— Сигер Истмаркский, — сказал Синхил, — в знак клятв, которыми мы только что обменялись, я верну тебе твой меч, но не раньше, чем он станет символом наших уз.
Он искусно опустил меч на правое плечо Сигера. Краска удовольствия залила лицо графа, и, поняв, что делал Синхил, он опустил голову.
— Сигер Истмаркский, я подтверждаю твои нынешние звания и титулы… — Он переложил меч на левое плечо. — Утверждаю, что большее еще впереди.
Он слегка коснулся мечом головы Сигера, потом положил его на раскрытые ладони и преподнес графу. Тот принял оружие с поклоном, поцеловал его и со звоном вложил в ножны…
По этому звуку зал разразился шумными приветствиями, король поднял графа Сигера Истмаркского и повел к своим знатнейшим вассалам — его новым товарищам.
Союз, заключенный с Сигером, изменил планы Синхила на лето. Вместо того, чтобы оставаться в Валорете и продолжать реформы, король во главе войск отправился в Келдор вместе с Сигером и Джебедией, со все возрастающим интересом наблюдая, как эти два способных военачальника понемногу отвоевывают и закрепляют свою власть на тех землях, что раньше были отданы вождю Истмарка лишь номинально.
Канцлера своего король оставил в столице, помогать королеве Меган, правившей в его отсутствие, и готовить новое судебное уложение, которое Синхил намеревался вынести на обсуждение Зимнего Совета. Райс с Джоремом также оставались в Валорете, причем первый неотлучно находился при королеве, а второй — на службе канцлера-епископа.
Поразмыслив, небольшую часть войска под руководством графов Фэнтана и Таммарона Синхил отослал охранять границу между Истмарком и Торентом, дабы отбить у торентцев охоту ко враждебным вылазкам. Разумный ход: даже если Нимур Торентский прежде замышлял недоброе, вместе со своими выкупленными из плена рыцарями, теперь он успокоился. Так что на новой восточной границе Гвиннеда с лета 906 года воцарился мир, хотя Синхил и не мог с уверенностью утверждать, что это случилось благодаря его действиям.
На севере войска Синхила почти не встречали сопротивления. Большая часть келдорцев прошлой осенью приняли Сигера как освободителя, а теперь приветствовали полулегендарного короля Синхила, словно доброго друга. Сложнее оказалось в Рэндалле, поскольку в этой гористой местности было легко укрыться остаткам разбитой армии Фестилов, совершавшим вылазки против гвиннедцев. Однако к концу августа своего убежища у двух озер лишились последние в Келдоре Фестилы — племянник и племянница убитого Термода в конце концов сдали свою крепость в Рорау.
Синхил не позволил казнить этих совсем еще детей, хотя Сигер так и горел желанием, а Джебедия советовал. Но он не мог и отпустить их, чтобы в будущем не было еще одной угрозы трону. Пока хватало и опасности со стороны Торента. Синхил неохотно передал подростков под опеку старшего сына Сигера Эвана, которого объявил владельцем Рэндалла. До конца своих дней Фестилы находились у Эвана в почетном плену — участь, безусловно, безрадостная, но это был предел королевского милосердия.
Объединение земель было завершено к исходу летней кампании. Рорик, средний сын Сигера, так отличился в боях, что получил большую часть бывших владений своего отца в Истмарке. Младший сын графа, тоже Сигер, был наделен графством Марли, севернее прежних границ Истмарка, потому что и он обнаружил немалую храбрость и преданность. Сам Синхил был в восторге от того, что у него на службе три сына Сигера, он и мечтать не мог о таких надежных и могущественных союзниках, способных водворить порядок в его владениях.
Наибольшие почести достались самому Сигеру: впервые в истории Гвиннеда ему жаловался титул герцога и право последнего владения землями Клейборн — новое герцогство получило название по имени главного города в северо-западной части Келдора. Герцог Сигер становился наместником короля в келдишских владениях. Должность предоставлялась и всем потомкам герцога Клейборнского, покуда род его не прервется. Рэндалл, управляемый теперь Эваном, добавлялся к титулу клейборнских герцогов. При жизни герцога Рэндалл был во власти его старшего сына, фактически являясь самостоятельным графством. После смерти Сигера Эван становился герцогом Клейборнским и графом Рэндаллским, объединяя земли и титулы окончательно. Словом, к концу лета у Сигера появились немалые поводы порадоваться.
А в Валорете для Камбера недели и месяцы бежали так же быстро, как и для Синхила в Келдоре, хотя и не наполненные военной горячкой. К концу лета положение королевы Меган сделалось очевидным, ее радостным оживлением любовались все, кто любил обычно такую грустную королеву. У Ивейн тоже проступали признаки приближавшегося материнства. Ребенок должен был родиться вскоре после Рождества. Райс, ходивший за обеими, не мог припомнить, когда еще был так доволен — здоровьем и настроением Меган и развитием сына, которого носила под сердцем Ивейн.
Сын Меган станет еще одним принцем Гвиннеда, и, видит Бог, он нужен им. Но мысль о собственном ребенке каждый раз просто будоражила. В этом они с будущей матерью были полной противоположностью: он горячо радовался, а Ивейн делалась все более спокойной и ровной, наполнялась неземным умиротворением. Черты лица и линии тела приобретали мягкость и плавность, прежде Райс не видел своей жены такой… Даже Джорем — большой любитель пикировки с сестрой — оставил свои колкости.
Камбер тоже заметил перемену в дочери и в отношении к ней Райса и Джорема. От их неуклюжего внимания он старался оберегать Ивейн, помогал ей приспособиться к своему положению и старался не утруждать. Подолгу бывая вместе, они и теперь иногда занимались переводами, раздумывали над таинственными фигурами преград и их предназначением, но чаще просто отдыхали — в контакте сознания освобождали от напряжения мозг.
Отец и дочь не забывали и о сложностях двойной жизни Камбера и более всего размышляли над последствиями возможного объявления его святым. Для племени Дерини и даже для будущего страны канонизация скорее всего была благотворна. В этом мог сомневаться разве что щепетильный Джорем.
Кощунственность причисления живого к лику святых, да еще священника, божьего слуги — вот что страшило и не давало покоя. Что произойдет с живым Камбером в тот момент, когда его объявят святым? Это не дано знать смертным. Он надеялся, что и не придется узнать.
Отсутствие Синхила предоставило его канцлеру значительную свободу. Она была употреблена на то, чтобы выяснить как можно больше о камберианцах и попытаться что-то предпринять. Новости, донесения из провинции и дворцовые слухи понемногу складывались воедино.
Случайно встретив гавриилитского аббата отца Эмриса, явившегося ко двору с жалобой о посягательствах на земли Ордена неподалеку от аббатства святого Неота, Камбер узнал, что Кверон Киневан покинул Орден еще в апреле. Эмрис до сих пор недоумевал, почему, Священник-Целитель имел безупречную репутацию как в самом Ордене, так и в миру. Эмрис не мог объяснить, ни почему Кверон ушел, ни куда он подевался.
Из другого источника Райсу стало известно, что Кверон участвовал в покупке частично укрепленного и сильно разрушенного замка под названием Долан, стоявшего у дороги из Валорета на северо-восток к Кайрори. Дальнейшее расследование показало, что отца Кверона пару раз видели в том районе уже не в белом облачении своего бывшего Ордена и что за отремонтированными стенами Доланского замка энергично ведутся строительные работы.
Последнее обстоятельство немало удивляло. Откуда у Кверона взялись деньги на покупку особняка, ведь, как и каждый священник, он дал обет бедности? Однако дворцовые события помешали Камберу завершить расследование. Несмотря на то, что Синхил по-прежнему находился в Келдоре и должен был вернуться не раньше середины сентября, Совет (вернее, та его часть, что пребывала во дворце) собирался дважды в неделю, разбирал текущие дела и отправлял подробные отчеты королю. Королева-правительница с немалым трудом заставляла себя высиживать на заседаниях. Энском, всегда радевший о заботах церкви, все лето переносил приступы болезни и чаще отсутствовал, чем присутствовал.
Чем хуже становилось архиепископу, тем больше времени проводил Камбер у его постели, повинуясь не долгу, а глубокой симпатии и привязанности. Многолетняя болезнь желудка одолевала состарившегося архиепископа. Даже такой умелый Целитель, как Райс, был в состоянии лишь облегчить страдания, а это умел делать и Камбер. Его Энском и предпочитал видеть около себя.
По настоянию архиепископа, Райса и Джорема отрядили съездить в Кайрори, а на самом деле проведать Долан и выяснить тамошнее положение дел. Разведчики появились неподалеку от замка в середине августа и провели там почти неделю. Представились купцами-путешественниками, наблюдали за сновавшими туда-сюда рабочими и расспрашивали некоторых.
Выяснилось, что особняк куплен через посредника по имени Джон, расплатившегося золотом. Теперь с работниками расплачивается бейлиф Томас, он же имел дело и с жителями деревень, приносившими съестные припасы. За золото и серебро бейлифа от крестьян требовалось помалкивать о том, что они видели внутри. Пользуясь деринийскими способностями, Райс и Джорем узнали, что большинство строений похожи на монастырские. Старая часовня Долана была восстановлена и, как утверждали некоторые, значительно расширена. Через доланские ворота проследовало огромное количество прекрасной древесины и камня, а один старый плотник рассказал о большой статуе человека в плаще, под капюшоном, поставленной возле нового алтаря из розового мрамора.
Если хозяин этого места был тут, без сомнения, им являлся маленький сухощавый человек в серой одежде, время от времени прогуливавшийся по крепостным стенам в ночные часы. Его облик как нельзя более точно совпадал с описанием Кверона вплоть до толстой рыжевато-каштановой гавриилитской косы длиной до пояса. Райс и Джорем не видели его собственными глазами, но человек, по которому они считывали мысли, не мог солгать. Сомнений не оставалось: Кверон был в Долане.
Для окончательного выяснения ситуации они перед отъездом нанесли ночной визит в Кайрори. Элинор не было — вместе со своим новым мужем и сыновьями она отправилась проведать родню супруга; но Умфрид, старый бейлиф Кайрори, охотно впустил молодых людей.
— Да, посетители продолжают молиться у могилы покойного хозяина, — рассказывал Умфрид. — Многие оставляют цветы. Могила осталась прежней, к хозяйке никто не обращался с предложениями по постройке храма. А что, отец Джорем и лорд Райс тоже считают покойного святым?
Потайным ходом, соединявшим жилые комнаты и фамильную часовню, бейлиф привел их к цели путешествия.
В сопровождении Умфрида они не стали убеждаться в неприкосновенности надгробия, поверили старику на слово. На обратном пути в Валорет они повстречали камберианские часовенки, очевидно, поставленные поселянами без постороннего наущения, а просто в память о добром графе. С собой Райс и Джорем везли записки из часовни с молитвами и просьбами к святому заступнику.
Разведка не позволяла заключить, разрозненные это проявления стихийных человеческих чувств или проявления набирающего силы, организованного движения. Рассматривая записки с могилы, Камбер заметил, что почерк некоторых напоминает руку Гвейра. Впрочем, совершенной уверенности не было — слишком много бумаг приходилось ему просматривать, а почерк бывшего секретаря ничем особым не выделялся.
Серьезного расследования не состоялось — в ночь на первое сентября Энском Тревасский умер на руках Камбера. Участившиеся колики и приступы тошноты, от которых архиепископ таял на глазах, завершились кровавой рвотой на пороге кончины. Умирающий не чувствовал боли — руки друзей избавили его от страданий, но и вся деринийская мудрость уже не могла спасти Энскома.
Камбер как епископ Грекотский отслужил погребальную мессу, показавшуюся ему едва ли не самым сложным из того, что ему приходилось делать. Жаркая и влажная погода не позволила отсрочить похороны до возвращения короля — заклинание против тлена не могло действовать так долго. Энском был погребен в склепе под собором через два дня после смерти.
Он был еще жив, а в Гвиннеде, зная об ухудшении здоровья архиепископа, гадали о преемнике. В конце концов, при нескольких воздержавшихся все голоса были отданы Джеффраю Кэрберийскому.
Некоторое время Джеффрай, один из шести странствующих епископов Гвиннеда и бывший член гавриилитского Ордена, был кандидатом на получение епархии. Епископ-Дерини, умеренный, он пользовался доверием многих людей, был известен всей Пурпурной Марке, где обитал в последнее время. Казалось, он обладал умением соединять совершенно несоединимое (талант, очень полезный стране в будущем).
Энском, правда, сначала не думал назначать Джеффрая в Валорет, зная, что умрет раньше Камбера, он не хотел оставлять друга один на один со Слугами святого Камбера. На кафедре столичного собора должен был поэтому воцариться надежный преемник, который будет посвящен в тайну и воспрепятствует канонизации.
Но претенденты не отвечали ни этому требованию, ни прочим достоинствам, чтобы занять такой ответственный пост, а времени у Энскома оставалось все меньше; Единственное требование к преемнику архиепископ ни за что не согласился бы изменить — он должен быть Дерини. Человеку нельзя доверять пост главы церкви. Только такой могущественный заступник может оградить племя Дерини от нападок и преследований.
Поэтому за недостатком других кандидатур Энском выбрал Джеффрая. По крайней мере, тот был Дерини, причем опытным, хотя Камберу не стоило слишком на него полагаться. За неделю до смерти Энском назвал имя своего избранника в письме Синхилу в Келдор. Когда пришло согласие короля, Энском уже был мертв. Архиепископ Орисс Ремутский созвал Совет епископов и представил избранника Энскома. Когда он сказал, что и король одобрил выбор, епископы не стали спорить.
Подобно Энскому, Камбер сомневался в человеке, которого не знал ни как Камбер, ни как Элистер, но других предложений не было, поэтому ему пришлось сказать да вслед за остальными. Из-за того, что Джеффрай не знал и не должен был знать правды об Элистере Келлене (Камбер и Энском остерегались прошлых связей Джеффрая и Кверона по Ордену), он не станет противником Слуг святого Камбера, когда они поднимут головы.
В течение недели после посвящения Джеффрая ничего необычного не случилось. Вестей из Долана не было, и когда вернулся король, чтобы выразить скорбь о кончине Энскома и познакомиться с новым примасом Гвиннеда, дворцовая жизнь потекла по привычному руслу. Следующие несколько недель Камбер был занят встречами и совещаниями с Синхилом, он почти забыл о своих опасениях.
Сын Меган родился в конце сентября (его назвали Райсом в честь Целителя, помогавшего ему явиться на свет), Синхил, обрадованный здоровым телом и духом малыша, объявил неделю торжеств. Меган поправилась значительно быстрее, чем после предыдущих родов, и казалась счастливой уже от присутствия короля в городе. Новорожденный принц рос не по дням, а по часам.
Через месяц после смерти Энскома новый архиепископ созвал консисторию, просив прибыть всех епископов и глав религиозных Орденов. Собрание было назначено в том же зале капитула, где Камбер впервые предстал перед михайлинцами в качестве Элистера Келлена, только теперь Камбер был один из восьми присутствующих епископов; он сидел в крайнем из трех кресел слева от Джеффрая. В этих стенах он уже не был канцлером Гвиннеда, а одним из князей церкви.
Джорем расположился сзади на табуретке. Каждому епископу полагалось иметь при себе одного помощника, и выбор Элистера Келлена, естественно, пал на Джорема — личного секретаря. Кроме сына, в этом собрании не было ни одного человека, известного Камберу до превращения в Элистера Келлена.
Утреннее заседание было рутинно. В течение первого часа архиепископ Джеффрай принимал изъявления почтения от аббатов и настоятелей, которые не присутствовали при провозглашении примаса. Затем, после короткого обращения к присутствующим, в котором Джеффрай обрисовал свои помыслы, он объявил начало дискуссии о возможных кандидатах на место освобожденного им епископа.
Камбер много слушал и мало говорил. Утро завершилось без происшествий. В полдень Совет удалился на легкий обед.
Ничто не предвещало нарушения заведенного порядка и степенного течения заседаний. После перерыва Камбер возвращался в зал, важно выступая по выложенному узорной плиткой полу. Развлекался разговором с сухопарым епископом Юстасом, своим соседом по месту в синоде, беседа была шуточная. Поодаль следовал Джорем, у него с секретарем Юстаса был свой разговор.
Усевшись в кресло и продолжая улыбаться очередной остроте собрата-епископа, Камбер мельком взглянул в зал. Там негде было яблоку упасть, утром народу было вдвое меньше. Сидели и стояли вплотную представители всех влиятельных монашеских Орденов Гвиннеда, лиловые епископские одежды терялись среди белых, красных, синих плащей и сутан. Креван Эллин с михайлинцами занимал места на дальнем ряду скамей, как раз за епископом Дермотом О'Бирном. Ближе к помосту располагались отец Эмрис и два десятка священников-гавриилитов.
Камбер оглянулся, за его спиной тоже сгрудились люди. В этот момент глашатай архиепископа ударил о пол кованым железом посохом, требуя, тишины. Архиепископы Джеффрай и Орисс вошли и заняли места, их встречали стоя.
Когда все расселись, Камбер увидел, что в зал проскользнул Джебедия и присоединился к Кревану и прочим михайлинцам; он был одет, как простой рыцарь-монах, — никакого знака, свидетельствующего о его мирском положении, не было. Джебедия, как показалось Камберу, поглядывает на него с любопытством. Но прежде, чем удалось поразмыслить о его взглядах, глашатай снова ударил посохом — внимание. В наступившей тишине раздался его зычный голос.
— Ваша милость, преподобные отцы, братья нового религиозного Ордена просят позволения выступить перед вами и подать прошение.