Не выспавшееся тело сводило с ума раскоординированностью и головной болью, Лешак ворчал, Волче выглядел огурцом, хотя всё ещё довольно вялым, Малуша, как представлялось моей бешеной ревности, предвкушала привычные любовные удовольствия.
— Дура набитая! — цедила я сквозь зубы, скатывая постель в огромный пёстрый ролл. — Домой, домой! Быстрее из этого дурдома.
Злиться было на что — не давало покоя видение. Не то, чтобы я дико любила животных, но участь белёсой волчицы, зверски зарубленной топором, была, как ни крути, незавидной.
— Слушай! — негромко обратилась я к сопернице. — Выйдем на крылечко?
И она неожиданно легко согласилась. Мы стояли там же, где давеча с Моревной, и так дико захотелось стрельнуть сигаретку, чтобы, выпуская дым, как бы между делом сообщить: "А вот знаешь, тебя убьют скоро!"
— Ведаю, что тебя калёным железом жжёт! — с места в карьер кинулась Малуша. — Не терпится Марье про живую воду донесть? Так ступай! Ступай! И не от такого лиха увёртывалась!
— Постой, — я зачем-то тронула разгорячённую девушку за плечо, — не об том разговор. Видела я тебя волчицей. Будто мужик на тебя топором замахивается. Незнакомый. И бьёт. И вроде как убивает… Вот.
Резко согнувшись и с силой хлопнув себя по коленям, девушка громко расхохоталась. Смех ее был больше похож на долго копившую силы истерику.
— Вона! Топором? — Малуша утирала выступающие слёзы рукавом своего оверсайз тулупчика. — Меня? Волчицею? — она неожиданно выпрямилась и зашипела в лицо: — Ты хуже топора, чернявая! Ты пуще смерти! Какой наговор на мужика мово наслала? А? Стервь луговая! Всю силушку из него выпростала, не тешить меня, не миловать не может! Да чтобы ты сгинула!
— Малуша, я же серьёзно гово…
Напротив с охапкой поленьев замер Лешак.
— Ох, напа-а-а-а-сть! Снесёте дверь, чую, по бревнышку дом разметаете, курицы!
— Я ей про видение своё, а она… Да ну к монахам! Сдохнет, пусть тогда не говорит, что не предупреждали.
Аккуратно сложив дрова у стены, старик снял овчинные рукавицы, оббил их об колено и снова надел.
— Ты меня обратно отвезёшь, дяденька? Мстислав иначе сам приедет, а я не хочу, чтобы они с Волче опять закусились.
— И то! — Лешак постоял пару секунд. — Собирайся, коли ехать. Засветло обернусь.
А что, собственно, собираться. Оделась, глотнула местного компота. Поразглядывала Волчин нечёсанный сколько дней затылок, укололась о ненавидящий взгляд Малуши-волчицы.
— Едем.
Невесть откуда взявшийся Золик уселся на плече, откровенно уродуя новую рысью шубу.
— Отпилю я тебе когти, птенчик! Где был? Чего видел? — ворковала я, пока ворон охотно подставлял голову для почесушек.
— Уладилась? — обернувшись спросил Лешак и по-отечески подоткнул под ноги меховой полог. — Трогай, родимая!
Золик вспорхнул крыльями, но на плече удержался.
— Вот ты лентяй, лошади и так тяжело, еще и тебя вези, морду наглую!
Но птица, напряжённо нагнувшись вперёд, лететь самостоятельно отказывалась. Лешак что-то напевал сам себе, и я заклевала носом, наверстывая невыспанное за ночь.
— Далеко ли путь держите? — зычный голос сначала казался продолжением сна, но розвальни резко остановились, и меня сильно бросило вперёд.
Перед нами, перегородив уже немного наезженный санный путь, стояли несколько довольно разношерстных мужиков, угрожающе поигрывающих разнокалиберным оружием. Из знакомого мне были топоры, мечи и багры. Неужели Моревна была права, и до Славика я не доеду?
Очень добродушно Лешак попробовал разрулить ситуацию:
— Люди добрые! Не замайте! Нету у нас ни казны богатой, ни каменьев самоцветных. Вот, дочку с побывки к мужу везу. Ужо пустите, лихо не творите!
— Дочка? — вперёд вышел чернобородый и черноглазый здоровый мужик, очень смахивающий на киношного атамана какого-нибудь крестьянского восстания времен Екатерины Второй. — Ягодка наливная! И шубейка на ей богатая. Справно живёт, стало быть, с зятьком-то?
— Как не справно! Спинушку не разгибают от зари до вечеру.
— Ага! — поигрывая топором обходил сани главарь разбойников.
Золик, взлетевший на ближайшую сосну, громко закричал.
— Чует воронье скорую тризну! — загоготал кто-то из толпы и остальные засмеялись вместе с ним, а чернявый нагнулся ко мне и притянул за ворот:
— А не кликуша ли ты Мстиславова? Баяли люди, упередь смерти смерть видишь? А?
В растерянности я оглянулась на Лешака, а тот, нарочито сутулясь и покряхтывая, слезал с саней. Неужели отдаст меня этим уродам? Но тут дядька обернулся, и я увидела, как делятся на сегменты и словно выдуваются наружу, как у стрекозы, его глаза.
— Вожжи удержишь? — как-то буднично спросил старик, и я оторопело кивнула.
Лешак отошёл в сторону потопал ногами и вдруг стал вытягиваться вверх и в стороны. Сквозь одежду, пробивая ткань острыми сучьями, начали вылетать голые крепкие ветки, голова завертелась, а когда замерла, то на людей смотрела деревянная колода с горящими зеленоватым огнём многогранными глазами.
— Гони! — заорал леший, и я, оттолкнув чернобородого в сугроб, метнулась к вожжам и что есть силы встряхнула их:
— Но, милая!
Лошадку два раза просить не пришлось, она резво побежала вперёд, прядая ушами на каждый нечеловеческий рык, раздающийся сзади.
— М-да. — отец обходил "семерку" раз пятый и каждый круг на одном и том же месте громко театрально вздыхал. — М-да. Порезвились ремонтнички!
— Тут немного осталось, — слегка смущаясь, пытался уладить неловкую ситуацию Серёга. — Бригадир наш в больнице, а без него трудновато разобраться. Он у нас спец по раритетам, — но, заметив мои вытаращенные глаза, быстро исправился: — по отечественным машинам.
— Пап, тётя Таня просто преувеличила немного, ты же ее знаешь! Езжай домой, я на работе отпуск взяла, побуду тут ещё. Ну мне нужно так, пап!
— Нужно, говоришь? — отец дыхнул на ветровое стекло и рукавом пуховика стёр невидимое остальным пятно. — Спасибо, Сергей. Надеюсь, удастся восстановить работоспособность моего агрегата.
— Даже не сомневайтесь! — зачастил коллега Егора. — Сделаем в лучшем виде!
— Ну да, ну да… До свидания!
Мы шли под ручку по заснеженной улице, и я без умолку болтала обо всякой ерунде, пока отец не остановился и не взял меня за плечи:
— А теперь давай по чесноку. Что с тобой происходит? Что за внезапная страсть тебя обуяла? Я Тане доверяю, она зря болтать не будет.
Отпираться уже не имело смысла, и, надеясь, что мой рассказ не будет выглядеть исповедью экзальтированной нимфоманки, я огорошила родителя первой же фразой:
— Я замуж выхожу!
— Это у нас который уже раз?
— Ну пап!
— Нет, я безо всякой подковырки спрашиваю, просто сбился со счёта. Седьмой? Десятый? Ты должна научиться жить со своею влюбчивостью, давать себе время остыть, Жека. Ну нельзя же так в омут с головой каждый раз!
— В этот раз всё серьёзно, пап, честно!
— А эту коронную фразу оставь, пожалуйста, для своих легковерных подружек, хорошо? В прошлом году эта твоё "серьёзно" стоило мне пятьдесят тысяч, смею напомнить. И это при том, что тамада быстро утешился новым заказом. Нет-нет, я не попрекаю тебя деньгами, дочь! Но в какие-то разумные берега свое, прости меня, либидо можно направить?
Нечем было крыть, и я это прекрасно понимала.
— Как ты понял, что любишь маму?
— Что?
— Ну вот как ты решился женится? Не из-за комнаты же в общаге?
— Нет. — отец повыше застегнул молнию пуховика и зарылся в ворот подбородком. — Я Пашке тогда сказал, что если вот эта девушка мне откажет, я брошусь с железнодорожного моста.
— Правда? Ты никогда не рассказывал.
— Она перед глазами была всё время, мама твоя. Куда бы ни пошёл, что бы не делал, словно на стекле нарисовали и передо мной всё время держат. Мучался страшно, ревновал даже к старику-вахтёру в девичьем общежитии. Как-то в кино пригласил, в гардеробе раздеваемся, а она, знаешь, беретик такой вязаный с головы снимает, и я прямо в волосы ее уткнулся, оторваться не могу. Как будто сто лет ее до этого знал. Так и простояли. На сеанс опоздали даже.
— Я понимаю, папка. — хотелось добавить, что и у меня так же, что и у меня как будто сто лет, но я не отважилась перебить своей историей воспоминания родного человека.
— Дочь, я тебя всегда поддержу, ты знаешь. Но если уж идти под венец, то только с тем, без кого только с железнодорожного моста. Вот так тебе скажу.
— Егор.
— Николай.
Два важных для меня человека протягивали друг другу руки.
— Вы не переживайте, — обезоруживающе, как со стороны казалось, улыбался мой герой, — машину соберу, как только выпишусь. Ребята у меня старательные, но опыта у них маловато.
— Понятно, — отец нервно оглянулся, — а вообще по жизни какие планы?
— Жениться, построить дом, родить сына, — продолжал улыбаться жених.
— А дерево?
— Какое дерево? А! Нет, дерева маловато будет, мы сад посадим, да, Жень?
— Я как-то не очень в садоводстве, но если нужно, то посадим.
— Сад, значит, ну-ну.
— Пап!
— Сад так сад! Я не против. А вот расскажите-ка мне, молодой человек, какое у вас образование…
Как же мне повезло, что карантин по гриппу так вовремя сняли, и я смогла устроить эту судьбоносную встречу. Посланная обоими мужчинами в буфет за свежими ватрушками, я очень надеялась, что они найдут общий язык, и не ошиблась! Уже в коридоре был слышен горячий спор.
— Да "копейка" той партии всем машинам машина! Итальянцы собирали, дно оцинкованное ставили!
— Итальянцы? Да вы шутите! Запчасти — да, некоторые были из Италии, а в целом всё то же самое!
— Да откуда тебе знать-то? Да ты в те времена даже в планах не значился!
— Ну извините! Я их столько перебрал, что уж оцинкованное дно заметил бы! Но ни разу не попадалось!
— То-то и оно, что не попадалось! — горячился отец. — А вот как попадётся, тогда и поговорим!
— Брейк, мальчики! — эффектное появление с ароматной выпечкой наперевес я сопроводила самой очаровательной из своих улыбок.
— Если ты от Егора сбежишь, — резюмировал отец час спустя, с осуждением глядя на то, как я затягиваюсь сигаретой, — прокляну и квартиру перепишу на Михаила с Гошкой. Поняла?
— Папка, я так тебя люблю!
Лошадка у Лешака была резвой, но уже не молодой. Скоро она перешла на шаг и необходимости судорожно сжимать вожжи уже не было. Я оглянулась: за мной только белый лес. Превращение дядьки в лешего было впечатляющим, но он остался один на один с нападающими, и кто знает, а вдруг они его, деревянного, на куски порубили, и лежит старик сейчас затоптанный в снег?
Наверное, если бы я лучше владела своими способностями, то могла бы как-то разглядеть ближайшее будущее, но по приказу видение не явилось. Мстислав подождёт, пока выясню, что там с Лешаком. Нужно было развернуть лошадь и ехать обратно, спрыгнув с розвальней, я ухватила повод у самой морды и потянула в сторону. Однако вся конструкция саней к быстрым манёврам приспособлена не была — радиус разворота требовался слишком большой.
— Подсобить? — второй раз за это утро незнакомец преграждал дорогу. — Мстислав Годинович в другой стороне ждёт.
Вот чёрт! Славик не выдержал и прислал-таки своих людей. Вернее, человека и волков. Несколько серых зверей стояли поодаль, выжидая.
— Сама справлюсь! У меня там на дядьку напали, — решила я воззвать к сочувствию незнакомца, — разбойники, наверное. Если ранили, то помочь бы.
— Ежели лихая ватага кого в полон берёт, то токмо косточки опосля них и соберёшь.
— Какие косточки?
Но незнакомец не ответил. Молча перехватил повод, не обратив внимания на то, как отпрянула испугавшаяся кобыла, оттолкнув меня плечом в сторону, полез в сани. Думала я недолго: просто развернулась и пошла за Лешаком. А что? Волки меня грызть не станут, по голове никто не даст. Наверное. Что он сделает, этот крестьянин? Наивная уверенность растаяла тотчас же, как мужик ухватил меня за обе руки и спокойно, без лишних движений связал их за спиной. Попытки вырваться ни к чему не привели. Крестьянин был силён и хладнокровен.
— Велено было привезть, — почти добродушно объяснил он мне свои неправомерные действия и поволок к розвальням.
Острый запах влажной собачьей шерсти вызывал тошноту. Рядом не наблюдалось ни оседланной, ни запряжённой в сани лошади. Не пешком же он шёл. Оборотень?
Волки выстроились позади нас, нетерпеливо переступали, поторапливая возницу. Тот укрыл меня меховым пологом и взмахнул вожжами.
Хорошо, я сама всё смогу, я всё умею, вот сейчас соберусь с силами, и всё сделаю, сейчас… Спасибо тебе, тренер Николай, что посоветовал включить элементы пилатеса в программу тренировок! С большим трудом, путаясь в юбках и полах шубы, но я смогла протащить ноги и попу сквозь связанные руки, теперь, когда они оказались спереди, можно было попытаться развязать верёвку. Ну ты, Славик, и гад. Второй раз меня воруют как Нину в “Кавказской пленнице”! Нет, советский кинематограф — это кладезь сюжетов!
Через какое-то время сумела тихо приподняться и привалиться поясницей к невысокому бортику. Повернулась назад и всмотрелась в морды волков. Бегут, не торопятся, даже с какой-то вроде бы ленцой. Ладно.
Скатившись внутрь саней, легла головой к зверям, согнула ноги, придвинувшись ближе к вознице. Волокнистая верёвка поддалась не сразу, но, не обращая внимания на саднящую боль, я всё пыталась и пыталась, пока небрежно завязанный узел не поддался. Теперь нужно было действовать молниеносно. Я резко толкнула возницу ступнями в спину, он, не ожидавший такого удара, свалился вперёд, но дальнейшее развитие событий меня изрядно напугало.
Лошадь в ужасе рванула, сани чуть забуксовали, но потом с натугой проехались по лежащему в снегу мужику. Волки пробежали по телу, даже не обратив на него внимания. Я оглянулась — слуга Мсислава поднял голову, значит, жив, но вот что будет со мной — большой вопрос. Казалось, что кобыла уже не разбирает дороги, а вожжи залетели под сани, и достать их оттуда у меня не хватит сноровки. Оглянулась: один из волков резко свернул в сторону и понёсся гораздо быстрее, чем бежал до этого. Обдумать звериный манёвр не успела — резкий толчок выкинул меня из саней.
Отплёвывая снег и отряхиваясь я увидела, что лошадь повисла в хомуте и странно дёргается, оглобли и сани образовали возвышающийся над землёй угол. Пришлось пробираться к коняге на помощь, но кобылу уже ничего не спало бы: снег вокруг напитывался кровью, пятно становилось больше с каждой секундой.
В своём суматошном беге несчастное животное напоролось на припорошенную и торчащую обломанными суками в стороны корягу, что вонзилась прямо в грудь и брюхо. Волки тоже подходили ближе — острый кровяной запах дразнил их, заставлял забыть обо мне. Они окружали будущую добычу молча, неотвратимо сужая кольцо.
Медленно, без резких движений, я стала отходить, санный след был виден хорошо и по нему можно вернуться назад. Волки даже не оглянулись, они уже рвали шею лошади.
Теперь оставался лишь возница, но добравшись до места, где он упал с саней и оставил глубокий отпечаток в снегу, мужика я не обнаружила, зато заметила цепочку глубоких человеческих следов, уходящих в туже сторону, куда убежал один из хищников. Хорошо, что двигаться может, не очень хотелось чувствовать себя убийцей.
Подобрав юбки, я всё шагала, шагала, иногда проваливаясь в сугробы, иногда приваливаясь к стволам деревьев и переводя дух. Серое небо не добавляло оптимизма, но, судя по всему, до сумерек еще долго, ведь из дома Лешака выехали мы утром.
Когда передо мной появилась тройка волков во главе со знакомым уже самцом — узнала шрам поперёк морды, я расхохоталась:
— Да вы, блин, издеваетесь? Опять что ли?
Серые звери неспешно прошли за мою спину и вытянув морды принялись нюхать воздух, пытаясь угадать погоню. Немного потоптавшись, развернулись ко мне.
— Ну, если вы настаиваете…, — я двинулась вперёд, а мохнатые телохранители засеменили сзади.
— Круто у вас тут дело поставлено, ничего не скажешь! — вот так, болтая со зверьём, было гораздо легче идти и совсем почему-то не страшно.
А потом я совсем выбилась из сил и, не сумев вытащить ногу из очередного сугроба, просто села на него.
— Всё, командир, брось меня, спасай рацию! Чего смотрите? Устала я.
Волки замерли, а потом один убежал вперёд по следу, а оставшиеся двое подошли совсем близко и легли рядом, прижавшись боками к моим бёдрам.
— Да ладно? Какой у вас разнообразный выбор услуг. Может, сигареткой поделитесь? Нет? Это большой минус вашему сервису.
Окружающая тишина постепенно начала оглушать, давить на виски. Я замёрзну здесь, если не сумею встать и двигаться дальше. Ведь так уже совсем недавно было — сидела Женя Васильева в сугробе и разговаривала с зайцем. Теперь вот волки. Тоже так себе собеседники, прямо скажем. Зачем судьба всё время водит меня по кругу? Зачем устраивает День сурка?
Но вот вдалеке послышался хорошо знакомый теперь уже шипящий звук: кто-то ехал на санях.
Волче не дотерпел, спрыгнул с розвальней и, увязая в снегу, побежал ко мне. Меченный — теперь я так буду звать волка со шрамом, стоял возле лошади, его команда вскоре подтянулась к вожаку, оставив нас вдвоем с охотником.
— Горюха! Озябла? Рукавички-то пошто скинула? — Волче растирал мои пальцы, дышал на них, низко наклоняя непокрытую голову, — Думал уж, прибили тебя лихие люди! — он вдруг выпрямился и я утонула в синих глазах.
Его горячие губы возвращали жизнь моим, ласкали щеки и лоб, пробрались к шее, и я задыхалась от нахлынувшего тепла, согревающего и будоражащего тело. Волче дышал в мои волосы, а я прятала лицо на его груди, вслушиваясь в гулкие удары сердца.
— Люба ты мне, пуще жизни люба, ворога одолею за очи твои черные, присушила меня, горюха, привязала.
Сквозь пелену слёз я видела нахохлившегося Золика, сидящего на ветке.
— Не злись птах! — протянула я в его сторону руку. — Дурная я, признаю!
Ворон хрипло каркнул, и уже знакомый полупрозрачный экран видения перекрыл реальность.
Стая волков, прибывающая всё новыми хищниками, выныривающими откуда-то из чащи, неслась за обнажённым по пояс бегущим Мстиславом. В руках преследователя поблескивал кривой кинжал, губы приподнялись, обнажая белые клыки.
С силой оттолкнув Волче, я заорала:
— Уезжай! Уходи, слышишь! Он убьёт тебя! Уходи, пожалуйста! Ты же ранен, Волче!
Рядом с Золиком на ветку опустилась серебристо-серая сова.
— А то и уеду! — охотник поднялся, скинул волчий тулуп в сани, двигаясь легко, будто и не было на его теле раны. — Полезай!
— Не полезу!
Культурного спора не вышло, Волче просто подхватил, перекинул на плечо и перенес в розвальни, а потом нащупал рукой и вытащил топор с длинной ручкой.
— Носа не кажи!
— Послушай! — я схватила мужчину за рубашку. — Говорил, что любишь?
Волче кивнул, всматриваясь по очереди в каждый мой глаз.
— Так если любишь, уезжай! Мстислав мне ничего не сделает! Не тронет, не обидит! Скажи только, жив ли дядька Лешак?
— Живой, — охотник нервно поигрывал топором.
— Если не уедешь, не видать тебе меня! По своей воле не подойду никогда! — внутри черепной коробки резонировал далёкий звук:”шарх-шарх-шарх”. Мстислав приближался.
— Не проси… — с мукой обратился ко мне Волче, — не оставлю.
— Значит, не веришь мне. Такова твоя любовь, стало быть. Ну так и награду получай: сегодня же в опочивальню к Мстиславу приду. Сама!
— Горюха…
— Уезжай! — привстав на цыпочки, я поцеловала охотника со всем пылом, на какой была способна. — Люб ты мне, добытчик. И никто другой не надобен. Но сейчас уезжай!
Яростный крик Волче всё ещё звучал в ушах, когда, паря на морозе голым торсом, ко мне подбежал почти не запыхавшийся Мстислав. Его волки чуяли запах соперников, волновались, но вожак пока не подал сигнала к погоне.
— Надо же, моржуешь? — как можно беспечнее спросила я. — Смотри, не простынь.
Сильная рука обхватила за талию, и жёсткие беспощадные губы смяли мой рот. Почувствовав на языке вкус собственной крови, попыталась оттолкнуть возбужденного Славика, но он был гораздо сильнее. Вот он оторвался от меня, вглядываясь в лицо.
— Ну, хватит, Слав. Больно делаешь. Лучше расскажи, как ты меня домой повезёшь. Лошадь, как видишь, твои слуги как бы съели.
— Женька, не играй со мной, ладно? — мой преследователь даже не запыхался.
— Что ты, какие игры? Стою тут как дура, куда идти не знаю. хоть бы указатель какой повесили. И сил идти у меня нет совсе…м.
Мстислав поднял меня на руки и понес.
Я, конечно, мечтала, чтобы мужчина носил на руках, баловал и любил больше жизни. Но чтобы в реальности…Обхватив мощную и на удивление горячую шею, я наблюдала, как волки ещё какое-то время скалились, ожидая команды догнать и убить, и с видимым разочарованием разворачивались за предводителем. А вот Золик и сова даже не сдвинулись с места.
— Да, хорошо, захвачу, ага. Но если узнаю, что ты сам себя выписал… И я тебя!
— Светишься вся, — тётя Таня поправила запястьем косынку, что падала на лоб, — давай фарш раскладывай! А то чем мужика своего кормить-то будешь?
На разложенном кухонном столе лежала целая армия пельменей, которые мы лепили уже час. Мишка загляну из коридора, дав лёгкий подзатыльник младшему брату, помешивающему бульон в большой кастрюле, но не сводящему глаз с экрана смартфона.
— Гош, ты пельмени-то хоть в воду опусти! — проговорил он со смешком. — И кому такое богатство достанется? Ах, впрочем, не отвечайте, не стоит бередить мои сердечные раны: два килограмма свинины и три говядины пропадут в необъятном желудке знатного автомеханика!
— Куда собрался, балабол?
— В клуб, мам. У нас там партеечка в бильярд намечается. Кстати, Жень, можно тебя на минутку?
— Ну?
Мишка отвел меня ещё дальше от кухонной двери.
— Слушай, там Славик совсем с катушек слетает. Ты обещала поговорить с ним. Ну мучается же мужик!
— Ладно. Я только вот пельмени в мастерскую занесу, собаку обслужу и поговорю.
— Ты своего Егора к овощам приучала бы что ли, а то придётся вам в наш сарай перебираться с такими-то расходами на мясо, — Мишка ловко увернулся от шлепка полотенцем.
Накормленная и напоенная Луша была перемещена на свой матрас. Вокруг я расстелила впитывающие пелёнки.
— Слушай, ну давай все-таки немножко прогуляемся, а Лукерья? Я тебе попонку надену. Ну? Нет?
Силком не потащу, но доктор сказал, что нужно потихоньку вставать и ходить. Давай вот до того угла хотя бы, я там пелёнку постелю. Сможешь?
Чуть слышно поскуливая, Луша пыталась изменить положение тела, явно прося в этом помощи.
— Артистка! У тебя уже зажило всё, притворщица! Ладно, давай помогу!
Поудобнее устроив собаку, я села на краешек её матраса и оперлась спиной о стену, с наслаждением вытянув ноги.
— Вот Егор вернётся, он все твои хитрости сразу раскусит, знаешь? И потом, ему тяжёлое поднимать нельзя, а в тебе сколько весу? Вот то-то же! Тимур сказал, что ты сегодня спала весь день. Завидую…
Подтянув поближе сумку, я машинально начала искать в ней сигаретную пачку, и засмеялась, в который раз хлопнув себя по лбу — курить в мастерской нельзя! — а потом нащупала в ворохе мелочёвки холодный тяжелый предмет. Забытая в суматохе последней недели волчья лапа тускло поблескивала на ладони.
— Смотри, лапа почти как у тебя. Красивая работа.
Собака начала глухо рычать, уставившись на мои руки. Она вскидываа вверх морду, принюхиваясь, и снова рычала.
— Эй, да ты знаешь, чьё это, да? Знаешь?
Если бы сейчас собака мне ответила “да”, ничуть не удивилась бы.
Луша знала, кто напал на Егора. Звонок телефона заставил вздрогнуть.
— Да.
— Женя, это Слава. Михаил сказал, что ты хотела поговорить.
Мысленно послав на голову брата парочку заковыристых пожеланий, я постаралась всё же ответить вежливо:
— Ну, можно сказать и так. Могу дойти до клуба, у вас ведь бильярд, кажется.
— Я сам. Ты где?
— В мастерской Егора.
— Хорошо. Жди.
— Ну вот, Лушка-ватрушка, сейчас я буду отшивать ухажёра, а ты мне окажешь моральную поддержку, договорились?
Собака внимательно смотрела на мой шевелящийся рот, как смотрят люди, умеющие читать по губам. Я рассмеялась:
— Нет, ты точно когда-нибудь заговоришь, подруга, и мы узнаем много интересного.