Миха не врывал ладонь из моих рук, но и в глаза не смотрел.
— Поклянись!
— Ладно.
— Не ладно, а поклянись, что ничего делать не будешь, только проследишь!
— Ну клянусь.
— Миша!
— У него мать умерла, когда все известно стало. Вот кукушка и сдохла. Он невменяемый, может наворотить страшного.
— В парке при людях не наворотит. Миша, пожалуйста! Я не хочу, чтобы вместо этого урода в тюрьму попал ты.
— Да сказал же уже. Ладно, ладно.
— Егору не проболтался?
— Жень, в тебе следователь пропадает, вот честно!
— Я же переживаю за тебя.
Порывисто обняв меня, Мишка чмокнул в щеку и весело пропел:
— Пора, пора, зовёт труба!
Конечно я волновалась. Как не волноваться, когда у брата чешутся руки наказать обидчика.
В комнату с улыбкой вошла Эльмира и поставила на стул объёмную спортивную сумку.
— Я принесла новый массажёр. Пробовать будем?
— Будем!
— Не зови меня никуда. Вот она я. Рядом. — слова просились наружу, но я упрямо молчала, пусть счастье немного задержится здесь.
Пальцы исследовали впадинку между ключицами, где подушечками можно было услышать биение сердца. Баня давно остыла, и весенний холодный воздух проник за бревенчатые стены. Мы укрылись большим тулупом и прижались спинами к тёплому ещё боку печки.
Нужно было зацепиться за что-то реальное, чтобы не дать себе утонуть в этом мужчине окончательно. Впадинка подходила идеально. Вот он — живой человек рядом. Сильный, горячий, превратившийся в острую необходимость. Но он требовал подчинения, а я подчиняться не хотела. О-х-х-х.
— Пошто вздыхаешь?
— Возвращаться нужно. А то Марья засмеёт. Да и остальные тоже. — глаза Ивана не шли из головы. Чего ему нужно было возле бани?
Волче легонько щелкнул по носу:
— Кто первый рот раззявит, тому и пятОчек влетит.
— Пяточек?
Пред моим лицом оказалась пятерня, которая сложилась во внушительный кулак.
— Ух ты!
— Только шепни, кто забидит. По коленочки в землю вгоню.
— Смотри-ка! — я привстала и повернулась лицом к охотнику. — Да ты никак хвастун?!
— Чуточек, — обезоруживающе рассмеялся Волче, — с мышкин хвостик. — он широко развёл руки, демонстрируя размер.
Когда он улыбался, от синих глаз к вискам разбегались морщинки-лучики. Казалось, тронь их, потяни, и можно забрать с собой искристое веселье. Я обхватила голову Волче ладонями и притянула к себе.
— Ты необыкновенный какой-то. Редкий. Как цветок папоротника. Отчего ты здесь, за что? Не верю я, что ты Марьин брат. Нет. Не так. Верю. Но… Ай, да ну его! — и я впилась губами в уже не смеющийся рот, пытаясь выпить из него живительной силы.
Сильные руки приподняли меня в воздух и, прежде чем утолить нарастающее желание, Волче шепнул:
— А и не верь…
Неистово пытались мы войти друг в друга, но сказанное мешало полностью отключиться. Охотник гнался за мною, вскипая кровью, и наполняя своим жаром. Я уже не ощущала собственного тела, но синие глаза, двигающиеся так низко напротив, слишком внимательные, удерживали от окончательного падения в пропасть наслаждения. Они выслеживали, загоняли в угол, пытались вытащить из меня то, чего не осознавала, допытывались. О чём он думает сейчас, в миг полного соединения? Почему так смотрит? Словно прочтя мысли, Волче развернул спиной к себе и заставил-таки забыть обо всём, заставил громко стонать и искать хоть какую-то опору, пока сносили и опрокидывали меня горячие волны. Но оправилась я быстро.
— Что ты сделал в той, другой жизни? — большие ладони, сжимающие мои груди, уже не возбуждали.
Влажный лоб уткнулся между лопаток. Волче тяжело дышал. — Как ты здесь оказался? Тебе тоже нужен Кощей, да? — я попыталась развернуться лицом или вырваться, но охотник не позволял. — Вернуться хочешь? Как и все остальные? — вопросы звучали обидно, но невозможно было не задать их.
Внутри нарождалось какое-то очень важно озарение. Нужно было лишь пробить скорлупу молчания и тайн.
— Уверена? — отец сейчас бы похож на мальчика, которому мама разрешила в первый раз остаться с ночёвкой у друга. — Сама справишься? Не боишься?
— Да нет же! Идите уже. Вдруг Эльмира испугается. — теперь мне окончательно было всё ясно, и щемящее чувство радости за отца переполняло до краёв. Но сейчас не время, не время!
Демонстративно уткнувшись в книжку, я исподлобья наблюдала, как эти двое шли к каруселям очень-очень близко, почти касаясь руками, но пока не решаясь. Вот отец и Эльмира затерялись в толпе, а я огляделась. Славик сидел на соседней скамейке и напряжённо следил за моими движениями. Пришлось кивнуть, чтобы он пересел ко мне.
— Подумала?
— Подумала.
— И какова цена?
— Полмиллиона.
Мстислав усмехнулся.
— Что, много?
— Наоборот, по-нищебродски мечтаешь.
— Ладно. Полтора миллиона.
— Вот это я называю аппетитом, приходящим во время еды. Не боишься, что кину?
— Еще раз? Тебе не привыкать! — выпалила я и прикусила язык. Мишка же просил не провоцировать.
— Выглядишь плохо. Хочешь, путёвочку тебе организую в приличный санаторий? Помимо денег, разумеется. Хотя, знаешь, — он нагнулся пониже, чтобы увидеть реакцию, — никогда не спал с инвалидами. Может махнуть с тобой. А что: природа, процедуры, отдельный номерок. И ты мне тоже кое-что должна, помнишь? Так назойливо себя предлагала, что пора, пожалуй, и взять. Мордочка-то у тебя вполне ничего, да и титьки на месте.
— Слав, так жаль твою маму. — мне не стыдно было противопоставить жестокость жестокости, даже захотелось ударить побольнее, дойти до кишок, подцепить и вытянуть наружу. — Как она, должно быть, страдала перед смертью. Сын-убийца, насильник и негодяй. Мечта любой матери.
— С-с-ука, — холодная ладонь вцепилась мне в горло, — придушу!
— Убери руку, урод. — удивительно спокойно ответила я. — Здесь на каждом дереве камеры с он-лайн трансляцией и хранением данных на трёх серверах. Твоих ресурсов не хватит.
— Думаешь, умная такая да? — Славик придвинулся почти вплотную. — Пожалеешь, что не сдохла. А пока жди бумаги на подпись, овца хромая.
Сердце громко колотилось в ушах, пока я наблюдала, как он уходил прочь. Вот следом за ним покатился парень на скейте, то обгоняя Славика, то чуть отставая. Теперь я точно знала, что могу убить человека. В порыве, в горячке, но убить.
— И не говори мне больше ничего про кликушество и учение!
Марья пожала плечами и села за стол.
— И мужу своему скажи, что подглядывать нехорошо! Гадко! И объясни мне, с чего ты сводничаешь? Вроде как ругалась давече, что чистоту не блюду. — и тут накрыло первое озарение. — Кощей! Ты слышала, о чем он говорил мне, да? Слышала! Чёрт! Сара Коннор! Дитя-спаситель! Тебе ребенок мой нужен что ли?
— По колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре. Слыхала?
— Марья!
Моревна тяжело, по-старушечьи поднялась с места:
— Охолонись. Ввечеру жду тебя. Яблочко-то, — она улыбнулась, и мне показалось, что во рту ее не два жемчужных ряда, а гнилые чёрные пеньки, — мочёное дала тебе. Вот и думай, краса-девица. Не живое яблочко-то было. Пустое…
— То есть как? Как мочёное? Кощей же говорил, мол, с лукоморной земли? Растёт, мол!
— Так и растёт. Вона, целая бочка мочёных-то.
Марья немного покачалась на месте, рассчитывая следующий шаг.
— Ввечеру приходи. — и дёрнулась вперёд, шагнув сначала несмело, а потом гораздо увереннее.
Так. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Получается, что яблоко спасительной жизненной силой наполнила я. Что ночь с Кощеем была проверкой и попыткой влезть в мои мысли. Что Волче — не Волче, а Марья… А кто же такая Марья?
Тихонько затворяя за собой дверь, вошел дядька Лешак. Выглядел он странно: сквозь кожу проступал древесный рисунок, кончики пальцев потрескались и позеленели.
— Теперича пусто, — старик обвёл рукой горницу, — на хозяйстве оставайся, голубица. Золу вычищай, углы выметай, тенёту веником обмахивай. Припасов заготовлено — не оголодаешь.
— Дядька?
— Пора мне в вотчину свою, девица. Соки во мне бродят, лес побуживать срок пришёл, лешему самое место в чаще. — Лешак повернулся, но, вспомнив позабытое, обернулся:
— Сохатым приду, а волков не боись, не тронут.
Ответом ему из леса донеслось волчье завывание.
— А Мстиславовы?
— И Мстиславовы не тронут. Не до того ему, с горя корячится, пропадает оборотень, как есть пропадает, эх… — старик махнул рукой и вышел.
Неожиданное обретение жилплощади породило много вопросов, и я рванула за Лешаком на улицу, но не сумела втиснуть свои земные слова в картину удивительного мира, представшую перед глазами.
Медленно и с трудом отрывая ноги от земли, старик прорастал тонкими веточками, и если зимой это его превращение в могучее дерево вызывало оторопь ужаса, то сейчас я чуть не расплакалась от теснивших грудь чувств.
Не Лешак — сама Природа шагала вглубь леса, собирая вокруг мелких птах, свивающиеся в вихри свежие ветерки и даже солнце, казалось, тянулось к лешему своими лучами.
— Прощай, дядька Лешак…
— Жень, как тебе, а? — отец смущённо поправлял воротник у футболки-поло. — Не слишком я, как это, моложусь что ли?
Воздуха стало категорически мало. Передо мной стоял подтянутый, симпатичный мужчина средних лет из той породы, что с годами делает человека вкуснее, харизматичнее, глубже.
— Папка, ты классно выглядишь! Смотри, на других девушек не зыркай, а то в Эльмире восточная кровь, а она, знаешь ли, не водица!
— Лишь бы над отцом посмеяться! — притворно надулся родитель, и засунул руки в карманы джинсов. — Никакой жалости!
— Ну папа-а-а!
— Ладно, ладно. Пойду. Справишься сама? Точно? Сразу звони, слышишь!
— Да, иди, в кино опоздаете!
Мне нравилось сидеть одной дома. У нескольких человек были ключи от нашей квартиры, и без помощи в случае чего я не останусь. Звонок был ожидаем, но всё равно заставил вздрогнуть.
— Женька, мы его вычислили!
— Ну!?
— На Вяземского хату снимает, гад. Мышится. Нужно будет подумать, как его прищучить.
— Только без драк, да?
— Ну как… куда без них? Никуда!
— Миша, ты обещал!
— Полковника помнишь? В смысле, полковник — двоюродный дядька Славкин. Не важно… — Мишка мялся, и знал, что я это чувствую, оттого нервничал ещё больше. — Отбой пока. Как придумаем, что делать, я тебя наберу.
— О чём ты мне врёшь, Миха?
— С чего ты взяла! — точно врал, но признаваться не будет. — Все прозрачно, как слеза младенца! Всё! Я побежал, до связи!
Привычно обняв эспандер ладонью, я задумалась над поведением Мишки, но прийти к какому-то выводу не успела — щелкнул замок и голос Егора звучно произнёс:
— Вечер добрый!
На уровне подкорки сразу же отозвалось — гость знает о Славике всё. Эх, Миха!
— Добрый?
— Конечно! — от Егора веяло такой притягательной силой, что я закусила губу.
Единственный поцелуй, наполовину вырвавший меня из мрака, вспоминался всё чаще, однако оборону я держала достаточно долго, чтобы убедить харизматичного автомеханика в своём полном равнодушии. Не хватало еще жалости от красивого мужика!
— Николай позвонил, попросил проверить, раз уж я в городе.
— А… Чего приехал?
Странно, что он вдруг спрятал глаза, тоже врать будет?
— На авторынок. Кое-какие детали нужны.
— Детали, значит.
— Ну.
— Какие?
— Свечи бошевские, пара фильтров, граната на ВАЗ.
— У тебя что, свечей нет? — спасибо тебе одноклассник Ромка, ты показал мне, что это вообще такое — автомобильные свечи! — Странно, странно… А чего это вдруг мне няньку на два часа прислали? Фильм не долгий вроде бы?
— Эм-м-м. Они в ресторан потом решили.
— О?
— Как-то так, да, — сочно крякнул выключатель в ванной и зажурчала вода. — Чай попьём? Я пирожные купил.
— Какие?
— Картошка.
— Хм…, попьём!