Будь проклят тот день, когда я села за руль этого драндулета! Советский кинематограф просто кладезь цитат для описания нынешнего состояния Васильевой Евгении Николаевны, двадцати шести лет от роду. «Кавказскую пленницу» я уже использовала, так, что у нас там? «Бриллиантовая рука»? Семё-ё-ё-ё-н Семёныч! Опять повелась на отцовские уговоры, взяла его машину, пока своя в ремонте? Ведь всем известно, что я и техника — это две параллельные вселенные, и мой «Рено» функционирует только за счёт бескорыстия бывшего одноклассника, имеющего свой процветающий автосервис и виды на меня.
Отцовская вазовская «семёрка» меня ненавидела: открывала вторую переднюю дверь, когда захлопывалась водительская, запотевала в любую погоду, воняла жженой резиной, намекая, что трогаться с места я не умею. Папа мог усмирять эту дуру цвета «пицунда» одним взглядом. Но где папа, и где дура, чёрт её дери!
Машинально похлопав по всем карманам и заглянув в бардачок, попыталась найти хотя бы одну сигаретку, но семёрка явно была для меня несчастливым числом. Я сидела в машине с отказавшей электрикой на грунтовой обочине посреди леса. На экране смартфона угрожающе высвечивалось 22:45. Падал милый пушистый снежок, нос замерзал, и трасса была пустынна, как перспективы моей личной жизни. Нужно закрыть глаза и расслабиться. Ну не выйдет же, в самом деле, из леса серый волк, правда? Какие тут могут быть волки? Или медведи, например. Лоси всякие. Так, пара зайцев и белки. Тишина здесь, на забытой богом трассе, на которую я свернула после Т-образного перекрёстка (ну, Ольга, доберусь я до тебя!), стояла необыкновенная. Если отбросить все неприятности, то можно услышать, как падают на колючие ветки высоченных елей невесомые снежинки. Подставить лицу новорожденному снегу было так… приятно? Какое забытое ощущение — стоять, задрав голову к небу, и ловить холодные пушинки языком. Прямо детство! С дерева слетела какая-то птица, обрушившая с ветки целый сугроб и чуть не доведшая меня до кондратия. Ладно, птичка как-тебя-там, спасибо, что вернула в реальность. Конечно же, интернет не ловил и сеть, естественно, «не найдена». Паника липкими пальцами пробиралась за пазуху, а в таких случаях лучше чем-нибудь занять мозг.
Где-то в салоне осталась карта, я открыла дверь и сунулась к переднему пассажирскому сиденью, чтобы поднять с мокрого (привет студентка, попросившая подвезти!) раскисший лист формата А4, на котором Ольга, коллега, распечатала карту, скачанную из интернета. Подсветив себе телефоном, я пыталась понять, это у меня с ориентацией плохо, или карта нагло врёт? Ага, значит, свернули мы с «семёркой» вот здесь, по этой еле видной серой ниточке. Если же вернуться назад, к перекрестку, то, прошагав еще пару кэмэ, можно погреться в придорожной забегаловке без названия.
— Охо! — зычно крикнула сова совсем рядом.
— Да уж! — нервно поежилась я под коротким норковым полушубком. — Сама от себя в шоке, знаете ли.
Сто лет не запирала машину ключом, да и кто угонит-то? Снегири? Совы? Хотелось весело засмеяться, но не получалось. Ну и влипла ты, Женечка!
Идти было далеко, дорогу еще не замело свежим снегом, вокруг красивые ели — ей богу, смотр красавиц для Кремлёвского новогоднего утренника. А вот под раскидистыми нижними лапами, у самых стволов, притаилась пугающая чернота, которая от наведенного луча телефонного фонарика становилась только страшнее. Ладно, пройдусь пешочком, заодно согреюсь. Ни с того, ни с сего мне вдруг запелось в маршевом ритме: «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожела-а-а-а-й мне удачи!» Ничего более оптимистичного память не подсказала, но песня бодрила. Через минут десять показался Т-образный перекрёсток и, свернув направо, я зашагала быстрее: прекратился снегопад и легкий морозец принялся покусывать нос и щёки. Прошло время, и запас бодрящих песен, слова которых я знала бы от и до, закончился. Тёмная тень сорвалась на меня так внезапно, что ноги сами присели, а руки закрыли голову. Большая птица скрылась из виду, с ветвей елей, что она задела, падали комья снега.
Ну, хорошо! Пусть здесь редко ездят нормальные люди, но ведь ездят же? Моя надежда не хотела умирать ни первой, ни последней, она жмурила глаза и делала вид, что всё прекрасно. Знакомый писк помог воспрянуть духом: сотовый милостиво сообщал о том, что он пришёл в сетевое сознание. На ходу я искала в телефонной книге знакомый номер и, когда раздались первые гудки, чуть не запрыгала от радости!
— Тёть Тань! Это Женя! Машина сломалась, и я тут заблудилась немного, иду пешком по трассе, замёрзла — жуть! Пусть Михай меня подхватит, а?
Странное молчание тёти поначалу было списано на оторопь от услышанного, но вот родственница, наконец, заговорила каким-то не своим, слегка осипшим голосом.
— Жень, ты же спать ложилась пять минут назад, какая трасса? Вы с Мишкой самогона дедовского хлопнули что ли? Шутите по-дурацки, как дети малые!
— Как спать? Я же не доехала до вас! — мозг отказывался анализировать полученные данные. — Иду вот по свежему снежку, папкина машина за поворотом осталась. У вас тут леса и днём-то выглядят серьёзно, а сейчас и подавно. Страшно! Если Михаю жалко бензина, так я бак ему залью, честно!
— Миша! — крикнула тётя в невидимое пространство, и волосы зашевелились под шапкой: я слышала, как там, в знакомом с детства доме, двоюродный брат разговаривал… со мной!
И тётка обращалась ко мне тамошней с укором:
— Жень, тут ерунда какая-то! Шуточки всё ваши, доведете до инфаркта меня, остолопы!
— Тёть Тань, ты чего? — какой весёлый у меня там голос, слегка пьяненький.
— Девушка звонит с твоего номера и говорит, что она — это ты!
— Алло! — как, оказывается, цинично-грозно разговаривает самозваная Евгения с незнакомцами. — Девушка, что происходит, вы кто? Почему пугаете моих родных?
— Ты Женя?
— Да.
— Евгения Васильева? Николаевна?
— Николаевна… — на том конце провода собеседница тоже почуяла неладное.
— Не может быть! Это я Николаевна Васильева!
Но доказать свою правоту не удалось: вопреки полным закромам зарядки, телефон прощально пискнул и погас.
Надежда рухнула в глубокий обморок, а я разрешила себе паниковать и кричать от страха.
— Помогите!
— Ите-ите-ите-те-те! — отвечало с издёвкой лесное эхо.
— Жила была девочка. Сама виновата! — я начинала говорить сама с собой, что, в принципе, в такой ситуации не удивительно.
Нужно вернуться в машину, утеплиться и ждать утра. В конце концов, высосу бензин и разведу костёр. Или спалю к чертям эту самую «семерку», к утру точно не замерзну, и еще до обеда тепла останется. Я развернулась и сначала не поверила глазам: сочная полная луна, висевшая аккурат надо мной, освещала засыпанную снегом широкую просеку, на которой еле-еле угадывалась какая-то колея.
— Да ну вы бросьте!
Дороги не было. Не было дороги! Не Бермудский же здесь треугольник!? За спиной посёлок Солнечный, указатель проезжала, помню, а вот в той стороне живёт моя родня. Деревня Кленовый стан, улица Совхозная, дом пять.
В итальянские сапожки с евромехом набился снег и невыносимо холодил щиколотки. Как я оказалась в сугробе? Нужно выбираться! Но выбираться было некуда. Снежная девственная равнина серебрилась в лунном свете. Неужели так занесло? Страшась догадки, я повернулась в обратную сторону и закусила губу. Исчезли любые ориентиры, которые подсказывали бы направление трассы. Да и леса больше не было — кое-где, дырявя идеально ровное снежное пространство, высились одиночные сосны. Ноги подогнулись, и я осела. Вскипели и вырвались на волю слёзы непонимания и ужаса. Глаза снова уловили движение — передо мной в позе елочной игрушки сидел большой белый заяц. Трудно было разглядеть его мордочку, но сто к одному — на ней было выражение крайнего изумления.
— Ну, есть что сказать? Или так, понаблюдать решил? — если коллеги узнают, что я разговаривала с косым, то меня прямо из офиса в дурку увезут. — Покажи лучше, где дорога. Мне машину свою нужно найти.
Думаю, на самом деле, заяц не смеялся, просто это активно шевелился его нос, пытающийся определить, чем пахнет странная женщина, сидящая в снегу. Но казалось, что в его лице похихикивала надо мной с издёвкой сама судьба.
— Чего ржёшь, шапка-ушанка?
Косой обиделся и, смешно подкидывая задние ноги, неспешно вышел из чата.
В безумной попытке оживить мобильник, положила его за пазуху — вдруг отогреется и заработает, и тогда я позвоню по номеру сто двенадцать и вызову МЧС. Бравые ребята примчатся на помощь на снегоходах, напоят горячим чаем из термоса, укутают в теплое одеяло, немного пожурят и отвезут домой. Да-да, именно так и будет! Только нужно встать и постараться походить туда-сюда. Подумаешь — легкий морозец! Но самовнушение уже перестало помогать, телефон реанимироваться не хотел, вокруг не наблюдалось ни души, и только оглушающая тишина служила фоном для панических мыслей о скорой смерти. По спине прошла волна странного озноба, словно кто-то стоял сзади и внимательно меня рассматривал. Стало страшно, как в детстве, когда в полутёмной комнате мерещатся ужасные чудовища, а встать и посмотреть, что это всего лишь брошенная небрежно на стул кофта, не хватает мужества. Оглянулась: никого! Как там у Джека Лондона? Белое безмолвие… Накатила странная апатия, почему-то начало клонить в сон, и стоило лишь закрыть глаза, как я провалилась в холодную темноту.
— Ну-ка то! Вставай девонька! Зазябла, ой, зазябла! — во сне со мной разговаривал сам Морозко. Его белая борода в лунном свете переливалась серебром, а изо рта вырывались облака пара. — Каким поветром, какой дорогою добрела, горемыка?
Меня зачем-то пытались поднять на ноги, и оставалось лишь вяло отбиваться: всё равно сил ни на какие активные телодвижения не было. Помню, что уложили на что-то достаточно мягкое и укрыли сверху тяжелым и тёплым. Отлично! Досыпать в комфорте и под мерное укачивание гораздо приятнее!
Нет, ну такого же не может быть?! Где-то совсем рядом истошно закричал петух, но один с трудом приоткрытый глаз оптимистично сообщал о том, что ещё темно и можно спать дальше. Тётя Таня же говорила, что петуха головы лишили. Нового завела? Я перевернулась на другой бок, но сон не шёл. Какие-то чужие запахи витали вокруг. Слишком резкие. Раскрыла оба глаза и поняла, что лежу лицом к лицу с девочкой лет десяти. В весьма тусклом свете ночника я с трудом смогла разглядеть круглое личико, заострённое книзу, чуть открытый рот, одеяло, подтянутое под самый подбородок. Немного сориентировавшись в пространстве, с удивлением обнаружила себя на полу, а за спиной еще пару детишек. То есть нас всех четверых уложили на одну постель? А как же диван в гостиной? И тут мой взгляд наткнулся на ночник. Ну как ночник — горящая щепка в металлической подставке. Привстав на локте, заметила женщину, нагнувшуюся к печке. К печке?! Пришлось сесть для ясности мышления.
— Здравствуйте! — громко прошептала я, боясь разбудить детей. — Меня Женя зовут!
— Оклемалась, голубушка! — трудно было сказать, сколько хозяйке лет. Голос молодой, но в полумраке лицо её казалось морщинистым и одутловатым.
— Я по дороге заблудилась, знаете, у меня там машина осталась, забрать бы. У вас в деревне трактор есть?
Женщина слушала меня, кивала и слегка улыбалась, как капризному ребёнку, которого иной возможности успокоить нет. Скрипнула дверь — в помещение вошел давешний Морозко, хозяин, судя по всему. Он подошел к женщине, и та, продолжая мне улыбаться, принялась что-то нашёптывать супругу на ухо. Мужчина был одет странно даже для деревни. Может, староверы? Медицину отрицают, машины, интернеты всякие? Как жаль, что я не интересовалась этой темой, теперь вот думай, как себя вести.
— Спасибо, что помогли! Извините, не знаю, как вас зовут. Но вы прямо как МЧС!
Мужчина слегка нахмурил густые брови, что в условиях плохой видимости выглядело угрожающе. Женщина прикрыла рот ладошкой и покачала головой.
— Чудно говоришь, девица. Спи покуда! — приказной тон Морозко немого напряг, но что взять с человека, просыпающегося ни свет, ни заря.
Я послушно улеглась на место и стала вспоминать, куда сунула мобильник. Ну не могут же люди, пусть и староверы, совсем без электричества и связи жить. Лишь бы зарядка нужная нашлась. Рядом сладко посапывали ребятишки, и не было никакой силы сопротивляться желанию снова закрыть глаза. Спать до обеда я умела с детства, с годами этот навык оттачивался регулярными тренировками. Странно было ощущать, что уже день, но открывать глаза всё в том же полутёмном помещении. Почему такое маленькое и грязное окно в комнате? Я осмотрелась: рядом уже никого не было; тихо, даже слишком. Ладно, пойду искать туалет. Полушубок лежал на лавке, похожей на реквизит для какой-нибудь исторической постановки. У самой печки отыскались и сапожки. Одевшись, я вышла на улицу и столкнулась лицом к лицу, то есть к морде флегматично жующей лошади.
— Привет, коняшка, как дела? Где у вас тут уборная, не подскажешь? Не подскажешь! Ладно, сама найду. — пришлось протискиваться мимо большого тела, закрывающего обзор. И вид простого крестьянского двора меня обескуражил окончательно. Никаких признаков цивилизации не наблюдалось: утоптанный снег, сероватая солома, раскиданная клоками тут и там, аккуратно сложенная поленница, вилы, прислонённые к деревянному столбу, поддерживающему крышу навеса. Романтика! Справа от очень скромного крыльца заметила ворота с калиткой и решила выглянуть на улицу. За секунду до того, как несущаяся лошадь чуть не сбила меня с ног, всадник резко крикнул и огромное животное встало на дыбы, опасно вскинув большие копыта. Я шатнулась в сторону, но мужчина, у которого я смогла разглядеть лишь колючие светлые глаза, стеганул воздух плёткой и выругался непонятными словами.
— Ох, тетеря! — жена моего спасителя тянула за рукав обратно во двор.
— У вас правила совсем не соблюдают что ли? Носятся как дикие. И мне бы в туалет.
По всему видно было, что объяснять просьбу придётся жестами. Как могла обрисовала ситуацию, и хозяйка повела меня на задний двор, в углу которого стоял странный шалаш. Там я обнаружила доску с отверстием, установленную над ямой. Отлично! Ватерклозеты, по-видимому, в этой деревне не приветствовались, а уж о том, чтобы помыть руки, жители даже и не думали. Нужно как можно быстрее попасть домой, иначе в этом псевдоисторическом антураже я и сама одичаю.