— Зазябла?
— Чуточек, — только сейчас я поняла, как крепко пальцы сжимают ткань мужской рубахи, — нам пора уже. Марья ждёт.
— Станешь со мной жить?
С трудом оторвавшись от большого горячего тела, я села и обхватила колени, натягивая юбку до предела.
— Хозяйкой величать стану, — продолжал Волче, что тоже поднялся и прижался плечом, — слова поперек не молвлю, всё для тебя сделаю, горюха.
— Не могу. У Моревны поучиться бы мне, да и врать не стану: хочу вернуться в свой дом.
Охотник легко вскочил на ноги и принялся оправлять одежду. Повеяло холодом, остужающим пыл. Я совсем другими глазами посмотрела вокруг: сырой лес взирал на меня черными осуждающими очами проталин.
— Не желаешь, ну, так и быть посему, — Волче возвышался надо мной, закрывая солнце, — неволить не стану.
Догадавшись, чего ждёт охотник, неловко встала с импровизированного ложа, добытчик подхватил и силой встряхнул свою шубу. Подняла со снега отброшенную одежду и я.
— Волче, — нужно было как-то исправлять ситуацию, — неужто так и уйдёшь?
— С добром оставайся, горюха. Лихом не поминай! — несчастный тетерев снова взлетел на могучее плечо, и я еще долго видела, как мелькали среди деревьев его вскинутые в удивлении красные брови.
— Девочка моя! — женщина напротив сморщилась, сдерживая слёзы. — Похудела-то как!
— Мам! — молодой человек по имени Михаил положил на плечи матери крупные ладони.
Он был похож на моего отца, больше, чем я со своими черными волосами и смуглой кожей. Двоюродный брат. Сильный, красивый, добрый, судя по всему.
— Мы тебе тут привезли вот, — тётя зашуршала пакетами, какими-то бумажными свёртками, — ягодки. Как ты любишь — протёртые, Жень.
Отец переглядывался с племянником, сюрприз готовят что ли?
— Спасибо! Я только не помню, какие ягоды люблю.
— А тут и клубничка луговая, и черничка, и крыжовничек. Помнишь, как ты его собирала — черный, сладкий.
Мне было жаль разочаровывать родственницу, но я ничего не помнила. Выматывающая растерянность и бессилие что-либо изменить давили и мучили похлеще ночных болей.
Мужчины тихо переговаривались в углу, Миша жестикулировал, доказывая правоту.
— Эй, а можно мне тоже узнать предмет вашего спора?
— Да тут гости у нас, Василёк, — отец выглядел немного растерянно, — Михай привёз с собой. Решаем теперь, показывать тебе или нет.
— Показывайте уже!
Одним незнакомцем больше, одним меньше.
Тётя Таня поспешно встала, забрав свои баночки и прижав их к груди. Все суетливо задвигались и вышли из комнаты, предоставив мне самой встретить неизвестного гостя.
Вошедший впечатлял ростом и ладной фигурой хорошо физически развитого человека. Слегка скособоченный нос, короткая светлая бородка, волнистые светлые волосы, синие глаза, словно подведенные чёрным.
— Здравствуй, Женя. — его голос чуть дрогнул на моем имени, но мужчина откашлялся и продолжил уже спокойнее. — Как ты?
— Отлично, как видите! — если товарищ со мной на “ты”, значит, мы с ним довольно близко знакомы. — Простите, с именами немного напряжённо.
— Егор! — гость протягивал руку открытой ладонью вверх, а потом, спохватившись, подошел еще ближе и притронулся к моим холодным пальцам. — Я тебе машину ремонтировал.
Надо же! Папкина “семёрка” ломалась, оказывается! Не из-за этого ли мастера слетела с трассы?
— Спасибо, раз так. — я попыталась улыбнуться, но как-то вдруг расхотелось.
Выражение лица незнакомого человека говорило о глубоком страдании, глаза блестели — неужели готов расплакаться? А он приятный, манкий. Девушкам, наверное, нравится. Мне бы понравился, если бы…
— Мы с Михой хотели тебя на прогулку вывезти. Согласна?
— Боюсь.
— Чего?
— Упасть, света, шума, машин. Боли. Продолжать?
— Я отнесу тебя на руках, — Егор не врал, он действительно отнесёт, почему-то была уверена я.
Ух ты, какие у меня знакомые!
— Хорошо.
— А ты? Чего торчишь тут? Шёл бы за хозяином! Только жалости твоей мне не хватало!
Но Меченый службу нёс исправно: стоял поодаль, воздух нюхал, следил. Оставалось найти Колючкина, набрать еще подснежников и отправляться восвояси.
Конечно же, отыскать удравшего ежа было невозможно. И где эта глазастая сова, когда нужна?
— Колючки-и-ин! Придурок чернобыльский, вылезай уже, а? Домой пора! — орала я, осознавая комичность и тщетность своих попыток.
Изрядно напугав, на тонкую нестабильную берёзовую ветку приземлился Золик.
— Следил? Следил! И не смей мне ничего сейчас говорить, я сама всё про себя знаю, понял! Лучше ежа отыщи, хоть какая-то польза.
Прострелов было море, и корзинка вновь заполнилась доверху. Ворон приказ выполнил: смешно подёргивая носиком, вернувшийся ёжик с осуждением обнюхал и оббежал меня кругом.
— Ой, не нужно строить из себя праведника, сам-то чем занимался? Ежиху тискал? — утирала я беспрестанно текущие слёзы. — Все вы, мужики, одинаковы. Всем вам только одного и надо! Бабники!
Золик на всякий случай перепрыгнул на дальнюю ветку.
Я шла назад в сопровождении волка и ворона, за пазухой фырчал обиженный Колючкин. Ведьма ведьмой!
Никакой любви больше. Всё! Хватит! Волче своё получил и потерял интерес из-за ерунды какой-то. Гордость его обуяла, видишь ли! Охотник хренов! Поделом мне, дура влюбчивая!
Тетя в последний раз поправила снуд на моей шее, оглядела придирчиво, ладонью утёрла вспотевший лоб и громко позвала:
— Мальчики!
Два крепких мужчины, совсем не тянущие на мальчиков, вошли в комнату. Миша взял сложенную коляску и сумку, Егор, немного потоптавшись, осторожно поднял меня на руки.
— Аккуратнее! — рявкнул отец на него, и подбежала, подставляя ладони. — Убью, если уронишь.
— Папа, успокойся, иначе я никуда не пойду!
— Не стерпела! — бушевала Марья, будто я выдала кому-то государственную тайну. — Ох, беда!
Сидящий на краю стола Золик при каждом громком слове своей зазнобы подрагивал крыльями и втягивал голову в плечи. Одни истерички кругом. Я улыбнулась:
— Не мели ерунду! Какая беда? Что я сделала? У тебя разрешения не спросила?
— Чистоту свою испоганила! — орала на меня ведунья. — От меня к тебе река по чистому пути текла, водицею поила тебя ключевой, а ты в ней … Ах, да что с тебя взять!
— Вот уж действительно! — ору я не хуже княжеских дочек. — Тебе-то, конечно, можно в постели кувыркаться, а мне на юбку замок повесить что ли?
— А и повесь! — Моревна вдруг прыснула.
Золик закаркал, я засмеялась, Колючкин благоразумно утопал в свою хижину — небольшую корзинку, поставленную на бок и набитую ветошью.
— И какая нынче забава? — в дверях стоял Иван и отчего-то пристально смотрел на мой рот.
Марья перехватила этот взгляд и нахмурилась.
— Девкам забава, мужикам печаль! — бросила она мужу через плечо и принялась что-то толочь в ступке.
— Там есть такой рычажок, Миша, маленький. Ага! Теперь встряхни!
Брат чертыхался вполголоса, пытаясь раскрыть коляску, а я прижималась к плечу Егора. Весенний воздух так сильно кружил голову, почти пьянил. Проходящие мимо люди с интересом рассматривали нас и шли дальше по своим делам. Никому не было дела до чужой немощи.
Но один взгляд жёг, не переставая. Егор не сводил глаз с моего лица, нервируя и расстраивая. Зачем здоровому мужику калека?
— Говори уже, что хотел сказать, — как жаль, что я не могу обхватить рукой его шею. — Вижу, что распирает. Тяжёлая я? Устал?
— Устал…, — Егор приблизил свой рот к моим губам, — без тебя…
Небо обрушилось на голову так внезапно, что я даже вскрикнула. Где-то там, за границами сознания, что-то громко спрашивал Миха, рычали моторами машины, кричали одуревший от тепла синицы, но я ощущала лишь вкус поцелуя.
В ступке ничего не было. Я подняла глаза на Марью, которая сосредоточенно толкла и толкла невидимое снадобье. Лицо красавицы каменело равнодушием к происходящему.
— Всё ли по добру, горлица моя? — Иван не спешил покидать поле боя. — Вся в трудах, умаялась, поди?
— Пока я умаюсь, другая в домину ляжет! — синие очи сверкнули еле сдерживаемой яростью.
Похоже, нужно срочно ретироваться. Стараясь не привлекать внимания ссорящихся супругов, я выразительно глянула на Золика, но ворон демонстративно отвернулся и нахохлился. Мужчины сегодня неприятно удивляли.
Лишь закрыв за собой дверь, я смогла нормально вздохнуть. Не задался денёк, а нужно еще больных проведать.
— Это ничего еще не значит! — я упрямо смотрела перед собой, впервые, пожалуй, замечая вкрапления гальки, выбоины и трещины на асфальте старого тротуара. Коляску потряхивало на неровностях, но Егор маневрировал как мог.
— Это просто весна так действует!
— Но ты вспомнила? Вспомнила? — подскакивал рядом Мишка.
Ответ не был так очевиден, как того хотел брат. В момент головокружительного поцелуя голову пронзали вспышки света, образы, которым я не могла найти объяснения. Большое ветвистое дерево без листьев. Стая волков, несущаяся по снегу за санями, в которых сижу… я? Аромат кофе и бензина, узкие окна, в которых еле теплится свет уличных фонарей. Перебинтованная собака. Трасса и колёса большой машины, крутящиеся в воздухе прямо надо мной головой. Яблоко, уже кем-то надкушенное. Зелёное. Гладкое. Сова….
Всё это теснилось во мне, пугало, требовало разъяснений, но кто способен дать их? Больше не хотелось слушать версии даже от самых близких людей. Моя самость подпитывалась изнутри в том числе и памятью, и личными впечатлениями, и ощущениями. Но сейчас в голове бушевал полный хаос.
Грязная рука держала крепко, и было не очень понятно, намеренно или неосознанно раненый разбойник так сильно сжимал пальцы на моём запястье.
— Молви, кликуша, ведаешь ли, когда кончусь, а?
— Пусти! — почти ласково попросила я. — Не ведомо мне, не ведомо!
— Хвастаешь! — удовлетворённый своим разочарованием мужик разжал ладонь.
— А то! — теперь можно было спокойно поменять повязку.
— Сказывали, Мстиславке-купцу угоду творишь, прибыли кличешь. Накличь и мне добра!
Жаль было этого немолодого уже человека, жизнь которого не изобиловала счастьем, но я уже видела его судьбу — удар ножом в печень случится не так уж и скоро, но смерть будет достаточно быстрой. А еще в расстилающейся передо мной картине была старая хрущёвка и женщина, закрывающая лицо от свистящей в замахе тяжёлой пряжки солдатского ремня. Прозрачный экран треснул от надрывного крика, капли крови стекали по нему, ломаясь на сколах.
Дни тянулись невыносимо медленно, я готова была выть от беспомощности, но Эльмира — девушка, которая занималась со мною физиотерапией, на счастье была от природы оптимисткой и не давала разгуляться мрачным мыслям.
Вместе с нею мы радовались прогрессу, и хотя мышцы всё еще оставались дряблыми, я уже кое-что умела делать сама. А ведь когда-то в тренажёрном зале любовалась на свои хорошо проработанные рельефы. Смешно.
Егор приезжал через день, но больше не пытался поцеловать, всё чаще что-то обсуждал с отцом на кухне. На мои вопросы оба отшучивались и ссылались на Ромку-одноклассника, который постоянно латал мое "Рено". Они с Егором были коллегами, и якобы сейчас, когда финансов в нашей семье не хватало, Егор был готов взять на себя доведение до ума моей верной машинки.
Я делала вид, что верила, и мужчины снова закрывались «на чаёк».
Вопрос операции на колене мы еще не обсуждали, сперва нужно было привести в тонус весь организм, создать в нём запасы энергии и сил, выровнять биохимию, как говорила Эльмира.
И я в который раз сжимала в ладони упругий резиновый мячик.
— Глянь-ка то! — Марья вырвала меня из задумчивости. — Это что у нас за богатырь пузо на лавке мнёт?
Светлая голова ребенка, лежащая на согнутых руках, повернулась к ведунье.
— Вот, Марья Моревна, никак хворь не выходит. — я машинально положила ладонь на худенькую, чуть влажную спинку. — Гоним её, гоним прочь, да всё без толку!
— Гнать умеючи надобно! Дай-ка гляну! — мальчик засмущался, когда гостья стянула с него штаны и принялась рассматривать зеленовато-синюю, разбухшую как огромный чирий, рану.
В глазах Марьи я прочитала жестокий приговор. Мальчик не выкарабкается.
— Лешака позовём, заговорную песню мальцу споёт, чтобы не печалился. Дружок-то твой по лужам прыгает, а ты всё с ложки кашку уминаешь. Не к лицу молодцу!
У стола, сначала оглянувшись на ребенка, Марья шепнула:
— Мать зови, не жить ему. Пусть лучше дома…
— Неужели ничего сделать нельзя? Он же маленький совсем!
Моревна удивлённо посмотрела на меня, словно не веря ушам:
— Нешто маленьким в землю не ложиться? Всякому свой срок.
— Не дам я ему умереть, поняла! Яблоко дай!
— Негде взять, тебе последнее досталось, — прищур Марьи становился всё злее, — но коли печёшься о мальце, то так и быть — плескану ему живой водой.
Ведунья круто развернулась, ударив меня по коленкам тяжёлым, расшитым ракушечником накосником, и зашагала в сторону двери, ведущей в коридор.
Я знала, что спустя несколько минут она вернется в ярости из-за пропажи ценного лекарства. Но подготовиться к тому урагану, что обрушился на мою повинную голову и вошедшего так некстати Лешака, было невозможно.
Нет, Марья не кричала — она шипела по-змеиному, и в какой-то момент даже почудился длинный раздвоенный язык, метнувшийся к моему лицу. Глаза ведуньи выжигали кожу, Лешак стал тихо отходить за печь, но спрятаться не вышло. Моревна высказала ему за недогляд и попущение. Становилось физически плохо, разъярённая богатырка крепко держала за шею, и я была уверена, что при желании она сломала бы позвонки, однако сейчас Марья попросту выкачивала из меня жизненную энергию, упиваясь ею, как хмельной медовухой. Вот уже леденели ладони и перестали слушаться ноги, внизу живота нарастал холод.
Заметивший неладное Лешак протянул было руку, пытаясь остановить неминуемую гибель, но ведунья вперила в него свой магнетический взгляд, и старик стал подходить ближе, пока в морщинистое горло не вцепилась такая слабая с виду женская ладошка.
— Охолонись, любушка, — пропел за спиной жены Иван, — чего людей страшить. Отступись.
Марья сощурила глаза, но мужа послушала, разжала пальцы. Лешак качнулся и с размаху сел на пол, а я пыталась сделать глубокий вдох. Видение предупреждало немного о другом, а кара за воровство всё равно настигла.