Видение не исчезало, неслось с космической скоростью, а Иван двигался слишком медленно — жизнь давала мне возможность досмотреть кино про кузена и незнакомого парня, сильно напоминавшего Волче, до конца.
— Охренел? — Мишка привалился спиной к машине. — Сам на нары, а Женьке мыкаться?
Подхватив друга Егор расстегнул ему куртку и задрал толстовку, пытаясь рассмотреть рану.
— Шкуру пробил, не страшно, до свадьбы заживёт. Едем ко мне, зашью.
— Болит, зараза!
— Ничего, поболит и перестанет.
Егор сел за руль Мишкиной машины и завел двигатель, помог пассажиру пристегнуться.
— На врача учился? Криво зашьёшь, меня потом девушки любить не будут, — пытался шутить Миха.
— Война научила. Салфетки есть? — Егор рванул дверцу бардачка и принялся шарить там рукой, нащупал и вынул старое полотенце, сунул Мишке в руки. — Зажми изо всех сил. Я за гильзой. Если эта сволочь заявит, без гильзы ничего не докажут.
Михай, а вместе с ним и я, смотрел сквозь лобовое стекло на бегущего к фонарному столбу мужчину и вяло бормотал:
— Ну Женька, ну и мужиков себе находи, один другого …
Хрррсссссьььь — экран погас, и сквозь полусомкнутые ресницы я видела Ивана, стоящего над телом-сосудом Марьи. Княжич только что отрубил ей голову.
— Что, Соколик, морду кривишь? Али не по нраву? Княжий престол займу — всех одарю по заслугам. Помни! — муж Моревны похлопал Соколовича ладонью по груди. — Домой!
Я не дышала, надеясь, что меня сочтут за мертвую, да и почти была мертва от страха, но Иван не был бы собой, если бы не проверил. Мысок мягкого сафьянового сапога с размаху врезался в скулу.
— Сдохла, стервь. Едем! Горе у меня, тризну соберем. Поплачем о Марьюшке! — негодяй засмеялся.
Звук сообщения застал врасплох. Я не спала, наблюдая, как потолку ползёт тень от большого фикуса, стоящего на подоконнике. «Милая, прости, дел было много, засиделся, а телефон не проверил. Люблю» — рал муж. Врал. И это было невыносимо. Может, и вправду мы поторопились, может, отчаяние толкнуло на этот шаг и ненормальное либидо, просыпающееся только рядом с Егором. Сколько раз я уже влюблялась? Сколько раз умирала от любви и желания? А потом гасла. Почему сейчас не может быть так же?
До утра я так и не сомкнула глаз. Тени растворились в проснувшемся солнце, заглянул отец:
— Варю кофе и готовлю омлет.
— Отлично.
— Помочь?
— Справлюсь, па, спасибо!
Что-то рассказывала Эля, взбивающая в блендере очередной здоровый коктейль, отец смеялся, а я смотрела на всё со стороны. Не то, чтобы я сама не обманывала, но вот так, нагло, да еще человек, за которого вышла замуж.
— Василёк, ты встала, но не проснулась, как погляжу! Я на работу, Эля с тобой съездит анализы сдать. Люблю обеих, побежал!
— Эй, — возмущенно крикнула Эльмира и вышла за отцом в коридор.
Она там сейчас обнимала его рукой за шею и крепко целовала. Повезло ей, в папке я была уверена, как в себе. А вот Егор…
— Слав, Славка, миленький! — я смогла поднять руки. Иванова свора скрылась во мраке и вокруг только смерть, вокруг только ужас. — Тяжело, Мстислав Годинович. — слезы от напряжения выбрызгивались из глаз на темную голову, свешивавшуюся с моего плеча. — Как же так, Славка?!
Большое и совсем недавно сильное тело придавливало к земле. Боль в подвздошье при каждом движении разлеталась по каждой косточке, добегала до кончиков пальцев, обжигала олову. Я все пыталась и пыталась освободиться, пока мертвый Славка не сполз влево. Размазывая кровь и холодную грязь, на крови замешанную, я пыталась вытянуть ноги. Пережидала, давая себе отдохнуть, и снова толкала, толкала во влажный мужской бок. Наконец удалось выбраться и даже встать на четвереньки. Застывшие глаза Меченого поблескивали в лунном свете. Доползла до волка, села на колени, наплевав на промокающие юбки. Кровь была везде, от нее всё равно не спастись. Полнолуние. Время видеть нечисть, время видеть…
— Спасибо тебе, дружище! — я провела пальцами по шраму, пересекающему морду. — Кто бы ты ни был, вина твоя искуплена. Беги за радугу, серый волк!
Вставать было трудно, но я поднялась. Иван ошибся, думая, что убил Марью. Что будет, когда обнаружит настоящую? Нужно успеть предупредить, но как найти дорогу? Как опередить убийцу?
Удивительно, но теперь мне совсем не важна была волчья ягода и волшебный отвар из неё. Я не хотела платить жизнями за свое возвращение. Не хотела.
— Привет! — улыбающийся Егор прислонился к косяку. — Ругать будешь?
Невыносимая обида жгла сердце, но ссориться при Эле не хотелось.
— Нет.
Муж в два шага оказался у кровати и уткнулся в шею. Чужой. Нежеланный.
— Я на авторынок и обратно, ребята ждут. Соскучился. — он целовал меня всё жарче, поглаживал грудь, и вчера еще я бы распахнулась навстречу, приняла и разделила бы с ним восторг соединения, но сейчас не чувствовала ничего.
— Болит? — по-своему истолковал Егор мою холодность.
— Очень!
Только не плакать, только не начать обвинять. Не хочу слушать лживых оправданий. Или хочу? Пусть убедит, пусть уговорит. Я глубоко вдохнула и на выдохе выпалила:
— Зачем тебе пистолет?
Луна издевательски смотрела сверху. Что, мол, кликуша, сама дорогу найти не можешь, немощь? А я и правда не знала, куда сворачивать после пенька, мимо которого выходила на поляну с дверью. Друг мой Меченый больше не укажет верный путь. Перешагивая через трупы волков и поскальзываясь в подмерзающей крови, я добралась до пня и остановилась. Куда теперь?
Легкое зеленоватое свечение двигалось навстречу.
— Колючкин! — приглаживала твёрдые иголки, мизинцем почесав мордочку у влажного носика. — Ты настоящий друг! Только мы не успеем все равно. Этот урод убьёт Марью, его никто уже не остановит. И только я в этом виновата, ёжик. Только я.
Мы брели среди мрака, и не было сил плакать, потому что раскаяние не тушилось слезами. Сожаления не гасились солёной водой, она лишь разъедала душевные раны. Гулкий звук расслышала не сразу, а он приближался и пугал. Кто-то нёсся нам навстречу сквозь бурелом. Морда гигантского лося вынырнула из зарослей внезапно, но не страх меня накрыл — радость.
— Дядька Лешак! Спасибо! — большое животное, вокруг которого вились мотыльки и светлячки, опустилось на колени, давая мне возможность забраться на спину. Подхватив Колючкина, я перекинула ногу через выпирающий хребет и вцепилась в неожиданно длинную и густую шерсть на загривке. Боялась, что упаду, но лось двигался непостижимым образом, словно летел над землёй, не причинив никакого дискомфорта, не позволив соскользнуть. Я прижалась к остро пахнущей звериным потом шее — так ветки с нарождающимися листочками не хлестали по лицу.
— Какой пистолет?
— Понятно.
— Что тебе понятно? — Егор начинал злиться, и меня пугал холодный свет глаз, из синих превращающихся в темно-серые. — Ты что-то услышала и напридумывала себе чёрт знает чего!
— Я не напридумывала! Куда вы с Мишкой вчера ездили, а? Молчишь?
— Ко мне он приезжал, в мастерскую. Тачку раритетную привезли, смотрел.
— Тачку?
— Жень, я не понимаю, из-за чего мы ссоримся. — муж примирительно улыбнулся. — Это из-за болей ты раздражаешься? Хочешь, массаж тебе сделаю?
— Массаж мне Эля сделает! — взвизгнула я неожиданно для самой себя.
— У тебя истерика, любимая. Если хочешь, я выйду.
— Вы ходили к Славке. И не смей отпираться. Вы ходили к нему с пистолетом! Вы ему угрожали, да? Или ты приставлял дуло к его виску, чтобы он иск забрал?
Молчание было хуже лжи.
— Значит, правда ходили, — я обхватила голову руками. — И он согласился? Конечно, если тебе угрожают оружием, согласишься. Ты ведь не стрелял в него?
Егор прошел через комнату и остановился у окна.
— Боже… Ты стрелял в человека?! Ты?! Как ты мог?
И тут мужа прорвало:
— Стрелял, да! Стрелял! И еще выстрелю, если эта сука только попробует приблизиться, если дышать рядом с тобой посмеет! Поняла? Я его глотку перегрызу за тебя.
Он был страшен. Все рассказы о горячих точках и ранении, которые я слышала от общих знакомых, вдруг перестали быть просто фактами. Я видела изнанку войны. Сломанную психику, отодвинутые за горизонт границы человечности, я видела принятие убийства как средства. Смерти, как обычного явления.
— Ублюдок Мишку ранил, хорошо, что просто царапина. Но ранил! Ты понимаешь это? Твоего,***, брата!
Мат стал последней каплей.
— Уходи! Я не хочу тебя видеть.
— Что ты сказала? — Егор навис так угрожающе, так неожиданно грубо, что я зажмурила глаза.
— Уходи…
Он не грохнул дверью, не врезал кулаком в стену, не накричал. Просто выпрямился, и взгляд его омертвел.
— Вы чего тут ругаетесь с утра пораньше — заглянувшая Эля выглядела встревоженной. — Жень, что случилось?
— Элька, я, кажется, развожусь…
****
Вот и терем. Лось опустился, дав мне сойти на землю.
— Спасибо! — шепнула я в большое островерхое ухо и опустила Колючкина на землю. — Ищи хозяйку, ёж. Ищи быстрее, времени у нас нет.
По всем у было видно, что Иван сотоварищи еще не вернулся. Я оббежала терем, пугая спящих слуг. Марьи нигде не было. Выскочила во двор и свернула на задний двор к большому сеннику. Большая дверь со скрипом подалась вперёд, и я заскочила внутрь. Золик и Моревна спали прямо на куче прошлогоднего сена. Ворон сдержал слово.
— Вставайте! — громко приказала я. — Иван едет Марью убивать!
Моревна вскинулась первой, прикрывая рубашкой полные груди.
— Кликуша?
Я шагнула ближе и втянула воздух. Дыхание было обычным, человеческим.
— Марья, тебе бежать нужно, схорониться у Лешака или еще где. Муж тебя убивать едет.
— Откуда спознал? — Моревна обернулась на любовника и принялась быстро одеваться. — Кто донес про измену?
— Никто. Не знает он. Ему княжий престол нужен, перевела я взгляд на совершенное тело Золика. Он выглядел не к месту счастливыми и умиротворенным. И я бы порадовалась за влюблённого мужчину, если бы не надвигающаяся опасность.
— Чего лежишь, Ромео хренов! Беги!
Ржание въезжающих во двор лошадей заставило поежиться.
— Не успели.
Марья перекинула полураспущенную косу за спину.
— Княжий стол, стало быть…
— Беги, дура!
Богатырка качнулась ко мне и улыбнулась:
— Не по Ивану честь — на пятки мои глядеть. Пусть в очи взглянет!
— Сбегай, любезный дружок, за кольчугою моей легкокованной, шелом мой прихвати, да меч, батюшкой даренный… — Марья выпрямила спину, подняла подбородок, застыла статуей на пороге сенника.
— Маш, у него целая дружина, не одолеешь ты их! Он Мстислава зарубил! И волков его! И голову тебе отрубил, думал, что отрубил. Что тебе, но там не ты— запуталась я в попытках объяснить происходящее и потянула женщину назад.
— Сталоть, и впредь не пожалеет головушки моей. Да ну на моей стороне правда-матушка. Не тот богатырь, кто ростком вышел, а тот кому наука впрок.
Мы замолчали, вслушиваясь, как Иван мечется по терему и орёт на слуг. Из оружейной бегом вернулся Золик. Марья неспешно, расправляя складочки, накинула на рубаху тончайшую серебристую кольчугу, подпоясалась, надела шлем, и я почувствовала, что передо мной не ведунья — сильная духом воительница. Золик встал рядом, оттеснив меня плечом. В руках у Вороновича полумесяцем поблескивал булат.
— Возьми! — Марья, не оборачиваясь, протянула какой-то камень, и я зажала его в ладони. — Коли смерть нам придёт и надежи не останется, беги к Кощею, проси спасения. Уважит он тебя.
— С чего бы?
— Слышала я побасенки его. — Марья замолчала.
Характерное позвякивание оружия о латы и кольчуги приближалось. Облако неверного света огибало стену терема и двигалось на задний двор. Моревна шагнула вперед.
— Ночь-полночь, а мужнина жена не на пуховых перинах, а на брань собралась? — Иван остановился, подняв руку. Дружинники вняли приказу. — Вижу, любушка, люди верные с тобою. Грозна рать, вело сильна! Никак изменила обетам свадебным? Не люб тебе Иванушка? Не того поля ягода? На чужого суженого влезла, сучья дочь?
— И кто же меня поносит? Что за пёс шелудивый гавкает? Уж не убивец ли? Уж не Иван ли, что к батюшке моему отравщиков подсылал, а жене своей голову рубил?
— Прознала про отравщиков? Небось, ты их и отвела от князя.
— Я, Иван-княжий сын. Что же стоишь? Али рубиться передумал? Али руки силу потеряли, пока серых волков изводил? Так ты приляг-отдохни, силушку свою богатырскую наспи. Али медку хмельного глотни. Больше ей взяться-то неоткуда.
— Ведьма! — хрипло крикнул Иван и замахнулся мечом.
Я прижалась к створке двери и с ужасом наблюдала за поединком мужчины и женщины. Уже через минуту всем, в том числе и Ивану, стало ясно, что Марья бьётся искуснее, она выносливее и быстрее. Только об одном забыла Моревна — заплетенные волосы металась за спиной и взлетели в воздух при резких движениях. Забывшись в очередной атаке, богатырка мотнула головой, и Иван ухватил русую, толщиной в руку, косу. Марья дернулась, упала на колени, и муж, не медля ни секунды, вонзил клинок ей в шею.
Позади него раздались испуганные вскрики. Слуги, разбуженные сначала мною, а потом хозяином, выскочили полюбопытствовать, что происходит.
Иван оттолкнул ногой обмякшее тело. Марья упала на землю, шлем откатился. Страшное, нечеловеческое лицо княжича обратилось к Золику, который бесстрашно шел на убийцу, поводя из стороны в сторону клинком.
— Прислужей порешите. Всех до единого! — приказал Иван дружине и, уверенный в том, что воля его будет исполнена, повернулся к Вороновичу. — А вот и дружок жёнин. Сладка была Марьюшка? Сам ведаю, сладка. Слаще мёду.
Они шли по кругу, присматривались.
— Кликуша! — вдруг крикнул Золик. — Жена у меня есть, найди её. Помоги. Плохим был я мужем. — и сделал быстрый выпад.
Иван успел отскочить, оскалился, снова пошел по дуге:
— Оскоплю и псам мясцо жухлое твоё отдам, чтобы знал, как чужие перины мять.
Выпад. Звон металла, хриплый выдох. Отступление. Свист булата, вскрик. Снова кружение.
Со стороны терема неслись страшные крики. Женщин и мужчин безжалостно убивали. Закусила кулак, не понимая, что делать, и получится ли спастись второй раз за ночь. Вопли умирающих были невыносимы, и я заткнула уши, опустившись на землю, устланную соломой. Колючкин, задирая мордочку, нюхал воздух. Матушкино подарение, говорила Марья.
Золик что-то выкрикнул на незнакомом языке, развернулся, но меч Иван был быстрее. Воронович рухнул на колени, зажимая рукою живот. Он что-то говорил, но расслышать было невозможно: дружина бесновалась в смертоносном раже, забивая уже мертвых, не в состоянии остановиться, опьянев от вседозволенности и крови.
— Кликуша! — хохотнул Иван. — Выходи, словечком перемолвимся!
— Колючкин, сослужи мне последнюю службу, — взяла я ежика на руки и убрала за спину. Прятаться больше не имело смысла. Меня все равно поймают и изрубят, как несчастных девушек, чьи рубашки сейчас белели в темноте, напитываемые горячей невинной кровью.
— Ай да павушка! Ай да лебёдушка! — издевался княжич.
Я и вправду выглядела ужасно — в засохшей крови, растрёпанная. Ну и что. Какая разница, все равно умирать.
— А сам-то? Боров навозный! Урод!
— О-на! Смела! — Иван воткнул меч в землю и оперся на него. Устал. — Будешь мне служить? Не обижу. Кощеюшку найдёшь, а я тебя уваживать буду. Всех князей одолею, стану един княжить.
— Не станешь, кишка у тебя тонка, Ванюша
Я размахнулась и впечатала в лицо Марьиного мужа собравшегося в клубок ежа. Пока княжич пытался оторвать от себя Колючкина, побежала со всех ног к входу в Марьино подполье.
Избушка спустилась по столбу сразу, я вошла и оказалась в земляном коридоре. Темень непроглядная. Сунула руку в карман и обхватила переданный Марьей камень. Он грел ладонь, и я вынула его, уверенная, что он поможет. Из центра плоской гальки бил узкий, рассеивающийся фонтаном, луч. Куриный бог. Так мы в детстве называли такие камешки. Смотрели сквозь дырочки на солнце, загадывали желания и считали, что эта находка — на счастье. Луч двигался сам по себе, чертя медленно гаснущие линии на сырых стенах. Но вот он провел вертикальную черту, и земля раздвинулась, открывая знакомую темницу.
— Пришлшшшшлллаа. — Кощей покачивался на цепях. — Сумелааааа.
Не отвечая, ринулась туда, откуда лилась вода и подставила бадейку. Я набирала воду и поила, набирала и поила, набирал и поила, уже сбившись со счёту, машинально утирая костлявый подбородок, поддерживая голову. Не всматриваясь в того, кто постепенно обретал силу и плоть.
— Хватит! — я вздрогнула от окрика и выронила бадейку. Вода хлынула на ноги, приводя в чувство, заставляя понять, что только что натворила.
Сколько прошло времени? Пять минут? Десять? Полчаса?
Передо мной на цепях висел совсем другой человек. Налитое силой большое тело с густой порослью в паху. Крепкая шея. Черные, тронутые сединой спутанные волосы, острый взгляд, отражающий свет куриного бога.
— Почему к Волче не побежала, кликуша? — скрип цепей был все таким же мерным. — Пошто ко мне ринулась?
— Ты поможешь, — прошептала я.
— Смотри, — скомандовал тот, кого звали Кощеем, и без особого усилия свёл руки. Толстые звенья цепи лопнули и со звоном упали на пол. Я наблюдала, как сильные пальцы разгибали кандалы, как мужчина пропадает в сгущающемся тумане, а потом появляется вновь — в черном облачении и черном же шлеме на голове.
Кощей вышел в проем, ни сказав мне ни слова, ни пообещав ничего. Обманутые надежды были последней каплей. То, что возвращения не будет, не волновало, но я хотела наказать Ивана. Застонала, стукнув себя мокрой рукой по лбу: кто в здравом уме поверил бы отрицательному персонажу сказки? Бессильно прислонившись к холодной стене, закрыла глаза. Как же я устала. И правда, почему не к Волче?
— Кликуша! — позвал обретший красоту и мощь голос.
— Иди ты…
— Кликуша! — звук обволакивал. С удивлением я наблюдала, как мои руки поднимаются вверх, чувствовала, как невидимая сила выпрямляет ноги и толкает вперёд. Меня вынесло наружу.
Кощей дождался, когда встану самостоятельно, взмахнул каким-то необъятным черным плащом, и в тот же миг мы оказались перед Иваном, которому один из дружинников лил воду на лицо. Я поискала глазами Колючкина, но не увидела. Может, его раздавили, и он погас?
Отопрело глядя на приближающегося Кощея, Иван стал подниматься на ноги, дружинники, стаскивающие мертвые тела в большую кучу, в ужасе замирали. Блестящий конский хвост, свисавший с высокой шишки на черном шлеме, развивался при ходьбе, крыльями струился по воздуху плащ, поскрипывали под немалым весом кожаные сапоги.
— Кто? — черный воин легко откинул дружинника, держащего ковш с водой, в сторону. Тот отлетел на несколько метров и ударился о распахнутую дверь сарая. В тишине было хорошо слышно, как с мягким хрустом сломались его кости. — Кто посмел моё тронуть?
Кощей склонил колено перед Марьей и тут же встал.
Лицо Ивана, покрытое капельками крови и вспухающими следами от ежовых иголок, бледнело на глазах. Но я уже бежала к лежащему на земле Золику.
— Эй, ты живой. Ну хотя бы ты! Выживи, ворон! — Я нащупала слабый пульс. — Золик, ты живой. Открывай глаза!
Миндалевидные очи распахнулись, и я обняла темноволосую голову:
— Хорошо-то как! Дай посмотрю, что там у тебя! — рубашка вымокла от крови, но рана была скользящей. Меч распорол кожу и мясо, не дойдя до внутренностей. — Нормально все. По касательной, ворон. Ты будешь жить! Я тебя вылечу!
Но Золик не слушал, а смотрел на что-то за моей спиной.
Кощей стоял над Иваном, а тот что-то говорил быстро-быстро, разводя руками, заискивающе кланяясь и пытаясь поймать взгляд.
Мне было плевать, о чем беседуют эти двое, важнее было спасти Золика.
— Вот видишь, а ты про жену. Сам приедешь и все передашь. Умирать он собрался! Фиг тебе с маслом. Не позволю! — я рвала подол нижней юбки, сворачивая полоску ткани в рыхлый валик. Прижимала рану, помогала подняться сначала на колени, а потом и на ноги. Подставила плечо.
Ночной воздух со свистом разрезало что-то большое и искрящее, раздался глухой удар, поднялась невесть откуда взявшаяся пыль, и я увидела резную деревянную ступу, в которой сидела косматая Яга.
— И не вспомнил подруженьку, и не приветил! — она протянула костлявую руку к Кощею. — Отдай мне кликушу. Ответ держать будет за урон.