времена давно прошли.
Глюкранду посетят несколько чрезвычайных дипломатических миссий разных государств, будет зачитаны ноты протеста, послы получат заверения в том, что данное оружие никогда не будет применено против них.
В Баалноро потом посмеются и бросят эти договоренности в нужник. На том дело и закончится.
Галдеж, который сопровождал речь полковника стих. Крикуны тихо опустились на свои места. Томский воспользовался этим и продолжил:
— Да, господа, наше положение незавидно. Нуль-циклон не дает использовать квик-передатчики и отправить депешу с курьером на гиперпространственном корабле.
Мы не можем сообщить о тяжелом положении дел, попросить помощи, эвакуировать с Базы женщин и детей, — полковник остановился, давая почувствовать всю серьезность ситуации. — Совершенно очевидно, что противник готовил свою акцию в течение многих месяцев, а то и лет, снарядив достаточное количество астероидов не только для уничтожения эскадры, но и для штурма орбитальной крепости. Как это могло случиться под носом у службы наблюдения и разведывательных частей Базы, — «эсбешник» скользнул сумрачным взглядом по представителям сборной эскадрильи скаутов.
«Особист» некоторое время жег своим сумрачным взглядом офицеров, точно они были действительно виноваты. Он выдержал паузу, которой позавидовал был любой актер, потом продолжил.
— Противник совершенно не утратил своего наступательного потенциала. Даже без применения подлого, запрещенного оружия, столкновение орбитальной станции с эскадрой противника, насчитывающей 4 линкора и 10 тяжелых штурмовых крейсеров, серьезное испытание для систем обороны космокрепости.
Ответом был потрясенный вздох собравшихся. Полковник, поняв, что народ созрел, наконец, задал решающий вопрос:
— Есть еще один аспект, на котором необходимо заострить внимание присутствующих… Никто не задумывался, отчего, наша База, расположенная вдали от стратегически важных объектов и точек пересечения, информационных и транспортных потоков, и в тоже время сильно вооруженная, стала объектом тщательно подготовленной и чрезвычайно опасной для самих эланцев операции?
— Про отдаленность — зря… — в раздумье произнес командир «05» скаута. — Мы над всем сектором нависаем, оттого у эланцев как кость в горле. Давно бы они нас ковырнули, да только руки коротки… А почему сейчас решились, так это, наверное, оттого, что крейсера-разведчики нашей Базы участвовали в нападении на Гало… 500 миллионов погибших, ядерная зима. Особенно, если нас атакует вторая эскадра «бессмертных», сплошь укомплектованная галянцами. Им есть за что мстить… На все пойдут…
— Встаньте, пожалуйста, — ледяным тоном предложил ему «эсбешник».
Капитан Лапин встал.
— Посмотрите все на этого человека… Возможно, многие думают, что он прав. А он не прав. И я берусь доказать вам это. Попутно отметичу, что операция «Зигзаг» была чисто военной, не ставящей целью истребление гражданского населения. Независимый суд по правам человека подтвердил, что нападение на военные заводы в окрестностях Гало не должно было привести к катастрофическим последствиям для планеты и жизни на ней.
— А как же это случилось? — мрачно поинтересовался командир скаута.
— Все знают, что причиной антипарникового эффекта в атмосфере послужил взрыв подбитого эланского линкора, который случился вопреки нашим знаниям о природе реакции полного распада. Я надеюсь, вы, господин капитан, не скажете, что мы не должны были проводить операцию, по причине близости военного объекта к планете.
— Нет, — буркнул Лапин.
— Садитесь капитан, — снисходительно — презрительно бросил Томский. — И впредь, пожалуйста, чаще задумывайтесь над своими словами. Истинная причина нападения кроется в другом. В лазарете орбитальной станции уже 3 месяца, инкогнито, как простая медсестра, трудится, облегчая страдания раненных и больных защитников Отечества, наследница престола, великая княжна Александра Даниловна!
«Туш, аплодисменты, лучи прожекторов» — мелькнуло в голове Конечникова. — «Явление княжны народу». В своем воображении он заставил Александру продефилировать под светом юпитеров по устроенной на сцене лестнице во фривольном костюмчике танцовщицы канкана.
— Враг узнал об этом от предателя, который, — Томский театральным жестом стиснул лоб ладонью, — был изобличен слишком поздно. И теперь в опасности жизни не только наших женщин и детей, но будущей государыни.
Помните об этом господа, когда будете составлять план обороны космокрепости. — «Эсбешник» помолчал и произнес, — обращаясь к бригадному генералу: — Я закончил. Продолжайте, пожалуйста, Владислав Павлович.
— Спасибо, — генерал несколько раздраженно кивнул и продолжил: — Какими бы не были политические, экономические и прочие причины, мы — люди военные, и в первую очередь должны думать о том, как отбить нападение неприятеля. У нас есть рейдер, неукомплектованный командой…
Бригадный генерал сделал паузу, чтобы все поняли, о каком корабле идет речь.
— Начальник технической службы, огласите данные по состоянию «Князя Ивана», тяжелого линейного рейдера военно-космического флота его высочества.
Поднялся полковник Николаев, который так и не выучился говорить на людях. Он долго мычал и запинался, пока зам не подсунул ему лист с текстом. Командир техников преобразился, поправил очки и застрочил без запинки.
— … состояние артиллерийских систем: до 30 % орудий выведено из строя и до сих пор не заменено, затруднено вращение 1, 4 и 5 артиллерийских палуб на форте 2, 7 палуба с дальномерным постом форта 2-бис до сих пор не приведена в порядок.
Вообще, артиллерия правого борта пострадала особенно сильно… Имеются затруднения на 4 форте и правом фланге центральной батареи.
По расчетам специалистов, суммарный коэффициент огневой эффективности правого борта составляет 10 % от нормы, левая сторона имеет индекс боеготовности порядка 0,85.
— Вы хотите сказать, что линкор к бою не готов? — хмуро поинтересовался генерал.
— Господин командующий, — ответил ему «технарь», — делать выводы, не моя прерогатива. Разрешите продолжить.
— Да, пожалуйста, Андрей Александрович…
— Состояние двигателей: правый маршевый двигатель способен развивать лишь 75 % мощности в кратковременном режиме. Левый маршевый близок к паспортным параметрам. За счет повреждений двигателей маневровой системы, корабль с трудом выполняет поворот налево.
Общая маневренность составляет 60–70 процентов от нормы. Реакторы практически не пострадали, однако, энергокабели, сращенные при помощи подручных средств на режимах близких к предельным, долго не проработают.
Лазеры и генераторы защитных полей нагружают энергосеть очень сильно. Велика вероятность самопроизвольного воспламенения, разрыва линии. В общем, со всеми вытекающими…
Броня… Несмотря на то, что усилиями техников Базы было герметизировано в общей сложности 2,4 квадратных километра пробоин корпуса и орудийных фортов, качество использованного для заделки материала не позволяет рассчитывать на то, что восстановленные участки будут также сопротивляться внешним нагрузкам, как до повреждения.
— Слушайте, уважаемый, как вас там, ну да, Андрей Александрович, — вступил в разговор полковник Томский. — А чем же это занималась техническая группа все эти годы? Вы что, в бытовках пьянствовали, вместо того, чтобы привести в порядок боевой корабль флота Его Величества!?
— Обижаете, господин хороший, — ответил Николаев, недобро взглянув на «эсбешника», доставая из-под стола затрепанный, пухлый портфель, раздувающийся от бумаг — У меня все подшито: акты осмотра повреждений корабля, оценка объема работ, рапорты о необходимости ускорения поставок с матерными резолюциями вышестоящего начальства, наряды на выполнение работ, акты тестирования различных узлов. Мы не пьянствовали, не ковыряли в носике! Интересно, где же были вы, когда много лет подряд нам не поставляли броневые листы и цельнолитые орудийные башни!?
— Знаете, господин Николаев, давайте все это сюда. Мы разберемся, что вам недопоставили, в каких количествах. Оценим необходимость затребованных материалов и оборудования, проверим выполнение работ по нарядам и актам.
— Господа! Не время ссориться, — произнес командующий Базой, который с тревогой наблюдал за развитием конфликта. — Обсуждение этих вопросов, дело мирного времени.
— Да куда ему, пусть попробует, — ворчливо сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, командир техников, вытирая затылок несвежим платком. — Меня не такие зубры проверяли.
— Проверим, проверим, будьте покойны, милейший Андрей Александрович, — прошипел «эсбешник».
— Господа! — командующий стукнул кулаком по столу. — Прошу тишины. Итак, согласно доклада технической группы, боеспособность единственного нашего линкора, не дотягивает до половины от номинала. Но выбирать не приходится. Ваши предложения, господа офицеры?
Генерал выразительно посмотрел на своих подчиненных. Остановился взглядом на майоре Тихонове.
— Я думаю, если надо, значит надо. Умрем, но не посрамим батюшку князь-императора, — выпалил единым духом майор.
— Прекрасный ответ, Алексей Павлович, — удовлетворенно произнес командующий.
— Рад стараться, — по-молодецки гаркнул Тихонов.
— Отлично, — слегка поморщась, произнес генерал. — Вводимый в строй корабль должен иметь свою команду и, конечно же — командира. Вы уже догадались, — спросил он, обращаясь к Тихонову, кто будет капитаном «Князя Ивана»?
— Имею определенные соображения, — с надеждой сверля Соломатина глазами, ответил майор.
— Да, нам нужен командир боевого линкора, который прекрасно знает матчасть, имеет практический опыт службы на крупных кораблях звездного флота, подкован в плане теории и идейно подготовлен для руководства. Алексей Павлович, я говорю о вас.
— Рад стараться — произнес майор, вытягиваясь во фронт.
— Полноте, Алексей Павлович, полковнику Его Величества, не пристало подражать лейтенантам из роты почетного караула…
Тихонов быстро — быстро захлопал глазами. Примерно через 30–40 секунд, смысл сказанного генералом, наконец, дошел до сознания новоиспеченного полковника. Дикая, разгульная пьянка этой ночью обернулась не гауптвахтой, судом, списанием и тюрьмой, а получением внеочередного воинского звания.
— Поздравляю Вас, господин полковник, — произнес командующий. — Подойдите, пожалуйста.
Тихонов мелкой рысью подлетел к генералу, который сгреб его в охапку и троекратно, со знанием дела поцеловал. Потом он протянул ему погоны с полковничьими звездами, пожал руку и сказал:
— Надеюсь, наш с полковником Томским выбор сделан правильно.
— Так точно! Приложу все усилия, не пожалею даже самой жизни, чтобы оправдать доверие.
— Очень на это рассчитываю, — произнес «эсбешник», который тоже поднялся, чтобы присоединиться к генералу.
Покачиваясь от волнения, Тихонов вернулся на место.
— Жаль, у нас не будет по этому поводу, не будет банкета, — несколько удрученно произнес генерал. — Ввиду чрезвычайного положения, вынужден отменить винные порционы и любые застолья. Всякий, кто будет застигнут за употреблением спиртных напитков, пойдет под суд.
— Ну что вы, господин генерал, больше никогда в жизни… Бес попутал…
— Алексей Павлович, отныне я для вас просто Владислав Павлович. Теперь мы оба принадлежим к старшему командному составу.
— Понял, Владислав Павлович. Как я мыслю, мне нужно будет собрать команду, в количестве достаточном для управления звездолетом?
— Верно рассуждаете, Алексей Павлович. Списки личного состава бывшего на линкоре, будут вам переданы. Заодно наберете толковых канониров и техников из матросов крепости.
— Господин генерал, то есть Владислав Павлович, я бы хотел собрать в первую очередь своих энергетиков, с которыми прошел все кампании на доблестном линейном рейдере «Князь Иван».
— Пожалуйста, полковник, берите кого угодно, но чтобы завтра, крайний срок послезавтра, рейдер был готов к бою и походу.
— Приложу все усилия, господин генерал, — четко отрапортовал Тихонов.
— Но кто же тогда будет стрелять из орудий фортов? — недоуменно поинтересовался кто-то из кучки крепостных артиллеристов. — Отдадим лучших на линкор, а сами останемся с голым задом?
— Отставить! — крикнул командующий. — Вам — то может быть и увидеть противника не удастся, а рейдер пойдет в самое пекло. Не хочу даже слышать, отдадите, всех отдадите, кого назовет Алексей Павлович.
— Кстати, господин командующий, — вклинился в разговор командир сборной разведывательной эскадрильи полковник Валуев, — вы у нас Алексея Павловича забираете, а, между прочим, скаут 2803 остается без командира.
Полковник СБ и командующий Базы растеряно переглянулись. Потом генерал досадливо помотал головой торжествующе — назидательно сказал:
— Учите Устав, милейший. В этом случае командиром корабля становится его заместитель, в данном случае начальник артиллерийский части. И кстати, потрудитесь не употреблять это словечко — «скаут». А уж тем более, чтобы я не слышал от офицеров этого ужасного слова «пакадур».
— А чем вам, господин командующий, не нравится «пакадур»? — поинтересовался Валуев. Это прекрасное, удобное сокращение, состоящее из первых букв названия данного вида оружия — «противокорабельная дистанционно управляемая ракета». Пока это все выговоришь, сто лет пройдет. А тут — «пакадур», и всем все ясно.
— Милейший Георгий Иванович, — ядовито — брезгливо произнес командующий, — Если вы начнете все сокращать подобным образом, то и думать разучитесь. Кто должен заменить Алексея Павловича?
— Первый лейтенант Конечников, — четко отрапортовал полковник Валуев.
— Пригласите этого самого Конечникова, — важно произнес генерал.
Личный адъютант мягко поднялся, подошел, наклонился к командующему и стал что-то шептать ему на ухо. В процессе генерал кивал головой, а, выслушав все, сказал адъютанту — «Молодец». Полковник Томский вынужден был прислушиваться из последних сил, чтобы понять, о чем это говорит Лебедянский. На лице особиста пробежали все оттенки чувств — от раздражения и зависти, до удовлетворенности.
— Конечников, встаньте, — приказал командующий.
Федор поднялся.
— Первый лейтенант Конечников, вы назначаетесь командиром малого гиперпространственного ракетного корабля 2803, вместо полковника Тихонова. Данной мне князем-императором властью произвожу вас в капитаны.
— Я протестую, — вскочил с места начальник штаба.
— В чем дело, Зиновий Альбертович?! — грозно спросил командующий.
— Я протестую, — снова повторил старик. В его глазах стояли слезы, руки тряслись. — Если вы назначите этого офицера командиром корабля, я подам в отставку немедленно.
— Господин полковник, — оборвал его бригадный генерал. — В мирное время я бы терпел ваши фокусы, но теперь… В чем дело, черт возьми, объяснитесь.
— Хорошо, — сказал Томасон. — В свое время, этот офицер обучался у меня, на курсах командиров боевых звездолетов.
— Прекрасно, что в этом плохого? — удивился командующий. — Он что, не сдал выпускных экзаменов?
— Сдал. Сдал лично мне. Я вынужден был поставить ему «хорошо».
Собрание недовольно загудело. Получить «хор» у Томасона, который говорил: — «Бог знает на „отлично“, я на „хорошо“, а все вы на „удовлетворительно“ и ниже», было практически невозможно.
— Ну и что, теперь вы хотите? — удивленно спросил командующий, который тоже был наслышан о зверствах полковника на учебных курсах.
— Этот молодой человек как-то попросил оценить меня придуманную им, ни много, ни мало, хм, — полковник презрительно усмехнулся и обвел победным взглядом окружающих его людей, — новую тактику боевых действий малых гиперпространственных ракетоносцев. Какие амбиции, однако.
— Ну и что, — совсем разозлился командующий. — Что вы нам все Зиновий Альбертович головы морочите! Что вам не нравится, любезнейший?! Ну, молодой офицер, ищущий, не увлекается порционами, курсы вон посещает в свободное от службы время, развивается. Разве это плохо!?
— Жаль, я не сохранил эти безграмотные каракули. Там что не слово то ТШК, ПКДУРы, линкоры, скауты. А самое главное, эти работы противоречат кодексу воинской чести! — последнее старый полковник выпалил, страшно выпятив глаза, словно говоря, что первый лейтенант Конечников изменил Родине и государю.
— Зато я сохранил. После того, как вы их мне передали, — взял слово полковник Томский. — И считаю, что ничего особенно предосудительного в них нет. Тем более, применительно к теперешним условиям. Историю пишут оставшиеся в живых, уважаемый Зиновий Альбертович.
Уличенный в стукачестве самого подлого свойства, Томасон пробормотал нечто неразборчивое. Старый полковник уселся на место, привычным жестом забросив в рот пару капсул успокоительного.
— Итак, господа. Безусловно, одобряя и поддерживая выбор нашего командующего, хочу сказать ее несколько слов о капитане Конечникове… Знают ли здесь присутствующие, что Федор Андреевич, родом с планеты Амальгама? Планеты, 900 лет назад сожженной эланскими линейными кораблями. Еще в детстве, случайно получив устаревший компьютер, по самоучителю он овладел навыками оператора — наводчика.
Добровольцем пошел на флот Его Величества.
Прошел путь от командира орудия до начальника артиллерийской части гиперпространственного разведчика. Участвовал в самых кровопролитных сражениях с врагом, имеет боевые награды.
В свободное от службы время, прошел переподготовку и овладел специальностями пилота и командира корабля. Честно говоря, я не знаю более целеустремленного, более достойного продвижения по служебной лестнице офицера.
Капитан Конечников будет прекрасным примером для таких же, как он, жителей разгромленных эланцами окраин, образцом патриота, который всеми силами души, тела и разума мстит врагу не только за поруганную малую родину, но и за все наше православное Отечество…
Федор смущенно потупился. На внутреннем экранчике, рядом с отплясывающей канкан княжной Александрой, появился он сам, в опереточной парадной форме с полупрозрачным трико вместо брюк и огромными накладными плечами на парчовом кителе, с медальками из фольги, бодро марширующий в такт бравурной мелодии.
— Ну а что касается новых веяний в искусстве благородного боя, то, право же, чем огульно подвергать анафеме, Зиновий Альбертович, можно совместными усилиями отделить зерна от плевел, так сказать.
— Увольте, — буркнул Томасон. — Без меня.
— Очень жаль, Зиновий Альбертович, — с неудовольствием произнес командующий и уже другим тоном продолжил: —. По старинному обычаю, предлагаю господам офицерам высказаться. Начнем с младшего по званию. Пожалуйста, капитан Конечников, вам слово.
— Итак, господа, — начал Федор, чувствуя странное смущение и понимая, что все, что он скажет, будет самым безжалостным образом оценено собравшимися. — В условиях, когда мы не располагаем тяжелыми боевыми кораблями, все что может быть противопоставлено противнику — это огонь и маневр.
Командующий Базой предостерегающе покачал головой. Конечников замер, лихорадочно пытаясь представить, как можно примирить с уставом картинку, которая возникла перед глазами, где скауты, выполняя противозенитный маневр, входят в строи эланцев, ведя за собой гроздья управляемых ракет. Вдруг его осенило. Ну, конечно же.
— Основную опасность для космической крепости будут представлять управляемые астероиды, летающие бомбы врага. Без них атака орбитальной станции, будет борьбой на равных между мощнейшими орудиями Базы и менее сильным, но более мобильным противником. Я предлагаю действовать следующим образом. Поскольку, каждый из приспособленных для атаки астероидов уже снабжен устройством для детонации, попадания «пака»…, простите, управляемой ракеты будет достаточно для его уничтожения. Эскадрилья гиперпространственных кораблей-разведчиков выйдет навстречу армаде противника и расстреляет астероиды врага.
— Как это просто у вас получается, — взвился Томасон. — Сколько летающих бомб сможет выставить противник? Не знаете? Если предположить, что их будет 20 единиц, то все вроде бы получается гладко, даже с учетом возможных промахов. Но если их будет 50, а может быть 100… И идти они будут под прикрытием тяжелых крейсеров? Что вы на это скажете, господин новоиспеченный стратег?
— Я подумал и об этом, — улыбнулся Конечников. Ему помимо воли стало смешно от ребячества Томасона. — Поскольку боекомплект скаута, — Федор намерено вставил это слово, но тут его, как он и предполагал, никто не стал одергивать, — составляет всего 2 ракеты, и еще 2 он может нести на внешнем подвесе, то в помощь кораблям проекта «С-29» необходимо пустить транспортники, нагруженные этими зарядами. На транспортных кораблях необходимо оборудовать посты операторов-наводчиков. Они будут запускать и вести ракетные снаряды до момента перехвата управления «пакадурами» со скаутов. В этом случае, эскадрилья сможет обрушить на врага смертоносный ракетный дождь по самым уязвимым местам противника.
— Слушайте, а ведь это мысль, — в крайнем возбуждении вскочил командир эскадрильи. — Гениально! Торпеды-астероиды не могут быть уничтожены вблизи космокрепости, ввиду чудовищной мощности взрывов при перехвате, а на значительном удалении эффективно могут работать лишь малые ракетоносцы с ограниченным боезапасом. Но, ведя за собой пару транспортов с зарядами, мы снимаем это противоречие. Мы сможем с предельной точностью выкладывать ракеты на сопряжения энергошитов «Тундеров» и «Фуфлонов», и добивать их, угощая «пакадурами» по корпусу, а в случае лобовой атаки просто сметем противника шквалом огня в упор, боезапаса для этого хватит.
Томасон аж заскрипел зубами от обиды.
— Господин полковник, — сказал командующий. — Потрудитесь не употреблять бытующих в матросской среде терминов. Что касается идеи Федора Андреевича, — он кивнул в сторону Конечникова, — безусловно, в ней есть рациональное зерно. Я рад, что не ошибся в вас, господин капитан.
За последующие два с половиной часа, стратеги довели идею Конечникова до абсурда, запланировав снарядить в качестве корабля носителя гигантский, неповоротливый транспорт «Колыма», вместо пары — тройки легких, маневренных грузовозов.
Были, правда и дельные предложения. Спецы из лаборатории бурового оборудования, той самой секретной группы, которая разработала «Омегу», предложили намораживать поверх боеголовки управляемой ракеты пару кубических метров воды, для увеличения ее мощности. «Пакадура» от этого делалась менее управляемой и более тихоходной, но для борьбы с астероидами не требовались, ни скорость, ни маневренность. Один из физиков предложил использовать ледяные снаряды для больших массометных пушек, снабдив их особо прочными взрывателями моментального действия, способными запустить реакцию полного распада в материале еще до того, как ударные перегрузки при столкновении на скорости в 3000 мег/с, расплющат сложную внутреннюю конструкцию детонатора. Его подняли на смех.
Особенно старался полковник Томасон, который сначала изгалялся над выбором материала, потом подсчитав на допотопном калькуляторе энергию взрыва. При этом он спрашивал у своих соседей, дубовых строевых офицеров константы из справочника по физике и громко вслух озвучивал свои действия по нажиманию клавиш.
Наконец, он сказал, потрясая допотопным агрегатом: «Это все чушь и нелепица. Речь идет о тысячах тераджоулей. Снаряд большого массомета при ударе выделяет столько энергии, что хватит, чтобы вскипятить небольшое море».
Все согласились убаюканные аргументами Зиновия Альбертовича, и никто не вспомнил, что плоская как камбала, трехкилометровая туша «Претендента» в состоянии выдержать до 10–15 прямых попаданий орудий главного калибра, выпущенных по перпендикуляру к широкой стороне.
Наконец, совещание закончилось. Измученные долгим сидением и неизвестностью, убаюканный красивыми словами стратегов, офицеры отправился обратно к своим кораблям и батареям, в тесноту комсоставских каморок, ленивым матросам, казарменной вони и запрятанным на черный день «чекушкам», в иные дни щедро раздаваемым по повелению красноносого, вечно пьяного владыки.
— Задержитесь, пожалуйста, — попросил Конечникова адъютант командующего, словно из воздуха появившись у него за спиной. — Владислав Павлович хочет поговорить с вами с глазу на глаз.
— Слушаюсь! — ответил Федор.
Майор обошел Конечникова, критически оглядев его лицо, мундир и сапоги.
— Мой вам совет, Федор Андреевич, — Лебедянский уперся взглядом в зрачки Конечникова, — постарайтесь, оставаясь в рамках приличия и субординации, вести себя не так казенно и солдафонски. Привыкайте, ведь вы уже капитан. И подумайте о смене портного. — Лебедянский сделала приглашающий жест. — Пойдемте, капитан, наш уже ждут.
Конечников кивнул головой и последовал за ним.
Адъютант указал Федору на неприметную дверку. Они вошли, и, пройдя узкими, кривыми коридорами оказались в довольно большой комнате, оборудованную визором во всю стену, мощной аудиосистемой и баром, за стеклами которого сверкали золотом этикетки вин, водок и коньяков со всего Обитаемого Пространства.
Майор Лебедянский попросил Конечникова немного подождать, а сам нырнул за дверь, откуда смутно доносились голоса и плеск воды. Федор долго сидел, разглядывая интерьер комнаты, технику, поглазел в потолок, где мерно вращался светильник. Он даже пожалел, что выпивка запрещена — было бы, чем заняться.
Наконец, раздражение Конечникова достигло максимума. Он, в конце концов, не вестовой, ни денщик, чтобы сидеть в предбаннике, пока начальство парится. Федор с раздражением подумал, что, наверное, его бывший командир утащит на рейдер лучших комендоров из экипажа, так, что надо бы было присутствовать сейчас на корабле, чтобы отбить, попросив по-свойски Алексея Павловича, чтобы не забирал ребят из башен центральной батареи.
Конечников решил, что ожидая командующего, имеет право заниматься тем, что посчитает нужным. Федор извлек компьютер, поднял голографический экран и запустил программу боевого имитатора.
Очень скоро для Федора не существовало ничего, кроме столбиков с цифрами и картинки на экране.
Конечников крутил свой корабль, пытаясь решить задачу, которую ему покинул покойный Симян — уничтожить эланский линкор без мин и ракет. «В таких случаях драпать нужно» — с раздражением подумал Конечников, понимая, однако, что ситуации, когда кончается боезапас, происходят сплошь и рядом, а пока начальство напарится или кофею выпьет, команда отходить будет уже неактуальной, ввиду того, что сам к тому моменту будешь облачком газа.
«Так», — размышлял Федор, — «Хеленка, конечно, хорошо объяснила про реакцию от взаимодействия движков и защитных полей вогнутой формы, а я так резво пообещал „вдуть“, однако, пушки линкора заряжены не соплями…».
Конечников представил, как ему нужно будет пройти над фортами «Претендента» или «Тундера», развернуться и выполнить маневр вхождения в полевой створ шлюза — то, что не всегда получалось у пилотов десантных машин даже по командам наведения с «острова». Тем более он должен проделать это все кормой вперед.
«Ладно», — решил он — «Глаза боятся, руки делают. Возьмем за основу разворот на встречный курс… Итак, маневровые двигатели слегка разворачивают корабль, тормозной импульс из носовых, подключать маршевые двигатели не надо, это не „мельница“ — маневр уклонения» — пальцы Конечникова забегали по клавиатуре, проверяя параметры в ключевых точках траектории.
На экране, рядом с картинкой стали появляться столбики цифр: ускорение по осям, суммарная перегрузка, скорость, энергопотребление и мощность реакторов, нагрузка на корпус. Федор дошел до момента, когда ему нужно будет затормозить вращение корабля после жесткого разворота.
В этот момент, возвращая его к реальности, за дверью раздалась какая-то возня, всхлипывание, протестующие полузадушенные крики, хлесткий звук пощечины.
Из предбанника вылетела полуголая, пьяная девица, закутанная в простыню. По ее лицу текли слезы, а на щеке багровел отпечаток мужской пятерни. Она, шатаясь и отплевываясь, добралась до туалета и рухнула на карачки, в мучительных спазмах извергая содержимое своего желудка. Конечников смотрел, как она блюет, обняв унитаз, стоя в чрезвычайно эротичной позе с оголенным съехавшей простыней задом.
Федор вдруг с раздражением подумал, что не все проститутки из офицерского борделя соглашаются на секс в этой позиции. Конечников не отрываясь, смотрел на то, что было выставлено ему на обозрение. Он с удивлением увидел, что у девицы «раздраконено» до красноты не только «рабочее отверстие», но и призывно расширяющийся и сжимающийся анус, откуда в такт конвульсиям, мелкими толчками, вытекала мутная густая жидкость. Из предбанника выскочил Лебедянский, бросив на ходу: «Извините, господин капитан».
Он дождался, пока девицу перестанет тошнить, подхватил ее и поволок обратно в баню. Девушка вяло отбивалась.
— Отстань, скотина, — бормотала она, — не пойду я туда…
— Пошли, пошли, сука, не ломайся.
— Опять «хором» трахать будете, в рот вонючку плевать, не хочу…
— Никто на тебя залазить не будет, помоешься и домой пойдешь… Нечего тут телесами сверкать, — видишь, офицер сидит, при исполнении, делом занимается.
С этими словами, адъютант командующего закрыл дверь, предварительно еще раз, бросив дежурное: — «Извините».
Федор сидел как громом пораженный. Выходит, действительно, молодые медсестры из лазарета, как и говорил Симонов, занимаются этим… И по развращенности и изощренности превосходят несчастных путан из борделя, которых как «грязных шлюх» не пускают на торжественные мероприятия.
«А все-таки, как хороша была эта девица», — подумал Конечников, — «Глаза голубые, волосы светлые, тело молодое, упругое. Почему этим уродам с большими звездами все… Выпивка, жрачка, хоромы… А я тут под дверью парюсь, в ожидании, пока этот хряк срамной отросток потешит».
Конечникову захотелось, чтобы при штурме в баню попал снаряд из крупнокалиберного массомета, разворотив десятки слоев композитной брони с энергополевой подкачкой. «А еще лучше», — подумал он, — «чтобы заряд ударил сейчас, но чтобы при этом меня здесь не было».
— Голые бабы по небу летят, в баню попал бронебойный снаряд, — процитировал Конечников строчки вечных, от начала времен идущих курсантских стишков — садюшек.
Федор плюнул в сторону входа в раздевалку, представив, как во главе девок летит, вылупив глаза, генерал Соломатин, командующий Базой…
Конечников еще долго не мог настроиться на рабочий лад. Где-то глубоко, на самой границе сознания промелькнула горделивая мысль, что он, дикарь с Амальгамы, крутил в танце, держал за грудь, и вообще чуть не трахнул наследницу престола, перед которой генералы становятся по стойке «Смирно». Вспыхнуло и погасло воспоминание о вчерашней ночи, когда бесстыжие губы Хелены ласкали его так, как это делают в таких вот банях.
«Черт побери», — подумал с раздражением Федор, глядя на цифры, — «Теория, одна теория. Хорошо сидеть в уютном кабинете, и не спеша вычислять корректирующий импульс двигателей… А вот как это сделать в боевых условиях, когда тело стиснуто тугими путами полей антиускорительной системы, а счет времени идет на сотые доли секунды?!»
Действительно — гладко было на экране. После того, как корабль резко развернувшись, должен был начать торможение, самой большой проблемой было удержать его на заданном курсе, так, чтобы включение маршевых моторов снова не закрутило скаут. Чисто теоретически можно было бы ввести параметры в счетно-решающее устройство, вычислить импульсы и ввести их значения в блок управления маневровыми двигателями, благо такая возможность была предусмотрена для точного подруливания. «Кукиш с маслом», — подумал Конечников. — «Если бы на корабле был блок автоматического управления… Он бы мгновенно вычислил эти импульсы и привел бы в действие исполнительные механизмы. Но стой, автопилот — это ведь и есть то, что надо!».
Федор треснул кулаком по столу. «Есть контакт», — крикнул он и трясущимися от нетерпения руками стал менять программу.
«Действительно, автопилот будет автоматически выполнять все необходимые маневры до тех пор, пока не установится заданный курс и путевая скорость. Но кто сказал, что нужно ждать этого момента», — подумал Конечников. — «Притормозил, и можешь отдыхать. Уж больно ты братец дубовый».
На мониторе веретено скаута вошло в полевой створ кормой. Федор проверил перегрузку, напряжения в полях и корпусе. «Норма», — решил Конечников, — «теперь максимальный импульс всеми движками. Если не хватит мощности, нужно притормозить носовыми…»
Федор недолго упивался победой. За неплотно прикрытой дверью предбанника раздались голоса. Один из них, наглый, громогласный, мощи которому прибавляла хорошая порция горячительного, Конечников узнал сразу.
Другой был, то мягким и вкрадчивым, мелодичным, убаюкивающим, то железно-твердым, непреклонным, указывающим. Федор, наконец, сообразил, что с генералом Соломатиным говорит его адъютант. Разговор был странным, совсем непохожим на разговор начальника с подчиненным.
— Ну тебя, Игорь Антонович! — отнекивался генерал. — О чем говорить мне с этим щенком. Он еще под стол ходил, когда я получил свой первый орден.
— Владислав Павлович, я в вашей военной стратегии пень — пнем. Пробовал почитать его каракули — там черт ногу сломит, еще мудренее, чем у Томасона…
— Да там все просто, — не согласился с ним Соломатин. — Вот только смысл…
— Ты хочешь сказать — чушь собачья?
— Нет. В том то и дело, что нет. Маленький сборничек запрещенных приемчиков, при помощи которых, он на своем скауте собирается одерживать верх над большими кораблями…
— Владислав Павлович, но что же в этом плохого?
— Игорь Антонович, тебе приходилось заниматься единоборствами?
— Ну, в общем да, — произнес Лебедянский, некоторым недоумением.
— Как увас относились к тем, кто бьет по яйцам, выбивает глаза, ломает руки и ноги?
— В общем-то, плохо относились, — тихо ответил майор, так что Федору пришлось напрячь слух, чтобы его услышать. — Но ведь мы не борьбой занимаемся, а воюем.
— Игорь Антонович, и ты туда же, — с укоризной произнес генерал. — Сегодня они додумались заходить в хвост и сбрасывать полуактивные мины на центральный «холм».
Кое-кто подозревается в расстреле госпитальных транспортов. Логика простая — ведь каждый раненный, после выздоровления — станет более опытным противником. Говорят ведь, что за одного битого двух небитых дают.
А потом такие красавчики типа Конечникова, который, кстати, уже отличился тем, что свалил на Гало эланский линкор, будут уже без всякого зазрения совести, в обязательном порядке, жечь планеты и расстреливать гражданские корабли — тактика «выжженной земли», чего уж церемониться — цель оправдывает средства.
Все ради победы.
— Владислав Павлович, — с напряженным вниманием в голосе поинтересовался его странный адъютант, — ты хочешь, чтобы одержали верх наши враги? Чтобы над дворцом нашего государя в Нововладимире заполоскалась черно — желто — белая тряпка эланского флага?
— Я давал присягу, и как никто другой желаю нашей победы. Но победы честной, не нарушающей свода древних, благородных правил боя, данных нам нашими отцами и дедами.
Конечников уловил в голосе генерала нотки испуга и растерянности.
— Владислав Павлович, ты не хуже меня знаешь, что наши верфи на Тау и Кассии изношены, и не в состоянии производить линейные корабли. Они даже запасных частей дать не могут в нужном количестве.
— Так что, теперь таким козлам, вроде Конечникова кланяться, просить: «Научите нас заради Христа, как врагам в спину стрелять!».
— Владислав Павлович, — ответил ему Лебедянский, и голос майора был холоден, как космическое пространство в тени Солейны. — Самое главное, самое дорогое, что у нас есть — это наше государство и его правитель, великий князь-император Даниил Корнеевич.
Командир крепости и Лебедянский начали спорить о чем-то вполголоса, да так, что Федор лишь догадывался по паузам и интонациям в невнятном бормотании, что разговор серьезный и тяжелый.
— Если будет нужно, я выстрелю в спину родной матери… И не только сам это сделаю, но и вас, господин генерал заставлю, — подытожил тот, кто номинально числился его адъютантом.
Они долго молчали, наконец, Соломатин выдавил из себя:
— Ты посмотри, что делает, стервец. Даже здесь нашел время, чтобы придумывать подлости.
— Да ладно тебе, Владислав Павлович, он что, по стойке «смирно» должен стоять?
— Смотри-ка, занервничал…
— Пойдем.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел генерал Соломатин, растерявший за время разговора с майором Лебедянским большую часть своей барственной вальяжности. Лицо командующего Базой было покрыто неровным, нервным румянцем. Он переглянулся с адъютантом, который шел следом и вполголоса пробубнил: — «Какая блядь дверь не закрыла?».
— Первый лейте…, то есть капитан Конечников по вашему приказанию прибыл, — четко отрапортовал Федор.
— Вольно, капитан, вольно. Мы ведь не на службе, — остановил его командующий.
«Было бы это так на самом деле», — подумал Конечников, — «Стал бы я тебя, урода, ждать два с половиной часа».
— Садись, капитан. В смысле, — присаживайся. Игорь Антонович, — обратился генерал к майору, — принеси нам, чего Бог послал.
Майор, с ловкостью завсегдатая, открыл холодильник, извлек заранее приготовленные «пузырь» с водкой и тарелку с бутербродами, взял в баре стопки.
Поставил выпивку и закуску на поднос и отволок все это к столику. Там он наклонился и показал глазами Конечникову, чтобы тот подвинул компьютер.
Федор хотел выключить и убрать аппарат, но эсбешник сделал останавливающий жест. На голографическом экране еще некоторое время плыли картинки траекторий и таблицы осевых ускорений., пока не включился режим ожидания. В трехмерном внутреннем пространстве монитора не начали причудливый танец разноцветные змейки.
Соломатин и Лебедянский молчали, сосредоточенно разглядывая причудливые эволюции, происходящие с аппаратом.
— Хорошая машинка, — сказал генерал. — Эланская?
— Да, — ответил Федор. — Наши таких не делают, к сожалению.
— Аппарат проверен? — поинтересовался командующий.
— Да, и неоднократно, — сказал Федор, глядя в глаза генералу. — По поводу этого компьютера было сломано много копий. Почему-то считается, что младшие офицеры не должны иметь подобной техники.
— И это правильно, — вклинился в разговор майор. — А если он передает заложенные в него данные врагу? Или еще хуже того, сканирует другие электронно-вычислительные машины, извлекая из них информацию на радость эланским разведчикам.
— На месте противника, я бы оборудовал этими системами дорогие коммуникаторы, к которым так привержен командный состав, — парировал Федор, покосившись на золотые эланские «Сентако» на запястьях его собеседников.
Генерал хмыкнул:
— Молодец, капитан, за словом в карман не лезешь. Выпьем, господа.
Командующий собственноручно разлил по стаканам выпивку.
— Будем жить! — провозгласил он.
«Чтоб вы подохли!» — произнес про себя Конечников, опрокидывая в глотку обжигающую холодную жидкость.
— Хорошо пошла зараза, — выдохнув, сказал генерал. — Закусывай, капитан, — предложил он Конечникову.
— После первой не закусываю, господин генерал.
— Молодец… Между первой и второй, перерывчик небольшой, — провозгласил он, вновь наполняя стаканы.
Очень скоро, Федор почувствовал, что сильно набрался.
— Ведь, правда, благодать, капитан. После баньки, да с девочкой, водочки хлопнуть.
— Я не разу не пробовал, — признался Федор. — Дома баня была, пить было рано, а в армии… Курсантская помывка, отбивает всякое желание ходить в баню.
— Кусок мыла на троих, шайка на отделение, капрал-зверь со свистулькой в зубах? — посмотрев на него, произнес командующий. — Я ведь тоже, молодой человек, с низов начинал. Был командиром орудия на линейном корабле «Царьград», только не нынешнем, а еще старом. Это не теперешние времена, когда армия избалована гиперпространственными кораблями. Тогда все решалось просто — захватишь кольцо транспортировки, будешь дома через час, не захватишь, долгие годы придется добираться… А еще эланцы на хвосте висеть будут. Вот и сходились корабль на пистолетный выстрел, били в упор изо всех орудий. Победитель получал все: скорое возвращение, добычу, честь и славу.
А как шли десантники… Пушки транспортного узла жгли их лодьи, а они все перли и перли, прыгали с борта на борт… Сколько их гибло… — командующий покачал головой. — А какие ожесточенные были схватки. Каждый метр был полит кровью… Что вы вообще можете знать про это время…
Как ввели в строй этот чертов «С-29» двадцать пять лет назад, так с каждым годом настоящие боевые звездолеты все задвигают и задвигают.
— Я видел, давно, еще в детстве, один из первых, еще экспериментальных скаутов. Этот корабль приземлился на Амальгаме, чтобы отремонтировать поврежденные приводы башен кормовой батареи. Накануне, они встретились с эланскими разведчиками.
3 корабля их артиллеристы уговорили пушками и ракетами, а последний был взят на абордаж.
С тех пор для меня нет других кораблей кроме скаутов. Детские впечатления, знаете ли, самые крепкие.
— Эх, молодой человек, молодой человек… Не ходили вы месяцами в пустоте на границах звездных систем, подбираясь к цели. Не жили по вахтенному графику. Не просыпались каждое утро с мыслью, что в конце долгого пути ждет бой, от исхода которого зависит, будешь ли дома через мгновение или звездолету предстоит позорное бегство и годы блуждания в космосе? А может и смерть, — генерал с досадой покачал головой, плеснул себе водки и залпом выпил. — Куда это все теперь, на помойку? Надежду, мужество, преданность, жажду победы…
— А что, на гиперпространственных разведчиках этого уже не требуется? — поинтересовался Конечников.
— Прилетели, выпустили ракеты и снова нырнули в нуль-пространство. Вот все, что вы, «собачники» можете.
— Скажите это тем, кто шел в строях расстреливаемой, как мишень, эскадры на Тэте. И тем, кого на Гало поставили против эланских линкоров. — Федор недобро посмотрел на Соломатина, отметив про себя, что без формы это просто пьяный толстый мужик, которому очень хочется дать по роже. — Тем, кто горел, но не драпал, подчиняясь приказам горе-стратегов вроде вас.
Конечников угрожающе приподнялся. Соломатин тоже начал привставать.
— Капитан, ты забываешься. Остынь, — осадил его майор Лебедянский. — То было прекрасное время… Но оно, увы, прошло.
Генерал шумно вздохнул, усаживаясь поудобнее, потом спросил:
— Как вы думаете, отчего Иисус велел прощать врагам своим?
— Я должен отвечать? — поинтересовался Федор.
— Нет, — вздохнув, ответил Соломатин. — Просто подумайте, юноша, где потом будет искать прибежища ваша совесть.
— Разрешите идти? — делая казенное выражение лица, спросил Федор.
— Идите, — разрешил генерал.
Закрывая дверь, Конечников услышал, как Соломатин сказал майору. — «А он ничего, с гонором. А ты говорил — „ботаник…“» — К нему стоит присмотреться… Занятный парень. Но дикий какой-то, — ответил Лебедянский. — Надо почаще его вытаскивать на мероприятия и попробовать девок халявных подложить. Глядишь и отойдет…
Малый шаттл отстыковался от крейсера разведчика и ушел обратно к крепости. На корабле властвовала тревожная ночь. Люди ворочались без сна или мучительно плыли в неприятных, вязких сновидениях, порожденных растревоженным разумом.
В боевой рубке клевали носами матросы и офицеры дежурной смены. Тревога от появления командирского транспорта снова сменилась полусонным бдением.
Федор принял доклад дежурного и поздравления сослуживцев. Народ поздравлял, кто с искренней радостью, кто с затаенной опаской. На удивления Васька отреагировал на повышение друга по службе с плохо скрытой враждебностью. Он что-то буркнул сквозь зубы и убрался в «скворечник».
Конечников уселся на свое законное место, придирчиво сделал проверку всех систем корабля. Техника была в порядке. Периодически включающиеся камеры внутренней связи показывали обстановку на постах: — матросы за редким исключением спали. Конечникова это не беспокоило. Наблюдатели бодрствовали, а сирены боевой тревоги поднимут даже мертвого.
Федор подумал, что должен был радоваться, испытвать какой-то душевный подьем — всеже сбылась его давняя мечта, но ничего этого не было. Все произошло буднично, просто, обыденно.
Закончив, Федор поднялся на пост управления стрельбой, его бывшее хозяйство. В тесном полумраке артиллерийской рубки светились огоньки активированных систем наведения, мерцали цифры на панелях дальномеров, тлели экраны радаров. Боевой расчет старательно пытался не уснуть, глядя сонными глазами в мониторы.
Стрельников сосредоточенно водил руками в чувствительной зоне интерфейса управления поставленного в режим имитатора первого ракетного поста.
Полоски зеленого света пробегали по рукам Василия, замысловатые сочетания положений пальцев придавали ему вид человека изображающего разудалую, залихватскую песню на какой-то странной модификации языка глухонемых. Федор сразу понял, в чем дело. Стрельников пытался повторить его маневр над Гало — быстрый разворот при помощи маршевых и тормозных моторов звездолета.
Один из наблюдателей обернулся на звук шагов, и хотел было кричать «Смирно», но Конечников остановил его жестом, дескать, не надо, люди спят, чего орать. Федор подошел ко второму лейтенанту, наблюдая, как тот пытается крутануть корабль в нужную сторону.
— Получается? — спросил он.
— А! — встрепенулся Василий. — Вот один дурак придумал, а я ночи не сплю.
— Ты его сначала маневровыми подтолкни, — посоветовал Федор.
— Учту, — хмуро сказал Стрелкин.
— Василий, чего людей зазря мучаешь? — поинтересовался Конечников.
— А чего? — поинтересовался второй лейтенант.
— Пусть поспят ребята, — предложил Федор. — Ты сам ведь спать не собираешься?
— Уснешь тут, — ворчливо сказал Стрелкин.
— Ну вот и я посижу. Отпускай парней.
— Приказ командира слышали? — поинтересовался Стрельников. — Выполнять! Не раздеваться, спать вполглаза! По первому сигналу быть на месте!
— Есть! — отозвался боевой расчет смены.
Народ заторопился покинуть скворешник артпоста.
— Демид, — остановил Стрельников молодого матроса. — Нам тут всю ночь сидеть. Водку запретили, организуй чайку. Не в службу, а в дружбу.
— Момент, Василий Иванович, — с готовностью отозвался тот.
Парень бренча чайником отправился на кухню.
Федор сел на место оператора корректировочного поста, переключил верхний монитор на обзорный локатор.
Василий отключил тренировочный режим станции наведения. Матрос принес чай, разлил по стаканам и отправился спать.
Некоторое время друзья сидели молча в полутьме «скворечника». Холодные звезды заглядывали
— Как в старые, добрые времена, Васька? — поинтересовался Федор.
— Было дело, — неохотно отзвался он. — Сиживали, бывало.
— Хорошо было… — вспомнил Федор. — Артпост. Кругом звезды, ночь… Рядом никого. Вахта долгая. Разговоры по душам.
— А самая большая проблема — проглядеть лодью проверяющего, — со вздохом заметил Василий. — Не сыпь соль на раны, командир.
— Почему людей не отпустил? — спросил Конечников.
— Чего пристал? Спрашивал уже.
— Так ты не ответил.
— Да кто тебя знает. Вдруг рвение служебное взыграло на новой должности, — признался Василий.
— По крайнем мере честно, — помолчав заметил Федор. — Однако, сам подумай. Что могло измениться так быстро?
— Попарил тебя генерал в баньке? — поинтересовался Стрелкин. — Большим человеком становишься. Командир корабля ебена вошь.
— Не удостоил честью Владислав Павлович. Видать для генеральской бани командиром скаута быть недостаточно.
— Ну водовкой ведь угостил.
— После того как я в предбаннике 2 часа просидел. А потом чуть по роже не схлопотал от меня.
— И за что?
— Опять про воинскую честь запел, баран старый.
— Ну у тебя это больной вопрос, — покривился Василий. — А я уж думал там у вас все-тип-топ.
— Гусь свинье никогда товарищем не будет… А ты что, типа позавидовал? — поразился Федор. — А разве сам с этого ничего не поимееешь? Я что Лешу — телепня, нашего пакадура-3, назначу командиром артсистем?
— Ну, ясное дело нет…
— А должность эта, сам знаешь, подразумевает еще пару звездочек у тебя на погонах.
— Ага, подпишут назначение первым лейтенантом «алкоголику и дебоширу Стрельникову». Держи карман шире.
— Пока на всю Базу 12 скаутов и рейдер-калека мы хоть на ушах можем ходить. А эти живоглоты утрутся и вид сделают, что так и надо.
— Чего жил, чего добился? — задумчиво сказал Стрельников. — Первого лейтенанта если и дадут, то все равно недолго новыми погонами сверкать придется.
— Да, Васька, мы все завтра сдохнем быть может. Сидим тут о чинах и званиях рассуждаем…
— Пожалуй глупо со стороны выглядит, — заметил Стрельников.
— А чего завелся?
— Вот и ты командир… Один я недотыкомка, — Василий вдруг надолго замолчал, потом с болью в голосе произнес. — Не о том мы Федя говорим.
— Не о том, — согласился Конечников. — Муторно как-то.
— Говорят, ты скоро в Нововлад переберешься, — бросил в пространство Стрелкин.
— И кто же это говорит? — поинтересовался Федор.
— Народ, — неопределенно ответил Василий, — Слухом земля полнится.
— Ну, раз народ говорит… — в тон ему ответил Федор.
— А что, она не приглашала тебя в столицу?
— Приглашала… — Федор задумался. — А что мне там делать? Интриган из меня неважнецкий, к задницам старых педерастов склонности нет, танцевать я толком не умею.
— Ну прямо таки… — Василий негромко рассмеялся. — А как на балу с княжной выплясывал… Мастер… Ее трусы всему залу показал. Глядишь и остальному научишься. С волками жить — по волчьи разговаривать.
— А ты бы поехал? Здесь я человек, на своем месте, в своей среде. А там…
— Да ты особо не расстраивайся. Кур заводят, чтобы несли яйца, коров на молоко и мясо, собак, чтобы все это охраняли. Вот и ты будешь выполнять то, что у тебя уже неплохо получается.
— Летать?
— А ты думал танцевать или княжну трахать? Я думаю, она уже всего попробовала, с избытком. Глаз у меня наметанный.
Федор ничего не сказал, только ухмыльнулся, пряча под усмешкой досаду.
— И даже не просто летать, — размышляя, продолжил Стрельников. — Мне думается дело в твоих неуставных маневрах… Однако, тварь эта княжна.
— А отчего? — поинтересовался Конечников, однако вполне мысленно согласясь с другом в оценке этой девушки.
— Вспомни, как наследницу престола подают в газетах и визии. Платочек, платье до пола, чуть ли не ряса. Каждая вторая фотография в костюме сестры милосердия. А она тут ляжками сверкает…
— И что?
— Будто знает, что никто уже не расскажет…
— Да ну тебя, сплюнь дурак, — вдруг вырвалось у Федора.
От слов второго лейтенанта Конечникова пробрал озноб.
— Тьфу, тьфу, тьфу… — Стрелкин демонстративно плюнул через левое плечо.
— Знаешь, меня эта княжна заморочила, в смуту ввела. Помнишь про Дарью рассказывал?
— Ну как не помнить, — заметил Василий.
— Так вот, если дочку Дубилы вымыть — она один в один.
— Точно помнишь? Не путаешь?
— Не, Васька, не путаю. Детская память — она крепкая.
— Я думал Дарья — обыкновенная молодая тетка. А это девочка — шалава выпендрежная, — заметил Стрельников.
— Я ведь рассказывал.
— Ну ты чего-то там говорил, — ответил Василий, — только вот как-то невнятно. Рассказал бы еще раз, с подробностями и деталями. Ночь целая впереди.
— Сказочка долгая, да все по чувствиям. Раньше как-то повода не было… — сказал Федор, вытягивая из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом дорогой эстешной отравы. — Ладно… Однажды я оказался в густом диком лесу, двигаясь за странным объектом в небе. Обьект выглядел как гигантское веретено, верней нож с широким рыбообразным клинком и большой гардой. Я тогда был мальчиком лет восьми.
— Ну типа понятно, что не вчера — заметил Стрельников.
— Аппарат, как мне показалось должен был сесть в километре или двух от меня. Я плюнул на брата Витю, доверенного мне на попечение дедом и кинулся через лес, прихватив самострел и набив в колчан все стрелы, которые успел сделать.
Витьке я сказал, чтобы он не высовывался из подземной сторожки ни под каким видом, тем более что дед обещал вернуться через час.
Корабль виднелся в небе во всей красе. Я бежал за ним, спотыкаясь о корни сосен и поскальзываясь на влажной траве. Корабль, удаляясь, становился все меньше и меньше, но я двигался к нему с упорством достойным лучшего применения. Когда звездолет исчез, я некоторое время двигался по солнцу. Примерно через час откуда-то набежали густые, черные тучи. Я продолжал идти, но вскоре понял, что потерялся. Густой, темный ельник окружал меня со всех сторон, и ничто не подсказывало, в какую сторону идти. Делать было нечего, и я побрел наудачу.
Удача мне улыбнулась. Тучи также неожиданно унесло. Арисс ласково взглянул с белесого неба. Прикинув прошедшее время, я понял, что инстинкт охотника меня не подвел, и я двигался в правильном направлении.
— А как? — удивился Василий.
— Меня дедушка научил, что Арисс движется по небу слева направо и за час проходит 20 своих диаметров. На других планетах, конечно, все по-другому.
— Занятно… — вставил Стрельников.
— Я почти успокоился, зная, что с солнцем я найду дорогу и туда, и обратно. Я даже поднял сломанную ветку, освободил ее от листьев и стал рубить травинки, представляя, что это злые эланцы. В голове стал складываться безумный, но показавшийся мне тогда крайне разумным план: — проникнуть на корабль, дождаться пока весь экипаж выйдет наружу и угнать его. То, что я понятия не имел, как управлять звездолетом меня не смутило. На этот случай у меня был запасной вариант — захватить пилота, и, угрожая ему самострелом, заставить отвести корабль куда мне нужно.
— Гы, — тихонько сказал Стрельников, веселясь.
— Скоро лес перешел в отдельно стоящие группки деревьев и почти непроходимые заросли трав и кустарников. Как сейчас помню, это была конопля.
— О, твоя Амальгама просто райское место, — засмеялся Василий.
— Насколько я знаю, чтобы конопля стала ядреной, нужно чтобы было очень жарко. А на высоте климат более чем умеренный.
— Жалко, — с сожалением произнес Стрельников, вытаскивая из пачки еще одну сигарету.
— Корабль я увидел издали. Он был огромным, с улицу поселка в длину. Небесный гость стоял на опорах, выпущенных под передними и задними крыльями. Одна из опор была перебита, отчего корабль стоял неровно, опираясь на нижнюю левую башню центральной батареи. Было видно, что звездолету пришлось несладко: на корпусе виднелись свежие вмятины и дыры с оплавленными краями.
Левая верхняя башня центральной батареи была снесена вместе с колпаком артпоста, и теперь оттуда поднимался желтоватый дымок.
У меня от восхищения перехватило дыхание — передо мной был настоящий боевой звездолет, прямиком с орбиты, после жаркого боя.
Оставалось узнать, чей это корабль, наш или эланцев. Я лег и стал наблюдать, периодически переползая с места на место.
Луг был довольно сырым, отчего в ямках росла кровохлебка, покачивая на ветру своими бордовыми, жесткими цветками. Перед глазами маячили пучки пырея и редкие камышины увенчанные плотным, похожим на сосиску мягким, бархатистым кончиком.
Я выбрал точку для наблюдения возле кустов с дикой малиной, и конечно не мог удержаться от искушения, периодически дергая мелкие водянистые ягоды.
При этом я продолжал смотреть на пришельца, ожидая того момента, когда представится подходящий момент, чтобы пробраться вовнутрь. Я решил даже дождаться ночи, если это будет нужно, ведь дедушка не будет меня ругать, когда я пригоню огромный боевой крейсер.
Время шло, Арисс двигался по небу, но ничего не менялось, лишь дымок над корблем стал жиже.
Вдруг под брюхом произошло какое-то движение, часть корпуса начала выдвигаться, образовав пандус, по которому спустился отряд землекопов в замызганных черных робах под предводительством командира, одетого в темно-синий мундир с погонами.
Люди огляделись по сторонам, потом командир махнул рукой, все пошли на небольшой холмик и остановились, воткнув лопаты в землю возле одинокой сосны. К сожалению, было слишком далеко, чтобы понять, на каком языке они говорят. Люди стали копать землю, а командир направился обратно к звездолету.
По мере того, как начальник удалялся, землекопы, вкладывали в работу все меньше и меньше усердия. Периодически он оборачивался, тогда подчиненные преувеличенно рьяно принимались за дело.
Когда командир скрылся, работники, поковыряв для вида землю, уселись отдыхать, пустив по кругу фляжку.
Я решил, что скоро наступит подходящий момент для выполнения моего плана, раз они оставили открытым вход на корабль, не выставив охраны.
Я приободрился и с удвоенной силой принялся за поедание малины — голод давал о себе знать. Внезапно по трапу спустилась женщина. Даже издалека ее ладная фигурка в серо-голубом комбинезоне, перехваченном широким ремнем, показалась мне крайне привлекательной, завораживающей, неправдоподобно тонкой в талии. После колодообразных женщин поселка девушка выглядела необычно, неправильно, но от нее нельзя было оторвать глаз.
Примерно в сотне метров от корабля, где было посуше, на пригорке росла высокая трава, в которой белыми пятнами цвели ромашки. Девушка направилась туда усталой, слегка покачивающейся походкой.
Я увидел, что она опустилась на колени, сорвала несколько цветов, потом вдруг уткнулась лицом в колени. Ее плечи затряслись.
Я захотел узнать, плачет она или смеется, поэтому с сожалением оставил свой наблюдательный пункт, и стал перемещаться к девушке. Подкравшись ближе, я увидел, что она плачет.
Плакала она всерьез, рыдания рвались у нее из груди, она колотила руками по земле, потом на некоторое время затихала, судорожно дыша, набиралась сил и снова принималась рыдать.
Она так была поглощена этим процессом, что не замечала, что лежит ничком на траве, пачкая одежду. Ее пилотка свалилась с головы, и волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам и земле. К сожалению, она плакала без слов, лишь иногда издавала сдавленное рычание, поэтому я так и не узнал, кто это на звездолете — наши или эланцы. Горе девушки было настолько завораживающим, что я чуть было не подошел к ней, чтобы утешить. Я быстро опомнился и юркнул в кусты, пятясь от этого места.
— Это Дашка твоя?
— Да.
— Ты точно не ошибся? — поинтересовался Василий.
— Нет, а что?
— Сомнительно, что княжна вообще плакать умеет.
— Да ладно тебе… Обычная девчонка.
— Слабо верится.
— Вдруг кто-то положил руку мне на плечо, — сказал Федор, прыгая на 30 лет назад.
«— Стой, пацан, — как-то невнятно, с незнакомым выговором произнес грубый мужской голос. От неожиданности я закричал. Страх придал сил, и я вырвался из цепких рук мужчины. „Стандо“, — прокричал он и бросился в погоню.
Он в несколько прыжков нагнал меня, но я был готов защищаться. Сдернув с плеча изготовленный к выстрелу самострел, я выпустил стрелку в горло эланца. Она непременно убила бы его, если бы он с совершенно невероятной скоростью не закрылся рукой. Стрела пробила ему ладонь.
— Бастардо, мариконо, — заревел мужик.
— От марикона слышу, ту мальпура элана порко. Факинта уло, — выдав большинство из того, что знал на эланском, и сожалением убедившись, что противник не отдал концы от выстрела в упор, я кинулся бежать.
— Ах, ты, сучонок, какими словами лаешься, — донеслось сзади.
Я уже не понял, что кричит он на родном риче. В голове накрепко засела одна доминанта — бежать, бежать от этого разъяренного носорога.
Мужик переломил короткую стрелку, матерясь от боли, выдернул обломок древка и снова погнался за мной. Я был уже далеко, улепетывая изо всех сил, держа в руках разряженный самострел.
Вдруг я с разбегу налетел на что-то упругое и теплое.
Я поднял глаза и увидел, что протаранил девушку в светло-сером комбинезоне. Она с печальной улыбкой посмотрела на меня своими бездонными, зелеными глазами, прижала к себе и спросила на безукоризненном риче:
— Куда ты так торопишься, малыш?
— А это… — пробормотал я.
— Мы не эланцы, если ты это имел в виду.
— Ах ты, пащенок, — донеслось сзади. — Попался. Держи его Дарья.
Сапоги забухали совсем рядом.
— Стой, где стоишь, Васька! Остынь!
Девушка плавно переместила меня к себе за спину.
— Ты посмотри, что этот сучонок сделал, — тот, кого девушка назвала Василием, показал пробитую ладонь.
— Зато мы знаем, что в эланцев здесь стреляют. А ладонь твою я за час вылечу.
— Я ведь его по нашему окликнул. Чего он побежал?
— Мальчик, — Дарья обернулась ко мне, — ты зачем нашему канониру руку прострелил?
— Он меня окликнул как-то странно. А потом и вовсе на эланский перешел. Вот я и подумал, что он эланец.
— А где ты так ругаться научился? Ты хоть знаешь, что эти слова обозначают? — спросила девушка.
— Это… Это, — я замялся. — Это язык такой Они все так между собой разговаривают.
Смеялся даже канонир Василий, зажимая побитую ладонь, из которой продолжала капать кровь.
— Ты чей, мальчик? — спросил мужчина.
— Сам по себе и свой собственный, — хмуро ответил я.
— Посмотри, малыш, — девушка потянула за цепочку на шее и вытащила из-под комбинезона странный прямоугольник из неизвестного материала. — Читать умеешь?
— Дедушка только осенью обещал научить. Но буквы почти все знаю.
— Ладно, поступим проще. Герб Деметрианской империи видел? — спросила девушка
— Белая полосатая кошка с мечом в лапе, корона, пирамида и такая толстая спираль со звездами на заднем плане.
— Это вообще неизвестно что, — озадаченно протянул мужик. — Пирамида, спираль со звездами, кошка…
— Старый имперский герб, — вдруг сообразила девушка. — Они не могут знать другого, слишком давно отрезаны от мира. Он действительно был таким: белый тигр с мечом, корона, пирамида и галактика на заднем плане. Теперь там нет ни галактики, ни тигра, ни пирамиды — меч, корона и щит. Надо искать другой путь. Ну, а эланскую эмблему ты знаешь?
— А то, — с дурацкой гордостью ответил я.
— Отведем его на корабль, там разберемся, — сказал мужчина, хватая меня здоровой рукой.
— На твоем месте я бы этого не делала. У мальчика разряжен самострел, но на поясе висит нож. Попортит он тебе и другую руку.
Василий отпустил меня и вытащив бинт, занялся перевязкой.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила девушка.
— Федя, — ответил я.
— А где твои папа и мама?
— Померли от огневицы, — ответил я, вытирая глаза.
После всех волнений сегодняшнего дня меня пробило на слезы.
— Не плачь, — сказала девушка, прижимая меня к себе и гладя по голове своими теплыми, нежными руками.
— А с кем ты живешь, малыш? — спросила девушка, продолжая гладить по голове.
Мне неожиданно стало горько, и я заревел, обнимая ее чуть повыше попы и тыкаясь лицом в живот.
Она была как мама, которую я стал забывать. С Дарьей я почувствовал себя в тепле и безопасности.
— Один я, — вырвалось у меня в перерывах между всхлипываниями… В какой-то момент появилась мысль, что пока я не получу веских доказательств того, что они наши, правды я не скажу даже ей…….»
— А дальше? — нетерпеливо спросил Стрелкин.
— Девушка терпеливо дала мне выплакаться.
«— Вот посмотри, — сказала она, поднося к моему лицу карточку. — На каком языке написано?.
— На риче, — ответил я, не найдя эланских закорюк, которые видел в серых, невесть как попавших к нам в сени древних эланских газетах.
— Попробуй малыш прочесть буквы, какие знаешь, — девушка опустилась на корточки. — „Удостоверение“, ведь, правда? Теперь посмотри на фото. Кто это?
— Это ты, тетя, — ответил я, глядя на медальон, удобно устроившийся в развилке крепких грудей, видимых с моей точки зрения в вырезе комбинезона. — Ты красивая…»
— Ну ты дал, — заметил Стрельников.
— Она поймала направление моего взгляда и вытянула вверх язычок молнии.
«— А что такое удостоверение ты знаешь? — спросила девушка.
— Это документ такой. У деда лежали старые карточки с маленькими картинками лиц, которые он называл удостоверениями.
— Вот и отлично. Какой умный мальчик. Верно „удостоверение“ от слова „удостоверять“, то есть подтверждать. В данном случае, что я — это я. А теперь малыш смотри фокус.
Девушка прикоснулась к пластинке рядом с фото. Она окрасилась в зеленый цвет.
— Приложи теперь ты, — предложила она.
Пластинка стала красной.
— А Василий? — девушка протянула карточку мужчине.
Пластинка снова покраснела.
— И так для всех, кроме меня, — с этими словами она приложила палец к пластинке, которая немедленно стала зеленой.
— Забавно, — сказал я.
— Что вы там возитесь, — раздался голос из черной коробочки на поясе канонира Василия. — Пацан наш или эланский?
— Да наш пацан, наш, — ответил тот. — Крученый только больно, темнит, ничего не рассказывает.
— А чего он хочет? — спросил тот же недовольный голос.
— Убедиться, что мы не эланцы, — отозвалась Дарья.
— Дремина, веди его на корабль, — приказала коробочка. — Мы ему доказательств вагон и маленькую тележку представим.
— Хорошо, — ответила девушка. — Я спрошу у него.
Девушка притянула меня к себе, к уютному теплу своего тела и спросила:
— Хочешь ко мне в гости, Федечка? Ты наверное голодный, — воскликнула девушка.
Я кивнул с жалостливым видом. То, что девушка гладила меня по голове, а мужчина улыбался, не значило ничего. Этим людям что-то было от меня надо, и они настроены были получить это силой или хитростью. А на корабль они отвели бы, даже если я этому очень сопротивлялся.
— Я согласен, — важно сказал я, решив ходить вокруг да около.
Дарья взяла меня за руку, и мы двинулись к кораблю. По мере того, как мы приближались к звездолету, он становился все больше и больше. Наконец, он стал неправдоподобно огромным. Я с интересом разглядывал его матовую, шершавую, неровную поверхность корпуса. Некоторые участки были блестящими, идеально гладкими.
Я догадался, что когда-то весь корабль был таким, пока не побывал в жестоких переделках. Его огромные башни с убранными под обтекатели орудиями, били по врагам, и те стреляли в ответ, расписывая обшивку горелыми разводами. Я самозабвенно разглядывал детали, раньше я и не подозревал как много разных штучек на поверхности звездолета: фонари, блестящие призмы, штыри, трубки, шары на усеченных конусах. Так я стоял довольно долго.
— Пойдем, успеешь насмотреться.
Не дав мне полюбоваться на звездолет, Дарья повела меня вовнутрь.
Трап меня разочаровал. Он дребезжал и раскачивался под ногами. Но на входе в корабль меня ждал сюрприз. Когда девушка пересекла плоскость дверного створа, жуткий, не похожий на человеческий голос произнес: „Второй лейтенант медслужбы Дарья Дремина. Код допуска А2.“
— Ай, — вскрикнул я, делая попытку вырвать руку.
Девушка держала мягко, но освободиться от ее пальцев было невозможно.
— Не бойся, — сказала она, — это сканер, машина. Сейчас про тебя скажет.
Как только моя голова поднялась над плоскостью пола, голос прогрохотал: — „Незаконное вторжение“.
Замигали огни, корабль утробно заревел. Я снова попытался бежать, но сзади шел Василий, загораживая весь проход.
— Да выключи ты сирену, ребенка пугаешь, — высоким, сильным голосом, перекрывая рев, крикнула Дарья.
Огни погасли, звук прекратился.
Когда я поднялся, механический голос выдал полную информацию: — „Гуманоид, человек. Незначительные мутации. Возраст от семи до десяти лет. Вооружен метательным и холодным оружием. Может быть опасен. Команда на наведение оружия отменена постом наблюдения“.
„Как хорошо, что я не сунулся сюда один“, — пронеслось у меня в голове.
Корабль был внутри тихим и тесным. Дарья провела меня по длинным отсекам. Коридор был узким. Кое-где он расширялся, образуя заставленные приборами закутки. Там какие-то серьезные дядьки производили манипуляции на светящихся пультах.
На экранах плыли красивые, непонятные картинки из кривых и прямых многоцветных линий, сеток, наброшенных на цветные круги из голубых и коричневых фигур. Я делал попытки притормозить, но Дарья была непреклонна.
Одна из дверей была открыта. Внутри маленького помещения очень близко друг от друга стояли койки, на которых сидели и лежали раздетые по пояс дядьки. Мне бросилось в глаза, что у одного из них, рука замотана бинтом с запекшейся кровью, а на коленях лежит короткое, массивное ружье.
— Вот блядь попали… Думали корабль исследовательский, а пришлось даже на абордаж сходить. Половине десантной команды — пиздец.
— Ребята, матом не ругайтесь, — попросила Дарья, задвигая дверь. — Не одни.
— Что Дашутка, эланца поймала? — поинтересовался один из этих мужиков, снова открывая дверь и высовывая голову в коридор.
— Сам ты эланец, дурак, — буркнул я, жалея, что мне не дали зарядить оружие.
— Ты с ним не ссорься, Николай. Это юноша боевой. Принял меня за эланца, так чуть не убил на месте, — с усмешкой сказал канонир Василий, показывая забинтованную ладонь.
— Чем это тебя? — поинтересовался дядька.
— Самострел… Не закрылся бы, лежал со стрелой в горле.
— Однако…
Мужик посмотрел на меня уже с совсем другим выражением.
Коридор закончился, и я попал в помещение, сплошь заставленное аппаратурой. Я увидел только большое рабочее место по центру, снабженное целым десятком экранов, досками с буквами, светящимися схемами корабля. Прямо за креслом размещалась короткая, лесенка наверх, к наглухо задраенному люку в темном, словно обгоревшем потолке. Еще было видно место справа с четырьмя круглыми экранами, где по кругу бегали зеленоватые линии, рисуя призрачный узор.
О размерах помещения можно было судить по ряду длинных панорамных блистеров, которые уходили вперед. При нашем с Дарьей появлении с кресла у лесенки поднялся человек и направился к нам, делая знаки моей спутнице, чтобы она не вела меня дальше.
Девушка остановилась.
— Ну, покажись, диверсант, — громогласно произнес этот дядька. — Герой… Чуть лучшего канонира не уложил.
— А чего он на риче говорит невнятно и по элански ругается?
— Он с Эпсилона, а там все там все немного не так по нашему говорят. Диалект.
— Может быть, — не стал спорить я.
— Чей ты, мальчик?
Я молчал.
— Он говорит, что сирота, что папа и мама умерли от болезни. Он давно не ел.
— Дремина, не вмешивайся. Я, конечно, понимаю, что тебе своих детей пора иметь, но, пожалуйста, не вмешивайся в мужской разговор. Раз юноша живет в лесу один, значит он вполне взрослый, чтобы отвечать сам.
— Скажи нам, когда ты родился, где, кто был твоими родителями, сколько людей было еще. Куда они все потом делись? Как вы попали на эту планету? Расскажи, и Дарья отведет тебя на кухню.
— Как-то много всего за один обед, — сказал я, опустив голову.
— А тебе чего? Припасов на целый год? Бочку варенья и корзину печенья? — разозлился мужчина. — Я, командир корабля, майор Дегтярев спрашиваю тебя стратегически важную информацию, необходимую командованию ВКС, объединенному штабу наземных сил и ставке императора.
— Глюкранды, — невинно сказал я.
Дарья прыснула со смеху.
— Нет, вы видели такого тупого ребенка? — вне себя заорал майор. — Да ты на форму посмотри, на шевроны. Оглянись вокруг — все таблички и надписи на риче.
— Я не видел ни нашей, ни эланской формы, а читать я не умею, еще не все буквы знаю.
— Вот и говори с таким, — в сердцах сказал командир. — Разговаривают с ним на риче. А он заладил: „Эланцы, эланцы“.
— Дедушка говорит, что жители планет типа Картуш-2 и Беллона, которые часто переходили из рук в руки, в совершенстве знают оба языка.
— Вспомнил тоже. Эланцы их давно захватили. Еще лет 400 назад.
— Примерно тысячелетие назад так и было. Хозяева менялись каждые 20 лет — вставила Дарья.
— Дремина, — строго сказал мужчина. — Я вот все думаю, кто ты врач или историк? Историк нам по штату не полагается.
— Я совмещаю, — ответила девушка.
Командир проглотил эту реплику.
— А что еще тебе говорил дедушка? Почему ты так боишься эланцев? — осторожно поинтересовался майор.
— Потому, что они могут прислать „рогатую камбалу“ и опять сжечь планету.
Мужчина ошеломленно посмотрел на Дарью. Некоторое время он колебался, потом, наконец, решился.
— Как „рогатая камбала“ выглядит, знаешь?
— Да, — ответил я. — Дедушка говорил, что она похожа на лист, на котором сверху и снизу попарно стоят 8 гусениц.
— Ну, слава Богу, молодец. Вот иди сюда, усаживайся.
Майор потянул меня к пульту. Я запрыгнул в кресло, положил руки на подлокотники, как вдруг оно ожило, поднявшись так, чтобы я мог дотянуться руками до кнопок, спинка приняла вертикальное положение.
— Не бойся мальчик, — произнесла Дарья, подходя — Это автоматика.
— Теперь смотри, — сказал командир, показывая на кнопки. — Эта вперед, эта назад. Будем смотреть записи систем наблюдения. Большой экран разбился на два десятка маленьких. — Каждый квадратик — ракурс того или иного видеодатчика. Знаешь, что такое видеодатчик?
— Да…
— А где ты видел? — спросила девушка.
— На Хо… — произнес я, и тут же прикусил язык. — Дед рассказывал.
— Какой замечательный у тебя дед. Прямо академик, — произнесла Дарья, ничем не показывая своего неудовольствия.
— А ведь это мы, тетя, — с восторгом крикнул я, увидев себя на экране.
Я помахал рукой, чтобы убедиться, даже сделал попытку повернуть голову, скосив глаза на экран, чтобы увидеть лицо. Разумеется, у меня ничего не вышло, я повернулся и огорченно вздохнул. Дарья улыбнулась в камеру и послала воздушный поцелуй.
— Дремина, Дремина, — ворчливо произнес командир корабля. — У тебя лазарет полон трупов, а ты все глазки строишь и хвостом крутишь.
— Разрешите идти? — со слезами в голосе спросила девушка, и, не дожидаясь ответа, выбежала из рубки.
— Зря ты так, — сказал человек, за пультом слева, которого я не заметил, увлеченный техническим чудом, к которому получил доступ. — Размозженные головы, разорванные легкие и дыры в теле по полметра медицина лечить еще не научилась.
— А Борька Луговской? — хмуро поинтересовался майор.
— Девчонка кого могла — вытащила. А Борька — пока на орбите болтались, боялся, что в печке сожжем после смерти. А как приземлились, так он и расслабился. Может, испугался, что случая другого не представится в землю лечь. Сектант, одно слово.
— Он был хорошим парнем, зампотех. Если бы не он, нас бы уделали, — возразил майор.
— Да, Стас, он был хорошим парнем и способным командиром. Но на твоем месте я бы извинился перед Дашкой.
— Сейчас, — ответил командир, — только с пацаном разберусь.
Он повернулся ко мне.
— Ну, чего сидишь, крути. Клавиша „Назад“.
— А можно?
— Нужно.
Я нажал. На экране картинка побежала задом наперед. Вошла Дарья, мелькнул майор, девушка сделала движение рукой, улыбнулась в камеру. Смешно пятясь, ушли мы с Дарьей. Тут на одном из экранов я увидел свое лицо. Я немного замешкался и отпустил кнопку перемотки с довольно большой задержкой.
Стало видно, как я крадусь среди зарослей, потом ныряю в свой НП в кустах малины. Изображение начало медленно приближаться. Ритмично заходили верхушки кустов, оттого, что я дергал ягоды.
Потом весь экранчик заняло мое изображение. Я со стыдом отметил, что лицо у меня чумазое, а ем так, будто голодал, по меньшей мере, неделю.
— Ну, молодой человек, мы так никогда не закончим. Позже на себя полюбуетесь, — с этими словами майор пустил картинку так, что изображение стало практически неразличимым.
— Вот, лучше это посмотри.
На экранах оживленно жестикулировали люди, открывали рты в неслышном крике, ожесточенно дергали рычаги и нажимали кнопки, приводя в действие механизмы корабля. На экранчике, где только что бегал я, плыли три яркие точки. От них, расширяясь, тянулись нестерпимо яркие полосы.
Командир корабля нажал несколько кнопок, и изображение заняло весь большой экран.
— Первая фаза боя, — пояснил майор. — Эланские разведывательные корабли обстреливают наш крейсер с дальней дистанции. Наши пушки не отвечают, все равно попасть можно лишь случайно.
Экран полыхнул огнем. Я непроизвольно отпрянул.
— Не бойся, это старт „пакадуры“.
Цилиндр, оканчивающийся фиолетовым столбом света, устремился в сторону неприятеля. Очень скоро ракета стала неразличимой точкой. А когда я подумал, что артиллеристы крейсера промахнулись, один из кораблей разбух, превратился в ярко сверкающий шар, из которого летели искры. Шар стал увеличиваться в размерах, теряя свечение, превращаясь в неправильную фигуру, окруженную мерцающим туманом.
— Один готов, — прокомментировал майор. — Это было вчера.
Он решительно нажал на кнопку обратной перемотки.
— Дяденька, дяденька, дай посмотреть, что дальше было, — умоляющим тоном попросил я.
— Абордаж хочешь посмотреть? Не советую, мальчик. Тошнить будет и кошмары замучают, — сказал мужчина слева.
— Я тебе кое-что интересное покажу, — произнес майор, сдергивая палец с кнопки. — Узнаешь?
На экране, во всех деталях показался звездолет. Я лишь смутно догадывался о его размерах. Больше всего корабль по форме походил на лист неизвестного растения, раздутый в середине по ширине и толщине. На самом краю, спереди и сзади, попарно торчали какие-то толстые, расширяющиеся к основанию трубы. Я сразу же вспомнил про гусениц на листе. В центральной части корабля, от борта до борта, покрывая выпуклую броню главного бастиона, красовался огромный эланский герб — стилизованный орел, летящий на фоне солнечного диска.
— „Рогатая камбала“? — с ужасом спросил я.
— Да, мальчик. Линкор „Эстреко“, регистровый номер 10149, флагман первой эскадры, эскадры „бессмертных“, гордость регул — императора Бальдуро Первого.
— Их и в правду нельзя убить? — испугался я.
— Нет, это просто название. Что-то вроде смеси нашей гвардии с рыцарским орденом. Смотри внимательно, не болтай.
Из линкора вылетели четыре тонкие светящиеся черточки. По мере приближения стали просматриваться башни и пушки.
— Эланские разведчики.
— А они большие?
— Да, — ответил зампотех. — Примерно такие же как наш корабль, только тоньше и метров на сорок короче. Аварийных крыльев нет, зато пушек напихано… В основном без толку.
— А какая же сама „рогатая камбала“? — поразился я.
— Ты не смотри, что на экране линкор маленький. „Рогатая камбала“ — это три километра бронированного панциря в длину, три миллиона тонн, до десяти крейсеров — разведчиков на борту. Каждый форт, ну вот эта штука на трубу похожая, больше, чем наш корабль. На каждой больше пятидесяти пушек крупного калибра. Как ты понял, их целых восемь. Это не считая адмиральской центральной батареи и огневого периметра. Вдруг изображение начало вращаться. Эланские крейсера, которые были в центре экрана, попеременно оказывались то вверху, то внизу, то справа, то слева.
— А зачем картинка крутится?
— Это наш корабль маневрирует.
— Неуставной маневр, — буркнул командир крейсера. — Виркоко испугались и стали пускать „Обузы“, ну, в смысле ракеты. У них по одной на борт.
От кораблей противника стали отделяться черточки ракетных снарядов. Им навстречу устремились комки плазмы из поставленных на короткий импульс плазменных пушек, замелькали вспышки массометов. Ракеты взорвались одна за одной.
Крейсер ускорился, резко сменил направление полета и пересек курс звездолетов противника. Мелькнул еще один огненный сполох, и заряд с крейсера проломил борт вражеского разведчика в районе боевой рубки. Мне показалось, что молибденовая болванка попала прямо в круг эланского герба. За темными стеклами центрального поста эланца вспыхнуло пламя.
— Так его! — вырвалось у меня.
— Артиллеристом он был от Бога, — вздохнул майор. — Какая реакция…
Внезапно изображение пропало, потом экран засиял непереносимо ярким светом. Снова темнота и совсем другие звезды, сливаясь в причудливые линии, заплясали на экране.
— Гиперпереход. Прыжок на пять тысяч парсек в одно мгновение. Были у звезды Альбено, в самом сердце чужой империи и вот уже Арисс, — прокомментировал зампотех. — На выходе трясет страшно. До сих пор пытаемся понять почему.
— Эланцы сканировали точку входа, и пришли за нами. По нашим данным Амальгама — мертвая планета, поэтому мы не особенно об этом беспокоились. Но Амальгама оказалась пригодной для жизни.
Мы приняли бой… Короче, завтра сюда снова придут разведчики с „Эстреко“ и разделают нас под орех. Гиперпространственная связь тут — полное дерьмо, а сигнал аварийного буя будет идти до станции наблюдения не меньше 5 лет.
Нам нужно будет его запрограммировать, надежно спрятать и правильно навести. Не знаю почему, но ты мальчик тоже не любишь эланцев. То, что ты знаешь, может быть крайне важным. Сообщи это прямо сейчас, и наши товарищи смогут это узнать. Иначе, мы не успеем. Может быть, в штабе решат разместить тут корабли для защиты планеты или направят сюда целый флот.
— Спрашивайте, — сказал я после короткого раздумья.
— Давай так: вопрос — ответ, быстро, без сантиментов. Ты ведь уже совсем большой.
— Хорошо.
— Откуда тут люди? — быстро спросил майор.
— Есть невнятные сведения о городах на планете. Точно известно, что был поселок планетографов и геологов. Дедушка говорил, что это место до сих пор можно найти по остаткам горных разработок на востоке от этого места.
— Чьих планетографов?
— Наших, деметрианских.
— Как случилось, что на планете наступила ядерная зима?
— Дедушка говорит, что прилетела „рогатая камбала“, в смысле эланский линкор и все это устроил.
— Как?
— Дедушка рассказывал про обстрел с орбиты.
Военные переглянулись.
— Ты ничего не путаешь? — спросил командир корабля.
— То, что сказал дедушка, я никогда не перепутаю.
— А дедушка?
— Дедушка мой ничего, никогда не путает.
— Не приставай к ребенку, в конце-концов столько лет прошло. В конце-концов все могло быть: падение реакторных блоков и накопитетелей телепорта, взрыв реакторов металлургического комплекса… Или на эланском корабле стояли планетарные пушки… Теперь этого никто уже не скажет точно. Для местных это уже легенды, смутные предания седой древности.
Я не стал говорить про летопись, чтобы не отняли.
— Как люди выжили?
— Жили в пещерах, питались крысами, подземными рыбами и лишайниками. Были блоки биосинтеза, в которых росли водоросли, но потом они испортились — перегорели лампы. Дедушка говорит, что в разные годы под землей жили от 50 до 500 человек. На поверхности было очень холодно, налетали смерчи из углекислоты.
Люди удивленно переглянулись, но не стали меня прерывать.
— Сколько людей живет сейчас?
— Есть немножко… Человек 200. Не так давно была эпидемия, половина поселка умерла.
— Чем люди занимаются?
— Землю пашут, рыбу ловят, зверя бьют.
— А какая власть у вас?
— Выборный староста.
— А сами как свое гражданство определяете? — осторожно поинтересовался командир корабля.
— Мы жители Деметрианской империи.
— Вот и отлично… А где сейчас люди?
— Спрятались от „рогатой камбалы“.
— А где?
— А вам зачем?
— Со взрослыми поговорить.
— Где они я не знаю, я потерялся. Говорите со мной.
— Парень, ты опять издеваешься? — разозлился командир.
— Нет. Я их вряд ли даже за 3 дня найду. Можете слетать в поселок, но он сейчас пустой, только ветер в брошенных домах свищет.
— Покажешь где он?
— Да.
— Твой дедушка возьмет Дашу Дремину к себе? — вдруг спросил майор. — Она и лечить умеет, и знает много. Связь вам с нашими обеспечит. Соглашайся… Девка она видная, подрастешь — женишься. Мы и приданого ей дадим: продукты, ружья, одежду, лекарства.
— Вот еще фыркнул я, — покраснев до корней волос. — Она же взрослая.
— Ну вот, отойти не успела — уже женили, — раздалось от порога. — Даже мальчик понимает, что я офицер корабля, а не безбилетница, которую ссаживают на первой же остановке.
— А можно и я останусь, — заканючил я. — У дедушки есть Витя, а я с вами улечу вместо того канонира… Я придумаю, как линкор сбить, честное слово придумаю…
Я увидел, как зампотех отчаянно борется со смехом.
— Прекратить, прекратить балаган! — страшно топая ногами, заорал командир. — Дремина! Марш на кухню пацана кормить. Зампотех! Ржать заканчивай и займись со связистами буем! А ты, мальчик, если будешь клоуна из себя строить, к деду отправишься! И вообще слазь, это мое место!
— Все занимаются своим делом, — проорал майор в проход, где показались головы людей, привлеченных криком. — Как я сказал, так и будет.
Внутри меня все пело от восторга — они решили меня оставить. Пусть даже каким-нибудь младшим планетологом или юнгой, драящим полы. Главное лететь на этом замечательном корабле и видеть звезды в иллюминаторах совсем близко…»
— Они тебя и вправду взяли? — поинтересовался Василий.
— Как тебе сказать, — вздохнув, ответил Конечников. — В некотором смысле — да. Мне подобрали пилотку по размеру, дали пояс. Дарья поговорила с десантниками, и они подарили мне настоящий пистолет, правда без батареи, зато дали 2 магазина пуль и еще много зарядов россыпью.
Пистолет был маленький, удобный, взятый как трофей на вражеском корабле. Потом, несколько лет спустя, я подобрал подходящий адаптер для наших микросотовых батарей и стрелял из этого пистолета сначала штатными пулями, а потом просто шариками из обожженной глины.
Дарья дала мне настоящую кожаную планшетку, а главное, подарила карманный компьютер. Между прочим, до сих пор нет модели лучше. Ни у эланцев, ни у «странников». А про наши я вообще молчу.
— Во повезло типа, — вставил Василий.
Короче… Командир корабля объявил мне, что в связи с чрезвычайным положением, принимает меня на службу его величеству императору и приказывает обеспечить контакт с группой гражданского населения на планете. После выполнения задания я направлялся в распоряжение зампотеха для обучения и выполнения посильной работы.
«— Разрешите приступать? — радостно прокричал я, едва майор Дегтярев окончил.
— Ваши соображения по выполнению задания, юноша? — поинтересовался командир корабля.
— Мой дедушка учил меня, что только тот незваный гость дорог, который приходит с дорогим подарком, — ответил я.
Просто я запомнил, что майор предлагал за то, что мы возьмем Дарью в семью лекарства, одежду и оружие.
— Как вы собираетесь доставить снаряжение? — спросил майор.
— Лучше всего — привести на корабле, — ответил я.
Меня не оставляло желание если не силой, то хитростью привести крейсер к поселку, тем более, что дедушка наверняка бы увидел его на экране в своей маленькой железной комнатке, куда он отвел меня и Витю с бабой Дуней.
Может не только он, но и другие стали бы свидетелями того, как первый за 900 лет деметрианский корабль приземлится у поселка, и именно я буду тем, кто успокоит испуганных односельчан. Потом я объяснил бы, что это — наши, что могучий имперский крейсер защитит от всех врагов, включая страшную „рогатую камбалу“, что теперь будет все по-другому, и можно уже ничего не бояться…
— Ну, и что было дальше? Удалось тебе прославиться, прилетев в родной поселок на боевом крейсере-разведчике?
— Не-а… — Конечников рассмеялся. — Не склалось. Командир корабля сказал, что возможно эланцы уже здесь, поэтому демаскировать место проживания местных жителей посадкой огромного корабля вряд — ли будет разумным. Но он выделит грузовую платформу и пилота для доставки груза.
Тут вошел человек с повязкой на рукаве, — старший дежурной смены и доложил, что все готово для церемонии похорон.
Перед звездолетом был построен весь его небольшой экипаж — около 30 военных и гражданских специалистов. Люди построилсь в 2 шеренги — сначала летный состав, артиллеристы, техники. Затем шли гражданские специалисты, а замыкали строй дюжие мужики в десантных комбинезонах. Через динамики корабля текла траурная, тягучая музыка.
По трапу спустили гроб с телом. Гроб был импровизированным, наспех склеенным техниками из листов слоистого пластика. То, что лежало в нем, показалось мне куклой, настолько неестественно белой была кожа. Голова покойника была замотана бинтами. Гроб поставили на заранее вынесенные из корабля табуретки.
Тут я заметил, что у трупа странно впалый живот и какие-то почти плоские ноги. Штанины выглядели пустыми почти до колен. Один ботинок вдруг повернулся, точно у мертвеца затекли ноги, и он решил их немного размять.
Я дернул Василия за рукав, показывая глазами на тело. Канонир лишь нахмурился в ответ.
— Есть вещи, о которых лучше не знать, — произнес он. — Стой спокойно, не вертись.
Музыка стихла. Командир корабля прочитал положенные строки корабельного устава, сунул книгу дежурному и продолжил уже от себя. Говорил он долго, с чувством, рассказывая, каким замечательным человеком и специалистом был покойный. Люди слушали молча, низко опустив голову. Чувствовалось, что этого человека любили и тяжело переживали его смерть.
Когда майор закончил, гроб подняли на плечи и понесли на пригорок, опустили в могилу. Люди бросили по горсти земли.
В ногах покойника установили памятник из обломка неподъемно-тяжелой броневой плиты, обожженного струей вражеского плазмомета.
Караул дал залп сигнальными зарядами, потом другой, третий. Резкий свет магниевых вспышек осветил поляну, на которую уже легла тень.
Подошла Дарья, и Василий с удовольствием передал меня ей.
Военные построились внизу, где было более-менее ровно и под встречный марш, с развернутым знаменем, чеканя шаг, прошли мимо свежей могилы.
Дарья приложила руку к пилотке, и я, глядя на девушку, тоже сделал так. Бородатый планетолог, который расспрашивал о климате, посмотрел на меня и отвернулся, чтобы скрыть улыбку…»
Федор остановился, чтобы снова пережить детское впечатления от того момента, когда впервые увидел, как это может быть красиво — подразделение регулярной армии, марширующее с развевающимся знаменем.
— А что было потом? — спросил Стрельников.
— Потом летающую платформу нагрузили всяческими припасами. Командир попросил Дарью лично доставить груз, объяснив это тем, что девушке легче будет вступить в контакт с населением. Но все оказалось гораздо проще. Мы не стали лететь прямо в поселок — вдруг кто-нибудь начнет стрелять и сели на поляне в полукилометре от крайних домов. Я побежал к себе. К своему большому облегчению я нашел дома деда. Он ждал меня, решив, что я заблудился и потерял неприметный вход в древнее подземное убежище. А раз так, то единственное место, куда бы я вернулся — это наш дом на хуторе.
Мне пришлось обстоятельно рассказать о своих приключениях. Дед пошел со мной в лес, искать место посадки.
Как ты, наверное, поняла, Дарьи уже не было.
Оружие, лекарства и припасы были аккуратно сгружены. Поляну освещал маячок, благодаря чему мы увидели все это добро еще издали. Под фонарем лежал клочок бумаги, где было написано: «Я хочу, чтобы ты жил. Прости».
— Она улетела?
— Да, — ответил Федор. — Если бы она осталась, то нашлась бы рано или поздно.
— А я уж было думал, что корабль ушел без нее, — Стрелкин усмехнулся. — Все к тому и шло.
— Нет… А жаль… Осталась бы жить. Много лет спустя, я узнал, что через несколько суток после взлета, корабль вступил в бой и был уничтожен. Эланцы так и не узнали о нашей планете. Они ради приличия пошарили в окрестности в кольцах Ахрона, последней планеты нашей системы, и не найдя ничего убрались восвояси.
— А ты счастливый человек, Федя, — заметил Стрелкин. — Чего хотел в жизни — добился. Командиром стал. «Эстреку» завалил. За Дашку рассчитался. За Амальгаму тоже. Как линкоры валить — придумал…
— Немного… — заметил Конечников.
— А я и того меньше… Цистерну водки выпил и гектар травы искурил… Все.
Повисло долгое молчание.
— Крок, посмотри — внезапно переменил тему Василий, — большой поисковый локатор перестал вращаться.
Конечников включил на своем экране изображение камер наблюдения. В этом ракурсе станция была как на ладони, гигантская, грозная, ощетинившаяся оружием и антеннами. Огромное параболическое зеркало радара замерло, просвечивая пространство в направлении пояса астероидов. Пушки сверхкрупного калибра, пришли в движение.
— Это серьезно, — крикнул Конечников, вскакивая. — Боевая тревога!
Завыли сирены. Федор скатился по лесенке, запрыгнул в кресло, пристегнул ремни, активировал компенсаторы.
На экране появился дежурный.
— 2803, тревога!
— Мы готовы, — ответил Конечников.
— Молодец, — похвалил офицер. — Радарное наблюдение засекло групповую цель. Идут по кривой сближения к станции. Координаты места сбора на экране.
— Есть.
— Приготовиться к обстрелу.
— Есть, — отреагировал Конечников. — Эмиттеры поля включить!
«Хотя вряд ли это поможет» — подумал он.
Корабль запустил моторы, выходя на расчетную траекторию.
Было видно, как из каналов планетарных орудий космокрепости вылетели тонкие лучики света — пушки дали залп картечью.
Радары скаута взвыли, предупреждая о приближении скоростных целей, а следом в защитное поле орбитальной крепости ударили снаряды противника, пробили его и врезались в корпус.
На поверхности орбитальной крепости вспухли огненные комья разрывов.
— Наблюдаю прямое попадание в орбитальную станцию «Солейна», — выделил Федор сообщение. — Ангары 03–07, 08, 15, батареи плоскости 5 разрушены полностью.
Конечников увидел, как от станции с максимально возможным для такого корыта ускорением идет тяжелый транспорт «Колыма», приданный группе гиперпространственных разведчиков как мобильный склад боепитания.
Где-то далеко, среди звезд, загорелись и погасли искорки далекого пламени, снаряды деметрианцев тоже нашли цель. Пушки крепости, получив подтверждение прицела, стали ритмично выплевывать картечь и болванки. Федор представил, как несладко приходится эланцам под градом снарядов. Еще пару раз залпы подданных регул-императора накрыли станцию, но, ни одна из пушек главного калибра не пострадала. Радары исправно определяли положение эскадры противника и корректировали прицел, после каждого удара эланской картечи. Огонь эланцев ослабел, на кораблях команды боролись с повреждениями, пилоты постоянно маневрировали, не давая собственной артиллерии стрелять прицельно.
Бой складывался не в пользу эланцев. Еще не были пущены в ход плазмометы и лазеры, оружие ближнего боя, а эскадра противника уже потеряла корабль или может даже два. За то время, пока ордер эланцев смог бы приблизиться настолько, чтобы обмениваться с противником залпами на прямой наводке, комендоры крепости расстреляли бы все боевые звездолеты эскадры вторжения.
Внезапно эфир взорвался непереносимым свистом и гулом.
— Вспышка в атмосфере Солейны, — доложил сквозь помехи наблюдатель.
Конечников повернулся к боковому экрану и своими глазами увидел отсвет второго чудовищного взрыва на невидимой стороне планеты. Следующий заряд врезался в поверхность по касательной, вызвав выброс на орбиту миллиардов тонн каменных обломков и ионизированного газа.
— Атас, — заорал наблюдатель, забыв все правильные, уставные слова. — Сваливаем.
Время стало внезапно липким, тягучим и длинным. Конечников прикладывал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы заставить пальцы в рецепторной зоне двигаться, но они были словно ватные, чужие.
Голоса пропали, замерли в нелепых позах люди. Даже стена пламени за прозрачными панорамными блистерами рубки, замедлила свой бег. У Федора было время поразмыслить обо всем, даже вспомнить детство, пока пальцы не сложились в правильную комбинацию. Время сразу же потекло нормально.
Корабль начал маневр уклонения, движимый с предельным ускорением нереактивной тягой моторов. С некоторым запозданием маневр отхода повторили все крейсера.
Корабли шарахнулись от бьющего в пространство столба пламени, словно стая воробьев от вороны. Увернуться от прямого удара удалось даже неповоротливому транспортнику. Но станция… Коктейль из ионизированного газа и разнокалиберных обломков накрыл неповоротливую орбитальную крепость. Защитное поле продержалось недолго, уступив огненному шквалу. По наружной обшивке забарабанили каменные глыбы, снося ангары и надстройки, посты наблюдения и артиллерийские батареи. Огонь с изувеченной станции прекратился. Компресситовая броня с полевой накачкой предотвратила ее полное разрушение, но крепость в один момент лишилась двух третей своего оружия и всех средств дальнего обнаружения. Те радары и оптические блоки наводки, что уцелели, были практически бесполезны в облаке ионизированного газа, окутавшем Солейну.
Невидимая эскадра противника прекратила огонь. В драме под названием «Осада», наступил вынужденный перерыв.
— Почему они не добивают станцию? — тревожно спросил Стрельников, появившись на экране.
— Не знаю, Василий, не знаю. Меня больше волнует, что командование не ставит группе новых задач.
— Ну, штаб, наверняка, не пострадал, — иронически отозвался Стрелкин. — Штаны вот только поменяют.
— Я бы и сам наделал при таком раскладе, — со вздохом ответил Конечников.
— Экипаж, внимание! — скомандовал Федор. — Проверить основные и вспомогательные системы, при необходимости произвести наладку и ремонт. Начать доклад о состоянии систем!
— Сектора энергощитов 17, 18,19, 20, норма. Сектор…
Проверка заняла примерно 15 минут. Корабль был в практически идеальном порядке, не считая обычных мелких неисправностей.
Вздернутые предельной, шоковой нагрузкой нервы требовали разрядки. Боя, напряженной работы, водки, только не этой кошмарной неопределенности.
Молчание орбитальной станции угнетало. Все, имеющие доступ к блистерам и экранам наблюдения, во все глаза пялились на крепость, пытаясь определить степень ее разрушения. Краем уха Конечников услышал комментарии наблюдателей по поводу того, что наверняка метеориты прошили станцию до наружной брони, обратной, выглядящей вполне нормально стороны.
— Радист, вызывать башню контроля на всех диапазонах. Применить передачу световым телеграфом. Тот, кто будет сеять панику, пойдет под трибунал, — объявил Конечников.
— Капитан, — отозвался радист, — в радиодиапазонах сплошной треск. Оптические приемники модулированного сигнала на станции наверняка повреждены. А симпл-код — после письменного приказа.
— Ты чего, с дуба рухнул, сержант, — заорал Конечников. — Я тебе сейчас по зубам морзянку отобью.
— Никак нет, нельзя ваше благородие, — с дрожью в голосе отозвался радист.
— Тьфу! Все слышали приказ, отбивать симпл-кодом?! Я, командир корабля, капитан Конечников, приказываю начать передачу симпл-кодом.
— Есть, капитан! — отозвался радист, с которого Конечников снял всякую ответственность.
Расфокусированный луч маломощного лазера был направлен на крепость. Проходили минуты, рубка освещалась вспышками точек и тире, но «Солейна» молчала.
— Они отвечают! — вдруг крикнул кто-то. — Смотрите!
Федор увидел, как разгорается и гаснет крохотная звездочка.
Мозг сам по себе интерпретировал серию вспышек: «НЕ СТРЕЛЯТЬ НЕ СТРЕЛЯТЬ Я ПАРЛАМЕНТЕР НЕ СТРЕЛЯТЬ НЕ СТРЕЛЯТЬ Я ПАРЛАМЕНТЕР».
«Что за чушь?» — пронеслось в голове у Конечникова. Но мгновение спустя, огонек оторвался от корпуса станции и продолжил свой путь среди звезд.
— Артпост, внимание! — бросил в микрофон Федор. — Активировать все орудия, корабль взять на прицел! Наблюдателям смотреть в оба! Радист! Дать световой сигнал «Вижу неприятеля».
— Командир группы приказывает кораблям построиться в боевой порядок, без команды не стрелять, — доложил радист.
«Ублюдок», — помимо воли вырвалось у Федора.
— Что? — спросил первый пилот, который сидел впереди него. — Я не расслышал, капитан…
— Ничего, второй лейтенант, — отозвался Федор. — Не научило Гало ничему.
— А…
— Выполняйте, — раздраженно бросил Конечников.
— Есть.
Точки и тире сложились в сообщение, которое никак не хотело проходить в сознание. Федору на мгновение показалось, что мрачная темнота космоса насмешливо оскалились сгоревшими мордами паленых галянских мертвецов.
Внезапно, сквозь вой помех донесся голос дежурного:
— Скауты, прекратите светить на нас лазером! База повреждена, но не уничтожена. Приказываю возвращаться. По парламентеру не стрелять! Командирам кораблей — убрать всех от экранов и иллюминаторов.
— Вас понял, — ответил командир группы, — Но как же наблюдение?
— Не рассуждать! Выполнять! — заорал майор Перепелкин. Похоже, на него не подействовало ни разрушение станции, ни приближение неприятеля.
— Капитанам кораблей — выполнять! — распорядился командир группы.
— Ставни закрыть, — устало приказал Федор. — Отбой боевой тревоги. Дежурный расчет на местах — остальным отдыхать.
— Крок, ты не думаешь, что это подстава? — спросил Стрелкин, появившись на экране.
— Пойдем в кабинет, перекурим, — предложил Конечников.
— Ладно.
Через минуту, приятели с удовольствием затягивались вонючим дымком казенных сигарет.
— Ты знаешь, — с горькой усмешкой сказал Федор, — я сразу понял, что дело здесь нечисто. Хотели бы уничтожить, сделали бы это сразу. Запендюрить в планету побольше астероидов, — и все. И станция, и эскадра разом.
— А верно ли мы их поняли? — с сомнением произнес Стрельников.
— Я тебя уверяю, что «Konechnikov», «nova armo», «granda princino» и «propravole kapitulaci garantii via vivo» поняли все.
— А что это за новое оружие? — поинтересовался Стрелкин.
— Слышал я краем уха, что им Хухрик, в смысле академик Корсаков занимался.
— Нихрена себе, — поразился Василий. — Хотя, если подумать, какое буровое оборудование над Солейной… До сих пор не знали, жидкая она или твердая.
— Зато теперь знаем наверняка, — невесело ответил Федор.
Раздался зуммер переговорника.
— Господин капитан, — четко отрапортовал дежурный, — во втором спальном помещении беспорядки.
Конечников шел, расталкивая сгрудившихся в проходе матросов, так быстро, что спецназовец едва успевал за ним.
— Капитан, вы уверены? — спросил второй лейтенант, командир абордажного взвода, когда, наконец, догнал его. — С оружием только 30 человек, все без скафандров. Мы их одолеем в два счета.
Десантник настойчиво посмотрел в глаза Федора.
— Лейтенант, это не эланцы. Там почти треть команды, там лучшие наводчики и механики, те которые понадобятся нам в бою. Кого я посажу за прицелы пушек?! Ваших мордоворотов?
— Но это бунтовщики, они вооружены и не хотят подчиняться приказам.
— Да, но я все же попытаюсь, лейтенант. Мне есть, что сказать этим людям. Сделайте все так, как я приказал, и мы избежим кровопролития.
— Как прикажете, командир.
— Уберите людей с прохода, вдруг начнется стрельба, — напоследок распорядился Федор.
Конечников прошел сквозь группу бойцов, держащих на прицеле дверь второго спального помещения. Динамики на стене рявкнули: — «Не стрелять. К вам направляется парламентер для переговоров».
Дверь открылась и замерла, покачиваясь на петлях. Световая полоса в такт ее движениям то сжималась, то расширялась.
Конечников шел на негнущихся, прямых ногах, а в голове внутренний голос умолял его вернуться, бросить эту дурацкую и опасную затею, пока есть возможность.
«Пусть этим займется штурмовая группа» — предательски шептал этот трусливый голосок.
Но в Федоре росло и ширилось понимание того, что только он в состоянии остановить бессмысленную бойню, которая вот-вот начнется на корабле. А ему, Конечникову Федору, терять уже особо нечего.
Конечников сделал шаг вперед.
Матросы — бунтовщики прятались по углам, за импровизированными баррикадами из коек, просто стояли угрюмой, молчаливой, угрожающей массой. Их оружие было направлено на него.
На поясах висели аварийные дыхательные приборы, — матросы подготовились к тому, что их будут выкуривать хлорпикрином или травить нервно-паралитическим газом.
«Хорошо, что ребята не додумались нацепить скафандры», — пронеслось у Федора. — «Теперь поздно».
Он вошел, с усилием подтянул к косяку дверь, крутанул запорное колесо кремальеры и нажал на кнопку блокировки.
— Как видите, я один, — произнес Конечников. — Кто у вас старший?
— Я старший, — отозвался знакомый голос, и из-за угла вынырнул каптер. — Сам Федор Андреевич пожаловали-с. Зря вы, ваш бродь сюда пришли. Теперь заложником будете. А попытаются штурмовать, мы им выбрасывать вас по частям будем.
— Ты это серьезно, Иваныч? Меня?
— Вот я и говорю, зря вы сюда ваш бродь пришли. Лучше б вы Ваську сюда направили. Или первого пилота, лейтенанта Комарова — та еще гнида.
— Пока не начали, может поговорим?
— Уговаривать будете, ваш бродь? — хмуро спросил каптер.
— Разговаривать, — ответил Федор.
Поражаясь себе, Федор решительно присел на кожух механизма у двери. Опасливо тыча в него стволами, матросы отодвинулись на пару метров.
— Вы ваш бродь в героя не играйте. Оружие отдайте и от двери отойдите. Открыть попробуете — в тридцать стволов изрешетим.
— Зачем мне открывать двери, если я приказал ее заблокировать снаружи? А пистолет мне положено носить, время нынче неспокойное. Мало ли чего. Вы что, боитесь? Или думаете, что я собрался в одиночку вас всех перестрелять? Поговорить я пришел.
— Смотрите, ваш бродь, слово неправильное скажете или руку не туда положите, то не обессудьте. Плохо умрете…
— Мы все плохо умрем, если будем и дальше ваньку валять. Вы заметили, что воздух в отсеке не движется?
«И вправду!» — загудели голоса матросов. — «Задушить задумали, ироды!»
— Ша, — оборвал галдеж каптенармус, гладя руку на сумку с «хрипуном». — Ваш бродь, объясните, а то ведь на куски порвем. Нашли чем нас пугать, не маленькие, чай, предусмотрели, что воздуха нас лишите.
— Объясняю, — невозмутимо ответил Конечников. — После того, как я сюда вошел, вентиляционные магистрали были перекрыты, двери наглухо заблокированы. Я перед визитом сюда исповедовался, сделал распоряжения о похоронах и имуществе.
Если вы меня тут, как ты, Иваныч сказал «рвать» начнете, откроются клапаны продувки во внешнюю атмосферу. В смысле, в безвоздушное пространство. Блокировка снята. Вы только руки ко мне протянете, как все мы кровью захлебнемся.
Матросы загудели, с тоской глядя на запертую дверь позади командира корабля. Ухо Федора уловило в угрожающих выкриках страх. В пустоте, индивидуальный дыхательный прибор мог лишь отсрочить смерть на пару минут, сделав ее чрезвычайно болезненной и мучительной.
— Тихо! Тихо! — осадил каптер матросов. — Хотели бы удушить, давно бы сделали. Мы слушаем, что вы врать будете ваш бродь. Чтобы свою жопу спасли чего только не придумаешь. Про Отечество родное и присягу.
— Вы думаете распинаться буду про присягу, веру, князя и отечество? Нет. Я напомню вам про моего друга, капитана Кинга.
— Нахрена нам твой капитан! — подался вперед старослужащий матрос Иванов.
— Вы бы за себя сказали ваш бродь. Ведь вы наш счастливый билет. Выдадим мы вас эланцам живого или мертвого, нас за это эланцы культурно в плен возьмут. Мы не звери, конечно, но жить то хочется.
— Вот недолго вы проживете, если сдадитесь, — серьезно и зло заметил Федор.
Перед глазами Конечникова проходили картинки из нереального мира созданного мертвой эланкой. Он уже видел, как умирали все эти люди, умоляя о пощаде, корчась в невыносимых муках под руками умелых и беспощадных палачей. Это страшное знание придало простым словам Федора угрожающую весомость. Смертной тяжестью они легли на всех в отсеке, парализуя волю людей.
— Ты еще про скорую победу, блядь, над эланцами скажи. Или про божью кару, — истерично выкрикнул матрос Иванов.
Народ нестройно загудел.
— Тихо! — проорал каптер и толкнул мартроса обратно в кучу. — Все молчать. Может дело скажет.
— Спасибо, Иваныч. — Конечников сделал небольшую паузу, потом продолжил. — В бою у Гало он был ранен. В числе многих он был направлен на излечение в стационарный планетный госпиталь. По дороге санитарный корабль был перехвачен эланцами. В секторе 14–28 есть участок, который нужно пройти в обычном пространстве до транспортной станции. — Федор достал сигареты, судорожно затянулся ядовитым дымком — Короче, из всех выжил только он один. Всех остальных лопатами с пола убирали. Авраам рассказал, что эланцы тогда тоже говорили красивые слова об общем Боге, клялись, что не причинят вреда матросам и офицерам. А убили лишь за то, что все они служили в нашей четвертой эскадре. Прочих же, за компанию, чтобы не рассказали никому.
А теперь подумайте, вы же люди умные, выпустят ли эланцы хоть кого-нибудь живым, если каждый видел своими глазами, как они конвенцию нарушили? Вы думаете, что они возьмут в заложницы княжну, захватят эту пушку, которую якобы у нас сделали и уйдут? Черта с два! Короче, всем нам крышка. А уж как — решайте сами. Хотите — здесь задохнетесь как крысы, хотите — эланцы пошинкуют, хотите, будем сражаться, и может быть, победим. По крайней мере, у Дубилы не будет повода не платить вашим вдовам и сиротам пенсию.
Если думаете, что сможете захватить корабль и с боем пройти сквозь наши и эланские порядки — то вряд ли получится. Вы даже отсюда, из этого помещения живыми не выйдете. А если вы думаете, что про Кинга я выдумал сейчас, вспомните слухи, которые ходили про этот злосчастный транспортник. Поразмыслите, чего ради, мы санитарные корабли эланцев стали потрошить и расстреливать. Око за око, зуб за зуб. И нам, по этой логике пощады не будет.
— Вот попали. Суки! — завыл кто-то в толпе.
Молодой матрос-первогодок выскочил, занося для удара железный ломик. Тут же кто-то из своих ударил его прикладом, отчего тот растянулся по полу. Железяка выскользнула из рук и со звоном запрыгала по ребристому настилу.
— Вы меня можете хоть на котлеты пустить, ничего в ситуации не изменится, — устало сказал Конечников. — Вера и отечество тут не при чем. Всем нам надо задницу свою спасти. Вы можете не любить меня лично, первого лейтенанта Комарова, генерала Соломатина, княжну Александру, ее отца, великого князя-императора, но все мы сейчас на одной стороне, я бы сказал в одной лодке.
Матросы молчали. Дышать становилось все тяжелее.
— Дежурный, — вызвал рубку Федор, — включи вентиляцию, я тут накурил.
— Да, но…
— Я же не прошу восстанавливать, только проветрить.
— Есть, господин капитан.
— Ваш бродь, — осторожно начал каптенармус, — что нам за то, что мы бунтошились будет?
— За бунт вообще-то, трибунал полагается. Но я бунтовщиков не вижу. Вы не стреляли, ничего не сломали, никого не убили и не ранили. Собраться и поговорить не запрещается. Палки, дубинки, заточки сдать. Инструмент — в ящики. Кто в наряде, оружие могут оставить, остальным — сдать.
— Есть, командир, — ответил каптер, вытягиваясь в струнку и отдавая честь.
— Дежурный! Вентиляцию запустить. Блокировку дверей снять… Второй лейтенант Грымзин, пришлите пару человек собрать ненужные матросам предметы. Оружие на предохранитель, обращаться вежливо. О происшествии забыть.
Через несколько минут, после того, как все закончилось, с Конечниковым связался командир «пятерки». Помехи почти прекратились, и качество передачи было вполне приличным. Он попросил перейти в капитанский кабинет.
Лапин подозрительно зыркнул по сторонам и спросил:
— Крок, у тебя все в порядке?
— В смысле?
— Ну, там ситуации нештатные… — замялся Лапин. — Попытки невыполнения приказа…
— У нас все в порядке. Хотя все, что происходит вокруг, нештатная ситуация в чистом виде.
— Это да, — вздохнул командир «05».
Где-то за его спиной отчетливо прозвучала пара выстрелов, взвизгнул рикошет от бронированных стен.
— Что там у тебя, Лапа?
— Неполадки в эмиттерах, — капитан отвел глаза.
— Бывает. У меня без этого обошлось.
— Повезло…
«Повезло» — с раздражением подумал Конечников. — «До сих пор колотит».
— Ты вводную получил? — поинтересовался Федор.
— Да. Ждем — с…
— Мы тоже. До связи…
Группа скаутов зависла в 30 километрах от изуродованной станции, наблюдая, как техники пытаются восстановить оплавленные купола локаторных антенн.
Наблюдатели монотонно докладывали каждые 2 минуты: «Радар»… «Оптика»… «Сектор чист». Гравиметрист шаманствовал над своим практически бесполезным в этих условиях прибором, пытаясь на уровне флюктуаций фона выловить звучание миллионотонных масс неприятельских линкоров.
Федор, забравшись в командирскую каюту, дремал под успокаивающий непрерывный диалог постов наблюдения.
«Нет, сегодня они уже не покажутся» — промелькнуло в голове.
— Дежурный! При изменении обстановки — докладывать. Я должен поспать.
— Есть, командир, — нарочито бодро ответил тот.
«Второй лейтенант Хомяков» — совсем уже на грани сна пронеслось в туманящемся сознании — «молокосос с запалом. Сам спать не будет, и другим не даст».
Темнота и покой окутали Федора.
В неглубоком, тревожном сне возникли голоса. Один из них, сочный, мягкий, мучительно женственный, принадлежал княжне Александре. Другой, как не странно, полковнику Томскому. Федор почему-то не удивился, что наследница престола говорит с простым начальником Службы Безопасности заштатной орбитальной крепости, словно это он ее хозяин, царь и бог.
Конечников не понимал смысла их разговора, выхватывая отдельные обрывки слов. Было ясно лишь одно, что княжна, которую Томский называл Рогнедой, уговаривает оставить кого-то в живых. Конечников явственно уловил настойчивую просьбу девушки — «Я хочу, чтобы он жил».
А грубый, властный голос полковника, которого княжна называла Андреем, доказывал ей, что это опасно, что еще не время позволить смертным так приблизиться к совершенству, что вся система отношений пойдет прахом из-за ее дурацкой сентиментальности.
Голос Александры изменился. Она прошипела что-то в ответ. Полковник разразился бранью — «Придумали, и еще придумают, не бином Ньютона».
«А не будет ли поздно?» — уже совершенно отчетливо услышал он голос княжны. Сердце Федора сжалось от нехорошего предчувствия.
— Командир, внимание! — откуда-то издалека, донесся голос дежурного офицера. — Наблюдаю эланский корабль.
— Выведи данные на экран, — отозвался Конечников. — Боевая тревога.
— Есть, командир.
В черной бездне среди звезд плыла мигающая точка. Данные телеметрии показывали, что объект находится на расстоянии 42000 километров, весит около трех миллионов метрических тонн и движется по кривой сближения к планете.
— Не скрывается, — сказал Федор. — Огней как на елке.
— Судя по всему, это парламентер. Отбивает симпл-кодом.
— Смотреть внимательно в другие сектора. На линкор не пялится. Этого мы видим, но, сколько их прячется, и с какой стороны они подходят — неизвестно.
— Есть, командир.
— Радио на лидер: «Вижу корабль противника, координаты…»
— Есть.
Через 2 минуты с лидера пришел ответ: — «Усилить наблюдение в секторах, ничего не предпринимать, ждать дальнейших указаний.»
Томительно — медленно побежали минуты ожидания. Станция обменивалась с эланцем световыми сигналами.
От побитой метеоритами туши крепости отделился почтовый транспортник. Маленький кораблик лег на курс сближения.
— Рассчитать место встречи, — приказал Конечников.
Заработали радио и оптические дальномеры. Получив данные, курсопрокладчик выдал галактические и гелиоцентрические координаты точки пересечения траекторий, а также показал место рандеву в виде трехмерной проекции.
— Гравиметрист, наблюдать окрестности точки встречи. Штурманской группе рассчитать возможные траектории подхода основных сил неприятельской эскадры.
— Командир, транспорт «Колыма» пришел в движение. Ложится на тот же курс.
— Ждите, — объявил по громкой связи Конечников, — сейчас и мы пойдем.
Действительно, еще через пять минут поступила команда выдвинуться поближе к месту встречи кораблей.
— Васька, — обратился Конечников к Стрельникову. — Будь готов перехватывать ракеты с транспортника.
12 скаутов построились вокруг несуразно — огромного, бесформенного корпуса «Колымы».
«КАКОГО ЧЕРТА» — мигнул огонек с корабля — парламентера.
Конвой успел занять такое положение, что стала видна неповрежденная часть станции. Было видно, как орбитальная крепость отбила: «УСТРОЙСТВО „ОМЕГА“ НАХОДИТСЯ НА ТРАНСПОРТНОМ КОРАБЛЕ. МАЛЫЕ КРЕЙСЕРА — ЭСКОРТ».
«ПРОДОЛЖАТЬ ДВИЖЕНИЕ» — после некоторой паузы просигналил телеграф эланцев.
— Ты понял, Стрелкин? — спросил Федор.
— Понял, Крок, молчи, — отозвался тот.
Невыносимо долго транспортник набирал скорость, а потом также долго притормаживал, ложась на высокую орбиту.
Эланец, огромный, мощный, чудовищно опасный небесный монстр, приближаясь, вырастал в размерах. Телескопы постов наблюдения давали картинку во всех деталях, пробегая на максимальном увеличении по бронированной поверхности «рогатой камбалы». Наблюдатели напряженно пытались определить название корабля, шаря в закоулках своей памяти и запрашивая данные из компьютера.
Наконец, носовой пост решился:
— Внимание, командир. С высокой долей достоверности могу распознать линкор как «Прайдо Элано», флагман второй эскадры противника.
— Уверены, первый пост?
— Номера замазаны, цветовые идентификационные отражатели сняты, но совокупность признаков, таких, как форма и расположение свежих пятен брони, специфическая форма антенн дает вероятность правильного определения в районе 95 %.
— Любит адмирал Убахо быть впереди, на лихом коне, вот корабль и расписан пробоинами… — подытожил Федор. — Господа, команды на запуск, скорее всего не будет. Будем стрелять без приказа.
— В парламентера? — изумился первый пилот.
— В парламентера, — отрубил Конечников. — Они нашу эскадру сожгли, подло и вероломно. Какие могут быть игры в благородство.
Луч со станции периодически выдавал серии импульсов. Федору было не до переговоров, но все же он уловил: «УСТАНОВКА И ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА БУДУТ ПЕРЕДАНЫ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПОЛУЧЕНИЯ ГАРАНТИЙ ВЫПОЛНЕНИЯ ВАШИХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПРИ ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧЕ С КОМАНДУЮЩЕГО ЭЛАНСКОЙ ЭСКАДРОЙ С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ КОМАНДОВАНИЯ КРЕПОСТИ».
«Колыма» с трудом затормозила, уравняв скорости с флагманом противника.
«ПАРЛАМЕНТЕР МОЖЕТ ПОДНЯТЬСЯ НА БОРТ» — отбил оптический телеграф симпл-кодом.
Почтовый кораблик вошел в створ шлюза эланца. Броневая плита ворот медленно встала на место. Конечников вдруг ощутил печаль, точно потерял что-то дорогое.
Долгое время ничего не происходило. В бесконечном беге по кругу сменяли друг друга сообщения наблюдателей, создавая иллюзию безопасности и надежности. «Носовой», «кормовой», «мидель один» и «мидель два». На табло, сменяя друг друга, плыли секунды. Ожидание становилось нестерпимым.
Вдруг линкор противника вздрогнул. На какое-то мгновение он изменил свое положение, неуловимо замедлив свой бег.
Оптический телеграф просигналил «БАСТ…….», и умолк на полуслове. Пушки «Претендента» открыли огонь. Закрученные в спираль комья плазмы полетели из орудий главного калибра в направлении скаутов. По знергощитам застучала картечь. Обстрел был на удивление редким и неприцельным.
Из кормового шлюза «Прайдо Элано» рванулось пламя, компресситовые, сверхпрочные плиты пошли трещинами. Было похоже на то, что пилоты малого транспортника деметрианцев, предпочли погибнуть, на полной тяге таранив стену ангара.
— Васька, бей! — проорал Конечников.
Тяжелые цилиндры ракет вырвались из контейнеров. Мгновение спустя «пакадуры» с других кораблей устремились к цели. Пламя полного распада побежало по корпусу эланского корабля, сдирая обшивку, разбрасывая обломки корпуса и механизмов боевого звездолета.
Эфир заполнился лающей эланской бранью. Федор без труда разобрал часто повторяющиеся слова «бастардо», «хундо» и «мариконо».
— Засечь, — заорал Конечников. — Определить, откуда идет передача. Радист, ответить открытым текстом: — «ТОЖЕ КЛИЗМУ ХОЧЕТСЯ? ИДИТЕ, ПАПОЧКА ЗАЖДАЛСЯ»
— Так и передавать? — коротко хрюкнув от сдерживаемого смеха, спросил радист.
— Передавать! — отрубил Конечников, и сбавив тон обьяснил. — Эланцы любят поругаться. Мы засечем их передатчики.
В пространство полетели точки и тире. Как и ожидал Федор, эфир отозвался на искаженном риче:
«МАТ ТВОЙ ИБАЛ, СОБАЙКА. ТВОЙ РУКА ОТОРРВАТ ЗА ЭТИ СЛОВА БУДУ».
— Дай-ка в эфир: «ЕБИ СВОЮ, РЕЗИНКА ШТОПАНАЯ, ДЕШЕВЛЕ ОБОЙДЕТСЯ».
— Господин капитан, вы уверены? — осторожно поинтересовался радист. — Действительно ведь руки оборвут.
— А ты в плен собрался? Отбивай.
Приемник захрипел от транслируемой со всех сторон бешеной ругани.
— Есть пеленг, — произнес радист. — Могу с уверенностью утверждать, что слышу не меньше десяти разных передатчиков. Даю координаты.
— Отлично! Передать на другие скауты. Запросить разрешение на сближение с вражеской эскадрой.
— Полковник Валуев приказывает отходить.
— Что за ерунда, — вырвалось у Федора. — Дать радио на транспорт, пусть выпускают «дуры».
— Командир, они отвечают, что понятия не имеют, о чем мы запрашиваем.
— Гравиметрист, не спи, — рявкнул Федор.
— В точке нахождения вражеской эскадры наблюдаю непонятные перемещения масс.
— Радист, как это соотносится с пеленгуемым сигналом?
— Никак, командир.
Федор вдруг понял, что происходит. Сквозь строй кораблей противника начали движение астероиды, разгоняясь для удара по Базе.
— Васька, их астеробомбы движутся к орбитальной крепости. Пускай ракеты, управление одной «дурой», отдай мне.
Жидкое пламя на миг закрыло обзорные экраны, стартовали тяжелые, огромные цилиндры управляемых ракетных снарядов.
— Конечников, какого черта? — прохрипело в динамиках. — У тебя что, ракеты лишние?
— Сквозь порядки эланцев идут астероиды. Они думают, что княжна на «Колыме», поэтому хотят покончить с Базой.
— Уверен? — спросил Валуев.
— Есть перемещение масс, но радиоисточники своего положения не меняют. На астероидах ругаться некому.
— Блин, Крок, ну ты и голова! Притормози пока свои «дуры»! Группа, залп! «Колыма», выпускай заряды!
Носовая платформа для негабаритных грузов окуталась пламенем. Отлетел отстреленный обтекатель, и как стая пираний ракеты ринулись в пространство. Эланцы все видели, но что-то изменить уже не могли.
Хитрость с управляемыми астероидами обернулась против подчиненных покойного адмирала. Телекамеры ПКДР позволили операторам, навестись исключительно точно даже на предельном для стрельбы расстоянии. Ракеты ударили практически одновременно.
Каменные глыбы с намороженными на них миллионами тонн метана и аммиака не были прикрыты защитным полем и моментально сдетонировали. Эскадра врага утонула в облаке огня.
Сверхгорячая плазма сожгла эмиттеры силовых щитов, коснулась бальдуритовой брони корпусов. Несмотря на то, что бомбы-астероиды успели отойти на приличное расстояние, по меньшей мере, четыре из одиннадцати звездолетов эскадры вторжения термический удар прожарил насквозь, превратив их в глыбы спекшейся керамики. Остальные корабли потеряли посты наблюдения, локаторы. На боевых кораблях от жара заклинились башни и вышли из строя пушки.
Взрыв был настолько мощным, что нереактивная компонента от продольной электрической волны жестко встряхнула малые ракетоносцы деметрианцев, удаленные на 25 мегаметров. Остатки вражеской эскадры стали уходить с максимальным ускорением, на которое были способны их подпаленные космическим огнем корабли.
Последовала команда: — «Преследовать и уничтожить».
Скауты пошли сквозь ионизированный газ, стараясь не сильно отрываться от транспортника с боекомплектом.
Интенсивные помехи заставили прекратить ракетный обстрел, поскольку «пакадуры» практически не слушались команд наводчиков.
«Циклоно» и «Тондро» изо всех сил старались разорвать дистанцию, но стоило им выйти из ионизированного облака, как вдогонку остаткам неприятельской эскадры помчались ракеты. Управляемые снаряды кромсали бронированные туши, заставляли их расцветать комьями плазмы.
Очень скоро от группы вторжения осталось 4 корабля. Два «Претендента» все больше отставали от пары «Тондро». В неприятельские звездолеты врезались ракеты, заставляя пламя полного распада разгораться все сильнее. Идущий последним, сильно побитый линкор взорвался. Огонь был перенесен на его брата-близнеца.
Люди на этом корабле не были трусами, и достойно встретили свою смерть.
Поняв, что уйти не удастся, линкор начал торможение с максимальным ускорением. Заработали маневровые моторы. Вначале никто не понял, зачем пилоты «эланца» убивают себя и других членов команды пятнадцатикратной перегрузкой.
Но очень скоро стало ясно, что грузовоз вот-вот столкнется с разбитым, пылающим кораблем.
«Колыма» попыталась отвернуть. На двигателях гигантского, неповоротливого транспортника появились длинные фиолетовые световые шлейфы поляризованного вакуума. Но все равно корабль не успевал.
Конечников услышал как капитан «Колымы» отвечает командиру группы, что ускорения больше чем сейчас дать не может, поскольку шпангоуты уже трещат, а напряжение в обшивке таково, что она вот-вот лопнет.
Пакадуры транспортника обрушили на линкор град ракет. Но сбить с курса три миллиона метрических тонн было невозможно. И хотя до «Колымы» вместо целого линкора долетел рой пылающих обломков и перегретого газа, для хрупкого корпуса транспортника этого было достаточно. Располосованный раскаленными обломками, корабль вспыхнул, разбрасывая ракеты из своих трюмов.
Одна из пакадур с активированным взрывателем столкнулась с 2802, и скаут превратился в плазменный шар.
Столь неудачное завершение успешно начатой операции повергло всех в уныние. Без запаса ракет преследовать противника было бессмысленно и опасно. Скауты, по команде со станции прекратили охоту, позволив уйти двум последним эланским крейсерам…
Ангар группы был разрушен, и корабль Федора был определен на постой в одном из уцелевших гражданских ангаров.
Сразу после боя, экипажи скаутов были удостоены визита высочайшей особы. Княжна Александра посетила корабли, чтобы лично поблагодарить храбрых офицеров и матросов ракетоносцев.
Княжна была неприступно-строгой, официальной, затянутой в черный бархат траурного платья. Из украшений на наследнице престола были лишь алмазные серьги и старинный золотой медальон с разноцветными камнями, уютно устроившийся в ложбинке между грудей.
Вокруг девушки вилась свита с большими звездами на погонах, а впереди, отделяя ее от матросов, маячили телохранители из элитного спецназа. Обстановка была серьезной и торжественной. Александре, каким-то образом удалось заставить присутствующих забыть о том, что находятся они в полуразрушенном ангаре, на стенах которого видны грубые, наспех наваренные поверх рваных отверстий заплатки, а пол ощутимо изогнут — следствие удара по касательной в нижние помещения тяжелого снаряда с неприятельского «Претендента».
Наследница престола прошла вдоль построенных экипажей, вглядываясь в лица матросов и офицеров, останавливаясь около командиров и говоря им слова благодарности.
Дойдя до Конечникова, княжна долго смотрела ему в глаза испытывающим, твердым взглядом, потом подошла почти вплотную. Федор почувствовал запах ее духов, тепло тела. Пряча глаза от пронизывающих его насквозь зрачков наследницы престола, капитан опустил их, и тут же поднял в смущении — слишком соблазнительной была сильно открытая вырезом платья грудь девушки. Наконец, когда пауза стала невыносимой, Александра заговорила:
— Капитан, ведь это вы догадались, что управляемые астероиды движутся в одном строю с боевыми кораблями эланцев?
— Да, ваше высочество, — ответил Федор.
— Генерал Соломатин отрекомендовал вас, как знающего свое дело командира. Вы останетесь на Базе для выполнения задания особой важности. Вам потребуется все ваше умение, желание, все, о чем вы так долго думали и мечтали. Я решила доверить именно вам свою жизнь и свободу. Будьте достойны моего выбора.
— Так точно, ваше высочество, — в крайнем волнении произнес Конечников.
Федор понимал, что этого не может быть, что перед ним княжна Александра, но к нему обращалась Дарья Дремина. Наследница престола была удивительно похожа лицом и телом на давно умершего лейтенанта медслужбы экспериментального корабля-разведчика.
Она говорила с теми же интонациями, а тембр голоса, упав на тон ниже, в точности соответствовал тому, который остался, запечатленный цепкой детской памятью. Фея его детских грез просила о помощи.
— Так точно, ваше высочество, — еще раз повторил Конечников. — Сделаю все возможное и невозможное.
— И невозможное, Федор, — отозвалась Александра, сбросив на мгновение маску неприступной властительницы, напоминая о недавнем вечере, тихой, темной оранжерее, когда ему можно было все, стоило только разрешить себе. — Запомните хорошенько, капитан… И невозможное.
Федор вдруг узнал золотой медальон великой княжны. Давным-давно он видел эту массивную древнюю безделушку на шее Дарьи Дреминой.
Княжна кивнула и двинулась дальше, а Конечников остался стоять, приложив руку к голове, отдавая воинскую честь своей повелительнице, ее лакеям, ее стратегам и военачальникам, которые оказались не в состоянии защитить девушку от эланских пушек.
Федор сидел в капитанской каюте, слушая доклады техников, которые вылизывали корабль. Менялись узлы и блоки, не соответствующие оптимальным параметрам, да и просто вызывающие сомнение. В боевой рубке, единственном более — менее просторном помещении корабля монтировались дополнительные кресла, которые остряк — зампотех обозвал «зрительскими». Шипела сварка, на разные голоса выли пилы и дрели.
На столе, перед Федором, лежал включенный портативный комп. В зоне проекции плыли силуэты кораблей. Конечникова волновали скрывшиеся в газопылевых облаке «Тундеры». Что-то подсказывало ему, что эланцы не ушли, просто затаились на время. Да и куда им было идти?
Система Солейны находилась на самых задворках Галактики, в разреженной области, наполненной старыми звездами. До ближайшего соседа, тусклого безымянного красного карлика с непригодными для жизни планетами было не меньше 40 световых лет пути.
«С двумя ТШК кольца им не взять» — подумал Федор. — «Но что они предпримут? Неужели долгое, страшное отступление, полет продолжительностью в десятилетия, чтобы добраться до ближайшей станции гиперперехода, контролируемой своими. Интересно, доживет ли кто-нибудь из команды до этого сладкого для „virkoko“ дня?»
Размышления Конечникова прервал дежурный, который доложил, что прибыл спецгруз.
Вскоре второй грузовой отсек наполнили десантники. Их командир сообщил, что по приказу командира крепости, подразделению поручено охранять важный груз, поэтому его солдаты будут находиться на корабле нравиться кому-то это или нет. Ввиду особой важности задания, всякий, кто появится у второго грузового отсека, будет застрелен при попытке проникновения на охраняемый объект. А еще им нужны: отдельное спальное помещение, караульное помещение, командный пункт и туалет.
На это Конечников порекомендовал наглому первому лейтенанту заварить двери, и сидеть там безвылазно, делая все, что они сочтут нужным: есть, спать, нести службу, раздуваться от чувства собственной значимости, писать и какать, поскольку малый гиперпространственный разведчик плохо приспособлен даже для штатного экипажа. Своих матросов же, от слаженности действий которых зависит дальнейшая судьба наследницы престола и груза особой важности, он, накануне боя, ничем стеснять не будет.
Десантник прошипел нечто неразборчивое и убрался восвояси. Потекло пустое, наполненное тяжелыми мыслями время. Конечникова от того занятия оторвали только пару раз.
В первый, когда командир спецназа подрался с лейтенантом Грымзиным, командиром десантной группы скаута.
Во второй раз ближе к вечеру, когда в шлюзовой створ ангара затащили для погрузки санитарный корабль. Он был раза в два больше малого ракетоносца, толстый, пузатый, неуклюжий. Военная полиция и спецподразделения взяли «санитара» в двойное кольцо, заблокировали входы и выходы ангара. Всеми правдами и неправдами на стартовую площадку стал набиваться народ, вылезая из технических помещений, грузовых ворот и даже коммуникаций внутреннего транспорта. В основном это были дети, женщины, гражданские.
На звездолет можно было пройти только по предъявлению особого пропуска, требуя его даже у носильщиков лазарета и тяжелораненых. Экипажи кораблей на станцию не выпускали, объясняя это запретом, связанным с состоянием повышенной боеготовности.
Конечников так и не смог связаться с Гутом по телефону и не получил никаких вразумительных сведений от его сослуживцев. При том бардаке, который творился сейчас на станции, это было вполне объяснимо. Тревога за своего черного друга окончательно заела Крока.
Федор вышел из корабля, в надежде, что у капитана Кинга хватит ума найти новую стоянку крейсеров — разведчиков и болезненная щепетильность Авраама не помешает ему просить бывших коллег о спасении.
Федор подобрался ближе к транспортнику, насколько позволяло оцепление вокруг собственного корабля, и пошел вдоль сдерживающей толпу цепи, вглядываясь в лица за живым кольцом солдат.
Солдаты стояли с оружием наизготовку, выставив штыки. Вокруг бурлила толпа. Люди кричали, протягивали руки к охране, умоляли взять хотя бы детей, предлагали деньги, золото, все блага мира.
Нижние чины были одеты в парадную форму, с аксельбантами, белыми ремнями, в хромированных касках. Под темными стеклами щитков не было видно лиц.
Казалось, что это роботы, которым все равно кто стоит перед ними, все равно, что будет с ними самими, когда транспортник уйдет, оставив их умирать на обреченной станции.
Или же бессмертные боги, которым безразличны страдания примитивных существ, существа неподвластные ограничениям пространства и времени, способные легко сбросить бесполезные оболочки из плоти, чтобы перенестись в иные тела и иные миры, туда, куда им захочется.
Один из солдат вдруг поднял стекло каски. Конечников увидел испуганные, бессмысленные глаза, до предела испуганного и забитого деревенского парня. Он опасливо покосился на соседа, погоны которого украшала одна лычка, ковырнул в носу, и снова надвинул на лицо темное зеркало щитка.
Командир охраны ругался с пожилым полковником, крича — «Неужели вы не понимаете, что это не положено!».
А тот, несмотря на то, что в мирное время мог стереть в порошок наглого лейтенантишку, бубнил что-то со слезами на глазах про дочь и внучку.
— Конечников, Конечников! — закричал кто-то. — Как хорошо, что я тебя встретил.
Федор обернулся. Из толпы, подпрыгивая на месте и прожигая насквозь взглядом, ему махал руками, капитан Искорин. Под глазом у него явственно проглядывал тщательно замазанный фингал.
Конечников подошел ближе. Искорин протиснулся между штыков и заорал, перекрывая шум толпы:
— Привет.
— Привет, — ответил ему Федор. — Что у тебя с лицом?
— Стрелкин гадость про мою невесту сказал. Вот мы поговорили с ним.
— А по нему не скажешь, — заметил Конечников.
— У тебя на борту не найдется местечка для меня?
— Нет, — прокричал в ответ Федор. — Все занято, все под контролем.
По правде говоря, этот штабной был бы последним в списке тех, кого Конечников стал вытаскивать со станции.
— Я знаю, что ты меня не сильно любишь, но хочешь, я тебе денег дам? 1000 рублей прямо сейчас и еще 4, когда доберемся до безопасного места.
— Не в деньгах дело, — продолжил прикидываться валенком Конечников.
— 10 000, - подумай Федор, целых 10 000 рублей.
— Только что 5 было, — усмехнулся Конечников.
— Скажи свою цену. Мой отец богатый, заплатит.
— Сиди лучше здесь. Там «Тундеры» шатаются, которых мы упустили.
— Ты не понимаешь! Командующий застрелился, его все равно бы под трибунал бы отдали, штаб самораспустился…
— Ну и что, — прокричал Федор.
— Конечников, я знаю, что кроме крейсеров у эланцев есть еще АБГ. И не один. Они вот-вот пустят в ход пушки «сучек» и разнесут крепость в клочья.
— Что ты несешь, дурак! Молчать! — крикнул Конечников.
— Все, все слышали!? — закричал Искорин, обращаясь к толпе. — Нас всех подставили! Мы все умрем!
— Прекратить! — рявкнул ефрейтор охранного подразделения, тот самый, на которого боязливо косился молодой солдат. Он с разворота ударил Искорина прикладом по голове.
Но было поздно. Услышав страшную новость, истошно завизжали женщины, толпа поперла на оцепление. Конечников счел за лучшее вернуться на корабль. В камеры обзора было видно, как волнуется людское море за надежной компресситовой броней корпуса, мелькают дубинки полицейских, приклады солдат, зонтики и трости гражданских. Вдруг истошно заревела сирена, слышимая даже на центральном посту скаута. Замигали красные лампочки на створе шлюзовых ворот, предупреждая об активации подъемных механизмов. Толпа кинулась прочь, давя женщин стариков и детей. Конечников не стал смотреть, что будет дальше.
На скаут пришел вызов центрального поста.
Конечникову сообщили, что в непосредственной близости от станции пролетел высокоскоростной объект.
— Снаряд крупного калибра? — поинтересовался Конечников.
Дежурный на экране только кивнул в ответ.
События стали разворачиваться стремительно. Федор сообразил выставить караул у трапа. Не прошло 5 минут, как великая княжна в сопровождении начальника СБ полковника Томского, майора Лебедянского и немногочисленной свиты состоящей из личной телохранительницы наследницы престола, академика Корсакова и его ассистентки Хелены поднялась на борт, миновав построенных для встречи десантников абордажной команды и матросов.
Княжна одобрительно кивнула Конечникову и оборвала его, как только он попытался сделать доклад.
— Капитан, благодарю за торжественную встречу. Закончим формальности, каждая секунда дорога.
Федор почтительно кивнул, пропуская на борт пассажиров. Трап подняли, задраили люк, и корабль заскользил над неровным полом ангара, направляясь навстречу черному проему шлюза, обрамленному редкими огоньками аварийных ламп. Следом из створа вышел санитарный корабль.
Пассажиры на ходу уселись в кресла, слушая зампотеха, который объяснял, как правильно настроить под себя компенсаторную систему. Полковник Томский продиктовал координаты, и на вопрос во взгляде Конечникова пояснил:
— Там находится резервное кольцо нуль-транспортировки. Не думайте, что мы бросим транспорт с больными и ранеными.
Конечников приказал штурманской группе рассчитать курс, подозвал зампотеха и вполголоса попросил проверить еще раз, как пассажиры подготовлены к перегрузкам.
— Наблюдаю попадание картечного заряда в ремонтные доки орбитальной крепости, — рапортовал первый пост.
— Наблюдаю прямое попадание в кольцо переходника, — отозвался кормовой наблюдатель.
— На экран, — приказал Федор.
Громадное, тонкое кольцо телепортатора, объятое пламенем в месте удара, лопнуло, разлетелось обломками конструкций и относительно целыми модулями. Накопители травили энергию, заполняя разрыв высокоэнергетическим, горячим облаком плазмы. Конечников увидел, как следующий картечный залп перебил нуль-переходник в месте, отстоящем почти на 90 градусов по дуге, выломав из кольца телепортатора 20 километровый фрагмент.
— Телепортатора больше нет, — сообщил первый пост.
— Командир, — со страхом поинтересовался пилот. — Они что, гашика обкурились?
— Не знаю, Комаров — ответил Федор. — Полковник Томский! Они что, пронюхали о запасном телепорте?!
— Мне известно не больше, чем вам, капитан.
Было видно, как «эсбешник» испуган и растерян.
Маленький конвой продолжал удаляться от обреченной станции. Было видно, как орудия крепости пытаются стрелять по противнику. Но малоразмерные, предельно удаленные неприятельские АБГ, пушкам со сбитой юстировкой было не достать.
Латаный — перелатанный «Князь Иван», единственный оставшийся на Базе линейный рейдер, понесся с максимально возможным ускорением, паля изо всех орудий, навстречу вражеским «сучкам».
— Васька, сколько думаешь у них АБГшек? — спросил Конечников.
— Данных нет, — ответил тот. — Но судя по тому, как разделали Кольцо, не меньше пары.
«Нашему Палычу хана», — показал на пальцах Федор Стрелкину.
Стрельников кивнул в ответ.
— Ваше высочество, — обратился он к Александре. Прикажите скаутам атаковать пушечные линкоры эланцев. Иначе «Князь Иван» просто не долетит до противника.
— Какой ты шустрый, — загремел в ответ полковник Томский. А когда «Тондро» подойдут к Базе, кто их остановит?
— Они нас ловить будут, эти «Тондро», — в сердцах ответил Федор.
— Не каркай, Конечников, — оборвал его полковник.
— Полковник, пусть скауты выпустят ракеты по АБГ. И назад, на перезарядку, — приказала Александра.
— Радист, отбей от моего имени командиру группы, пусть атакуют, и сразу назад, — приказал полковник.
Проходил час за часом. Маленький конвой уходил с максимально возможным для «санитара» ускорением от Базы.
В эфире, приглушенная расстоянием, затихала ругань радиообмена и шипение помех от взрывов. Бой и смерть оставались все дальше и дальше.
Санитарный транспорт, с трудом разогнался и пошел параллельным курсом. На кораблях были погашены ходовые огни, деактивированы ответчики системы «свой — чужой», отменена подача радио и световых сигналов.
Конвою нужно было пересечь пояс астероидов и подойти к Альбигору, второй планете системы. Громадное поле тяготения этой несостоявшейся звезды затягивало мусор из окружающего пространства, создавая колоссальные рои обломков.
Там, среди астероидных полей, гигантских спутников окруженных планетоидами всех размеров, и был спрятан резервный телепортатор.
Несмотря на громадную скорость полета, два миллиона мегаметров до цели заняли несколько дней пути.
Пассажиры, сильно стеснили экипаж. Им не только пришлось выделить место в рубке под противоперегрузочные кресла. Гостям понадобилось 2 отдельные каюты, из-за чего пилоты и артиллеристы перешли на режим «горячей койки», когда сменившиеся с вахты вынуждены были укладываться на спальные места заступивших на дежурство коллег.
Женщинам пришлось выделить сопровождающих, которые разгоняли народ в туалете, когда тот требовался дамам. Дневальные из всех сил сдерживали матросов, которые по-привычке матерились, вешали на просушку вонючие портянки у койки, шатались в исподнем, спали, выставив на обозрение непотребные части тела.
Все это породило массу неудобств, и только жесткий прессинг первых офицеров корабля не давал раздражению нижестоящих перейти в скандал с выяснением отношений.
Особенно большие проблемы возникали с ассистенткой Корсакова.
Она, помня о своем любовнике-академике, играла роль неприступной, недовольной «хамами» барыньки. Научница трепала нервы Конечникову и другим офицерам, мстя за свою неудовлетворенность и жгущие изнутри страхи. Хелена постоянно требовала внимания, жалуясь Конечникову на его подчиненных, обвиняя в похотливых взглядах, сальных шуточках по ее поводу, щипках за попу и за грудь, вынуждая Федора вмешиваться.
Лишь иногда, мимолетные плотоядные взгляды, которые она бросала на Федора и ревнивые испепеляющие, адресованные княжне выдавали ее чувства.
Уже через день Конечников просто ненавидел эту женщину, убегая от ее липкого внимания в служебно-бытовые проблемы. Он чувствовал облегчение, лишь, когда эта истеричка безвылазно сидела в каюте.
С Александрой у Федора, как не странно, никаких проблем не было. После того, как она легко и просто выбила ударом ноги четыре зуба старшине Ковальскому, всякие попытки приставания к наследнице престола закончились сами собой.
Все остальные спутники Александры не требовали никакого вмешательства в свои жизни.
Корсаков пил и спал. Просыпался, выползал в сортир. Блевал, оставляя характерный едкий запах невсосавшегося в кровь алкоголя пополам с желудочным соком. И снова возвращался на место, продолжая пить в одиночку под одеялом, чтобы этого не видели его соседи.
Грозные на Базе майор и полковник вели себя исключительно деликатно, не замечая шероховатостей быта в тесном нутре номерного скаута. Они не валялись на койке в обнимку с бутылкой, как Корсаков. Не вымещали свои страхи на других как Хелена. Они предпочитали забираться в противоперегрузочные кресла в рубке и смотреть на звезды вместе с великой княжной.
За многие часы, проведенные рядом с ними, Федор сумел разглядеть внимательно всю эту непохожую на других компанию, волею случая, оказавшуюся на корабле.
Странная троица частенько беседовала в капитанском кабинете, превращенном в каюту наследницы престола. На людях они говорили на каком-то тарабарском языке, не стесняясь окружающих. Когда они были уверены, что до них нет никому дела, компания переходила на рич.
На удивление уже не оставалось ни сил, ни времени, но всеже, воспитанный на доведенном до автоматизма чинопочитании, Федор поражался, как мало почтения оказывают эти странные офицеры наследнице престола, одергивая, перебивая и намекая на место, которое она занимает.
Конечников со своего места понимал все, о чем они говорят, различая неслышный за шумом механизмов и докладами постов разговор.
В эти моменты становилось понятно, что беседуют они о шансах эланцев выиграть войну с использованием устройства, которое уносит прочь в своем трюме малый гиперпространственный разведчик и еще о многих и многих вещах, о которых Конечников даже не догадывался.
Его удивляла и восхищала свобода суждений этих людей, такая непривычная в эру штампованных, обкатанных, никчемных фраз, поклонения чинам и званиям, истового следования авторитетам, Исторический кругозор этой троицы внушал глубокое уважение. Отступления и замечания, когда они говорили о давно прошедших событиях, наводили на мысль, что эти люди видели их своими глазами.
Федора не оставляло чувство прикосновения к тщательно сохраняемой могущественными силами тайне, древним, давно забытым секретам почти сказочных времен, знакомым ему лишь по смутным преданиям об уме, сверхчеловеческих способностях и долгой жизни людей прошлых эпох.
Еще Конечникова удивляло в этих людях отсутствие даже следов страха, свободная, сильная уверенность суждений, точно они находились в надежно защищенных покоях Нововладимирского владыки, а не убегали в неизвестность от превосходящих сил противника.
В конце — концов, Федор, чтобы не обнаруживать себя, перестал обращать внимание на своих странных пассажиров.
Содержание разговоров великой княжны и ее спутников практически сразу вылетало из головы, оставляя лишь близкое к восторгу удивление. Но где-то глубоко внутри, Федор это чувствовал, все это записывалось на внутренний «черный ящичек», чтобы всплыть в памяти, когда придет срок.
«Каждый должен делать свое дело» — обрубал Конечников свое любопытство.
Его все больше и больше тревожила перспектива оказаться наедине с двумя сбежавшими эланскими ТШК. Федор усердно прокручивал на компе варианты отрыва от преследователей, гонок с препятствиями в лабиринтах астероидных полей. Всякий раз он оказывался в проигрыше — грузный, неповоротливый санитарный транспорт висел на ракетоносце как гиря, заставляя принимать бой, который оканчивался плачевно для обоих кораблей.
Однажды, в очередной раз потерпев поражение на имитаторе, Федор столкнулся взглядом со взглядом великой княжны.
Взгляд ее выразительных, говорящих глаз вызвал в голове поток словобразов.
«Брось это корыто», — подсказали ему зеленые глаза наследницы престола. — «Брось его. Мы ведь специально взяли транспорт, чтобы эланцы занялись им, как собака костью».
Конечников даже замотал головой от изумления, сбрасывая наваждение.
— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Александра.
— Нет, ваше высочество, — ответил Федор. — Отрабатываю варианты боя.
Княжна милостиво кивнула.
Конец 9 главы.
Очень скоро Конечникову снова пришлось применить на практике свои теоретические изыски.
Корабли замедляли свой бег, подходя к конечной точке путешествия. Сияющий диск Альбигора, расчерченный линиями устойчивых воздушных течений в стратосфере, занимал уже полнеба.
Луны громадной планеты стали видны невооруженным глазом, как маленькие, яркие диски.
Из-за «санитара» конвой вынужден был снижать скорость и ложиться на дальнюю орбиту над Альбигором, с тем, чтобы неспешно пройти сквозь астероидные поля и, постепенно тормозясь, приблизиться к замаскированному автоматическому телепорту.
Еще немного, и корабли глубоко заберутся в крошево небесных обломков, руководствуясь картами обращения околопланетного мусора. И никакие «Тондро» эланцев не будут им страшны за преградой этих естественных минных полей.
Все ждали этого момента освобождения от опасности.
Доклады постов зазвучали бодрее, на лицах людей в отсеках и пушечных башнях появилась надежда, смешанная с нетерпением.
Беда приходит без предварительного уведомления о своем прибытии. Коротко пискнул гравитометр, пальцы оператора-гравиметриста лихорадочно забегали по клавишам.
— Капитан, — севшим голосом обратился он к Конечникову. — Наблюдаю перемещение масс, соответствующих эланским «Тондро». По крайней мере один корабль прячется за астероидами, двигаясь в нашу сторону.
— Постам усилить наблюдение, — отозвался Федор.
— Вижу неприятельский крейсер, — с дрожью в голосе сообщил наблюдатель. — Боже, их два.
На экранах, среди мелких искорок обломков звездами первой величины плыли сдвоенные кресты неприятельских крейсеров.
— Вот и встретились, — тихо сказал зампотех. — Давненько не виделись.
— Боевая тревога, — скомандовал Федор, поражаясь своему спокойствию. — Рассчитать маневр обхода.
— Для «санитара» маневр исключается, — через некоторое время доложил штурман. — Перехватят.
Малый ракетоносец мог драпануть, скрыться в роях обломков, полагаясь на защитные поля, компенсаторы и реакцию пилота, но для транспортника, наполненного раненными, этот прыжок был невозможен.
Громады «Тондро» неторопливо наплывали на экран. В этом неспешном, обманчиво-безопасном движении чувствовалась вся чудовищная мощь этих огромных боевых кораблей.
Очень скоро на каждом неприятельском корабле можно было наблюдать без оптики все пять овальных орудийных фортов. Они выглядели как жилые «высотки», разрезанные на этажи подвижными орудийными площадками стрельбовых уровней. Огневые бастионы щетинились стволами массометов и плазменных пушек. На постах коррекции огня крутились локаторы и вспыхивали огоньки лазерных дальномеров.
«Тундеры» шли курсом сближения, уверенные в своем превосходстве. Эланцы действовали с некоторым академизмом, по всем правилам баллистики, зажимая конвой по нисходящей и восходящей орбите. Деметрианские корабли были бы перехвачены при любом маневре: если они ускорятся, пытаясь уйти в открытый космос, сменят плоскость вращения или начнут тормозить, сваливаясь на низкую орбиту.
Громадные ТШК в состоянии были не только располосовать транспорт и маленький боевой кораблик, но и просто загородить дорогу своими корпусами. Все было продумано до мелочей.
— Штурман! Может эта посудина, — Конечников кивнул на экран бокового обзора, где плыл санитарный корабль, — дать больше 4 «же»?
— Сам знаешь, что нет. Там народу, как селедки… Сильно ускорятся, — будет прессованное мясо в жестянке.
— Продолжаем движение, — подумав, сказал Конечников. — Заберемся поглубже в астероидные поля — будет легче разговаривать с virkoko.
На крейсерах загорелись ходовые огни, заработал световой телеграф:
«КОРАБЛЯМ ПРИКАЗЫВАЮ ОСТАНОВИТЬСЯ ОТКЛЮЧИТЬ РЕАКТОРЫ ДЕАКТИВИРОВАТЬ ОРУЖЕЙНЫЕ СИСТЕМЫ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ОСМОТРУ ДЕСАНТНОЙ ГРУППОЙ».
От ТШК отделились маленькие черные точки — десантные лодьи. Их было шесть.
Обычно в такой кораблик упаковывалась рота отборных головорезов, обученных высаживаться под шквальным огнем зениток на корпус корабля, рубить лазы в наружной в броне и биться до последнего человека в узких и тесных проходах, не обращая внимания на громадные потери.
Экипажи шести десантных транспортов способны были поставить на уши целый линкор. А для санитарного звездолета и крейсера-разведчика хватило бы и пары кораблей.
— Капитан, — скомандовал Томский. — Бросай эту санитарную лайбу, и на полном ходу прыгай в астероидное поле.
— Не понял?!
— Оставь медицинскую лоханку, что ты в нее вцепился. Спасай наследницу престола и свою шкуру.
— Прошу письменный приказ.
— Какой еще приказ, говнюк. Делай, что тебе говорят!
— Понимаешь ты, что людей на «санитаре» на куски порежут!? — крикнул Федор. — Пилоты! Слушай мою команду! Прежний курс…
— Арестовать капитана, — распорядился Томский.
— Отставить, — приказал Конечников. — Рубку задраить. Стрелкин, взять санитарный корабль на прицел. Радист! Отбей эланцам: «Десантной группе ближе не подходить, сожгу транспорт».
— Федька, ты ебнулся? — проорал Василий по громкой связи.
— Васька, они думают, что «Омега» на «санитаре». Они за эту штуку в очко дадут и мать родную продадут. Верь мне, пожалуйста. Сбей на транспорте тарелку главного локатора.
— Лазером?
— А чем же еще! Плазмой корпус ему прожжем.
— Артпост! — заорал Томский. — Запрещаю.
Он попытался встать, но Федор сдавил полковника полями антиускорительной системы, включив максимум защиты от перегрузок на его кресле.
Эсбешник попробовал достать пистолет, но не смог сделать даже этого.
Невидимый в пустоте луч боевого лазера коснулся антенн транспортника, и тьма озарилась ослепительной вспышкой.
— Вы что, охренели? — донеслось с санитарного корабля.
— Центральный наблюдательный! Лодьи?!
— Вижу маневр отхода.
— Хорошо… Продолжать движение.
— Командир, они готовятся к стрельбе. Слышу посылки локаторов.
— Радист! Отбей «Пропустить! Не стрелять! С первого раза скаут не взорвете, а мне по транспорту одного выстрела достаточно». Васька! Навести плазмометы на «санитара».
— Ты серьезно!?
— Пусть видят. Только пусть канониры руки от гашеток уберут подальше. Мало ли чего… Комар, встань так, чтобы транспортник нас загораживал.
— Понял, командир, выполняю…
«А может у него и получится… Занятный малый… Пусть живет пока», — пронесся в голове чужой голос.
Федор машинально обернулся и столкнулся глазами с майором Лебедянским, который с нескрываемым интересом смотрел на него.
В игре наступил вынужденный перерыв. Крейсера эланцев рыскали по курсу, то отставали, то обгоняли маленький конвой, ища такое положение, из которого можно было бы поразить наверняка деметрианскую «собачку», не задев транспорт.
А ракетоносец маневрировал, прячась от эланских пушек за «санитара». Внутри корабля людям приходилось несладко. Вибрация и ускорения вынимали из них душу. Но тренированные пилоты могли маневрировать сколько угодно долго, а наводчики на артпосту не страдали слабостью вестибулярного аппарата.
Поняв, что игра затягивается, эланские крейсера перестали совершать свои эволюции.
— Командир, — обратился к Федору радист. — Вас вызывает капитан ведущего «Тундера».
— Отлично, клюнули. Наблюдатели, внимание. Оценить силовые поля противника.
— Минимум. Только метеоритная защита. Видать те самые, поджаренные, которых мы у Солейны упустили.
— Открыты ли грузовые створы на крейсерах?
— Так точно. Не боятся. И на одном и на втором, — ответил наблюдатель с миделя-1.
«Ну, это уже слишком», — сам себе сказал Федор. — «И так бы шарахнуло. А с этим, нас зацепить может».
У Конечникова противно засосало под ложечкой. Какое-то время он не мог ни на что решиться, ввиду огромной опасности задуманного им маневра.
«Пригодились-таки мои разработки… Сейчас или никогда» — вдруг пронеслось у него в голове. — «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
— Говорит капитан, — сказал он. — Слушай меня. Что бы ни случилось, действовать без паники. Долго в таком положении не продержимся, а вот атаковать и уничтожить — попытаемся. Терять нам нечего. Васька, по моему сигналу пустишь все ракеты сразу. В кого из двоих, я тебе укажу, следи за моими руками. Комаров, заложи в автопилот курс, который я тебе сейчас перешлю. Управление кораблем мне, сразу после старта ракет. И еще… При начале атаки в кормовом гальюне открыть продувочные клапаны.
Федор на мгновение задумался, сверился по вычислителю, еще раз запросил положение обеих неприятельских кораблей и отправил данные пилоту.
— Какой из 2 командир?
— Вводи оба. Когда я покажу руками команду Стрелкину, активируй оставшийся. Другой, в смысле. Я озвучу. Понял?!
— Понял, командир!
— Потрудитесь объяснить, — страдая от подступающих рвотных позывов, — произнес Томский.
— Некогда. Пассажирам — молчать. Радист, связь.
В темном провале экрана замерцал туман, уплотняясь и принимая очертания эланского каперанга, сидящего за столом в роскошно обставленной каюте.
— Чем обязан? — сухо спросил Конечников.
— Я Константо Убахо, капитан первого ранга флота его величества регул-императора, командир тяжелого штурмового крейсера «Агло», что, по-вашему, означает «Орел».
Эланец прекрасно говорил на риче.
Офицер вдруг смутно напомнил Конечникову кого-то. Федор почувствовал, что знает этого человека, только не мог вспомнить где и когда пересекался с ним. Почему-то захотелось вдруг выдать эланцу отмороженную гадость.
— Я знаю, что это означает это слово, — сказал он. — Не помню только, что значит по элански «stupida virkoko» и «fakinta marikono».
Эланец заскрипел зубами от злости.
— Напрасно вы пытаетесь меня разозлить.
— К делу.
— Итак, у вас есть то, что нужно нам.
— И что же?
— У вас на транспорте спрятано устройство, которое вы называете «Омега». И еще. На корабле вы увозите наследную принцессу правящей династии, великую княжну Александру.
— Это неправда, — возразил Конечников. Принцессы и устройства на санитарном корабле нет.
— Не пытайтесь меня обмануть.
— Я вас уверяю, там только раненые и гражданские, подпадающие под юрисдикцию Красного Креста.
— Вранье, — начал терять терпение эланский офицер.
— Нет, это правда. — как не сдерживался Федор, его понесло и он добавил: — Зато есть много столь любимых всеми эланцами и эланками членов, для их жадных до любви отверстий. Многие, правда, не в лучшей форме, но если их правильно возбудить, то они еще ничего, доставят вашим попкам удовольствие.
— Слушай ты, скотина, — взорвался капитан ТШК. — Я лично отрежу тебе гениталии и засуну их тебе в задний проход за эти слова!
— Ну, вот видишь, как все хорошо. А то бы пел про гарантии безопасности и достойное обращение с пленными.
— Извините, вы вынудили меня это сказать. Я имею инструкции обращаться с добровольно сдавшимися военнослужащими, по их чину и положению, в соответствии с требованиями Конвенции о военнопленных. Принцесса же, вообще, будет моей гостьей на борту. И я готов выполнить свои обещания, клянусь Богом.
— Капитан «Прайдо Элано» тоже обещал это экипажу маленького санитарного транспортника в секторе 14–28…
— Это неправда! — снова взвился эланец.
— Правда, правда, virkoko. Не всех вы тогда убили. Мой друг был там. Он один в живых остался. Капитан Кинг.
Эланец переменился в лице, глаза его заблестели.
— Ты не понимаешь, какого потерять семью, потерять всех друзей и знакомых. Всех, кого знал и любил. У меня все на Гало погибли. Боль требует отмщения.
— А как же двадцать поколений моих предков, которые жили в пещерах, после того, как вы устроили ядерную зиму на Амальгаме?
— Это не правда, «собачник», — казалось каперанг был несказанно удивлен таким обвинением. — Мы не взрывали ваших планет.
— Опять врешь, виркоко! — начал заводиться Конечников. — Я сам читал в летописи, что вы сделали с Амальгамой, моей родиной.
— Богом клянусь, не было! — с неподдельным негодованием воскликнул каперанг. — Вы сами, по глупости допустили, что ваш корабль упал на нее.
— Лживая свинья, у вас первыми появились тяжелые линейные корабли! — прокричал Федор. — А ты тут целку невинную из себя строишь.
— Что с тобой говорить, хундачано, баран упертый, — оскорбился эланец. — Отдай мне принцессу, отдай мне аннигилятор. Я клянусь, что ни одна пушка не выстрелит вслед тебе, хоть ты и заслуживаешь мучительной, медленной смерти.
— И даже более чем. Ведь это я добил «Эстреко», — внимательно наблюдая за реакцией врага, отчеканил Конечников.
— Кровь Христова, — простонал эланец. — Клянусь спасением души, я отпущу тебя, только отдай, отдай нам Александру и «Омегу».
Вечный мир установится в Галактике, никто не посмеет жечь больше планеты моей родины, никакая деметрианская сволочь не выстрелит больше в корабли Элана. За это я готов простить и отпустить тебя. Только не попадайся мне больше, иначе передумаю.
— А вот это видел? — мрачно спросил Федор. — Это называется «Комар, первый».
Он сложил пальцами левой руки жест, означающий запуск ракет, потом просто, без изысков показал указательный и средний палец.
— Есть, капитан! — еле слышно отозвался Комаров. — Ввожу № 1.
— Ракеты, пли, — торжествующе крикнул Стрелкин.
— Не понимать, — сказал эланец и вдруг в ужасе прокричал: — Oh, ma Deuso, malpura demetriana bastardo.
Лицо вражеского капитана точно подземным, адским огнем осветилось лампами системы оповещения, сигнализирующей о крайней опасности. Он попытался отдать команду, но было поздно. 4 ракеты выпущенные со скаута поразили ведомый крейсер.
2803, пользуясь запасом скорости, как камень из пращи сорвался в направлении ведущего.
— Автопилот, — заорал Федор.
— Есть, командир.
Раздираемый несимметричным включением маршевых и тормозных двигателей корпус страшно заскрипел.
Истошно завопила Хелена. Корсаков сделал попытку залезть под кресло. На экранах, ведомый эланский «тундер» вспух облаком ослепительно белого пламени, разлетелся перегретым газом и раскаленными обломками.
Четырех «пакадур» для эланского «Тондро», лишенного защитного поля, как и предполагал Конечников, оказалось достаточно.
Федор ничего этого не видел. Весь мир спрессовался для него в экран монитора с прочерченной на нем кривой сближения и стрелкой корабля, совершающей поворот вокруг своей оси.
Он ждал момента, когда можно будет выключить тормозные двигатели корабля, чтобы дать системе автоматической стабилизации как можно точнее принять правильное положение. Наконец, этот момент наступил, и Конечников включил автопилот, уповая на то, что его расчеты были верным. Больше от него ничего не зависело.
Скаут довольно удачно развернулся и пробил кормой защитное поле крейсера в самом тонком и уязвимом месте — створе главного шлюза, через который на крейсере запускали десантные лодьи и принимали грузовые космокары.
В камере обзора задней полусферы замер, быстро увеличиваясь в размерах полуприкрытый створками проем, ведущий в нежное, незащищенное нутро бронированного корабля.
После старта десантных лодей, эланцы, чувствуя себя в абсолютной безопасности, не стали закрывать грузовой шлюз, ожидая возврата досмотровой группы.
По команде Конечникова, маршевые двигатели дали импульс пространственной тяги. Максимальное тормозное ускорение заставило вибрировать корабль. Скаут стал резко сбрасывать скорость и практически замер в каких-то 15 метрах от створок шлюза. Два маршевых двигателя скаута выжимали предельную тягу, вбивая поток электрон-позитронных дуплетов во внутренности эланского крейсера.
Несколько мгновений ничего не происходило, потом пришли в движение броневые плоскости створа — очевидно эланцы опомнились, перекрывая дорогу сумасшедшему «хундачо».
Федор явственно увидел, как поток тяги на периферии пучка задрожал, словно воздух над раскаленной поверхностью пустыни. Потом на краю потока возникли маленькие вихри, а в них замерцали огненные звездочки.
Все это продолжалось краткое мгновение, но Федору показалось, что это продолжалось довольно долго, раз он успел во всех деталях рассмотреть зарождение реакции полного распада в позитронном вакууме. Скаут к этому времени, повинуясь мощи маршевых моторов, преодолел инерцию и стал удаляться от эланского ТШК.
Ему вдогонку из выломанных ворот шлюза вырвалось ослепительно яркое пламя реакции.
Скаут бросило вперед с запредельным ускорением. Конечников услышал скрежет рвущейся металлокерамики…
Темнота медленно отошла. Он лежал на полу в странно вывернутой, неестественной позе. Перед ним белело лицо девушки, которую он никогда не видел в жизни и провел вместе долгие годы в нереальном пространстве.
— Лара…
— Милый, все хорошо. Сейчас Костя придет.
— Какой Костя? — поинтересовался Федор.
— Мой кузен.
Присутствие какого-то Кости не входило в его планы. Конечников собрался и вскочил на ноги. Он почему-то опасался, что вывернутые суставы не дадут этого сделать, но тело прекрасно слушалось.
Вдруг перед ним возник эланский капитан первого ранга, молодой, черноволосый, очень похожий лицом на Лару… Тот, что только что говорил с ним по видеосвязи с борта взорванного «Тондро»… Федор вспомнили другое… В наведенной эланкой виртуальной мари этот каперанг пинал его по ребрам и жег сигаретой, пытаясь выведать секреты скоростных маневров.
— Поздравляю Вас, молодой человек, это был крайне эффектный и смелый маневр, — сказал он.
— Если я здесь, то, судя по всему, поздравления бесполезны, — проговорил под пристальным взглядом Лары Федор, соображая, что на самом деле хотел сказать что-то резкое и грубое.
— Для вас, возможно, все закончилось, но ваш крейсер цел, пострадали только вы.
— Лара, что случилось? — в смертной тоске спросил Конечников.
— Тед, — Лара положила ему руку на талию, прижалась, стала, жалея его, гладить по плечам и спине. — Капитанское кресло вырвало из пола и ударило о стену боевой рубки. В креплениях был дефект. Теперь ты — мешок поломанных костей.
— Корабль цел?
— Да, Тед. Пойдем со мной, а? Ты уже многое сделал в этой жизни, можно отдохнуть. У нас все будет. Мы сможем просто жить, в любви и радости. И снова родиться, так, чтобы быть вместе в Плотном мире.
В карих глазах девушки полыхнули отголоски ощущений, которые она испытала, взяв на время чужое тело.
— Ты так уговариваешь, будто от меня это зависит… — удивленно ответил Конечников.
Тьма сгустилась. Федор с трудом приоткрыл непривычно тяжелые веки. Над ним склонялись размытые фигуры. Где-то вдали гудели вентиляторы и попискивали дисплеи боевых постов. Он снова был на корабле.
— Федька… Слава Богу, — сказал Василий.
По голосу Стрельникова чувствовалось, что тот плакал.
— Живой я, Стрелкин, — сказал Конечников, удивляясь, что едва слышит себя. — Корабль цел?
— Цел, Федя. Кое — где обшивку сорвало от перегрузки. Но это ерунда.
— Как люди?
— В порядке.
— Эланцы?
— Оба готовы…
— «Санитар»? — едва слышно спросил Федор.
— В порядке. Молчи, тебе нельзя много говорить.
Тьма выползла из теней резкого, контрастного света боевой рубки, заполнила все вокруг. Когда она разошлась, Федор снова оказался в доме Лары.
За окнами стояла непроглядная чернота. На этот раз он сидел за столом. Рядом, держа его за руку, расположилась Лара. Федор посмотрел в темное зеркало полировки и не увидел своего отражения. Испуг сквознячным ознобом пробежал по телу. Он повернулся к девушке, чтобы спросить и обнаружил эланского адмирала Себастиано Убахо, сидящего на почетном месте во главе стола. Рядом с ним расположился Гут, — капитан Авраам Кинг. Он печально улыбнулся, встретившись глазами с Федором.
— Что ты, милый? — спросила Лара.
— А как это? — окончательно теряясь, спросил Конечников.
— Дядя Себастиано тоже погиб. Его убил твой друг, капитан Кинг.
— Адмирал Убахо твой дядя?
— Да, Федор, — ответила Лара, — мой родной дядя. Константин его сын и мой кузен.
— Гут, — обратился Федор к Аврааму, — как ты умудрился?
— Я сразу узнал этот корабль, «Прайдо Элано», — печально сказал Гут. — Сразу вернулись все бессонные ночи и память о пережитом ужасе.
А потом пришел Томский, сказал, что нужен инвалид-доброволец. Я согласился. Может потому, что никто на Базе уже не думал остаться в живых. Или оттого, что мне надоело каждую ночь мучительно и страшно умирать в лапах эланских палачей. Я тебе шахматы свои оставил.
— Да тебя пальцем никто не тронул, — вдруг выкрикнул Константин.
— Посмотрел бы ты на тот ужас, который вы творили.
— А я на Гало был… Видел, что вы сделали… Вас нужно живьем жарить.
— Не ссорьтесь, господа, — оборвал их эланский адмирал. — Все по справедливости. Я приказал захватить санитарный корабль. Мои подчиненные увлеклись. Единственный выживший поместил в протезе бомбу с нервно — паралитическим газом и отомстил за себя и своих товарищей. На мой взгляд — вполне справедливо.
— Он был парламентером, — сердито бросил молодой каперанг.
— Константо, ты же помнишь, сколько раз мы сами нарушали… — сказал адмирал. — Да я и не мучился вовсе. Бомба взорвалась на расстоянии шага. Я умер мгновенно.
— Но весь наш флот… Если бы не гибель флагмана, контр-адмирал Антонио Боко не стал бы так явно обнаруживать ударные астероиды.
— Чтож… Мои поздравления деметрианскому капитану Федору Конечникову, вечному спутнику моей племянницы. Светлая голова и горячее сердце, для которого нет слова «невозможно». Он бы мог далеко пойти. Жаль, что он не родился эланцем.
— Но я ведь не умер, — с удивлением возразил Федор.
И тут же все заволокло тьмой.
— Федор, ты не умрешь, — раздался чудесный, полный уверенности, силы и сострадания голос Дарьи Дреминой, вернее великой княжны Александры. — Для меня ты совершил невозможное, и я сделаю все, для того, чтобы ты жил. Нуль-циклон прошел. Сейчас подвезут бокс для транспортировки тяжелораненых. Тебя будут лечить в лучшем госпитале Обитаемого Пространства. Я найду тебя.
«Наденьте на него мой медальон» — приказала великая княжна.
— Ваше Высочество, вам не кажется, что это слишком? — скорее утверждая, чем, спрашивая, сказал особист.
— Полковник Томский! — оборвала его Александра. — Не кажется ли вам, что вы забываетесь?!
— Как прикажете, Ваше Высочество, — шипя от злобы, ответил особист.
17 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.02 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
— Я же говорил тебе, дуре, — не выдержал Управитель, останавливая запись.
— Что ты мне говорил, умный Пастушонок? — внешне ласково и заботливо, но с убийственной иронией, спросила Рогнеда.
— Что это плохая идея, — остывая, ответил Андрей.
— Ты бы сам разработал теорию мобильного боя? — поинтересовалась Живая Богиня.
— Как показали дальнейшие события, не сильно это и помогло.
— Глупый ты, — также ласково улыбаясь, сказала девушка. — Без этого не было бы спецгруппы 5, не было бы Черного Патруля. А значит, не разговаривали бы мы здесь и сейчас.
— Мы бы не стали организовывать все то безобразие, за которое теперь проклинают Оскара Стара.
— Еще не так давно все знали вариант правды, который обвинял нас в произошедшем, — заметила Управительница.
— А разве это не так? — с улыбкой превосходства поинтересовался Управитель.
— Нет, милый мой, — ответила девушка. — Это все внешнее проявление процесса. Только так мы могли повернуть накопленную многовековую агрессию от внутривидовой наружу. Мы спасли людей от самоистребления, от ПКДР-3 и таранных ударов зомби — камикадзе по обитаемым мирам.
— Это что, ты хочешь сказать, что на нас должны молиться и благословлять? — иронически поинтересовался Живой Бог.
— Конечно, — без тени улыбки ответила Рогнеда. — Я вообще удивлена, что ты думаешь иначе. Как можно жить, считая, что воруешь и пакостишь. Хотя, ты и есть пакостник. Ведь это ты испортил полевые стабилизаторы его кресла. Обиделся, что твое величество на хрен послали.
— Я, пожалуй, пойду. У меня дела, — буркнул, нахмурясь Живой Бог. — А ты читай. Найдешь массу интересного.
— Хорошо, Андрей, — с видом послушной ученицы ответила Рогнеда.
Живой Бог вышел из павильона под темнеющее небо и зашагал к своему кораблю.
Рогнеда подождала, пока Пастушонок не уберется, и отправилась ужинать.
Девушка был раздражена и нескоро успокоилась. Ей стоило больших усилий не греметь посудой и сосредоточится на процессе приема пищи.
Наскоро поев и завершив трапезу парой бокалов красного вина, девушка достала из тумбочки пачку сигарет с тернавью, залезла в постель, закурила и снова принялась за чтение.
— Я же говорил тебе, дуре, — не выдержал Управитель, останавливая запись.
— Что ты мне говорил, умный Пастушонок? — внешне ласково и заботливо, но с убийственной иронией, спросила Рогнеда.
— Что это плохая идея, — остывая, ответил Андрей.
— Ты бы сам разработал теорию мобильного боя? — поинтересовалась Живая Богиня.
— Как показали дальнейшие события, не сильно это и помогло.
— Глупый ты, — также ласково улыбаясь, сказала девушка. — Без этого не было бы спецгруппы 5, не было бы Черного Патруля. А значит, не разговаривали бы мы здесь и сейчас.
— Просто мы бы не стали организовывать все то безобразие, за которое теперь проклинают Оскара Стара.
— Занятно… Теперь Оскар Стар сделался виноватым. Еще не так давно все считали истиной вариант правды, где только нас обвиняли в произошедшем, — заметила Управительница.
— А разве это не так? — с улыбкой превосходства поинтересовался Управитель.
— Нет, милый мой, — ответила девушка. — Это все внешнее проявление процесса. Только так мы могли повернуть накопленную многовековую агрессию от внутривидовой наружу. Мы спасли людей от самоистребления, от ПКДР-3 и таранных ударов зомби — камикадзе по обитаемым мирам.
— Это что, ты хочешь сказать, что на нас должны молиться и благословлять? — иронически поинтересовался Живой Бог.
— Конечно, — без тени улыбки ответила Рогнеда. — Я вообще удивлена, что ты думаешь иначе. Как можно жить, считая, что воруешь и пакостишь. Хотя, ты и есть пакостник. Ведь это ты испортил полевые стабилизаторы кресла Колывана. Обиделся, что твое величество на хрен послали.
— Я, пожалуй, пойду. У меня дела, — буркнул, нахмурясь Живой Бог. — А ты читай. Найдешь массу интересного.
— Хорошо, Андрей, — с видом послушной ученицы ответила Рогнеда.
Живой Бог вышел из павильона под темнеющее небо и зашагал к своему кораблю.
Рогнеда подождала, пока Пастушонок не уберется, и отправилась ужинать.
Девушка был раздражена и нескоро успокоилась. Ей стоило больших усилий не греметь посудой и сосредоточится на процессе приема пищи.
Наскоро поев и завершив трапезу парой бокалов красного вина, девушка достала из тумбочки пачку сигарет с тернавью, залезла в постель, закурила и снова принялась за чтение.
Конечников почувствовал, как ему приподнимают голову. Тело пронзила острая боль… Пространство рубки исчезло. Он снова оказался среди мертвых.
— Федор, ты нас всех задерживаешь, — устало сказала Лара.
— В смысле? — поинтересовался Конечников.
Он посмотрел на девушку и увидел какие страшные, черные тени опустились ей на лицо. Предчувствие близкой разлуки коснулось Федора. Пусть он и негодовал тому, как мертвая эланка вторгалась в его жизнь, в глубине души он был рад таким встречам.
Конечников окинул взглядом остальных и увидел, какими серыми, стертыми стали их лица.
— Я вас задерживаю? Чем?! — поражаясь своей догадке, почти выкрикнул Федор.
— Крок, ты только не пугайся, — произнес Гут. — Всему приходит конец… Мы ведь друзья. Поверь, что я желаю тебе добра. Пойдем, покажу, — предложил Авраам, выходя из-за стола.
Федор поднялся. За ним встала Лара. Они подвели его к высокому, от пола до потолка окну напротив камина и развели занавески.
Вместо окна был проем в невероятно огромное, темное помещение. Конечников заглянул и застыл в ужасе.
Пол оканчивался пустотой. Пропасть была неширокой, но уходила вниз насколько мог видеть глаз, сходясь в тонкую, едва различимую черточку. Оттуда, с громадной глубины поднимались красные отблески подземного огня лавового моря. Где-то высоко вверху угадывалось слабое пятнышко идущего сверху света.
Почти все пространство занимала широкая, уходящая далеко вверх лестница.
На ее ступенях стояли мрачные, черные статуи. Как показалось Федору, они были сделаны из обгорелых и обугленных древесных стволов. Конечников сделал еще половину шажка, чтобы рассмотреть получше то, что ждало его внутри, как вдруг по рядам прошелестело — «Идет».
Тысячи, десятки, сотни тысяч, миллионы глаз, горящих как угольки в костре, повернулись к нему. Скрюченные конечности с душераздирающим скрипом развернулись, приходя в движение. «Убийца! Убийца идет!» — трескуче прошелестело, пронеслось над рядами мертвых тел. Конечников попятился.
Лара и Авраам проворно задернули шторы.
— Ты видел? — спросил Авррам. — Они все там. Все 500 миллионов. Они ждут. Без нас тебе не пройти к свету. Ты не представляешь, как тяжело нам всем тут находиться, сколько сил мы теряем каждое мгновение.
— Федор, зря ты прячешься в свою разбитую плоть, — продолжила Лара. — Знай, если ты не умрешь сейчас, когда-то тебе все равно придется ступить на этот путь. И убитые тобой не пропустят этого момента. Но нас не будет рядом. Пойдем со мной сейчас, милый? Мы все обязаны тебе. Мы все любим тебя и хотим помочь… Позволь нам провести тебя по этому последнему, страшному отрезку…
— А как же я предстану перед Господом, нераскаявшийся, черный убийца? — вдруг вырвалось у Конечникова.
— Ему все равно. А ты все осознаешь там.
— Что я должен осознать? — со страхом спросил Федор.
Все отвернулись от него.
— Что я должен осознать? Что я должен осознать? — кричал Конечников, поворачиваясь к каждому из присутствующих. Мертвецы прятали лица.
— Гут, собака ты черная. Ты ведь мне друг… Скажи, скажи то, что я не знаю. Скажи скотина… Мы ведь друзьями были, из одного котелка ели, вместе на линкоры ходили. Это же какой тварью надо быть, чтобы знать и не сказать… В лицо мне смотри, черномазый, — Федор схватил Авраама за голову и с силой повернул лицом к себе.
Раздался хруст, и мертвая глиняная голова осталась в руках Конечникова. Обезглавленное тело упало, разлетелось на куски со звуком бьющихся черепков. Федор, не очень понимая, что делает, аккуратно положил отломанную голову на пол. В комнате осталась только Лара. Конечников двинулся к ней.
— Не спрашивай милый, я не могу сказать тебе, произнесла девушка, отчаянно размазывая по лицу слезы.
— Как меня учил мой дед, лишь грешники не могут подняться к небу. — Федор задумался. — Значит, я буду жить, и буду жить до тех пор, пока не исправлю все свои окаянства.
— Нет! — прокричала Лара. — Дурак упрямый!!!
За стеклами вдруг ослепительно-ярко полыхнула молния. Куст небесного огня возник и пропал в темном заоконном пространстве. Пророкотал гром.
Федор с трудом разлепил непослушные веки. Перед глазами мелькали какие-то пятна белые и синие пятна. От пятна побольше, донесся голос, который мог принадлежать только крупному, холеному мужчине, привыкшему следить за физической формой и здоровьем.
— Жанна Аркадьевна, группа наблюдения обнаружила пару кораблей по 850–900 тысяч метрических тонн каждый. Это тяжелые эланские крейсера. Шансов уйти, практически нет. Радист бьет «SOS», но надежды мало. Прикажите медсестрам раздать лежачим больным таблетки для эвтаназии.
— А я? — вдруг спросила женщина.
— Мне было хорошо с тобой… Прощай.
Светлые пятна слились в одно, раздался звук поцелуя. Потом Федор услышал сдавленное всхлипывание и цоканье каблучков по керамике пола.
— Внимание! Говорит главный врач мобильного госпиталя. Наш корабль преследуют крейсера противника. Прошу всех, кто в состоянии держать оружие собраться у арсенала. Лежачие больные могут получить таблетки легкой смерти у медперсонала. Прошу, однако, вдумчиво подойти к выбору момента ухода из жизни. Есть надежда, что в самый последний момент подоспеет помощь.
Щелкнул тумблер, передача прекратилась.
Конечников вновь услышал звук шагов.
— А ты чего здесь? — спросил врач.
— Вы меня сами поставили на пост у больного, Сергей Витальевич.
— Да, это правда, — ответил мужчина. — Иди Карина в арсенал… Этот капитан, между нами говоря, — не жилец.
— А если его…
— Ну, положи рядом с губами пару таблеток. Захочет, дотянется. И выключи дисплей.
Федор услышал, как из-под купола жизнеобеспечения с шипением вышла гелиево-кислородная смесь. На серую, казенную наволочку шлепнулись таблетки. Шурша фольгой, рядом упала пустая упаковка. Купол снова закрылся, и автоматика сердито загудела, восстанавливая оптимальный состав атмосферы.
— Не копайся, Карина, — донеслось из коридора.
Примерно через десять минут корабль сильно встряхнуло взрывом. Защелкали выстрелы, затопали кованые сапоги боевых скафандров эланских десантников. Донеслись приглушенные стоны и вопли. Скоро все было кончено.
Снова в коридоре застучали подковы эланских сапог. На этот раз они шли размашисто, по-хозяйски, не боясь. Лязг металла о металл раздался очень близко. Замер. Федор подумал, что главное сейчас не выдать себя, иначе сбудутся его самые страшные кошмары, которые одолевали его после Гало в ожидании судилища.
— Пабло, — раздался грубый, прокуренный голос. — Они все отравились. Они отравили даже этого…
Федор понял, что говорят о нем.
— Пойдем, Филиппо. По радио передали, что сюда летит три десятка деметрианских «хундачо», под завязку нагруженных ракетами.
Эланцы заторопились. Шаги стихли. Что-то вдали хлопнуло и зашипело. Конечников понял, что с пробоины, через которую вражеские десантники проникли на корабль, снята полевая заплата. Аппаратура бокса загудела. На мгновение Федору показалось, что тело стало легче.
Конечников страстно захотел видеть. Он открыл глаза, заставляя зрение сфокусироваться. Через несколько минут ему это удалось.
Помещение ординаторской освещалось лишь парой аварийных ламп с автономным питанием. Федор понял, что эланцы перед уходом подорвали распределительный щит энергосистемы. В полутемном пространстве, медленно переворачиваясь, плыли столы и стулья, книги, папки с историями болезней. Пролетел стакан с недопитым чаем, превращенным космическим холодом, царящим на разгерметизированном корабле в коричневый лед.
Медленно вращаясь, в ординаторскую влетел обезглавленный труп женщины в залитом кровью халате. В паре с ней, удерживаемый ремнем оружия, двигался армейский ручной массомет калибра 50 мм, чью рукоять продолжала сжимать отрубленная кисть.
Конечников заставлял себя не закрывать глаза, чтобы не терять связи с реальностью.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на стенах запрыгали желтые пятна фонарей. Сначала в дверной проеме показался ствол, потом в ординаторскую влетел десантник с оружием наизготовку. Он знаками показал товарищам, что все чисто.
В этот момент, сознание Федора мягко поплыло, и он снова оказался один в темной гостиной дома Лары. Неумолимая сила медленно, почти незаметно пододвигала его к проему, за которым ждали злобные мертвецы. Так продолжалось очень долго.
Вдруг в открытые глаза ударил свет.
— Подожди, а ведь этот живой, у него зрачки на свет реагируют.
— Брось, — ответил другой голос. — Показалось.
— Да нет же, смотри.
Две смутно различимые фигуры наклонились над Федором, и яркий луч фонаря ударил в глаза.
— Вправду живой, — удивленно сказал второй голос. — Медиков вызывай, срочно.
Темная рука того, кто нашел Конечникова первым, протянулась к пульту. Щелкнул тумблер.
— Что ты делаешь? — сердито спросил второй. — Нечем заняться?
— Нет, я видел, так медики дисплей включали.
Федор услышал писк кардиографа и записанный на электронные чипы голос системы оповещения: «Внимание, состояние больного критическое, остаток дыхательной смеси 200 литров. Внимание…»
Запись была заглушена криком одного из людей:
— Центральная! Центральная! Нашли раненого. Состояние критическое.
— Четвертый, не говори ерунды. Твоя задача, подготовить транспорт к буксировке, — ответил холодный начальственный голос.
— Нет, правда.
— Он что, пустотой дышать научился?
— Блядь, центральная, в боксе он. Автоматика ругается, говорит — дыхательной смеси почти не осталось.
Федор вдруг понял, что он точно умеет читать мысли, потому, что сквозь вакуум звук не проходит.
Его куда-то потащили. Мозг не слишком хорошо отображал окружающее. Перед глазами прыгали пятна.
Бокс загудел короткими тревожными гудками. Воздух перестал поступать под купол. Каждый следующий вдох давал все меньше и меньше кислорода. Федор понял, что умирает и никакая сила ему уже не поможет.
Побежали путаные неотображенные мысли. Федор вспомнил слова Стрелкина о том, что он счастливый человек у которого сбылись все детские мечты. Но тут же он осознал, что лучше бы он выбрал себе что-либо менее романтично-глупое, чем спасти красивую девушку, победить врага и умереть.
Сознание померкло.
Конец 10 главы.