— И еще один, последний, — Камбер улыбнулся.
— Ты меня пугаешь.
— Вопрос в имени, — быстро добавил Камбер. — Возможно, тебе покажется пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.
— Кайрил? Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.
— Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.
Энском поднял бровь.
— Тебе хочется присоединить это имя к имени Элистера? А не поможет ли это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую картину?
— А что можно сложить? — возразил Камбер. — Легко объяснить решение данью памяти старому другу.
— А вдруг объяснения не удовлетворят?
Камбер пожал плечами.
— Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого. Другого пути доказать, что я не Элистер Келлен, нет.
— Это ты так думаешь, — пробормотал Энском. — Будь по-твоему, раз ты настаиваешь, так и сделаем.
Он остановился в дверном проеме, сделавшись темным силуэтом на фоне свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не вязались с торжественной решимостью лица.
— И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты продумал все заранее. Возможно, ты желаешь, чтобы посвящение прошло в каком-то определенном месте? Поскольку в соборе, как полагается, мы, конечно, провести его не сможем.
— Да, в часовне михайлинской крепости, где мы впервые объявили Синхила законным наследником престола. Подходящее место, как ты думаешь?
Спустя два часа все было готово. Ивейн с Райсом под присмотром обрадованного Джорема навели порядок в часовне, пустовавшей и магически запечатанной после Реставрации Халдейнов. Камбер, основная фигура в грядущей церемонии, не видел ни часовни, ни своих детей. Как Энском и обещал, никто не собирался облегчать ему задачу.
Камбер ожидал своего часа в маленькой комнатке, беспокойно расхаживая взад и вперед. Здесь царил невыносимый холод, ибо никто не потрудился развести огонь, но хотя бы было относительно чисто, так что он смог спокойно переодеться. Единственная свеча бросала слабые отблески на разложенное на столе одеяние, но не могла согреть озябшие руки. И хотя Камбер сознавал, что холод отчасти идет и изнутри, он был достаточно человеком, чтобы это причиняло неудобство — и достаточно Дерини, чтобы досадовать на неспособность полностью овладеть собой и победить волнение.
Он попытался определить истинную причину тревоги, но, увы, логика в данном случае оказалась бессильна. Должно быть, подобные чувства испытывал всякий священник в ожидании рукоположения.
Впрочем, он был готов и, видит Бог, не только душой, ибо давно преодолел все сомнения, но и телом, в деталях представляя весь ритуал, через который ему вскоре предстояло пройти. Как и все Дерини, он обладал отличной памятью, а сейчас ему помогали еще и воспоминания Элистера.
Час назад Энском обсудил с ним церемонию рукоположения и в конце концов, качая головой, решил остановиться на куда более древнем обряде, — как он заверил Камбера, тот куда больше подходил для Дерини.
Затем Камбер погрузился в глубокий транс, запечатлевая в памяти все реплики и движения церемонии, но он сознавал, что истинное понимание слов и движений придет лишь тогда, когда они в действительности совершат этот ритуал.
Сейчас, как воинская перевязь, его перепоясывал орарь — диаконская епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение? Неужели сорок лет прошло?
Задумчиво поглаживая шелковый орарь, Камбер повернулся к столу. Эта белоснежная риза, которую он наденет… Она — символ достоинства духовного лица. Восковая свеча лежала рядом. Ее он внесет в часовню перед началом обряда, и увидит Всевышний, что чисты помыслы раба его перед алтарем Господним.
Внезапный стук в дверь оглушил его. Неужели пора?
В комнату бесшумно проскользнул Джорем с горящей свечой в руке. В его глубокой озабоченности угадывалась и сдерживаемая радость. Не отрывая глаз от сына, Камбер, повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.
Скоро их навеки свяжут не только кровные узы. Камбер, осознав это, вздохнул, Джорем поспешно поставил свечи на стол и обнял отца — подумал, что запоздалые страхи все еще мучат его.
Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это, когда Джорем был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.
— Я не боюсь, сынок, — сказал он так жадно вглядываясь в лицо юноши, чтобы запомнить каждую деталь. — Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?
Джорем гордо повел головой. Несмотря на все усилия, его глаза наполнились слезами.
— Нет. Мне просто… захотелось обнять тебя… брат.
Камбер улыбнулся и принялся поправлять и разглаживать свое облачение.
— Брат. Как чудесно это слово звучит в твоих устах. — Он с любовью смотрел на Джорема. — По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.
Джорем нагнул голову, заморгал, прогоняя слезы, потом поднял глаза и улыбнулся.
— Пойдем, отец. Пора придавать этому слову второе значение.
Гордый, он умолк, взял ризу и перебросил через руку отца, зажег восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.
Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол поддерживали восемь стен, у каждой из них горело по толстенной свече желтого воска. Еще шесть освещали алтарь и распятие на восточной стене. Четыре канделябра обозначали стороны света: восточный стоял за алтарем, западный — у входа, еще два — у стен. Такого не требовалось в обычном обряде рукоположения в сан.
Все это Камбер мгновенно увидел и внес в память. Однако все внимание его привлекали сейчас три фигуры — казавшиеся столь значительными, что небольшая часовня словно бы еще уменьшилась в размерах от их присутствия.
Энском в полном облачении располагался левее алтаря, возвышаясь над остальными. Его лицо было непроницаемо. Райс и Ивейн стояли справа, отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря. Где-то позаимствованные михайлинские мантии преобразили молодых супругов. Золотые волосы Ивейн не уместились в капюшоне и ниспадали до пояса. Они с Райсом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.
Джорем затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней у алтаря и знаком пригласил Камбера ступить на ковер, переливавшийся, как россыпь драгоценных камней. Камбер опустился на колени, поцеловал кольцо архиепископа, и тот помог ему подняться.
— Переведи дух, пока мы будем ставить преграды, друг мой. Мы используем тот вид защиты, который был обнаружен тобой, Ивейн и Райс настаивали на этом выборе.
Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний раз они ставили эти преграды в этой же самой комнате. В ту ночь они надеялись наделить священника-принца деринийским могуществом, а в эту — Дерини давал священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.
Камбер стоял, вытянувшись и откинув голову назад, чтобы ни на что не отвлекаться, он щурил глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке и совсем иное — тепло ризы — на сгибе левой. Стоявший рядом Джорем поклонился архиепископу и взошел к алтарю. Справа и немного позади стояли Райс и Ивейн. Слева слышалось учащенное дыхание Энскома. Камбер в последний раз перед шагом в новую жизнь углубился в себя.
Спустя мгновение Ивейн вышла вперед и опустилась на колени возле ступеней. Джорем наклонился, поцеловал алтарь, взял в левую руку новую восковую свечу и правой плавно приблизился к нетронутому фитилю.
Вспышка. Свеча разгорелась. Джорем повернулся, приглашая Ивейн подойти. Когда Ивейн взойдет по ступеням, возьмет свечу и зажжет большую свечу на востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.
Вспыхнуло пламя восточной свечи, Ивейн вернулась и, прикрывая пламя ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.
Камбер зажмурился и обратил свой мозг к возведенным преградам, ощущая концентрацию энергии вокруг. Ивейн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он услышал шипение новой щепоти ладана, подсыпанной в дымившее кадило, и перестал оценивать происходящее. Джорем с кадилом отмеривал шаги перед алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.
— Incensum istud a te benedictum… Пусть эти благословенные благовония вознесутся к Тебе, о, Господи. Et descendat super nos praesidium tuam. И пусть Твои покровы защитят нас.
Ивейн зажгла последнюю свечу слева, и Камбер слышал, что она возвращалась. В воцарившейся тишине позвякивали звенья цепочек качавшегося кадила, Джорем окурил священным дымом сестру и повернул направо, чтобы повторить ее путь. Когда его голос вновь поплыл среди курений, Ивейн заняла место позади отца.
— Terribilis est locus iste: hie domus Dei est, et porta caeli… Устрашитесь — это дом Господень и врата Небес, да будет наречен он обителью Бога.