Но уснуть было совершенно невозможно: раздражающий прерывистый стук, доносящийся с улицы, не давал расслабиться. С трудом встав и хватаясь по пути за все предметы, которые могли удержать меня вертикально, добралась до окна. Вместо стекла в небольшие квадратики рамы вставлены странные, бугристые, шершавые и непрозрачные, но пропускающие свет пластины, немного похожие на каменные срезы. Пришлось повозиться с вертушкой запора, но усилия были вознаграждены свежим воздухом, глоток которого добавил ясности мыслям. На узком деревянном подоконнике, едва балансируя, сидел Золик.
— Ого! А нюх как у собаки, а глаз как у орла. Заходи!
Ворон смешно запрыгнул в комнату и, взмахнув крыльями, спикировал на на изножье кровати, вонзив когти в спинку.
— Молодец, что нашёл. Люблю страдать в компании. Я тут посплю немного, а ты бди, охраняй, раз уж напросился.
Порция холодного уличного кислорода или пристальный взгляд ворона помогли быстро уснуть.
На толстых дубовых ветках сидели три птицы. Узловатые линии голой кроны дерева выглядели стильной графикой, которой силуэты пернатых добавляли зловещей атмосферы.
Ворон, небольшая серая крупноглазая хищная птица и огромный орёл с внушительными лапами, больше подходящими какому-нибудь мелкому динозавру.
Прислонившись спиной к стволу и сложив руки на груди, стояла Марья Моревна.
— Не давай воды, — медленно произнесла она непонятную мне фразу и улыбнулась подходящему молодому мужчине.
Блондин с усами и окладистой бородкой протянул к ведунье руки, но так и не коснулся — Моревна растворилась в клубящемся чёрном дыму.
Скрипнула половица, и я тут же распахнула глаза.
— Разбудил? — виновато спросил Слава. — Прости. Вот, узвару тебе принёс. А этот откуда тут взялся? — тон изменился, хозяин сердито сдвинул брови.
— Не ругайся, прикормила я его… хлебушком. Всегда мечтала о попугае.
— За один день прикормила?
— А ты что, не знаешь, что вороны среди птиц на первом месте по интеллекту? — доступ к интернету всё равно отсутствовал, поэтому и проверить моё утверждение было невозможно. — Они знаешь, как дрессировке поддаются? Тигры нервно курят за кулисами!
— Смотрю, болтать начала. Оклемалась что ли?
— Слав, ну как можно оклематься за такое короткое время? Дай еще полежать. Птичку мою не трогай.
— Да лежи ужо. Можешь жить здесь столько, сколько хочешь! Ни в чём отказу тебе не будет. Только б сила к тебе побыстрее пришла.
— Ты опять про своё!
— Слушай, — Мстислав вдруг застыл вполоборота, — а может ты того, убила кого? Обманула, задавила и поэтому тут очутилась?
— Ты с ума сошёл? Да я с зайцем разговаривала и с совой. Люблю я животных. Людей тоже. Некоторых. Нет, Слав, правда, нет за мной грехов таких.
— Да понял, понял. Гадить и орать на весь дом не будет? — кивнул собеседник на ворона.
— Нет, конечно, он же воспитанный. Человека практически.
— Ну-ну.
— Постой! Если я у тебя останусь, можно к дяде Лешаку съездить, попрощаться? А то как-то не по-людски получается.
— К Лешаку?
— Ага.
— Попрощаться?
— Издеваешься?
— Дядя! — преувеличенно почтительно произнёс Мстислав. — Скажи спасибо, что ноги от него унесла, дурочка.
— Слав, я настаиваю!
— Ладно, съездишь.
— Спасибо!
— Миш…
— А что? Нормальный же мужик! Предприимчивый, симпатичный, спортом увлекается. Я же не говорю, чтобы вы прямо завтра поженились. И мамку не слушай, у нее родительская ревность включается, она и мне жениться не даст. Чувствую прямо, как напрягается, когда я с очередной девушкой знакомлюсь.
— А если я не хочу замуж за твоего Славика?
— Как это не хочешь? Все девчонки мечтают о свадебном платье.
— Не все, Михай, ой, не все.
— А чего ты тогда битый час перед зеркалом крутишься, — Мишка резко стартанул с места, легонько, по старой детской привычке дернул меня за волосы и скрылся в коридоре.
И правда, чего это я? Но тело жило своей жизнью. Оно натянуло тонкие капроновые колготки и короткую юбку из плотного трикотажа, всунуло руки в рукава полушубка, а ноги в итальянские сапожки и понеслось навстречу приключениям.
Приключение в виде серой Луши высунуло язык и застыло в дверном проёме мастерской.
— Привет! — коленки здорово прихватило морозцем, казалось, что колготки примерзают к коже. — Хозяин твой дома?
Волкособака ни на миллиметр не проявила гостеприимства, но и не угрожала. И то хорошо!
— Ладно, первая встреча у нас получилась несколько… эм… грубоватой. Но я хорошо отношусь к собакам, правда. И потом, у меня машина стоит разобранная. Как раз за твоей спиной, если ты не знала.
Луша спрятала язык и стала дышать ровнее, комично двигая бровями.
— Ты же умная девочка. Видишь же, что на нижней части туловища у меня меха нет, мёрзну поэтому. Впусти погреться, а?
— Отойди, Луша! — раздался спокойный голос за спиной, но обернуться я не решилась.
Отошедшая по команде в сторону собака позволила мне быстро юркнуть внутрь.
— Здравствуйте, Евгения! Пришли проверить ход работ?
— День добрый. Ну… да.
— Вы бы побереглись, — Егор выразительно посмотрел на мои ноги в капронках, — неровен час застудитесь.
— Выскочила из дома на несколько минут, тут идти-то.
— На другой конец деревни?
— Когда у тебя машину разбирают на винтики и не такое расстояние пройдешь, чтобы…
— Чтобы что? — из магазинного пакета мастер вынул буханку ржаного хлеба, пачку сливочного масла.
Мне вдруг стало всё равно, что он подумает, расхотелось кокетничать и врать. Не знаю откуда, но я знала, что с этим человеком нужно говорить честно и открыто, не играть, не притворяться. Но начать было безумно трудно.
— Знаете, Егор, наша прошлая встреча заставила меня кое-что почувствовать.
Руки, выкладывающие продукты на стол, замерли.
— Было такое ощущение, что я вас знаю. Что помню, как вы двигаетесь, что говорите, как улыбаетесь или хмуритесь. Это, наверное, звучит глупо, но дежавю выматывает. Мы с вами никогда не встречались? Даже в детстве?
— Нет. Ни за что не забыл бы вас. Но я почувствовал то же самое, Женя. Объяснений у меня нет.
— Тогда откуда это чувство? Это колдовство какое-то. Да повернись ты уже, когда я с тобой разговариваю!
— Ну, повернулся. Так лучше?
— Гораздо. Что мы будем делать, Егор?
— Мы? Я буду чинить вашу машину, вы наслаждаться обществом Мстислава, известного в районе бизнесмена.
— А я не хочу! Наслаждаться обществом. Вернее, хочу наслаждаться, но не обществом, — я паниковала, делала шаги в стороны, крутилась на месте. Как всегда в таких случая, вела себя как бешенная белка. — У вас есть сигаретка?
— Не курю.
— Даже для гостей не держите?
— Это автомастерская, здесь газорезка, бензин, масло. Нельзя здесь курить.
— Да, точно, простите. Глупо как.
— Глупо… Ты уедешь в свой город, и мы не будем больше встречаться. Нам нужно потерпеть немного, потом всё забудется, и станет легче.
— Мне не станет! — почти взвизгнула я. — Не станет легче. Я только о тебе и думаю. Ты снишься мне, как это выключить? Как забыть? Легче!…
— Я не умею наполовину, — подходил всё ближе Егор, — или всё, или ничего, понимаешь. Ты ещё можешь уйти. Уходи. — он стоял так близко, что у меня снова пересохло во рту. Что это, боже мой, что?
— Не хочу уходить. У меня ноги замёрзли. Очень. — я закрыла глаза, когда большой мужчина опустился передо мной на корточки и прижался по очереди к каждой коленке горячими губами. — Сильно. Невыносимо…
— Ты слетаешь к дядьке Лешаку? Просто расскажешь ему, что я тут пока побуду. Ладно?
Ворон нервно перепрыгивал с места на место.
— Ну не могу я с вашей Малушей в одном доме жить, понимаешь? Они с Волче ночью… Не могу! И Моревна эта… Короче, просто передай привет, чтобы не волновались. А то охотник еще чего доброго в погоню пустится, а ему ведь нельзя — рана откроется. Переживай потом за него дурака. Всё, лети!
Я успела захлопнуть окно за секунду до появления Мстислава.
— Это хорошо, что ты уже ходишь. Хочешь — прогуляемся?
— Хочу, только спокойным шагом. Можно?
— Можно! — сверкнули в улыбке белоснежные клыки. — Я тут тебе как раз обновку принёс! — и хозяин развернул передо мной длинную шубу из необычного, местами пятнистого, серо-рыжеватого меха.
Мы второй раз огибали красивый терем, когда я задала мучавший меня вопрос:
— А почему ты так про дядю Лешака странно сказал?
— Неужели не знаешь, кто он?
— Неа.
— Леший!
— Да иди ты! Серьёзно спрашиваю же. Еще скажи, что Моревна — это Баба Яга! — уже произнося эту фразу, я заметила, как блеснули внезапным интересом глаза Мстислава, но слова уже вылетели, а они, как известно, не воробьи…
— А я тебе серьёзно отвечаю. Нет здесь обычных людей, запомни. У каждого за спиной или хвост, или крылья, или зелье ведьмовское. Вот, к примеру, Моревна твоя. Где ты ее видела?
Интуиция ощетинилась по-волчьи и спрятала язык за зубы.
— Чего молчишь?
— У тебя тушь под глазом, — палец нежно коснулся кожи.
— Ну и что…
— Зачем красишься? Ты для меня и без косметика самая красивая.
— Подхалим…
Текли минуты, часы, сгущались сумерки за высоким окном. Лежать лицом друг к другу и не иметь силы разомкнуть объятия было прекрасно.
Всё было прекрасно. Волшебно. Незабываемо. И банальными словами выразить ощущения не получалось, поэтому мы замолчали, переживая восхищение друг другом.
Кажется, кто-то колотил в запертые двери, звонили сотовые, но звуки только сейчас стали проступать сквозь затуманенное сознание. А вместе с ними и реальная жизнь.
— Мне нужно идти, — прошептала я, ближе придвигаясь к сильному и красивому — теперь знала это наверняка — телу.
— Иди, — улыбнулся Егор и погладил по спине.
— Тогда отпусти.
— Не могу.
— Тогда поцелуй…
Егор вскочил резко, на ходу надевая штаны на голое тело и засовывая ноги в ботинки
— Ты чего?
— Луша на улицу просится, слышишь? Я совсем забыл, что не гулянная.
Снизу, с первого этажа, доносился свист — собака скулила на самых высоких нотах.
— Бедненькая…Беги!
Уже на пороге Егор оглянулся:
— Теперь я не смогу без тебя жить, — и начал быстро спускаться вниз по лестнице.
А я раскинула руки на узкой кровати и засмеялась в голос. Счастье падало на меня золотым дождём, и тело горело под каждой каплей.
Залив воду и засыпав кофе в фильтр кофеварки, я, наконец, взяла в руки телефон. Егор обустроил второй этаж: кровать, телевизор, маленький, какой-то игрушечный холодильник, микроволновка и кофеварка — что ещё нужно для комфорта?
— Алло, Миш!
— Мать, ты вообще где? — орал в трубку брат. — Ты почему на звонки не отвечаешь? Я думал, что ты со Славкой, а ты… Где ты?
— Я у Егора, Миш.
— Что? Ты серьёзно сейчас?
— Да. И мне безумно хорошо. Это мой человек, понимаешь?
Михай молчал.
— Только вот не нужно говорить, что он мне не пара.
— Я и не говорил, — слегка обижено протянул кузен, — только…
— Нет. Не смей.
— Ладно! Ты у него останешься, как я понял?
— Кажется, да, — улыбалась я.
— Жень…
— А?
— Ничего. Люблю тебя, сеструха!
— Спасибо! И я тебя!
Желудок требовал восполнения энергии, а продукты, насколько я помнила, так и остались внизу на столе.
Натянув на себя свитер Егора, я спустилась вниз, собрала в пакет всё, что лежало на столе съестного, и поднялась на второй этаж медленно, ежесекундно утыкаясь в ворот и вдыхая запах мужчины, без которого не мыслила теперь свою жизнь.
Если это скоротечная страсть, то пусть будет страсть, пусть она горит и даже если отгорит, моя душа настолько полна, что я смиренно приму разлуку. Не всем дано пережить подобное единение.
На ломтики хлеба легли нарезанные сыр и сосиски, загудела микроволновка.
Легкий стук когтей по металлу ступеней возвещал о скором появлении собаки. Хулиганка поднималась вверх на колбасный запах.
Не оборачиваясь — нарезала помидор кружочками — кинула Луше:
— Что, слюнки текут, да? Нагулялась? — пальцы отщипывали кусок сосиски. Нужно задобрить собачку. — Ну, тогда держи аперитивчик.
Луша, сильно подволакивая переднюю лапу и высунув язык, переступала порог комнаты и шла ко мне, но буквально через метр осторожно легла на пузо. Вокруг неё медленно натекала лужа крови, но собака смотрела в глаза и еле слышно потявкивала.
— Эй, ты чего? — руки нащупали влажную шерсть на правом боку — там была рана. — Это кто?
Но животное, потеряв последние силы в попытке объяснить происходящее, просто ткнулось носом в мою голую коленку и завыло страшно, как в фильмах ужасов.
— Нет, — мотала я головой, — не смей мне такое говорить, не смей, псина!
Неловко дёрнув головой, собака завалилась на бок, вытянула лапы и закрыла глаза.
Не помню, как бежала вниз, но на последней ступеньке ноги окаменели, отказываясь двигаться дальше: дверь мастерской была открыта, на фоне черноты стен сияла узкая полоса тусклого уличного света — фонари в деревне работали через один.
Захлопнуться ей что-то мешало, какой-то предмет. Ботинок, слетевший с ноги, торчал мыском вверх. Ботинок Егора.
В эту самую минуту я и поняла, что такое страх. Настоящий. С трудом заставив себя сдвинуться с места, подошла к двери и замерла у порога. В щель была видна голая мужская нога на снегу.
— Нет. Это не он. — уговаривала я себя вслух. — Это не он. Не он!
Что-то щелкнуло в голове, какой-то тумблер, и сразу высохли слёзы. Выскочив на улицу, я кинулась к Егору. Снег вокруг него стал тёмным от крови, полы куртки, накинутой на голое тело, разошлись, открывая страшную рану на животе. Чуть выше пупка.
Уже в скорой, которая приехала через пятнадцать минут, я набрала брата:
— Миш, сейчас ни о чём меня не спрашивай, ладно?
— Что случилось?
— У Егора в мастерской, на втором этаже, лежит собака. Раненая. Её перевязали, но нужна срочная операция. Миш, прошу тебя, заклинаю: спаси её! Обещай любые деньги, я все верну, только спаси, слышишь? Это очень важно. Пожалуйста!
— Ты цела?
— Да.
— Где ты?
— Я везу Егора в больницу. Его ранили. Ножом, Миш! Ножом в живот! Миша!
— Не ори! Успокойся. Я за собакой, потом перезвоню. Всё мне объяснишь. Сейчас спокойно спроси у фельдшера, куда везут. Спокойно!
Я повернула голову:
— А куда вы его везёте?
Пожилой мужчина, набирая в шприц лекарство, отрывисто ответил:
— В районную.
— Услышал, Жень, — четко проговорил в трубку брат. — Держись, сестрёнка. Отбой!
— Девушка, — молоденькая медсестра смотрела на меня с лёгким сочувствием, — вы бы вещи для себя попросили, вы же раздетая и вся в крови!
Впервые за последние сорок минут я оглядела себя: кроме свитера и старых стоптанных мужских кроссовок, в которые машинально сунула ноги, на мне и вправду ничего не было. Даже трусов. Попыталась натянуть свитер на колени, пыталась не смотреть на бледное лицо, на тело в кровавых разводах, на пластиковые трубки. Если не смотреть, то не так страшно.
— Он ведь будет жить?
— Ты, голуба, в сотый раз спрашиваешь. Будет он жить. Дай-ка руку! Долго и счастливо. Ничего смертельного не случилось. Зашьют, и будет как огурчик! Детишек тебе настрогает.
— Ой! Вы что сделали?
— Укольчик успокоительный.
— Зачем?
— Затем, что тебе в себя прийти нужно, сидишь тут как ходячий мертвец. Сериал смотрела?
— Да.
— Один в один, даже грима не надо! Нужно тебе успокоиться. Иначе людей в больнице испугаешь. И потом, за нами полиция едет, помнишь? Очень с тобой поговорить хотят. Скажи спасибо, что свои люди, вошли в положение. А то прямо на месте скрутили бы.
— Зачем?
— Потому что подозреваемая.
— Я?
— Нет, я!
— А почему он в себя не приходит?
— Опять двадцать пять! — фельдшер хлопнул себя по коленке.
— А чего говорить-то? Мимо Марья проходила, столкнулись с нею в лесу, познакомились, поболтали.
— С Марьей? Поболтали?
— Что, со мной и поболтать нельзя что ли? Только дубиной по голове и в сани? Спасибо, учту на будущее! Пусти!
— Жень, ну Жень! Ну Женя! — Слава не отпускал, наоборот, обнял меня и прижал к своей груди. — Знаешь, как я испугался, когда тело твоё в санях… — он отстранился и нежно заправил выбившуюся прядь под платок. — Красивая ты. Настоящая восточная красавица. Я таких только в кино видел.
— Перестань!
Мстислав держал крепко за плечи и его глаза становились всё ближе.
— Я тебя сейчас поцелую, — прошептал он, заставив меня приготовиться к жесткому напору.
Но поцелуй вышел очень нежным, даже робким.
— Господи, какая ты сладкая.
— Это узвар твой.
— Дурочка ты, а я дурак, — мужчина опять крепко обнял меня, и я уткнулась в расшитую тесьмой овчину его тулупа, просунула руки под полы и обхватила талию.
— Я не буду тебя торопить, Жень, но ты мне очень, — Мстиславу вдруг изменил голос, — очень нравишься.
— Отведи меня домой — домой, я уже назвала это домом? — Ноги устали и голова кружится.
— На руках отнесу! — воскликнул мой спутник, подхватил и понёс в терем.
Было спокойно и хорошо на мягких перинах. Волче остался там, где ему интереснее другая женщина, ну и отлично. Я рассматривала слегка воспаленную, покрасневшую кожу вокруг ран. Пусть со своими волками якшается, охотник.
— Слава! — крикнула во всё горло, и через пару минут в комнату залетел Годинович. — А у тебя мази никакой нет? Антибиотиков?
— Это что, — нахмурился ухажёр, — волки рвали?
— Ага. Болит до сих пор. Не заживает вот. Дядька Лешак смазывал чем-то.
— Дай-ка, — легкие поцелуи пробежали от запястья до сгиба локтя. — Милая, натерпелась ты боли! Говорил же, не сможешь уехать, а этот Волче не углядел за тобой, деревенщина!
— Так есть мазь или нет, — мне приятны были поцелуи, но вид ран беспокоил.
— Для тебя найду любое средство! — видно было, как Мстиславу трудно сдерживать себя.
Я улыбнулась:
— Тогда беги и ищи.
Слава нагнулся и быстро поцеловал меня в губы.
— Лечу!