"Какие они отважные и чистые сердцем герои" - подумал тогда Сережа. "-...Лучезар, Береза - вы знали, что вас смерть ждет, но все же, остались верны своему слову, свое любви. Эх, если бы мог встал поклонился бы им..."
В это время над ним склонился директор школы: в аллее он, конечно, не видел ни Лучезара, ни Березу - только мелькнувшие, да и сгинувшие вдали широкие спины; по одежкам он их узнал еще раньше, когда они еще били Сережу.
Первым порывом директора было броситься на помощь; но потом он вспомнил, что папаши этих пятерых в случае чего могли растереть в порошок всю его школу, да и Сережиных родителей тоже, что они могли купить с потрохами, все, что можно было купить и остановился - нет... направился неспешно в их сторону, чтобы они успели его увидеть и убежать.
При этом директор чувствовал себя человеком храбрым, рискнувшим жизнью для своего друга - Сережиного отца. И вот теперь он склонился над Сережей, с удивлением взглянул в его окровавленное лицо: глаза Сережины - это были святые глаза. Никогда директору не доводилось видеть таких теплых, ласковых глаз: на них повисла златая пелена летнего пруда и директора пробрала дрожь, когда понял, что Сережа видит, что-то недоступное для него...
Директор встряхнул головой, выгоняя наважденье и, стараясь не смотреть в эти очи, стал ощупывать мальчика, бормоча при этом: "Так, так... ушиб, вывих, перелома нет... слава богу, нос не сломан - просто сосудики раздроблены... ну слава богу... ну не будем шум поднимать - отведем тебя в нашу школьную лечебницу; там над тобой часок поработают, все заштопают, чтоб не таким страшным был; отведем домой, скажем - хулиганы напали. Отцу твоему больше и не надо знать, а то вспылит; погубит себя ни за что... не, не - с теми лучше никак не связываться... Все будет шито-крыто..."
Он брызнул на Сережины щеки талой водой:
- Эй, очнись! Давай-ка, до школы дойдем потихоньку.
А Сережа видел лик Березы от которого исходил такой сильный, теплый свет, что мальчик плавал в нем, словно в небесном океане. "Мы все вместе..." пела она тихими волнами далекого прилива, и Сережа чувствовал себя свободным, и видел, как небо раскрывается перед ним... открывая, какое-то необъятное таинство...
Но вот раздался испуганный голос директора:
- Очнись же!
- Да, да; пойдемте...
Директор, сожалея, что придется испачкать новое пальто, поддел руку под Сережину спину, осторожно приподнял мальчика, и по боковым аллейкам, окружным путем, что бы никто ненароком их не увидел, повел стонущего, кашляющего кровью мальчика, к школе...
Потом Сережа, помнил испуганный возглас их медсестры; потом белые, постоянно расплывающиеся в облако стены их мед. кабинета; омывающий его теплый душ, потом запах лекарств, какие-то просматривающие его тело лучи; кто-то суетливый в белый халатах...
Потом, в том же кабинете, он сидел, неотрывно смотрел в окно, на парк.
На нем уже была новая одежда; лицо распухло синими волдырями, руки были замотаны, но кровь уже не шла, и боли почти не было - только тоска по лесу, что был где-то за этим одиноким парком, за высящимся над ним городом, за полем... Где-то поблизости директор изрекал для его отца уже заученную речь про уличное хулиганье, а отец ругался, как это хулиганье и грозил посылать отныне Сережу на каждую прогулку только вместе с охранниками. Мать плакала где-то рядом, спрашивала, что-то у своего сына, а он, только кивал беззвучно головой и все смотрел в окно.
Погода испортилась: холодный, северный ветер, нагнал низких серых туч, в которые примешались блекло-желтые вкрапления из заводских труб, тучи сыпали снегом, ветер визжал в парке и деревья гнулись - мрачные и унылые, словно наступил ноябрь. А прямо за окном стоял их "джип" и там стояли двое охранников - мрачных, с непроницаемыми, чуть ли не до дрожи напряженными лицами, с быстрыми, выискивающими врагов глазками...
Когда его провели в этот "джип", он закрыл глаза и увидел себя стоящим в начале аллии, над которой куполами солнценосными сходились, увитые молодой листвой ветви. Потом он полетел по этой аллее, слыша где-то совсем рядом пение Березы, а по ветвям, рядом с ним перескакивала, распушив хвост белка, за ней же следом - маленькие, веселые и шустрые бельчата.
* * *
Он проснулся только на следующий день; приподнялся с кровати, увидел свою усталую мать, и за ней, за заснеженным окном накрытый низкими, серыми тучами мир.
И сразу стало страшно тоскливо, от понимания, что и ни в этот, и ни в какой другой день не удастся ему пойти в лес, что разболелась голова и он откинулся на подушку.
- Сереженька, как ты? - устало и заботливо поинтересовалась мать.
- Да все нормально. - вздохнул мальчик.
- Это хорошо. К тебе уже доктор приходил осматривал - сказал; две недели домашнего режима и никаких прогулок.
- Что ж поделать. - обречено вздохнул Сережа; и взглянул на компьютер и "видик" ему показалось, что они злорадно хихикнули: "Вот теперь ты останешься с нами на две недели..."
Мать еще поговорила что-то, а потом; вздохнув тоскливо, указала на принесенные мультяшки и ушла к подруге-соседке.
В квартире остались только Сережа, да котенок Томас, который сидел около их круглого аквариума и неотрывно глядел своими светло-зелеными глазищами за золотистой рыбкой:
- Томас! Кис-кис-кис...
Котенок запрыгнул на кровать и сладко мурлыча, улегся на груди у мальчика.
- Томас... Томас... - шептал Сережа, прислушиваясь к свисту ветра и глядя, как снег, отлетал вниз по стеклу.
Вдруг он увидел, что по подоконнику бегает, какая-то маленькая фигурка; он вскочил с кровати, подбежал и увидел спасенную им белку. Увидев Сережу она встала на задние лапки и пискнула:
- Открой.
Сережа, не зная что и думать, поспешил открыть балкон; белка тут же юркнула в проем, а Сережа, вздрогнув от холодного порыва тут же эту дверь и захлопнул.
Котенок и белка, словно закадычные приятели, тут же стали играть; перепрыгивать друг другу через спину, ходить на задних лапах, а потом белочка, усевшись на кресле возле Сережиной кровати пропищала:
- Неужто думаешь, я забыла про подвиг твой, маленький человек? Неужели думаешь в болезни оставлю тебя скучать? Я все уже рассказа, той кого ты зовешь Светолией и она восхищена твоим поступком. Она еще отблагодарит тебя, а пока очередь за мной... Ложись на свою кровать и ничему не удивляйся... тебе только захочется увидеть волшебство, ну а я помогу тебе.
Сережа улегся на кровать, а белка запрыгнула к нему на лоб - теперь мальчику, казалось, что там теплый блин лежит. Котенок же устроился у него на груди.
Тут мальчик увидел, что одеяло стало подниматься волной, застлало уже всю комнату и вдруг опустилось на него...
Исчез и вой ветра, и слабость в теле: Сережа стоял на лесной тропинке, а вокруг него возвышались огромные, покрытые шишковатыми наростами стволы сосен, дубов и ясеней, могучие их ветви переплетались над головой, откуда падал темно-изумрудный, туманный свет; пахло хвоей, земляной сыростью и еще чем-то древним, таинственным.
Под ногами мальчика что-то хрустнуло и нагнувшись, он увидел белку, которая только что-то разгрызла грецкий орех.
- Ну что? - пропищала белка. - Знаешь ли последний указ, повелителя древнего леса Томаса-серого?
- Как, Томаса? - удивился Сережа. - Моего Томаса.
- Указ Томаса четвертого, серого. - торжественным голосом поведала белка и тут в руке ее обнаружился свиток, который она и зачитала:
"Нынче, поданные мои, объявляю вам следующее: кто из вас добудет мне рыбку золотую, из моря-океана, да принесет во дворец мой, награжу всем чем пожелаете. Подпись: Томас". Вот взгляни-ка сам.
Сережа нагнулся и увидел, что действительно то, что прочитала белочка, было написано крупными, древними буквами на желтом толстом листе, внизу еще красовалась печать с короной, а так же изображение Сережиного Томаса, которое мяукнуло мальчику.
- Неплохой указ. - изрекла белочка и проглотила орех. - И почему бы нам счастье не испытать? К тому же, неплохой повод осмотреть владенья Томаса четвертого - серого. Ведь ты никогда не был здесь, не так ли? Ну, пойдем, я тебе все покажу.
- Пойдем, пойдем! - прошептал Сережа, ему не терпелось увидеть какие-то чудеса, а вот вопросов - что это за место, да как он в него попал, у мальчика не возникало.
Чувства его были как наяву - он мог трогать и чувствовать мшистую кору древних деревьев; но в тоже время, он почти совершенно не чувствовал своего тела и мог, если не летать, то, по крайней мере, высоко подпрыгивать.
- Ну что же. - грамота в лапках белочки скрутилась и исчезла куда-то. Белочка махнула пушистым хвостом и побежала впереди мальчика.
Вскоре с большой тропы они завернули на маленькую тропку, где Сережа задирал голову, разглядывая огромные гнезда сплетенные среди верхних ветвей; раз там даже зашумели крылья, от которых задрожали ветви и плавно кружась слетели несколько листьев.
- Вот так да! - только успел произнести мальчик, а пред ними уже открылось широченное озеро - такое, что противоположный его край едва был виден.