— Неужели ты не предотвратишь этого? — Джорем начал понимать реальность и масштаб угрозы.
— Боюсь, Камберу это не по силам. Ты сам видел, как Синхил на меня реагирует. Не зря все чаще за последние месяцы я не общался с ним напрямую, а передавал свои идеи и предложения через Келлена и вас с Райсом — но даже к вам он стал относиться куда хуже, чем прежде.
Джорем виновато потупил глаза, а Камбер продолжал.
— Только что меня посетила одна мысль. Похоже, здесь я больше не могу принести никакой реальной пользы. Мое присутствие при дворе скорее помеха, нежели преимущество — для Синхила и для всего нашего дела. Я уже подумывал о том, чтобы удалиться, исчезнуть и исподволь притормаживать маховик, неосторожно раскрученный нами. Теперь появляется иной, на мой взгляд, лучший выход.
— Я что-то не понимаю тебя, — несмело заговорил Джорем. — И мне, похоже, не хочется этого.
— То же самое можно сказать и про меня, — ответил Камбер. — Замысел страшит, и этого не выразить словами, но исполнение его разрешит задачи, которые мне, Камберу, не разрешить никогда. Нас только двое, никто другой не знает о смерти Келлена. Мы известим тех, кого необходимо. Если я займу его место…
Джорем протестующе взмахнул руками, загораживая от отца тело викария. Кровь отлила от лица михайлинца.
— Нет! Я знаю, о чем ты, и не позволю этого.
— Джорем, не заставляй меня тратить время на объяснения, иначе мы погубим дело. Поверь, это единственный способ. Элистер Келлен должен жить, а значит, Камбер Мак-Рори умрет. Кстати, нужное заклинание совершенно безопасно.
— Нет, — упрямо повторил Джорем, которого слова отца повергли в полное смятение.
— Да. Соглашайся же. Все не так уж и страшно. Я ведь не умру по-настоящему. Кроме того, оставить о себе воспоминания как о воссоздателе династии Халдейнов — завидная участь. Даже Синхил, несмотря на скопившуюся в нем желчь, не станет возражать против достойных похорон Камбера Кулдского где-нибудь в Кайрори, рядом с прахом его предков. А я как Элистер Келлен буду продолжать делать то, что Камберу теперь не под силу. Думаю, наш старинный друг не стал бы возражать.
Он взглянул на неподвижное лицо Келлена.
— Джорем, возможно, это не самое лучшее решение, но самое действенное из всех доступных. Если мы упустим эту возможность, когда еще нам выпадет такое? Вспомни о Синхиле. Подумай о Гвиннеде. Неужели ты не поможешь мне? Без тебя мой план неосуществим.
Джорем убрал руки и прижал к груди, потом зажмурился и обреченно склонил голову. Он поднял взгляд на отца после долгой паузы, В серых глазах отражалась безграничная печаль.
— Тебе необходимо это?
— Думаю, да.
Джорем глотнул, пытаясь унять навернувшиеся слезы и вернуть течение мыслей в русло логики.
— Совершив это, ты окажешься на краю пропасти, особенно в отношениях с Синхилом. Не понимаю, как ты надеешься его обмануть? А остальных?
— Приобретением памяти Келлена, тем, что знаем мы с тобой, а еще буду молиться. Я могу сослаться на опустошение после битвы и потрясение от смерти Камбера, а возможно, сумею и удалиться куда-нибудь на время.
— И что потом? — спросил Джорем. — Отец, ничего не известно толком о его дружбе с Синхилом. Кроме того, есть еще Орден, отнимающий силы и время, а ты даже не священник. Добавь сюда епархию, которую он собирался принять. Бог мой, даже помышлять об этом — безумие!
— Пусть безумие и я — сумасшедший, но ты либо поможешь, либо предашь меня! Что ты выбираешь? У нас нет времени на споры. В любую минуту нас могут увидеть.
Отец и сын смотрели друг на друга. Оба испытывали смущение и упрямились, были полны решимости и терзались сомнениями, мучились и сострадали друг другу. Потом Джорем нагнулся и принялся освобождать ноги Келлена от доспехов. Когда он возился с застежками, на полированный металл поножей упала слеза.
Облегченно вздохнув, Камбер освободил голову викария от кольчуги и положил руки на лоб под серебристыми волосами. Закрыв глаза, он сконцентрировался и проник к тому, что оставалось Элистером Келленом.
Уцелевшие образы памяти были разрознены, беспорядочны и уже тронуты тленом. На большее надеяться не стоило. Камбер не стал копаться в памяти, он спешил сделать ее своей. Пришлось только позаботиться о сохранении существующей последовательности вплоть до самых мелких деталей и освободиться от запечатленных в мозгу призраков смерти. Утраченные фрагменты воспоминаний Камбер дополнит собственными, это будет сделано позже — сейчас надо было поскорее извлечь живые мысли из разбитой телесной оболочки. Цена поспешности была высокой. Принимая чужую память вот так, целиком, Камбер обрекал себя на физические страдания, когда он станет приводить в порядок сознание Келлена. Муки умирающего станут его ощущениями от первого же прикосновения. И чем скорее перетерпеть, тем лучше. Хаотические воспоминания существуют в мозгу, как опухоль, растущая с каждым днем, угнетающая сознание. Давление делается непереносимо и способно свести с ума.
Он не станет этого дожидаться. На следующей неделе выберет время обратиться к воспоминаниям Келлена, возможно, с помощью тех, чья любовь и преданность помогут ему успешно сыграть свою новую роль. Разумеется, останутся и провалы, которые ему никогда не заполнить, но все же добытые образы — лучше, чем ничего, если он собирается стать для окружающих Элистером Келленом.
Камбер принял его сознание и закрепил в мозгу. Снова обратился к Келлену, на этот раз за тем, чтобы коснуться других связей — темных и страшных уз между ним и Эриеллой. Разбил их и уничтожил все следы таинств, которые Джорем называл не всегда честными. Когда последнее заклинание было нейтрализовано, казалось, и воздух посветлел.
Простившись со своим бывшим единомышленником, критиком и вдохновителем, другом и братом, он открыл глаза и встретил испытующий взгляд сына.
— Он…
— Теперь покоится с миром.
Джорем опустил глаза, прошептал молитву, перекрестился и взялся за доспехи. Отец помогал ему в молчании. Когда Келлен был освобожден от кольчуги, Камбер начал снимать собственную амуницию; Джорем обряжал в нее покойника, а Камбер облачался в доспехи викария. Покончив с ремнями и пряжками, он опустился на колени напротив сына. Джорем расправлял на бездыханной груди куртку голубой кожи, защищавшую во многих боях грудь Мак-Рори. Камбер спохватился, стянул с пальца фамильный перстень с монограммой и надел на левую руку Келлена, перепачканную в крови. Джорем снял печатку настоятеля михайлинцев и бережно положил ему на грудь.
— Чем ты объяснишь смерть Камбера? Когда мы отправлялись на поиски Элистера, ты был невредим. Тебя убила Эриелла?
Камбер взял увенчанный крестом шлем Келлена и надел поверх кольчужного наголовника.
— Мы расскажем все, как было, сместив происшедшее во времени. Поехав сюда, мы стали свидетелями поединка Келлена и Эриеллы. Я вступил в бой вместо израненного Элистера, но получил смертельный удар, и тогда Келлен убил Эриеллу. Мы привезем в лагерь тела погибших. Кто возьмется оспорить наш рассказ?
Джорем безразлично кивал, не поднимая головы. Камбер наклонился вперед и положил руки на плечи сына.
— Теперь мы так все и сделаем.
Джорем порывисто обнял отца, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
Камбер улыбнулся.
— Будь добр, поставь защиты.
Джорем с глубоким вздохом воздел руки и заговорил с закрытыми глазами. Слова таинства были привычны, он проделывал его множество раз, с отцом и без него, но никогда прежде не вкладывал в волшебство столько чувства.
Голубоватое сияние, хорошо заметное в наступившей тем ноте, взметнулось вокруг них. Джорем опустил руки, по лицу катились слезы, блестя на щеках.
Не замечая сыновних слез, Камбер нагнулся над Келленом и тронул перстень на его левой руке — холодный белый свет ударил из кольца. Левая рука отца и правая сына протянулись друг к другу и соприкоснулись кончиками пальцев; правую руку Камбер положил на лоб Келлена.
— Вспомни, — глухо промолвил он, силой любви сближая их, как это было два с лишним года назад в часовне Кайрори. — Протяни мне свою руку, сердце и мозг и, когда мы станем едины, соедини свой свет с моим.
Тем временем взгляд Джорема потускнел, дрожащие веки опустились. Он безропотно покидал реальный мир, погружаясь в глубокий деринийский транс. Камбер перевел взгляд на перстень между ними, свечение становилось все ярче, Спустя мгновение он закрыл глаза и сосредоточился — все, соединяющее души отца и сына, стянулось в тончайшую нить. Теперь Джорем был подготовлен.
Оставалось волнение, поверхность сознания не походила на зеркало пруда, скорее напоминала танец ручья, бегущего по камешкам солнечным весенним днем, Но в глубине, куда устремился Камбер, холодный ровный свет заливал сознание — Джорем раскрывался, все более подчиняясь.
Он уже не волен был влиять на происходящее, да и не пытался. В слиянии с Камбером сыну пришло осознание смысла и целей, поставленных отцом, их значения для будущего. Больше не было недавних страхов.
— Смотри, — зазвучал голос Джорема; по успокаивающейся поверхности заскользили зеленые листья. — Вот твоя телесная оболочка. Смотри, отец, ее суть раскрывается тебе. Она та же, что и у тела нашего друга. — Он перевел дух. — Пусть в холодном огне, дремлющем меж нами, смешаются два облика. Прими вид Элистера Келлена, а его телесная оболочка примет облик графа Кулдского. Да будет так. Fiat, Аминь.
Камбер беззвучно шевелил губами, но слова не шли с его уст. Джорем, не мигая, смотрел, как черты отцовского лица словно заволакивает дымкой. За густой пеленой облик его менялся и то же самое происходило сейчас с Келленом.
На мгновение перстень вспыхнул между ними, так что Джорем невольно вскинул руку, дабы прикрыть глаза. Когда же зрение вернулось к нему, то в человеке, стоящем напротив него на коленях, он не узнал родного отца. На лице, еще недавно принадлежавшем мертвецу, распахнулись глаза цвета морского льда и недоуменно уставились на него. А у человека, почившего вечным сном, что лежал у его ног, были черты Камбера.
Джорем с трудом сглотнул, отдергивая руку, когда ее коснулся чужой человек.